Белая камелия

В какой-то момент пара пришла к осознанию, что их совместный путь подошел к концу. Они поняли это без лишней ругани и негатива в сторону друг друга. И дело было не в том, что страсть между ними угасла. Дело было в другом. Томоя слишком хорошо чувствовал себя в Италии, а Энн-Мари начала намекать на явное желание посетить Японию. Постоянно проскальзывали намеки на то, что она купила литературу о Стране восходящего солнца. И да, она этим, конечно, заставляла старые раны кровоточить. Томоя научился терпимости. Бросил привычку скандалить и что-то доказывать на повышенных тонах. Вместо этого, он просто делал вид, что ничего не слышал. И таких моментов становилось все больше. Они приняли решение, что им пора расходиться. Энн-Мари решила, что пока не угасло ее желание творить, то она будет посвящать себя этому, несмотря ни на что. Томоя поддержал ее в этом и спокойно отпустил. На ее месте он поступил бы также. Процесс сборов длился почти до самой осени. Было еще множество дел, которые ей нужно было здесь завершить. Да и Томоя настоял на том, чтобы продать этот дом. Он категорически не хотел здесь оставаться в одиночестве с призраком прошлой счастливой жизни, которую больше не вернуть. Поэтому, потребовалось время, чтобы найти нового хозяина, готового купить их уютное гнездышко. Все совпало удачно: и окончание ее дел, и когда что-то начало наклевываться в сторону сделки купли-продажи. По бумажкам процесс это был уже недолгий. В итоге, порешали на том, что съедут в течение недели. Мебель обязались оставить хозяину, потому как тот едва ли наскреб эти деньги. Пришлось даже в банке брать кредит. Так что предоставленная ему мебель была исключительно жестом доброй воли. За эту неделю Томоя и Энн-Мари вернулись к тому, что было между ними когда-то. По убывающей: от пары до «матери» и «сына» и в итоге к статусу просто хороших друзей. Без интима и без поцелуев. При этом, они достаточно охотно общались друг с другом. Он был благодарен ей за время, проведенное вместе. За необычайно богатый сексуальный и духовный опыт с ней и без нее. Другая бы не поняла этого. А для нее это было частью вдохновения. Таким образом, свои теоретические знания парень подкреплял и практикой с разными женщинами. Это уже не тот Томоя, который грезил какими-то тупыми и банальными мечтами. На сегодняшний день, это был сформированный молодой обольститель и просто дамский угодник. И этот навык он обрел лишь потому, что он не хотел, чтобы его снова атаковали на опережение. Невинный взгляд остался в прошлом и ушел в небытие окончательно в тот день, когда он прочитал письмо от Эрики. Сейчас же, если не расслабленная симпатичная физиономия с элементами нейтрала, то точно взгляд прожженного циника. Одно из двух. В ночь перед отъездом, они сидели на веранде и смотрели на ночное небо и долгое время молчали. И все же, она первая нарушила эту неловкую тишину. — Кристиан написал, что Шантель со сложным характером. Всю группу детского садика держит в страхе, — усмехнулась Энн-Мари, скрестив руки на груди. — Я давно заметил, что в вашей семье все женщины такие, — только и выдал Томоя, раскачивая их небольшие качели-шезлонг, постоянно отталкиваясь мысочками от земли. — Знаешь, я вижу в ней себя. Я тоже была такой. Мне нравилось строить мальчишек. Это лишь потом, когда я повзрослела, начала опекать их. Думаю, что у нее будет похожий путь. — Конечно. Так или иначе все будет именно так. Ведь даже Жюли наконец-то родила. Ты ни разу еще не видела внука, к слову. — Как так? А фотографии? Томоя демонстративно закатил глаза, посмеиваясь. — Тоже мне. Тоскующая бабушка. — Ну а ты? Ты изменил свои мысли по поводу детей? Ведь теперь-то ты можешь мне сказать. Томоя резко затормозил качели, упираясь кедами в землю. — Изменил. Думаю, что я бы хотел дочку. Не так уж страшно быть отцом дочки. Я понял это по примеру твоего сына. Да и когда я брал Шантель на руки, во мне просыпались такие странные чувства… Я начал представлять, как я на своих плечах, гуляю со своим ребенком по улице. Иду вдоль зоопарков, луна-парков и всякой другой детской чепухи. Представлял, как веду ее в детский мир и наблюдаю за тем, как отрывисто и с каким восторгом она колбасится на каком-нибудь цветастом самолетике. — А сын? Что думаешь по поводу сына? — По поводу сына я поменял мнение. Не хотел бы, чтобы мой сын покинул меня так однажды, как я покинул своего отца. Как я заметил, мальчики больше подвержены таким необдуманным поступкам, нежели девочки. Да и своего опыта мне хватило за глаза и за уши. — Слушай, ведь все в твоих руках. Все зависит от тебя самого. Не по наследству же побеги из дома передаются, — усмехнулась женщина, слегка задев его плечо своим, подбадривая тем самым. — Не представляешь, но думаю о младшем брате все чаще. Как там Хару без меня. Все ли хорошо. Закончил ли он школу с отличием. Поступил ли в университет. Он ведь единственная отдушина отца. — Слушай. Ну, все не так плохо. У него ведь осталась Ая. Ая, как я думаю, успешно перешла в новое амплуа для себя. И стала для него кем-то вроде старшей сестры. — Я думаю, что она ненавидит меня за то, что я попросил ее трахнуться. Получается так, что она все это время любила меня… Неужели, я получил такой бумеранг за нее? — Уже нет никакого смысла переживать за это. А вообще… Женщина развернулась к Томое боком и приобняла его рукой. — Я думаю, что я могла бы написать тебе. Ради тебя я бы навестила твоего брата. Разыщу его, а потом напишу письмо тебе, где все подробно изложу. Я узнала в какой гостинице остановлюсь. Могу оставить тебе адрес, куда ты бы мог мне писать. Как тебе идея? — Ох, нет. Не надо, — отрицательно покачал головой японец, прикрывая лицо ладонями. — Я не хочу травить себе душу. И не хочу принимать то, что они думают обо мне. Для Хару я предатель. Я ведь даже толком не обнял его, когда уходил из дома. И если… Убрав руки с лица, Сакураги хмыкнул. — Если бы Ая-чан действительно взяла его под свое крыло…я был бы спокоен. — Слушай, он ведь вылитый ты. Я думаю, что у них могло бы получиться, — проговорила она утешающе, проводя рукой по его волосам. — Она-то ему точно нравилась. Он думал, что я спал в момент, когда он мастурбировал один раз. Вообще, за ним нет привычки делать это в комнате. Но, видимо, ему так хорошо лежалось в спальне на футоне, что он подумал, что и так прокатит. Но эти звуки сложно было не услышать. Тогда-то я понял, что мой братишка повзрослел. И то, как он это делал, говорило лишь о том, что его симпатия к ней искренняя. В один момент лицо Томои сморщилось, но не от омерзения. Он будто бы вспомнил что-то недалекое, связанное с этим моментом. Было в этом воспоминании что-то неприятно-горькое. — Отец терпеть не мог запах семени в доме. Такое от него она слышала впервые. И кажется, что с личной жизнью у мальчиков все было сложно. Парень не стал развивать эту тему дальше, но можно было догадаться, что закончилось это чем-то неприятным для обоих братьев. И да, так оно и было. Отец посрамил их, обвиняя в рукоблудии. И когда он начал напрямую спрашивать, кто занимался этим, Томоя решил заступиться за брата, взяв вину на себя. Кем он только не был в тот день. Сейчас забавно даже вспоминать эти нелепые слова, а тогда было обидно, когда он стал «извращенцем, который потопит весь дом в сперме». Отец наивно верил, что раз сыновьям в голову ударило заниматься этим, то у них слишком много свободного времени. И вообще, они несерьезно настроены к будущему в его понимании. Таковым фанатиком уж он был по природе своей. — Что планируешь делать дальше? — плавно перевела тему художница. — Что и всегда делал. Пойду работать мойдодыром в чьем-нибудь доме. Это все на что я гожусь. — Да ну. Неужели ты оставил мечту стать популярным? — удивленно хмыкнула платиновая блондинка. — Да какой там Голливуд? Там и без меня хватает. Я слишком много времени упустил. Уже нет того запала. Нет того рвения. Неинтересно мне как-то это все стало. — Ой-ой-ой, ну включил старика тут. Ты чего? Еще такой молодой. В самом соку. Поездил по миру, посмотрел, что да как. Да ты с вагоном новых ощущений и опытом должен в бой рваться. Что с тобой не так? — Я на то Рождество начал хандрить. Помнишь? Когда мы приехали к твоему сыну. Я тогда испугался: «Что будет, когда все это закончится?». Оно ведь закончилось. И я ни раз еще думал об этом. И это было моим самым частым ночным кошмаром. Я просыпался в холодном поту, потому что видел себя в каком-то жутком поезде, который везет меня вникуда. Знаешь, все эти жуткие пейзажи. Лысые и старые ветки, жуткие и почти заброшенные деревянные дома. И ни единой души. Все это проносилось мимо меня на такой медленной скорости. Такое чувство, это этот путь был нескончаемым. И меня нарочно везли одного на этой медленной скорости. Чтобы в очередной раз заверить, что я никуда не сбегу от судьбы. — Знаешь, а ты так не думал в тот момент, когда искал жилье во Франции. Все было как-то…более позитивно. Мне кажется, что ты не был настолько уж напичкан меланхолией. Хотя всего-ничего прошло с момента, как ты попал в нетипичную для себя, стрессовую ситуацию. Мне кажется, что часть тебя точно была уверена в том, что ты обязательно найдешь выход. Что изменилось с тех пор? — А то, что такое случается не всегда. Если мне один раз повезло, то это вовсе не значит, все будет также хорошо, как и прежде. Но я…я думаю, что я смогу. В любом случае, когда-нибудь мои накопления закончатся. И если я не найду ничего подходящего, то составлю компанию Марго. Потом, возможно, возьму ее в жены и сменю на посту дедушку. — Как-то без энтузиазма ты отозвался о Марго. Будто бы она последний человек на Земле, к кому ты пойдешь, ежели все будет потеряно, — обхохоталась женщина, запрокидывая голову назад. Томоя и сам улыбнулся абсурдности своих мыслей. Возможно, это было из-за нервяка, который он испытывал. Он прекрасно знал, что ожидание порой гораздо тяжелее того, что происходит по факту. Что завтра, возможно, ничего этого уже с ним не будет происходить. И он отпустит Энн-Мари с легкостью. — Просто она точно будет знать, как вылечить меня от сугубо мужских болезней. — Стоп…она же хотела стать терапевтом. — Дейл Карнеги, моя дорогая, был, пожалуй, самой полезной литературой из всех, что ты когда-либо держала у себя дома, — с хвастовством выдал японец, также скрестив руки на груди. — Ну спасибо и на этом, — прыснула в смешке женщина. И когда все темы были уже в который раз «перетерты» и говорить более уже было особо и не о чем, художница хлопнула в ладоши и начала подниматься с качелей. — Что ж. Уже поздно и пора спать. Завтра такси приедет рано за мной. — Да уж. Отдохни хорошенько перед дорогой. Тем более что тебя точно застанет врасплох дикая акклиматизация. Почему-то Томое хотелось напомнить ей о прокладках. Он все никак не мог смириться с мыслью, что она уже успела пережить климакс. И то, благодаря нему, все прошло гладко, как и должно было быть в норме. Он не обделял ее мужским вниманием. Благо, что ему удалось вовремя промолчать и не напомнить ей о ее уже солидном возрасте. Парочка вернулась в дом. Энн-Мари обняла его перед сном и ушла в сторону лестницы, ведущей наверх. Томоя же спал на первом этаже. Он сразу начал приучать себя к тому, что теперь он будет сам по себе. Без женщины под боком. Только вот ему спать еще не хотелось. Поэтому, он решил взять себе баночку колы из холодильника и посидеть немного в любимом и таком уютном кресле. Полистать газетку. Она могла бы оставить ему этот дом запросто. Но он не привык так. Он не хотел принимать такую блажь от женщины. Ведь он не альфонс. Как бы тяжело ему не было, он был настроен всего добиваться сам. И если надо, то и начать с чистого листа. Парень изучал колонку, где люди ищут себе работу или же нуждаются в рабочей единице. Ничего толком не зацепило его внимание. Все объявления однотипные какие-то. Больше подходят женщинам. Например…например, вот одно. Где какая-то дама ищет сиделку. И не просто сиделку, а сиделку мужского пола для своей недееспособной матери. Любопытно, что акцент был сделан исключительно на том, что рассматриваются только молодые люди не старше тридцати лет на долгосрочное сотрудничество. Попахивало какой-то странной авантюрой. — Наверное, это объявление подавала какая-то сумасшедшая. Все же, с него хватит на сегодня впечатлений. Лучше попытаться уснуть. Томоя не пошел в гостевую спальню. Он решил переночевать на диване, чтобы сразу же встать и проводить Энн-Мари. Посидеть с ней на дорожку. Он не согласился поехать с ней до аэропорта, но вот просто продрыхнуть момент ее отбытия будет…совсем подло, что ли. Он не поедет с ней в аэропорт только по той самой причине, что не хочет, чтобы в последний их раз, как они видятся, не дай Бог, показать свои слезы. Нет уж. Она встретила его одним человеком, а уезжая, пусть запомнит его другим. С него хватит этих слабостей. Она больше не его «мамочка». Ночь выдалась крайне беспокойной. Он больше проворочался, нежели полноценно спал. И вообще, сны казались настолько реалистичными, что он подумал, что и вовсе глаз не сомкнул. Но вряд ли он выходил босиком на веранду, как он запомнил по пробуждению. Иначе бы у него были грязные стопы. Едва поднявшись, с дикой неохотой, парень поплелся в сторону ванной, чтобы привести себя в порядок. Пахло клубничным гелем для душа и шампунем. Судя по запотевшему зеркалу, не так уж давно здесь была его бывшая пассия. Просто забыла оставить дверь открытой. Когда Томоя вышел из ванной уже свежий, он услышал шаги, доносящиеся со стороны лестницы. Это спускалась его художница, держа в руках чемоданы. — Ну чего ты меня не разбудила? Я бы тебе помог, — пробубнил он недовольно, настигнув ее, да переняв чемоданы в свои руки. — Ты так забавно посапывал, что я не хотела тебя будить, — улыбнулась она, будто ни в чем не бывало. — Ты хоть позавтракала? А то в самолете иногда такую хрень подают. — Да я помню…помню, — соглашалась она. — Так, перекусила остатками пиццы. Ты помнишь, что новый хозяин придет в девять вечера? — Да-да. — Я оставила все ключи в ящике, наверху. Не забудь и ты свои отдать. А то ты ведь можешь… — Энн, я уже с головой на плечах. Не переживай, — напомнил он ей. — Знаю. Просто я соскучилась по тому, прежнему тебе. Она уселась на чемодан и заставила Томою сесть на второй. Женщина взяла руку парня в свою и уложила к себе на колени, периодически похлопывая рукой, приложенной сверху. Они сидели все это время молча, ровно до той самой минуты, пока снаружи не посигналило такси. Блондинка резко вскочила. И он следом за ней. Японец взял чемоданы в руки и последовал за ней. Передав нажитое добро таксисту, чтобы тот уложил все это дело в багажник, Томоя пристроил руки на поясе и обратил свой взгляд на женщину. Он стоял в одних тапочках, без рубашки, в одной лишь футболке и свободных спортивных штанах. По утрам было особенно холодно, дул какой-то безбожно холодный ветер почему-то. При том, что уже к полудню можно было спокойно шуровать на пробежку в шортах. — Иди домой. Простудишься, — взволнованно проговорила Энн-Мари, стоя возле машины. Не говоря ни слова, Томоя резко заключил ее в объятия и прижал к себе. Женщина вздрогнула от неожиданности, но вскоре уложила свои ладони на его спину. Это «иди домой» от нее было последним. Для них. Для него. Он бы очень хотел проститься достойнее, но он не смог. Отпустив ее, Сакураги засунул руки по карманам и сделал пару шагов назад, давая понять, что более он не препятствует ее отбытию. — Дурачок, — улыбнулась она напоследок, прежде чем сесть в такси. Томоя провожал взглядом удаляющийся автомобиль. Он даже не смог вспомнить, махала она ему на прощание или нет. Настолько потерянно он себя чувствовал. И в себя его привело лишь очередное дуновение прохладного утреннего ветерка. Поежившись, он обнял себя руками и бегом направился в сторону дома. Его чемоданы тоже стояли наверху и ждали своего часа. Чем можно было бы заняться до девяти вечера? Привычно позавтракать? Нет. Ему и кусок в горло не лез. Кофе? Его точно стошнит. Погулять? Нет никакого смысла. Ему ведь считанные часы оставаться в любимом гнездышке. В итоге, все утро парень ходил и маялся из угла в угол. Туда-сюда, не зная куда себя примкнуть. Он решил даже затеять небольшую уборку перед тем, как окончательно сдаст жилье в новые руки. Надо же было найти себе какое-то занятие. И решил он начать с гостиной. Как только японец начал перекладывать вещи со столика на диван, в очередной раз под его внимание попала вчерашняя газета. Он буквально случайно задел ее бедром и та упала на пол с характерным шелестом. Сакураги раздраженно перевел на нее свой взгляд и наклонился, чтобы поднять. И снова. Снова это абсурдное объявление. Оно ведь правда абсурдное! А с другой стороны… Томою буквально переклинило. Он перевел взгляд на часы. Время почти полдень. Неминуемо приближался час, когда он обязан будет покинуть этот дом. Обязательно ли ждать час в час и минута в минуту? Можно ведь…просто оставить записку и ключи под ковриком, верно? Так он и поступил. Оставил одну записку в спальне, где Энн-Мари спрятала в ящике комода свои ключи вместе с запасными, и другую он приклеил ко входной двери с призывом заглянуть под коврик, радостно приветствующий своим изящным курсивом в словах «Добро пожаловать». Вернувшись в дом, парень снова взял в руки газету и прошел к телефону, начиная набирать номер, оставленный для дальнейшего контакта. Как чудесно! Ему даже ждать долго не пришлось. Голос по ту сторону трубки был таким приятным, таким воодушевленным. Он чувствовал себя так, будто бы эта женщина была рада его слышать и ждала к себе в дом с распростертыми объятиями. Надо хватать ее. — Алло? — Синьорина Палермо? Добрый день. Томоя развернулся так, чтобы облокотиться плечом о стену. На его лице проскользнула хищная улыбка. А пальцы его в это время играючи накручивали спиральчатый проводок от аппарата. Выдержав небольшую паузу, чтобы слегка потомить ее ожиданием, он продолжил. — Меня зовут Сакураги Томоя. Я звоню по поводу объявления в газете. Оно еще актуально?