Белая камелия

Картины, которые написала Энн-Мари в период своей жизни с Томоей, возымели оглушительный мировой успех. Так создалась абсолютно уникальная авторская колода Таро, созданная по ним. Каждую выставку гостям предлагали обрести колоду в подарок. Оба решили, что просиживать задницы во Франции так себе идея. Поэтому, было принято решение путешествовать по всему белому свету. Томоя, будучи молодым любовником своей зрелой мадам, не переставал совершенствоваться. Пока она занималась очередной картиной, он изучал культуру стран, местные обычаи и языки. Особенно ему понравилось в странах Африки, в самых зажиточных их городах. Он увлекся танцами, путешествовал в группе с туристами, чтобы не только поглядеть, но и познакомиться с местными аборигенами. Ему было все это интересно. Каждый раз, возвращаясь домой, он восторженно делился впечатлениями со своей женщиной. А ночью они страстно занимались любовью. Пару раз ему даже удалось вытащить свою художницу в гости к одному из племен, где его уже считали своим. Энн-Мари крайне долго стояла на своем и уверяла, что она слишком стара для традиционных плясок и примерять их одеяние ей совсем не к лицу. Но Томоя научился быть настойчивым. Более того, он уверял ее, что она бы могла дать фору многим девчонкам, гораздо младше ее по возрасту. И это не просто, чтобы задобрить. Он искренне так думал. Как бы странно то ни было, но в итоге, художница не только осталась довольна такими посиделками, но также в ее голове родилось множество интересных мотивов для будущих картин. Ни много ни мало, но они прожили в Африке почти полтора года. Он был также и активным натурщиком для своей мадам, позируя ей уже в более смелых, более откровенных сценах. Некоторые из них содержали элементы явной эротики. Так в процессе работы, он занялся любовью с темнокожей натурщицей. Она была городской девушкой с очень мягкими и приятными чертами лица. Но позировала в образе аборигенки. Вышло это как-то само собой. И Энн-Мари даже не упрекнула его. Не просила остановиться. Картина вышла очень страстной и чувственной. Женщина нашла себя в написании картин межэтнической эротики, оставив стиль поп-арта. И ей, как бы печально то ни было, уже не доставало вдохновения среди темнокожих и европейцев. Она вычерпала все, что только могла. Но, зная реакцию Томои, на предложение посетить Японию, все же предпочитала умалчивать об этом. Однако, это не помешало им посетить соседний Китай. Осесть там на некоторое время. А потом дальше по свету. Испания, Ирландия, Англия, Шотландия, Швейцария, Швеция, Финляндия, Сербия, Исландия, Германия, Италия… Так прошло целых четыре год са момента их отбытия из Франции. Пока его женщина была занята написанием очередного произведения искусства, Томоя с утра пораньше решил в очередной раз порадовать себя чашечкой кофе в ближайшей кофейне рядом с их домиком. Солнечная Сицилия была самым приятным местом из всех, где ему довелось побывать. Здесь жили простые люди с крайне простыми запросами. Не то что Рим. Бывал там Томоя. И вся эта городская жизнь ему быстро наскучила. Это ведь не Голливуд. Там, наверное, совсем по-другому жизнь проходит. И уровень другой. Марго — юная официантка и дедушкина помощница. Дедушка держал эту кофейню с молодости. Она досталась ему еще от отца по наследству. И у них крайне неплохо шли дела. Ему очень нравилось наблюдать в каких она отношениях с Томоей. Они шутили, флиртовали и просто дурачились. Более того, Марго планировала поступать в медицинский колледж. И Томоя подтягивал ее по некоторым предметам в свободное время. Колледж он окончил экстерном, потому в свое время приходил к одной из своих зрелых любовниц на работу. Она и привила ему любовь к своему делу, обучала его, показывала что-то. В некотором роде, сейчас парень занимался чем-то похожим, но лишь по части теории. За это он частенько получал кофе за счет заведения. Свои профессиональные навыки Томоя не растерял. За все то время, что японец прожил в Африке, он не просто так посещал племена аборигенов. Он также и лечил их, насколько это было в его компетенции. Да, это не помощь профессионально врача, но хотя бы так, он был уверен, что смог помочь этим оторванным от цивилизации людям. Особенно он был хорошим помощником для женщин и девушек с их безумными обрядами. Он спас множество жизней от банального заражения крови. В этот раз Марго пришла не только с кофе, но и с конвертом. Томоя даже как-то удивился, когда он оказался на столе, рядом с его рукой. — Это что, мне? — Нет, мне! — показала задорно язык девушка и бегом направилась за стойку. — Выпорю! — крикнул он ей вдогонку, отпустив самодовольный смешок. Этот почерк не был ему знаком, но письмо предназначалось именно ему. Он нахмурился и начал осторожно вскрывать конверт. Это был большой лист формата А4, сложенный пополам несколько раз. Настолько мелкой казалась записка…на фоне фотоснимков. У Томои глаза на лоб вылезли. Фотоснимки. Он где-то уже видел это раньше. И да. Несомненно. Он точно помнил — где. Сердце ушло в пятки. Неприятное и столь липкое чувство страха одолело его. На лбу выступил пот, а пальцы рук вмиг похолодели. Но все же, он решился раскрыть записку. Интерес был превыше всех перечисленных ранее чувств. Аккуратные, словно под линеечку, написанные черными чернилами предложения. Буквы были мелкие, но читаемые. Такое чувство складывалось, будто человек, писавший это письмо, экономил даже на пространстве между словами, боясь, что что-то не войдет. «Здравствуй, Томоя. Ты повзрослел. Похорошел. Совсем не похож на того напуганного мальчика из гостиницы, которого я спасла. Интересно, что именно заставило тебя так возмужать? Ты, кстати, узнал меня? Это я. Эрика. Я думаю, что ты не ожидал когда-то получить мое письмо, верно? Помнишь, как я показывала тебе свои снимки? В то время я грезила Италией. Не хотела говорить тебе этого. Поэтому пришлось взять тебя с собой во Францию. Ведь если бы я взяла тебя с собой в страну своей мечты, то ты бы мешался у меня под ногами. Все впечатления были бы испорчены. Так я думала тогда. Ты казался мне таким несамостоятельным. И бросить тебя вот так не позволяло чувство ответственности. Да, представь себе. Оно у меня есть. Я могла бы оставить тебя, как сделала это тогда со своим женихом. Но ты ведь был ни в чем неповинным парнем. Что если я бы не смогла жить с этой ношей, оставив тебя там тогда? Честно говоря…я и сейчас жалею…» Брови японца дрогнули. Марго заметила, как ее знакомый чему-то встревожился. Девушка склонила голову вбок и окликнула его. — Томоя? Все хорошо? — Да-да! — отозвался он. — Сделай мне, пожалуйста, пончики с вареньем. Такие, какие только ты умеешь делать. — Будет сделано, синьор! — заливисто рассмеялась темноволосая девица с задором принимаясь за свою работу. И теперь, когда его точно никто более не потревожит, он смог вернуться к прочтению письма, написанного его бывшей любовью. Интересно, почему сейчас сердце так предательски сжимается, а дыхание, то и дело пропадает? Остатки былых чувств? А где же та злоба? Где та неотпущенная обида? »…Я увидела тебя здесь абсолютно случайно. Узнала тебя из тысячи. Хотела смыться по-быстренькому, но вспомнила, что сменила цвет волос и сделала стрижку. Теперь я ношу соломенные шляпки и солнцезащитные очки. К своему несчастью, я начала слишком рано седеть. Ну а делать стрижку, как и положено, это прерогатива любой женщины, которая хочет начать свою жизнь сначала. Я начинаю ее так уже в седьмой раз. Ты знаешь, меня никто не любил так, как ты. Со сколькими мужчинами я была. Со сколькими целовалась и спала, но ни в одном не было той искренности, что была в тебе. Я подумала, что это безумие. Что вообще это безумие — вспоминать тебя, после того, что ты сделал. Но ты имел на это полное право. Это сейчас я это понимаю, а тогда, я была просто эгоистичной дурой, пытающейся доказать перед другими свою уникальность. И ничем хорошим это не обернулось. Как оказалось, я вполне себе обыкновенная женщина, без каких-либо выдающихся качеств. И только ты ценил меня такой, какая я есть. Невольно, но когда я устала от попыток создать свое счастье и пустилась в грязный разгул, начала представлять на месте каждого парня тебя. И я начала отдавать предпочтение молодым и искренним. Я просила их хотя бы на ночь врать мне, что они любят меня, что я им небезразлична. А одного мальчика азиатской наружности, я попросила побыть тобой. Вот так вот случается. Если это хотя бы немного растопит лед в твоей душе, то я скажу тебе искренне, как я сожалею, что нельзя вернуть время назад. И ты знаешь, что мне остается теперь? Зная, что ты так близко ко мне, я имею право только лишь смотреть на тебя украдкой. Тогда, когда ты не замечаешь. Я вижу тебя одного и с ней. Даже этого для меня слишком много после того, что я наделала. Томоя, ты когда-нибудь простишь меня за необдуманный и самый глупый поступок, который я когда-либо совершала в своей жизни? Мое наказание сейчас в том, что ты счастлив. Каждый раз видя, как ты улыбаешься и смеешься с ней, мне хочется плакать. Иногда я и плачу…» К моменту этого признания, Томоя уже и сам лил слезы, прикрывая рот ладонью. Но он делал это максимально тихо, чтобы не привлекать к себе внимание Марго. Только с Энн-Мари он мог быть собой, но не с другими девушками. »…Не думаю, что мне хватило бы смелости заприметить тебя где-нибудь и подойти. Узнать, как у тебя жизнь. И принести свои извинения на словах, а не на письме. Но нет. Я не смогу смотреть в твои глаза. Я знаю, как сильно ты ненавидишь меня. И жить с тобой здесь под боком буквально становится все сложнее. Я пишу это письмо сейчас, когда ты мило морщишь свой нос и шутишь со своей дамой. Я не знаю о чем вы говорите, но мне кажется, что она чувствует себя самой счастливой на свете просто от того, что ты рядом. Когда я отдам это письмо девушке-официантке — я пока что не знаю. Может быть сейчас, а может быть перед самым рейсом. Жить с тобой в одном городе просто невозможно. Я бы даже сказала, что и на одной планете жить с тобой уже мучение, но что поделать. Не всегда все так, как мы хотим. И ты лучше всех это знаешь, правда? Кстати, я заметила, что ты и с ней подружился. С Марго. Милая девочка. Я даже познакомилась с ней из-за тебя. Выдавать себя не стала. Знаю я, что молодые не умеют держать язык за зубами, поэтому, скрывалась до последнего. И вот сейчас, когда ты вскрыл этот конверт наконец-то, я хочу сказать тебе: будь счастлив, пожалуйста. Не важно, что происходит в твоей жизни. Кто с тобой рядом. Просто живи здесь и сейчас. Научись ценить это счастье, пока ты еще можешь держать его за руку. Потому что потом может быть уже поздно. Я долго думала, куда бы я хотела полететь. Решение пришло внезапно, так молниеносно и так четко. И я выбрала Японию. Я поняла, что я безумно хочу узнать о стране, которая вырастила такого прекрасного парня, как ты. Простого, искреннего и ранимого. Хочу пройтись босыми ногами по земле, где ты родился. И понять, какой ты. Что в твоих мыслях. Хочу посетить ваши храмы. И сделать множество красивых снимков на память. Не подумай, что я навязываюсь со своими советами, но я бы хотела, чтобы ты однажды вернулся в родную Японию. Возможно, что судьба соизволит устроить нам еще одну встречу. Кто знает. А пока что — прощай, Томоя-сан. Береги себя!» Томоя выронил листок, а конверт с фотографиями следом упал на столик. Он чуть было не всхлипнул, чем быстро бы привлек к себе внимание. Посетителей поутру здесь не так много, поэтому незачем надеяться, что какие-то посторонние звуки спасут ситуацию. Японец быстро схватился за салфеткам и начал вытирать лицо. А после, он потянулся к окошку и слегка приоткрыл его, чтобы немного прийти в себя. Прохладный воздух быстро приводит в чувства. — Только на всю не распахивай! — крикнула Марго. — А то простудишь меня и сам лечить будешь! Парень рассмеялся. — А я и не против. Немного разбавив напряженную обстановку вокруг своей персоны сторонними разговорами, он наконец-то смог взять себя в руки. Вернувшись в сидячее положение, парень вытащил из конверта фотографии. На них столько всего было запечатлено. Все уголки Сицилии. И он…он тоже был там. Через буквально пять снимков сплошных пейзажей, он смог увидеть себя. У него аж дыхание перехватило с новой силой. Она так хотела…так хотела, чтобы он знал, что они все это время были рядом. Последние снимки были те, что она делала с ним во Франции. Его одиночные и те, что делала пожилая пара. Они специально были вложены самыми последними. На задней стороне одного из них было аккуратно подписано карандашом: «Если ты чувствуешь печаль от них — сожги их. Огонь очищает».