forget umbrella & fall in love

Чикаго. Каждый раз, когда загорается дисплей ноутбука, там появляется фотография. Фотография человека, глаза которого было время смотрели с любовью, о которой можно только мечтать. Так мечтать, как Джульетта мечтала о поцелуях Ромео в бледном свете луны. Как мистер Дарси мечтал дарить Элизабетт трепетную нежность. Как Солнце мечтает увидеть Луну. На этом, пожалуй, пора остановиться с драматизмом и романтическим пафосом. Потому что обычно люди мечтают о других глазах. Им вечно хочется следовать за каким-нибудь грустным взглядом. Холод голубых глаз – настоящий удел их мечтаний, и это невозможно пресечь, остановить. Но, справедливо будет заметить, история должна начаться раньше. Она должна начаться с космоса в этих голубых глазах, с потери в них себя и с непонимания, что же теперь делать. История должна начаться с того, что эти глаза – чей-то океан, и кто-то в нём добровольно тонет. Чувствует, как жжёт лёгкие из-за нехватки воздуха и щиплет в глазах из-за соли. Как морозный воздух обволакивает тело, обнимает, стискивая плечи, прижимает к себе, не давая коснуться дна, несмотря на желание раствориться среди подводной пыли. Холод окна вызывал покалывания на коже или это была подводная пыль... о нет, всё, драматизма достаточно. Хватит! Но ведь истории, которые начинаются со взгляда, они всегда такие. Так вот, холод окна вызывал покалывания на коже, вдалеке бегали разноцветные зонтики. Кончиками пальцев Гарри проследил путь дождевых капель. Из-за толщины стекла казалось, что они где-то в параллельной вселенной, и он не мог по-настоящему прикоснуться к мокрым дорожкам, к городу, к воспоминаниям, застывшим в сердце. Гарри знал одного человека, который по-настоящему был влюблён в этот бесконечный город бесконечных ветров. Особенно осенью. Грустная улыбка блеснула на губах Стайлса – он ведь даже ни разу и не спросил его об этом. Ни разу не попросил объяснить почему. Упустил возможность сложить на один бумажный кораблик с его мелочами больше и пустить по реке памяти. Хотя всегда замечал, как голубые глаза внимательно следили за молчаливыми листьями. Как-то он сказал Гарри, что осенние листья – это сбывшиеся мечты. Они опадают, когда чьё-то заветное желание исполняется. Если это правда так, Гарри необходимо узнать, куда их уносит ветер. Где искать листок, чтобы ещё хоть раз прикоснуться к мечте? Несколько часов назад самолёт приземлился в аэропорту О`Хэр, пилот сказал свою заученную и, по правде, пресловутую речь. В толпе у пункта выдачи багажа ремешок небольшой сумки, что Гарри взял с собой, как ручную кладь, оторвался. Оттуда выпал телефон – стекло треснуло. Чертыхаясь себе под нос, Стайлс смог найти выход, параллельно пытаясь вызывать такси. Ему было холодно и зябко, нос покраснел от бесконечных салфеток, утирающих сопли. В конце концов, его пробил озноб, и он сидел на пассажирском сидении, укутавшись в белое пальто и сдвинув на глаза кеппи. В наушниках играла "First Class" Rainbow Kitten Surprise – эту песню давно можно было считать его любимой. Она всегда вызывала у Гарри мазохистское удовольствие. — Вы, туристы, всегда одинаковые, — посмеивался водитель. — Замёрзшие и абсолютно чуж... другие. Гарри пожал плечами, решив не упоминать, что родился и вырос в этом городе, точнее сказать – повзрослел. И, наверное, если быть до конца честным, уже стал совсем чужим. Добравшись до съёмной квартиры, Стайлс тут же рухнул на кровать. Он даже не пытался найти что-то поближе к университету – это просто невозможно. Представив, как завтра с утра он будет добираться до его нового рабочего места на ближайшие несколько месяцев, мужчина простонал, зарываясь лицом в серое одеяло. Когда Гарри всё-таки принял предложение прилететь в Чикаго, в качестве приглашённого специалиста и одного из именитых выпускников, он поклялся себе вернуться в Берн, как только новая программа по обучению студентов, изучающих гуманитарные науки, будет разработана. Тогда всё будет в порядке. За все эти годы Стайлс привык к жизни в Швейцарии. Наверное, ему там даже нравится. Можно затеряться среди неуклюжих домиков и зелени. Дни там всегда похожи друг на друга. Наверное, это побочный эффект свежего воздуха и запаха кофе, витающего в переулках. И всё же: работа, Льерт, работа, скучные друзья Льерта. Но любимые моменты новой жизни Гарри – моменты, проведённые наедине с собой. Он отключает телефон, выключает свет и весь день читает всё подряд: монографии и бульварные романы, научные статьи и русскую классику. Там одиночество кажется по-другому особенным. Совсем никого: только ты и золотые огни улиц. Гарри хорошо одному. В начале отношений с Льертом ему казалось, что этот мужчина — тот, кто сможет помочь справиться с… да со всем, честно говоря. Гарри только переехал из Лос-Анжелеса – города, который не смог стать даже подобием дома или олицетворением внутренней свободы, — к концу стажировки Стайлс чувствовал себя в клетке, а его дневник напоминал «Исповедь» Оскара Уайльда. Поэтому в Льерте Гарри искал спокойствее, но с каждым годом, словом, прикосновением и поцелуем понимал, что никогда не найдёт. Понимал, что пытается обмануть себя. Это ведь не происходит по расписанию, скорее – по щелчку пальцев: Гарри может стоять на светофоре, и в нос вдруг ударит запах лаванды. Какая к чёрту лаванда в декабре в Берне? Или он мог проснуться среди ночи от того, что в голове эхом звучит один и тот же голос. Иногда это похоже на падение, и ты знаешь, что тебя не поймают. Хотелось бы Гарри винить кого-нибудь в этом, – поверьте, в начале всё так и было, – но за эти десять лет многое изменилось, мысли перестали блуждать по лабиринту, чтобы найти подсудимого и пострадавшего. И всё же… Гарри хватило бы одного сообщения. Но ничего. Совсем ничего. «Значит пора забыть». Гарри никогда не захочет признаться, что не смог лишь потому, что ему кажется, что у кое-кого другого получилось. И где-то в глубине души, а, может, и на самой поверхности, пока летел, Гарри всё представлял, что, как только его ботинки коснутся чикагского асфальта, а руки разрежут чикагский воздух, все силуэты сольются в один. Думал, что каждый голос будет похож на один единственный. Но ничего. Всё было совсем чужим, совсем незнакомым. Долгий дверной звонок раздался по небольшой квартирке, и почти сразу Гарри оказался в прихожей. — Чёрт, Стайлс... — растерянный взгляд исследовал лицо, грудная клетка медленно вздымалась. — Ты вернулся! Знакомые руки сжали Гарри в крепких объятиях, заставляя улыбнуться. Это те руки, за которые он хватался, когда падал в самые глубокие бездны. — Не вернулся я... — пробормотал Гарри. — Не называй это так, но да, пока тут, — мужчина поджал губы и провёл пальцами по волосам Найла. Если честно, Гарри всё надеялся, что, если он увидит Хорана в Америке, они снова станут высветленными, но и этого не случилось. — Когда ты улетаешь обратно? — раздался менее возбуждённый голос Зейна. В последнее время он всегда такой. Бегает туда-сюда, носится по миру так, словно ему на это и часа может хватить. Гарри пожал плечами, отводя взгляд. Он достал из кармана резинку, чтобы собрать волосы в пучок, под пристальные взгляды, рассматривающие его синяки под глазами, покрасневший нос и зеленоватую после перелёта кожу. — Хэй, когда мы виделись в последний раз, они не были такими длинными! — Хоран дёрнул за кудрявую прядь. — Да ладно тебе, прошёл месяц. — Вот именно, Гарри, месяц! — Сейчас я тут, — Стайлс вздохнул, скрещивая руки на груди, но потом тут же обнял друзей за плечи, будто понял, что снова начинает вести себя, как настоящая вредина. Просто Гарри не нравилось разговаривать на серьёзные темы. — Я собираюсь вкусно поесть, Найл, и ты должен помочь мне в этом! — Это по моей части, сэр! Зейн фыркнул, закатывая глаза. Тихая попсовая мелодия лилась из старенького магнитофона, который был кое-как встроен рядом с панелью управления в новую Audi Q7 Найла. Никто не понимал, почему он отказывался выбросить его, таская с собой, как солдат поляроидную фотографию любимого человека, но Хоран отнекивался, доказывая, что это символ его юности, символ их дружбы. Выбор пал на итальянский ресторанчик со смешным названием. Дорога не занимала особенно много времени, но Зейн успел просверлить своими карими глазами в Гарри дыру. — Спрашивай уже, — не выдержал тот. — Ты будешь сильно занят ? — тут же начал Малик, их взгляды встретились в отражении зеркала заднего вида. — Не думаешь наверстать упущенное? Прогуляться по осколкам прошлого? Тебя всё-таки давно не было. — Никому не хочется прогуливаться по осколкам, Зейни. На то они и осколки, чтобы выбросить их, — на секунду Гарри сам удивился твёрдости своего голоса, испуганно посмотрев в пол. Откашлявшись, он добавил: — Думаю, достаточно. В смысле, я достаточно занят. Мне бы хотелось убраться от сюда скорее. На этих словах Найл быстро оглянулся, нахмурив брови. Сосредоточившись на чём-то в своём телефоне, — Зейн всегда так делал, если пытался скрыть нервозность, — Малик продолжил: — Не видел его несколько лет. Слышал, он сейчас достаточно хороший специалист. Начал писать книги по психологии. Гарри отвернулся к окну, зацепив своё внимание за оранжевый зонт. Проведя большими пальцами по указательным, он пробурчал: — Перестань. Звучит так, будто ты читаешь мне досье. — Тебе неинтересно? — Найл снова посмотрел через плечо, делая музыку чуть тише. — Не вижу ни одну причину, по которой мне может быть интересен Томлинсон, — имя осело на языке солёным привкусом. — Нас уже десять лет ничего не связывает. Стоило догадаться, что первое за десять чёртовых лет утро на малой родине не начнётся для Гарри так, словно он принцесса. Никакого пения птиц, никакого завтрака в постель, никакого сказочного платья и никакого голубого неба, только звон будильника, хмурые тучи, наспех поглаженная рубашка, пресный кофе и, конечно, опоздание. Практически всю ночь Стайлс не мог сомкнуть глаз, всё думал о том, что сказал парням. Полиэтиленовая плёнка вины обматывалась вокруг его лица, чтобы перекрыть дыхание. Из-за джетлага и странного ощущения тревоги, ставшего поперёк горла, рассеянность преследовала Гарри до самого университета. Это же, чёрт возьми, первый рабочий день. Примерно в 9:34 Стайлс распахнул огромные двери в аудиторию, где когда-то учился сам. Запах старых книг и крепкого чая ударил в нос, заставляя Гарри отшатнуться, как от пощёчины. В голове промелькнула мысль, что он всё-таки не был готов возвращаться. За партами устроились взрослые, важные и смешные профессора, внимательно следившие за кем-то, кто шёл от кафедры к доске. План Гарри состоял в том, чтобы добраться до места с края, не привлекая внимания. Сегодня они должны начать обсуждать новую систему обучения для студентов с углублённым курсом гуманитарных наук. Наверное, представление заранее подготовленных докладов о своей предыдущей деятельности и набросков предложений уже шло полным ходом. Едва Гарри перешагнул порог, как двери за его спиной громко захлопнулись, сотрясая воздух аудитории. Почему в Америке всегда очень громкие двери? Гул пронёсся от пола до потолка, заставляя всех повернуть головы на вошедшего. Стайлс улыбнулся, пожимая плечами, и откинул волосы с плеч. — Утречка! — махнув ладонью, поздоровался он. В конце концов, нужно быть вежливым. В другом конце комнаты стояла миссис Джонс. Присутствие профессора сразу успокоило Гарри. Теперь в её волосах видна седина, взгляд более уставший, но улыбка всё такая же добрая. Мистер Карлос, высокий мужчина в синем костюме с красным галстуком — ужасно примитивно, — встал со своего места и, цепляя на своё лицо приторную маску любезности, подошёл ближе к Гарри, хватая его под локоть. — А вот и наш специалист из Швейцарии! Мистер Стайлс, мы так долго вас ждали... Звук падающего мела эхом разнёсся по аудитории. Гарри тут же обернулся в сторону доски. Вежливая улыбка застыла на его лице. Они смотрели друг другу в глаза, и лишь сквозняк блуждал между людьми. Утром, когда Гарри гладил рубашку, он заметил, что пуговица на манжете скоро оторвётся, и почему-то в тот момент – это было единственным, на чём мог сосредоточиться его мозг. «Десять лет», — промелькнуло в голове. Воздух вокруг превратился в вакуум. — Ты хочешь уйти? — Да. — Значит, пора. Луи почему-то улыбался. — Пора. На Гарри словно вылили воду. Ему холодно и жарко. Воспоминания оставляли царапины, из которых вместе с кровью вытекали все обещания. Луи улыбался. Луи снова почему-то улыбался. — Вот он, мистер Стайлс, наша восходящая звезда в сфере психологии! Профессионал своего дела, который любезно согласился помочь нам- — Луи Томлинсон, — он протянул Гарри руку, и тот машинально пожал её. Ладонь Луи была мягкой и тёплой. Томлинсон вздрогнул от холода чужих пальцев. — Гарри Стайлс. И только разочарованный взгляд миссис Джонс напоминал о том, что когда-то Гарри знал, какие на вкус губы этого мужчины.