forget umbrella & fall in love

Луи уткнулся носом в подушку и вытянул руку, чтобы достать одеяло, сползшее с него ночью. Он вздрогнул, чувствуя холод, проходящий по его коже, — наверное, на улице прошёл дождь и теперь сквозняк гладил кожу. Пошарив ладонью по одной стороне и не найдя там ничего, кроме складок простыни, Томлинсон перевернулся на спину, приземляя руку прямо на мокрое пятно. Но на постели Луи не было никаких мокрых пятен. Он открыл глаза, щурясь от света, прокравшегося в комнату через окно, оставшееся без защиты плотных штор. Луи повернулся в сторону, потирая тыльной стороной второй руки глаза, и замер. — Ты что здесь делаешь? — сонно пробормотал он. Вытянув руки, Томлинсон потянулся — мятая белая футболка задралась, оголяя полоску тонких волос под пупком, линии красных чернил и зелёные боксеры. Он зевнул, издавая милое «ааах», и вдруг вскочил, распахивая глаза. — Гарри, ты спятил? Что ты здесь, чёрт возьми, делаешь? — воскликнул он, наконец-то осознав, что перед ним не отголоски сна, а настоящий Гарри. Настоящий запыхавшийся и промокший с ног до головы Гарри в расстёгнутой куртке и с чемоданом под ногами. Дождевая вода капала с его распущенных волос прямо на потерянное одеяло. — Я не выдержу ещё десять лет, Лучик, — произнёс он, в глазах заблестели слёзы. — Гарри… — прошептал Томлинсон. Он придвинулся ближе, обхватывая ладонями щёки мужчины и притягивая его ближе. — Боже мой, малыш… — неверяще произнёс он. — Ты не улетел? — Дай мне шанс. Ещё один шанс. Луи вздохнул, прислоняясь своим лбом ко лбу Гарри. Сердце в его груди бешено колотилось, не давая прийти в себя. Но, как ни странно, мысли и желания наконец-то были разложены по местам. — Не уходи больше, — наконец-то сказал он. — Я буду рядом с тобой, буду прямо здесь, — закивал Стайлс. — Я буду стараться понять тебя, я обещаю. — Я всегда-всегда буду оставаться на твоей стороне, — шёпот Луи замер в пространстве между их губ. И это казалось таким правильным. И тот день, когда Луи впервые посмотрел в эти глаза. И тот день, когда они, спрятанные от всего мира белоснежными сугробами, вместе поймали солнце. И тот день, когда Луи смотрел, как Гарри уходит. И тот день, когда тот вернулся. И тот день, когда Луи понял, что будет любить его сегодня и завтра, в дождь и под палящим солнцем, на профессорском столе и на смятых простынях. — Мы научимся любить друг друга, — сказал Гарри. — Мы будем работать над этим? — улыбнулся Луи, чуть потираясь о лоб мужчины. Стайлс наклонился, осторожно прикасаясь к мягким губам. Нет, самое трепетное чувство вовсе не страдание, а то, что появляется в теле Гарри, когда Луи целует его; когда проводит кончиками пальцев по его щекам и шее. — Я обещаю, что мы как следует поработаем над этим, — шёпотом произнёс Гарри, чуть отодвигаясь, — но, Лучик, семь двенадцать утра. Я тааак сильно хочу спать, — и уткнулся носом в плечо Томлинсона. Тот рассмеялся, целуя мужчину в щёку. — Боюсь, сначала нам придётся поменять постельной бельё. Ты тут всё намочил. Почему ты такой мокрый? И как ты попал в квартиру? Гарри отстранился, осматривая пятна на футболке Луи. Он перевёл взгляд на свои потемневшие от воды джинсы и тяжело вздохнул. — На улице дождь. Я зонт с собой не взял. У Лиама был запасной ключ. — Конечно, это был Лиам, — закатил глаза Томлинсон. — Пойдём. Луи встал, утягивая Стайлса за собой. Он пробежался кончиками пальцев по мокрой ткани куртки, стягивая её с плеч мужчины. На кухне шумел холодильник, напоминая о существовании реальности, на стене тикали часы, незнающие законов времени, соседские дети кричали что-то о расчёсках, ведь начинали опаздывать в школу, на лестничной клетке хлопнула дверь, за окном сигналили машины — мир не остановился даже на секунду, будто продолжал вести людей друг другу, беспощадно сталкивал их, рождая мимолётные и вечные истории, приветствия и прощания, смыслы и иллюзии, обещания и поцелуи. Прикрыв дверь в ванную, Гарри тут же включил воду в душе и стал стягивать с себя одежду, представая перед зеркалом совсем обнажённым. Бледная кожа, усеянная шрамами прошлой жизни, местами покраснела из-за тяжести мокрых вещей. Волосы падали на плечи, несколько прядей прилипло к вискам, непривычная прохлада украсила шею и запястья россыпью мурашек. Гарри провёл кончиком указательного пальца от впадинки между ключицами до пупка. Ему казалось, что точно так же чувствовал себя Шиле, когда рисовал кривые линии автопортретов. Как давно это — он? Теперь это — он? Его исступление и на секунду замершее сердце обманули разум, заставили воспринять всё как случайную встречу старых знакомых, облегчённое «я рад, что ты в порядке» едва ли не вырвалось вместе со вздохом. Или будто Гарри положил себя в камеру хранения и только сейчас решился забрать домой. Холодные пальцы погладили предплечья, и Гарри наконец-то оторвал свой взгляд от отражения зелёных глаз. Щекой Луи прижался к лопаткам, руками обхватил талию. Его чёлка щекотала кожу, мягкое дыхание согревало. — Совсем другой, — прошептал Гарри. Чуть отстранившись, Томлинсон привстал на носочки — в движениях мелькнули отголоски девятнадцатилетнего Луи, — небесная ясность его глаз замелькала в зеркале, он осторожно собрал кудри Гарри в хвост и поднял их наверх так, что кончики упали на лоб. — Да, и всё равно такой же, — улыбнулся Луи, оставляя трепетный, словно взмах крыльев бабочки, поцелуй на затылке мужчины. Тот прикрыл глаза, уголки его губ дёрнулись вверх. Им предстоят сотни тысяч тихих полночных разговоров, объяснений и важных слов, глупых ссор и шёпот извинений, честность и чувства — им предстоит целая жизнь. — Лучик? — Что? — Да. — Что «да»? — Помнишь ты спрашивал, выйду ли я за тебя? Я согласен.