Падшее Солнце

      Прямо сейчас я подхожу к выходу из тайной комнаты в зале суда. Мой правый кулак сжимает пистолет, а сердце вот-вот выпрыгнет от бурлящего адреналина в крови.       Нащупав дверную ручку, с небольшим облегчением выдыхаю. Стоит надавить, и наконец-то выгляну из непроглядной тьмы.       Пожалуй, стоит прояснить ситуацию: я — бывшая участница одного из сезонов Данганронпы, имеющая за плечами гору фанатов, пожизненно закреплённый титул абсолютной и слегка покалеченную психику. Около получаса назад я очнулась в какой-то подсобке от тыканья пистолетом в лоб. Стоявший надо мной человек в маске Монокумы, одетый в белый халат и напомнивший навеявшим ужасом палача, доходчиво объяснил мой дальнейший ход действий. «Ты открываешь дверь позади тебя, и я передаю тебе этот пистолет. Затем идёшь вдоль правой стены до тех пор, пока не найдёшь выход в зал суда. Дальше действуешь по своему усмотрению».       Решив не возражать и не спрашивать толкования некоторых моментов, я, переняв оружие, молча со страхом в глазах выполнила указание. И теперь моя персона здесь — в одном из множеств бесчисленных потайных проходов Абсолютной Академии, без малейшего плана действий и понятия, пришла ли я вообще куда надо и не свернула ли не туда ещё на первом повороте. Если ещё минут десять назад с горла не сползала жуть, то теперь меня пробирала злость. Вчера по обыкновению засыпаешь на Мальдивах без малейших подозрений проснуться не там, а к утру уже хер пойми где и с оружием в руках. Мне с пистолетом обращаться не в новинку, и я знаю, что стоило бы проверить патроны в магазине, но в кромешной тьме это не представляется возможным. Я даже ногтей своих не вижу. Покорно благодарю незнакомца в маске за совет идти вдоль стены: так бы спросонья, без шуток, не догадалась бы.       Я стояла на ватных ногах напротив загадочной двери, из-за которой доносились непонятные голоса. Я около зала суда — это маленькая, но существенная приятность. Сон давно с меня сняло, и, держа руку на дверной ручке, я пыталась сообразить, что вообще делать. Незнакомец в маске дал добро вольничать, но идея грациозно развернуться и зашагать назад не улыбалась. Поэтому теребила оледеневшие от волнения пальцы, всё не как не решаясь покинуть тайный проход.       — …Мы не сможем ни понять, ни принять всего, что произошло, — с нажимом произнёс из судебного зала женский голос. Сейчас нервы напоминали туго натянутый канат, и тем не менее я решила продолжать слушать.       Ля, там правда люди. Живые, настоящие. У меня было нулевое представление о контексте их разговора, но коль он проходит в таком месте, случилось у них отнюдь не что-то доброе.       — Ни за что не смогу с этим смириться! Кокичи, что это за тайна?! Какая правда могла заставить Гонту зайти так далеко?       На несколько секунд показалось, что я ослышалась. Этот голос, в котором сквозило отчаяние, я узнаю из тысячи. Не кто иная, как Цумуги Широганэ, говорила не о ком другом, как о Кокичи Оме. В голове кадрами отозвались воспоминания: два этих имени несли с собой всё самое страшное, что когда-либо случалось со мной в жизни. И от осознания того, что эти персонажи снова рядом, стало ничуть не легче. Худшие опасения подтвердились — я попала в убийственную игру. Из лёгких словно выбило воздух, а голова принялась тяжелеть. Дело дрянь. Бля-я-я, не надо было идти сюда с самого начала: застрелила бы того незнакомца, а там бы выкрутилась как-нибудь! Нет, не в ту сторону думаю. У меня не было выбора, и эту кашу не я заварила. Нужно успокоиться, сосредоточиться и навострить уши. Точно, спокойствие и концентрация.       — Кокичи, если тебе правда не наплевать на Гонту, объяснись перед всеми и…       — Не хочу, — отрезал тот.       — Что?       — Не хочу я ничего рассказывать, идиоты! — рявкнул Ома со сквозящей в голосе яростью. До того правдоподобной, что я на секунду усомнилась в том, что это вообще был Кокичи, или хотя бы тот, которого я знала. Он добавил: — Ха-ха, боже, неужели вы повелись на все эти наигранные слёзы?       — Наигранные с-слёзы? — растерялась Цумуги. В её словах звучала невыносимая боль, словно кто-то умер или вот-вот умрёт.       — Если бы я сказал тогда правду, Гонта бы сильно разозлился. Это помешало бы убийственной игре, так что я солгал, чтобы угомонить его, — Ома зловеще рассмеялся, отчего моё лицо недовольно скривилось. — Главное, чтобы ложь шла во благо, верно?       — О чём ты говоришь, что произошло на самом деле? Почему ты заставил Гонту убить Миу? — траурным тоном пробормотал незнакомый мне юноша.       — Чтобы не было скучно! Я подумал, что это сможет оживить игру, вот и дал ему мотив. Нет, правда, сами подумайте. Хотел бы спасти всех, как Гонта, не стал бы его тогда предавать.       Я сглотнула, судорожно пытаясь в осмысление происходящего. Не просто странно, а даже неадекватно ведущий себя Кокичи предал некого Гонту, убившего какую-то Миу… Пипец, он добровольно ввязался в убийство, чтобы подсобить смертельной заварушке Монокумы? Эта мысль потребовала времени, сил и нескольких нервных клеток моего мозга. Положение дел так себе, и, похоже, ситуация лишь накаляется.       — Если так, то… ради чего Гонта пожертвовал собой? — в упор не понимала Широганэ, и я была целиком на её стороне.       — Да кому какое дело до этого идиота?! — гневно зарычал Кокичи, и ситуация перестала мне нравиться совсем. — Я искренне, от всего сердца просто хочу насладиться этой игрой! Чем больше страданий вы испытываете, тем больше я наслаждаюсь!       Пламенные речи моего старого знакомого не покидали зала суда. Слышать одиозный голос и представлять оцепеневшую мину Цумуги с каждым мгновением представлялось всё менее и менее лицеприятной картиной. В данный момент я понимала почти ровным счётом ничего, кроме, разве что, одного. Сидеть здесь не вариант столько же, сколько и ковылять обратно. Ведь кто знает, что произойдёт через несколько минут? Ома сорвался на крики, что является весьма тревожным звоночком, ведь случается с его крепкой выдержкой такое крайне редко, и, должна признаться, не всегда в подходящих случаях. Он способен ровным голосом комментировать характер ран на трупе без какой либо выразительности на лице, а может и демонстрировать переменчивость поведения, зарыдав в три ручья над неброским замечанием в свой адрес.       Кокичи — человек, сотканный из множества противоречий, и некоторую часть самых гнусных мне приходилось во всех красках опробовать на своей шкуре. Но чтобы он яростными криками одолевал окружающих, попутно стращая злорадными откровениями, это на моей памяти впервые. Произошло нечто из ряда вон, что повергло его в абсолютную нестабильность и заставило потерять последние крупицы самообладания. А нестабильность — дело страшное и требующее срочного разбирательства. Желательно моего, ведь, по собственной оценке, лишь моё упрямство способно спасти и вразумить Кокичи в данный момент.       Набравшись смелости и твёрдо пообещав себе выжить, я трясущейся рукой дёрнула дверную ручку. К моему сомнительному счастью и уверенному облегчению, дверь оказалась не заперта. Знал же кто-то, что, чёрт побери, открою.       — ...Есть же люди в нашем мире, упивающиеся чужими страданиями?       ...В свою очередь Ома не отступал от проложенного пути. Я же уверенным движением толкнула дверь вперёд и чуть не навлекла на себя слепоту. Ударившая в глаза полоска света заставила прищуриться. Я поморгала, и моему едва отошедшему от тьмы зрению предстало совершенно новое зрелище, великое творение человечества — зал суда Данганронпы.       К удивлению, он был несколько меньше, чем в воспоминаниях. Изящные витражи стали первым, на чём задержался бегающий взгляд. Высокие панно представляли собой сложный мозаичный узор из больших разноцветных стёклышек. Слишком больших, чтобы картины на составленных изображениях можно было отличить от несуразных пятен. Через тонкость их стекла судебное помещение наполнялось блеклым светом, с которым моё зрение всё-таки смогло сладить. Круглый зал был выполнен в готическом оформлении, броско выражавшемся в мрачных сине-фиолетовых оттенках и заострённых предметах декора, что я сочла весьма тематичным, учитывая обстоятельства. Спереди, спиной ко мне, располагался громоздкий трон Монокумы, однако присутствия его владельца я не чувствовала. Видать, тот оставил своих учеников решать конфликты после основной процессии их силами и нервами. Седалище медведя, которого я на дух не переношу, имело под собой пустое пространство, открывающее частичный вид на меня неким участникам текущей убийственной игры.       Внезапно позади послышался щелчок. Я оглянулась и в следующую секунду удивлённо вытаращила глаза. Дверь, то есть секретный проход, спрятанный в колонне, закрылся, будто ничего подобного здесь и не было. Лишь очертания двух параллельных вертикалей едва были заметны при внимательном осмотре. Всё, дорогу назад обрезали. Теперь полагаться придётся исключительно на себя и госпожу удачу, уповая на то, что она не отвернётся с фырком. Иначе моей жизни гарантированно настанет абзац.       — И я как раз таки один из таких, — продолжал свою песнь Кокичи. Собрав волю в кулак, я в мандраже высунула голову из-за трона, чтобы оценить обстановку. Перед судебными стойками в центре, лицом ко мне, раскинулась редкая толпа учеников Абсолютной Академии, чьи оробевшие взгляды пришлось словить в тот же миг. Они глазели на меня с таким пораженческим удивлением, что я сама перепугалась.       Между ними и кругом из портретов мёртвых, спиной ко мне, с разведёнными руками стоял Ома и говорил что-то, на чём я уже не сосредотачивала внимание. Живой, целый и невредимый Кокичи. До жути настоящий. Мне не лгали, когда рассказывали, что за него я питаю переживания понапрасну, и в этом была единственная прелесть моего незавидного положения, хотя таковые я всегда бурно отрицала. Но сейчас не время витать в облаках — надо действовать.       Только, блин, каким образом? Предупредить народ (в частности самого ничего не подозревающего Ому) спереди о своём присутствии? Я бы с радостью, но от страха ком в горле встал, а делать театральный поворот на триста шестьдесят тем более не вариант. Стращал и доводил голову до кипения ещё и тот факт, что в текущий момент за происходящим наблюдает целый мир. Он ожидает от меня действий, способных развить события. Люди злостно смотрят в телевизоры и мониторы, браня меня-дуру всевозможными словами. Знаменитая победительница прошлого сезона Данганронпы на потеху всему свету запуганно сдаёт позиции; мой самовыстроенный образ рушится, как карточный домик. А Данганронпа — это шоу, и его зрителей нужно развлекать, а как только для них развлечения окончатся, и для меня наступит конец.       Разные мысли лезли в голову. И в тот момент что-то дало мне понять, что я поворачиваю куда-то не туда. Ошибкой было вообще во всё это ввязываться и добровольно плясать под чужую дудку. Фатальной же ошибкой было решить напустить на себя спокойный вид и окончательно определиться с дальнейшим планом действий, являвшим собой, пожалуй, один из самых наихудших доступных сценариев. Очень жаль, что тогда я этого не осмыслила. В круговороте чувств одно мироощущение заменилось другим, стирая здравый смысл и записывая поверх аляповатую глупость. Моё лицо напоминало застывшую маску без единого выражения, как если бы она была вырезана из дерева. Приложив палец к губам, я дала жест молчания.       — Ничто не доставляет мне большего удовольствия, чем чьи-то страдания!       Я притворилась, что реплика скользнула мимо ушей. Сжав пистолет в руке до побеления, я начала спускаться по ступеням зала суда вниз. Для меня время текло покадрово, когда для него самого события были лишь мгновением. Слишком быстрым, чтобы другие участники смертельной игры успели что-то предпринять против меня, с отточенным беззвучием прошедшей судебные стойки и вставшей аккурат позади Кокичи. Ома уловил их настроение и остановился.       — Ну же, почему вы молчите? — его удивлённый голос отозвался эхом по помещению. — Вы настолько восхищены мной, или увидели призрак Гон…       — Позади тебя, — сурово прервала девушка в красной школьной форме, переводя на меня оценивающий взгляд. Ядовитые глаза цвета свежей крови, беспокойно и враждебно сверлящие, объяснили всю её суть. Поблизости находилась не школьница в чёрных чулках и двумя невинными хвостиками, а хищник.       Класс. Влетела я, всё-таки, по полной.       — Позади меня? — сказал Кокичи и тут же осёкся, почувствовав дуло пистолета, которым я надавила на его затылок. Мне нужно держаться. Сохранять лицо. Ты спокойна, ты спокойна. Чёрт бы тебя побрал! Просто дай мне увидеть твоё лицо!       Ома продержал паузу и спросил:       — Маки, неужели Абсолютные Наёмные Убийцы умеют дистанционно управлять оружием? — он приподнял свои руки. Кокичи задал вопрос так спокойно, будто бы происходила обыденная ситуация.       Я уже собралась опустить пистолет, но последовал другой вопрос.       — Могу ли я повернуться?       Ответом предстала тишина, мёртвым грузом повисшая в зале суда. Извиняй, но подавать голос я сейчас просто не в состоянии и не в желании. В безмолвии я кивнула девушке в красной школьной форме, передавая жест согласия. К моему смятению, та либо не поняла его, что было маловероятно в сложившейся ситуации, либо оказалась на редкость бесстрашным человеком, каких мало. Я несколько секунд сверлила её настойчивым взглядом прежде, чем та соизволила отзеркалить движение. Я замерла статуей, когда Кокичи развернулся ко мне лицом.       Вьющиеся тёмные волосы спадали тенью на бледную кожу, а сузившиеся в точки фиолетовые зрачки смотрели на меня, словно на ангела, сошедшего с небес. Ому будто окатили ведром ледяной воды, и в таком виде хотелось оставить его на как можно больше, растянуть этот редчайший момент в бесконечность.       Потерявши почву под ногами, он в упор не понимал моей улыбки в тридцать два зуба. Я лыбилась, как последняя идиотка. Запечатлеть искреннего Кокичи в поражении равносильно джекпоту в миллион долларов, что вдруг выпал тебе сам и без участия в лотереи. Но, с другой стороны, человек спереди и не может выглядеть иначе. Ведь только что все его планы по завершению Убийственной игры с треском рухнули в прах, а сознание до последнего отрицает реальность происходящего, которое и мою голову успело порядком вскружить.       Не знаю, сколько ещё могла бы длиться эта сцена. Вряд ли нашего общего терпения хватило бы размазывать её по временной линии и дальше, и, наверное, именно по этой дурацкой причине Кокичи решил обмякнуть. Нет-нет-нет, только не это! Собрался падать, ещё и в мою сторону?! Он всем телом навалился на меня. Я опёрлась о свою левую ногу; одной рукой впилась ногтями в его плечо, не позволяя нам двоим свалиться наземь, а другой рефлекторно навела пистолет на прорезавшего слух крикуна неподалёку.       — Что ты с ним сделала?! — воскликнул беловолосый юноша, окутанный в груду чёрного металла. От человеческого в этом парне была только голова и дрожь голосе: — А-а, прошу, не стреляй в меня!       — Кто ты такая и откуда взялась?! — заорал крепкий парень в пиджаке со странной вздёрнутой причёской. — Ты пришла убить всех нас?! — Я перевела на него тяжёлый пистолет, дёргая затвор: как бы не страшилась, но теперь настроена серьёзно. Мне казалось, что я была готова без колебаний нажать на курок в любой момент, только дай мне повод.       — Кайто, стой! Она слишком опасна! — предупредил его другой юноша, но уже похилее, с тёмно-синими волосами и в школьной форме.       — В следующий раз выстрелю, — веско заявила я, во всей мере осознавая нахождение неподалёку Абсолютной наёмной убийцы. Столько же ясно понимала я и то, что пистолет, которым так пафосно грожусь, может оказаться пустым. Прямо сейчас я была маленьким ребёнком, играющим со спичками в глупой надежде, что не сожжёт весь дом к чертям и себя заодно.       Параллельно я пыталась убедить себя, что на данный момент Team Danganronpa не сыщет выгодной мою смерть, и что-нибудь высшее меня да прикроет. Полагаться на снисхождение компании, организовавшей убийственные игры и принявшей тебя же в одну из таких, было одновременно и великой глупостью, и единственной надеждой на благоприятный исход. Коль они впихнули меня сюда с пистолетом в руках, значит, рассчитывают на дальнейшее увлекательное развитие событий, способное удовлетворить гадкий интерес аудитории. Моя смерть под определение «увлекательное развитие событий» вряд ли вписывается, и приходится уповать до последнего, что такого персонажа как я они в крайнем случае всё же сжалятся прикрыть от их же абсолютов. Не имеет значения, откуда вылезет Монокума и с писками остановит спектакль, сославшись на непредвиденные обстоятельства. Спасите меня-дуру, господи!       — Так ты скажешь нам, что вообще происходит? — в отличие от, если я не ослышалась, Кайто, Наёмная убийца сохраняла хладнокровие и держала себя в руках. Про себя я похвалила её самообладание, и, безнадёжно пытаясь не записаться в её враги номер один, я ответила:       — Возможно. Но только после того, как вы покинете это место. Вы все.       Взглянув на двери лифта, служащие выходом из зала суда, я ощутила удар в голову. Это было очередной зов рационализма, трещащий о глупости и необдуманности совершаемых действий, шанс провала которых плавно поднимался в честную сотню. Лифт, в который только что скомандовала удалиться, являлся единственным на данный момент выходом вообще. Тот секретный проход с сомнительной предысторией, из которого я пришла, не имел ручек снаружи и закрылся автоматически, не оставив никаких надежд. И как, спрашивается, выползти из этой дыры, желательно с целым набором конечностей и внутренностей? Вся эта заварушка в принципе абсурд. Но, увы, в него заставляют верить. Никогда такого не было, чтобы победителя прошлого сезона Данганронпы насильно привлекли к следующему! Нигде печатей я не ставила и подписями не светила, жила нормальной жизнью, так какого же чёрта?       Я прикидывала в голове разумные объяснения произошедшеого, но ничего толкового на ум ничего не шло. Ко мне обратилась ранее молчащая персона — девочка с красным каре и в ведьминой шляпе.       — А К-Кокичи? Кому-то придётся понести его с нами? — робко спросила та.       Прозвучавшая мысль не симпатизировала ни ей, ни кому либо ещё. Я посмотрела в заплаканные глаза под ведьминой шляпой, налитые печалью. Я не могла сходу сообразить, отчего можно так реветь. Вряд ли из-за Кокичи, ныне повисшим на мне, наверняка из-за чего-то другого, что произошло незадолго до моего появления. Внутри проснулось неожиданное желание смягчиться к девочке, и оно проявилось в снисходительном взгляде. От него она тут же съёжилась и натянула свой головной убор пониже. Всякое желание побыть доброй испарилось на месте.       — Он останется со мной, — сделав лицо суровым, решительно сказала я. — Идите.       — Я никуда не уйду, — гораздо настойчивей, чем я, отбил Кайто. Он стоял от меня дальше всех. — Вы, ребята, можете идти, — сжав руку в кулак, обратился тот к своим друзьям по несчастью, таращащихся на него зашуганными глазами. — Я останусь здесь и поговорю с тобой… — голос не предвещал мне ничего хорошего.       Я в неизмеримом шоке смотрела на него. Только этого не хватало: это не Маки безбашенная, а этот Кайто! Пускай и не полностью, но в целом ситуация шла как по маслу, а теперь этот урод хочет все мне карты перемежать? Казалось, что хуже уже некуда. Пока он не начал стремительно сокращать расстояние между нами, идя в мою сторону. Кажется, кто-то пытался его остановить, но что я, что Кайто ничего не замечали.       — Слушай, я хочу просто с тобой погово…       Всё моё мнимое бесстрашие тут же улетучилось; я мигом вскинула пистолет прямо на Кайто и надавила на курок. Выстрел резким звоном пронзил слух, и меня вместе с телом Кокичи передёрнуло. Я вновь опёрлась о ногу в попытке не свалиться. Затем быстро похлопала глазами, пытаясь осознать, что только что натворила.       Чёрный след от выстрела на кафеле, охреневшая группа учеников и ещё более охреневшие я и Кайто — таковой была картина зала суда. За секунды перед выстрелом я в жутком страхе вскинула пистолет вниз и не прогадала: я никого не ранила. Рука, некогда до побеления пальцев сжимавшая пистолет, почти побеждённо ослабла, готовая вот-вот его выронить.       — Проваливай, Кайто, — сглотнув в ужасе от собственных действий, приказала я не своим голосом. По новой целиться не стала — всё равно больше не осмелюсь. Я чуть не застрелила человека. Я, блять, только что чуть не убила человека!       — Ты-ы… ты едва ли не убила его! — потряслась Цумуги и попятилась назад.       Я не смогла подыскать опровержения этого утверждения, ведь оно было абсолютной истиной. Чёрт бы побрал меня за мою алогичную беспечность, я не был больше не одного человека во всём мире, кроме меня, кто с порога предписал бы смерть первому встречному незнакомцу, будучи в ловушке смертельной игры. Жертва моей опрометчивости без оглядки помчалась к выходу, увлекая за собой окружающих. За полминуты зал опустел и оставил меня наедине со своими мыслями, являющими собой самые гадкие выражения в собственный адрес. Лифт с характерным звуком заработал, намекая, что следующий диалог с той же Цумуги в моей жизни будет состояться далеко не здесь. Я попыталась перевести дух и сосредоточиться на человеке рядом — сейчас не до Широганэ и этого несчастного Кайто.       Я немного помедлила, прежде чем наклонилась к уху Кокичи. Так уж и быть, была не была. Мой елейный голос прошептал:       — Я знаю, что ты не спишь.       Вряд ли это слово было применимо к потери сознания. Тем не менее, Ома слез, и, чуть отойдя назад, встал напротив.       Я, в свою очередь, тоже отдалилась, опершись левой рукой о судебную стойку позади. Кокичи застыл с задумчивым лицом и стал разглядывать мою персону, как экспонат в музее. Выглядело это так, словно про себя он прикидывает шансы наброситься и придушить.       Я пресекла эту попытку:       — Ба-а-а-у-у.       Изобразив пальцами левой рукой пистолет, я понадеялась, что Ома всё-таки треснет меня за такую выходку по голове. Но надежда не оправдалась, и я прикрыла глаза и захихикала. Однако от белой физиономии напротив всё так же не было никакого отклика: он тем же пронизывающим взглядом смотрел на меня, не произнося ни слова. Оценивал. Я стёрла улыбку, передёрнула затвор и убрала настоящее оружие в карман кардигана.       — Я окончательно перестал тебя понимать, Анда, — изрёк Кокичи безликим голосом. Моё имя он проговорил нехотя, растягивая немногочисленные буквы.       От такого поворота я малость опешила и недоумённо-вопросительно уставилась в ответ. На это Кокичи поднёс палец к губам и продолжил:       — Полагаю, мне не имеет смысла спрашивать, как ты здесь оказалась, откуда достала оружие и что замыслила?       Я наклонила голову вперёд и отбила:       — Вижу, всё то проведённое на мне время ты не лежал без дела? Ведь обморок очень короток: ты в сознании уже как несколько минут, — вспомнила я свои скромные познания в медицине, слетевшие с уст слишком укоризненно. — Наверняка продумал каждую загадку и каждый ответ?       Я наклонилась к нему ближе, всё ещё держась за судебную стойку. Сейчас я своими глазами убедилась, что Кокичи не изменился. В нём ничего не поменялось, начиная от остроты концов волос и заканчивая подлостью характера. Он остался таким же хитрым и изворотливым Абсолютным Лжецом, идеально управляющим собой, которого я знала.       Молчание увеличивало напряжение между нами. Стоило грешным делом подумать, что ответа не дождусь, как Ома вздохнул и, наклонив голову, холодно сказал:       — Я не собираюсь играть в эти игры, Анда. Ты расскажешь или нет?       — Ладно.       Не желая нажить ещё больше неприятностей, и, в частности, окончательно запортить наши и так протухшие взаимоотношения, я с нарочно закатанными глазами принялась с невыразительной жестикуляцией пересказывать события с момента моего пробуждения в той подсобке.       — Ясненько, — Кокичи без энтузиазма вздохнул и почему-то ухмыльнулся, — И я введу тебя в курс дела: недавний классный суд состоялся по делу убийства Миу Ирумы Гонтой Гокухарой. Я подговорил его на убийство, а он повёлся. Вот и всё.       «…Подговорил его на убийство, а он повёлся. Вот и всё». Он сообщил это так просто, словно рассказывал бытовые события или прогноз погоды. Меня это смутило, и смятение переросло в раздражение, скопившееся из безразличного тона Кокичи, каких-то моих личных обид из прошлого и терзающего душу факта того, что я снова в убийственной игре.       Он держит меня за бесхитростную дуру, которая даром схавает недосказ и не станет вытаскивать из него достойную внимания информацию? А как же подробности последнего дела, к которому ты приложил не самые благо несущие мотивы? Где же потерялись детали того, с каких это пор ты стал наслаждаться игрой на выживание? Не-е-ет, Кокичи, так не пойдёт.       — И всё? — медовым голосом поинтересовалась я.       — И всё.       Он был непоколебим. К чёрту его. Я понурилась и напрочь отвернулась с не самым показным равнодушием и принялась делать вид, что собираюсь разглядывать здешнюю архитектуру. В разочаровывающей действительности впечатляющее оформление зала суда удостоилось одного скорого взгляда. Не хочет говорить — пусть подавится.       Мой любопытный взор пал на портреты мёртвых над судебными стойками. Среди перечёркнутых лиц сосредоточилось внимание на одном траурном портрете, в котором я опознала знакомого человека. С неимоверным интересом я аккуратно скользнула мимо белых стоек, чтобы приблизиться к местному элементу декора. Тусклый портрет Рантаро Амами, Абсолютного Авантюриста, находился прямо напротив. В голове промелькнули воспоминания, и в них он был жив. Моя реальность и реальность, в которой я оказалась, совершенно не складывались в единый пазл. Как он умудрился умереть? Непонимающе глядя на фото мёртвого, я почувствовала протрезвение.       За всё моё, не побоюсь разбросаться словом, беззаботное время отсутствия здесь я ничего не узнала об этом месте. Каждый угол той громадной клетки, в которую меня вновь посадили, был окутан загадками, иногда увеличивающихся с каждым часом. Теперь до меня во всех красках дошло, что я в убийственной игре, и что окружающие тебя люди, которых ты знаешь почти всю свою жизнь могут исчезнуть в любой момент. Пропасть, словно их никогда и не было, оставив за собой лишь почти бесцветный перечёркнутый портрет.              Однако на задворках разума всё же таилась мысль, дающая крохотную каплю надежды. Я не участница этой убийственной игры. Это означало, что на меня не распространяются её правила. Вообще никак. Ведь, если пораскинуть мозгами, так оно есть и быть иначе не может. Ещё никто не упомянул, что я списке участников, а значит, я вольна поступать, как самой себе угодно, и в этом заключалось моё неожиданное преимущество. Team Danganronpa выстроили слишком выигрышную позицию, отменить силу которой, казалось, нельзя даже неопровержимым фактом моего участия в Пятьдесят второй Данганронпе. Эта весомая деталь с точностью да наоборот делала обратную вещь — укрепляла её убедительным фактом моей победы.       Подразумевает ли это, что при сильном желании и приложении соответствующих усилий… подождите, а что я могу? Кроме не внушающего доверия пистолета и собственной безбашенности у меня, если рассмотреть внимательней, ничего-то и нет. Хвастаться сказочной везучестью или пленяющей обаятельностью точно не мне. Без оружия я была пускай и высокой, но всё ещё среднестатистической по физической силе девушкой, которая сложится от двух уверенных ударов в живот. Кстати, говоря о моём пистолете…       — Хочешь узнать, каким чудным образом умер Рантаро? Это просто потрясающая история! Ты уже полторы минуты пялишься на него, — весёлый голос Кокичи вывел из пучины рассуждений.       Я, на некоторое время позабывшая о присутствии и существовании Омы, вздрогнула и нахмурено обернулась.       — Только за.       Рука потянулась в карман за пистолетом, чтобы проверить количество патронов в обойме, как вдруг я передумала. Кокичи не следует знать, сколько их. Не то чтобы он мог совершить что-то феноменально ужасающее с этим знанием, и не то чтобы ему было выгодно идти против в меня в ближайшее время, но, наверное, лишняя осторожность ещё никого не убила.       — Жила-была прекрасная девушка Каэдэ Акамацу. Она была Абсолютной Пианисткой, клянусь, я любил её больше жизни! Каэдэ хотела остановить убийственную игру и слепо верила, что Рантаро Амами, Абсолютный талант которого неизвестен, является, — он нагнулся и, напуская таинственности, приложил палец к губам, — кукловодом. Рантаро такого не одобрил, но было уже поздно что-то не одобрять. Тогда она его и грохнула ударом по голове железным шаром. Конец! — на лице рассказчика треснула лучезарная улыбка.       Я широко раскрытыми глазами уставилась, проигнорировав свойственную ему примесь чуши в объективных фактах. Такой весь из себя изворотливый Амами умер так просто? Нет, то, что он умер, это ясно (портрет же тут не от балды стоит), но стоит ли целиком верить этой информации? И почему талант Рантаро неизвестен, разве он не Абсолютный Авантюрист? Пускай это и его смерть были далеко не самой плохой новостью за этот чёртов день, а, в какой-то степени, даже и положительной, она ненароком поставила под вопрос больную тему доверия между Кокичи и мной. Не то чтобы конкретно этот факт вызвал такие переживания — этот вопрос лежал в глубине моего сознания ещё давно, и сейчас, кажется, ему время всплыть, и, судя по всему, ещё долгое время не залечь на дно обратно до своего полного разрешения.       Я доверяла Кокичи. Именно, что доверяла. Сейчас определённо нет, и он мне доверял и в ближайшие лет двадцать-тридцать точно не собирается. И я, если не ударюсь головой, буду бороться за ту же идею. Всё это недвусмысленно говорило о том, что мы оба будем сообщать друг другу исключительно тот самый минимум правдивой информации, который, по нашему мнению, нам стоит знать. То, что нельзя использовать во вред. Пускай ему не было толку врать конкретно сейчас, но искать искренность в его поступках порой было делом гнилым и пахнущим соответствующе, так что я отбросила высокие размышления об этом куда-то подальше, решив обязательно вернуться к ним перед сном. Подождите, а как я вообще буду здесь спать?       — Эй, — позвал Ома. Я заинтересованно глянула на него.       — А? — сказала я.       — Сколько времени прошло с того момента, как они ушли? — вспомнил тот остальных учеников.       — Минут пять, может быть, — прикинула я в голове цифру.       — И ты думаешь, что за эти пять минут они не придумали свой план против тебя?       Подколол, блин. Я хмыкнула в ответ:       — А ты думаешь, что за эти пять минут я не придумала свой план?       У меня не было никакого плана.       — Через лифт нам не уехать, — безнадёжно сообщил Кокичи.       Меня переклинило словно током. А ведь правда, Кокичи совершенно прав, наверху нас могут и будут поджидать. Спускаться к нам, вниз, не станут, поскольку у меня есть оружие, и без того шуму я много навела. Один даже окрестил опасной, какое почтение. Но когда ученики догадаются, что долго оставаться здесь мы не сможем, и нам в любом случае придется выползти наружу, что будем делать? Чёрт, да там же Абсолютная наёмная убийца расхаживает! А если к этому суду её Исследовательская лаборатория уже открыта? Да в ней же сто пудов вагон и маленькая тележка холодного и огнестрельного оружия, против которого мой дырявый пистолет — лишь детская забава!       Решив отбросить угнетающие переживания в сторону, я постаралась перенастроиться на действующую реальность. Кокичи совершенно верно подметил, что пяти минут вполне достаточно для наработки какого-нибудь незамысловатого плана по моему полному уничтожению.       Меня загнали в угол, и от этой мысли впервые за последний месяц подумалось о том, чтобы заплакать в три ручья. Я осталась одна во всех смыслах. За время пребывания вне стен Данганронпы не позаботилась обзавестись даже парочкой друзей или хотя бы надёжных знакомых. Да и толку от них? Всё равно ничем не помогут с другого конца света. Но и мои старые приятели ничем не лучше. Кокичи разорвал со мной все связи, у Цумуги, полагаю, от горя слетел чердак, о Рантаро и думать не стоит, а…       — Э-э-эй.       Я взглянула на Ому, очутившимся подле меня. Чего ему?       — Что насчёт того прохода? — он пальцем указал на колонну, из которой я явилась.       — Он закрыт, — безнадёжно осведомила я. — Изнутри. И больше не откроется.       Кокичи пронизывающе взглянул, а затем, пробормотав что-то под нос, пошагал в сторону лифта. Я растерянно посмотрела на него, и, как только он нажал на кнопку вызова, побежала вслед.       — Стой! Я с тобой! — воскликнула я, на всех ногах несясь к нему. Он лишь обернулся и обессилено взглянул на меня. Только сейчас я смогла подметить, насколько глубоко запали тени под его глазами. Он вообще спал последнюю неделю?       Но я сохранила молчание. От осознания того, что он теперь совсем другой, и как раньше уже никогда не будет, к горлу подступил тяжкий ком.       Когда в моей комнате в оздоровительном комплексе казалось, что я уже давно выплакала все слёзы, я начинала плакать вновь. Но потом я перестала. Боль утихла, лишь изредка напоминая о себе кошмарами и, в конечном счёте, забылась, сменившись беззаботным лежанием в постели и мыслями о всякой ерунде. И мне стало казаться, что никакой Данганронпы и не было. Я пыталась заставить себя считать простой психбольной с улетевшей крышей, которой в истеричном приступе привиделась целая жизнь.       До моего возвращения сюда моё психическое состояние усердно пыталась выровнять подосланная сверху психотерапевт. Несмотря на то, как мастерски она избегала в своей речи намёков на Данганронпу, она заставляла вспоминать её одним своим существованием. Вся её трудоёмкая и кропотливая работа оказалась лишь очередной бессмыслицей, приводящей к моей истерике из криков вперемешку с рыданиями. И тогда Team Danganronpa будто услышали меня, приняв странное решение: «лечить» меня моими же фанатами. Мне стали передавать посылки. Время от времени. Ебучие, мать его, посылки, от моих «фанатов». Вскрытые, досконально изученные коробки, полные самого разнообразного содержимого — в каждой из них было всё, о чём я могла только мечтать: мои портерты профессиональных художников, авторские статуэтки, посвящённые мне, мне и только мне стихи, изящные гобелены. И это далеко не всё. Я никогда не думала, что меня могут любить в таких количествах и объёмах.       Я смирилась с тем, что каждое письмо было тщательно прочитано на наличие какой-либо иной информации, отличной от восхищения моей персоной. Я свыклась с мыслью о том, что больше половины тех самых посылок по разным причинам никогда не дойдут до меня. Ничего лишнего, никаких посторонних данных. Я приняла это и начала просто получать удовольствие. Предательская мысль где-то внутри о том, что все эти посылки — фальсификаты и созданы самими сотрудниками, утонула где-то глубоко во мне и больше никогда не всплывала.       Тогда моё существование заметно оживилось: я знала, что любима. Да с этой мыслью даже приёмы у несчастного психотерапевта стали краше! Я понимала, что я кому-то нужна. И люди полюбили меня настоящей: плачущей, обиженной, ненавидящей — они полюбили меня такой, какой я есть. Я никогда не притворялась перед ними — я не знала об их существовании. И я упивалась их обожанием. Могла часами визжать, обнимая подушку и думать о том, как маленькие девочки пытаются подражать мне, а взрослые люди всерьёз анализируют каждое моё слово, вычленяя цитаты. Как они все думают обо мне по ночам, мечтая хотя бы увидеть меня вживую, не говоря уже об автографе. Я хотя бы немного чувствовала себя живой, пока меня, мать его, не вернули сюда.       Лифт приехал, и двери с шершавым скрежетом отворились. Я тяжко вздохнула и вместе с Кокичи вошла в него. Поняв намерения друг друга без слов, мы встали по краям у выхода — в слепую зону, чтобы, когда мы поднялись и двери открылись, показалось, что кабина пуста.       — Поехали? — ухмыляясь, со знакомым блеском в глазах вызывающе спросил Ома. Узнав своего старого друга, я, глупо лыбясь, ответила:       — Поехали, — я ткнула на единственную кнопку, и лифт стремительно понёсся вверх.