История об учителе истории и ученике

Мирно спящего парня потревожил противный звук его собственного телефона. Антон недовольно скривил лицо, накрываясь одеялом с головой, пытаясь спрятаться от будильника. Трель телефона, раздающаяся со стола никак не унималась. О боги, наверное только им было известно, как он сейчас выбесился, зло откидывая одеяло, и вставая с кровати, что чуть скрипнула от движений парня. Он отключил будильник и тихо выругался себе под нос, отчётливо чувствуя, что не выспался. Веки все ещё были тяжёлыми, готовыми упасть на глаза в любую секунду; шея чуть затекла из-за не самой удобной подушки, а мысль о том, что зимние каникулы кончились и праздники уже позади, заставляла его лишь тяжело вздыхать. Сняв с зарядки телефон, Антон сразу же залез в беседу в вк, где было всего два человека помимо него — Дима Позов и Серёга Матвиенко. Скрепка Пацаны, на улице такая морозильня, что пиздец, нам точно надо идти в адовое здание, разрушающее нашу психику? Димас: Одевайся давай, в аду тепло, там и согреемся Антон выпустил весёлый смешок на последние сообщения парней и потопал в ванную. Увидев себя в зеркало, он едва не отскочил с испуга. Волосы были жутко растрепаны, под глазами пролегали тёмные круги, а губы потрескались от мороза. — Ебать, — тихо выругался Шастун и попытался привести себя в порядок. — Чтоб их эти сериалы, как можно вообще выглядеть по-человечески если ты оторвался от «сверхъестественного» только в 5 утра, а в 7 вставать в школу. Ебучая школа, — бубнил он себе под нос с зубной щёткой во рту. Антон прошёл на небольшую кухню, открыл холодильник в надежде поесть, но увидел лишь полупустую бутылку водки и стоящую ещё с нового года тарелку с нарезанной селёдкой. Он поморщился то ли от запаха давно почившего продукта, то ли от осознания того, как его заебала атмосфера этого дома. Он внезапно задумался о том, как его заебал папаша, который бухал почти не просыхая, как его заебали эти стены насквозь пропитанные запахом перегара в вперемешку с чем-то совсем мерзким, как заебало это отсутствие хоть чего-то съестного в доме, кроме ебучих солёных огурцов бате и его друзьям на закуску, от вида которых уже наизнанку выворачивало. В принципе последние пару лет, после смерти матери, жизнь Антона можно было описать одним лишь выражением: пиздец с толикой ебанцы. Шастун злобно скрипнул зубами, шумно втянул носом неприятный воздух и пошёл одеваться, как можно быстрее, чтоб успеть свалить с этого места до прихода наверняка пьяного отца. *** На улице было ещё темно и действительно невыносимо холодно, стоило пройти пару десятков метров, как кончики пальцев на ногах начали поджиматься от холода, а кровь начала застывать, отзываясь неприятным покалыванием в конечностях. Антон ежился, пытался засунуть нос под ворот куртки, по телу шла неприятная дрожь, а в ушах играла не самая позитивная музыка, только навевая тоску. Первый школьный день. Антон и до школы дойти не успел, а уже устал и думал лишь о том, скорее бы закончить этот год. Девятый класс. Он думает о том, что уже почти девять лет своей жизни отдаёт этому полуразвалившемуся зданию. Усмехнулся своим мыслям, пытаясь засунуть руки глубже в карманы пуховика, словно так будет теплее. До школы парень старался добраться, как можно быстрее, чтоб не отмерзнуть окончательно. Заворачивает за школу, зная наверняка, что там его ждут друзья, чтобы покурить перед уроками. — Шаст, ты чё хмурый такой? Опять батя мозги перед школой выебал? — сходу интересуется Позов, пожимая руку. Димка вообще всегда понимал всю домашнюю, если, конечно, это место вообще можно назвать домом, суету. Поддерживал, как мог, пуская на ночёвку, слушая злобные высказывания об отце сквозь сжатые зубы. Всегда понимающие смотрел, кивал и говорил что-то успокаивающее Антона. — Благо я успел свалить оттуда, пока он не притащился от своих дружков. Не выспался нихера и ебучий этот мороз, уже ног не чувствую, — говорит, показательно съежившись. Ребята понимающе кивнули и Серёга достал пачку сигарет дрожащими и синющими от холода руками, сразу протягивая никотиновый наркотик парням. Те благодарно посмотрели на друга и блаженно закурили, мигая светом огонька от зажигалки. — Тебе стоит пойти в танцевальную школу, — смеясь выдаёт Серёжа, нынче именуемый в своих кругах, как Скрепка, это же надо было додуматься и ляпнуть, «буду менять скрепку на квартиру и по итогу разбогатею». А обратился он к Шастуну, который уж больно яростно дрыгался и перескакивал с ноги на ногу, чтоб не окаченеть. — Несомненно, — саркастически ответил, отбрасывая бычок в сторону и подгоняя Диму ко входу в школу. Антон вымученно приземлился за свою парту, выдыхая и бросая голову на парту с громким стуком, силясь не заснуть прям за партой. — Словно дерево об дерево стукнулось, — хихикает одноклассница после, как ей казалось, смешного подъеба. — Иди нахуй, — грубо скалиться блондин, поправляя чёлку. Он достаёт телефон, со скучающим видом водит по чуть потресканному экрану, листая новостную ленту. В голове роются мысли о том, что когда он снова вернётся в свой личный маленький ад, а именно домой, то снова наткнется на своего пьющего предка, а то и на его друзей. От мыслей Шастун хмурит брови и чувствует, как внутри накатывает злость и обида. На душе становиться мерзко и он чуть морщиться, вспоминая эту картину пьянок. Звенит звонок, он отвлекает Антона от его мыслей, заставляя чуть вздрогнуть от неожиданности, он смотрит прямо перед собой и искренне недоумевает, какого хера он уже сидит на дурацком уроке истории, а учителя всё ещё нет. В кабинет забегает запыхавшаяся классная, бросая журнал на стол. Поправляет свои волосы и объявляет: — Внимание класс, — боже, ну что за официальщина? — Алексей Сергеевич уволился накануне праздников, поэтому хочу представить вам нового учителя истории. Заходите, — бросает она в сторону двери и он входит в кабинет. Антон поднимает голову и смотрит на вошедшего мужчину, он давиться воздухом, кашляя, но взгляд отводить от него не хочет. На нем выглаженный классический костюм, из-под расстегнутого пиджака виднеется полупрозрачная белая рубашка в облипку, подчёркивая стройное и в меру подкаченное тело, сквозь которую присмотревшись можно разглядеть отчетливые кубики. У мужчины уложенные иссиня-черные волосы, аккуратный вздернутый нос, скулы, словно вылепленные самым искусным мастером, и россыпь родинок на лице. Но это ещё, что! Антон вглядывается в глаза и понимает, что тонет, тонет, тонет. Они голубые, словно небо, словно лёд, словно океан и взгляд такой, что по всему телу мурашки проносятся, смотрит словно прямо в душу и так сосредоточенно. Тут Антон понимает, что залип, напрочь забывая обо всём на свете. — Итак, на чём вы остановились? — Антон шумно сглатывает слюну, которая едва не капнула на нераскрытую тетрадь. Низкий и чётко-поставленный голос мужчины заставлял сердце сжаться, тело вздрогнуть. Шастун чувствует, как лицо покрылось румянцем и стало вдруг невыносимо жарко. «Господи, кто-нибудь откройте окно, моей гетеросексуальности необходимо выйти.» — пищит в голове собственный разум. — Ты чего? — тихо шепчет на ухо Дима, пихая друга в бок, пока тот наблюдал, как их новый историк красивым почерком писал на доске тему урока. — Кто это? — задаёт, казалось, глупый вопрос Антон, не отрывая взгляда. — Наш новый историк, алло, ты чего? — Нет, это не историк, — проговорил он, наконец поворачиваясь к другу, ухмыляется. — Я уверен, что это демон, мать его, соблазнитель. Дима аж поперхнулся и кажется, что Антон высказал это слишком громко, все повернулись на него и он залился краской ещё пуще прежнего. — Молодой человек, — смотрит историк на него, ухмыляясь, очевидно поняв, что комплемент был адресован именно ему. — Как вас зовут? — Антон Шастун, — выдаёт он на одном дыхании, одноклассницы хихикают. — Может вы посвятите меня в подробности вашей увлекательной беседы? — просит учитель засучивая рукава своего пиджака. Антон не теряется, скорее наоборот, чувствует прежний прилив дерзости и похуизма, хотя и возбуждения немного тоже. Странно. — А отчего же нет? Вы, говорю, не историк, а демон-соблазнитель, — одноклассники взрываются смехом, на что Антон лишь ухмыляется, решивший начать наступление на мужчину сходу. Историк скидывает бровь, с интересом разглядывая подростка. — Спасибо, конечно, но лучше бы вы так думали об истории, — и как ни в чем не бывало продолжает что-то говорить и вести урок дальше. «Идиот» — думает Антон, едва сдерживаясь, чтоб не простонать от неловкости после такого ответа, вновь лбом сталкиваясь с партой. *** После звонка Антон быстро скидывает свои вещи в рюкзак и вылетает из кабинета, даже не дожидаясь друзей. Он был в плену собственного разума, поглащенного красивым, нет, идеальным мужчиной. Антон зашёл в туалет, швырнул рюкзак на подоконник и подошёл к раковине. Взглянул в зеркало и увидел сплошное красное пятно вместо своего привычно бледного лица. — Да чё за хуйня? — тихо шепчет он в собственные ладони, пряча там горящее лицо. И он вправду не понимал, что произошло с ним во время урока, не понимал, что за реакция была у него на историка. На протяжении целого дня он пытался привести мысли в порядок и всё же понять, что вдруг вспыхнуло внутри, когда вошёл этот… А вот как его зовут он прослушал, слишком занят был. Разглядывал нового учителя. — Пацаны, а как историка-то нашего зовут? — спрашивает, отвлекаясь от рассматривания кружки с чаем. — Да черт его знает, я спал, — говорит Скрепка. — Арсений Сергеевич, — отвечает Позов, делая глоток тёплого столовского чая. — А че это было кстати? Дима уставился на друга, вопроситильно вскинув бровь, и ожидая ответа. — Да сам не знаю, — Антон выдыхает, откидывается на спинку стула, вытягивая длинные ноги обтянутые чёрной джинсой и потирает глаза. На это Позов кивнул, поджав губы. — А чего было-то? — с набитым ртом спрашивает Матвиенко. Друзья посмотрели на него удивлённо. — Говорю же спал я, — поясняет. Те кивают. Похоже и впрямь спал. — Да прикинь, длинный наш че выдал, — начинает Дима и щёк Антона касается лёгкий румянец, он закусывает губу. — Говорит такой: это не историк, а демон соблазнитель, — смеётся, — так историк такой: не поделишься с нами, что обсуждаете, а он как выдал на духу: говорю вы демон соблазнитель, — заливается ещё большим смехом Позов, снимая очки, и смахивая воображаемую слезу с уголка глаза. Серёжа со смеху аж булкой подавился, выплевывая крошки на стол. Его хвостик от смеха забавно дергался, а ладонь несколько раз ударила по столу. — Ой, да че вы ржёте? — почти обиженно буркнул Антон. Дима лишь похлопал его по плечу, стараясь сделать лицо немного серьёзнее. Плохо получалось, правда. Успокоились они лишь пару минут спустя. — Голубая луна-а-а, — шутливо протянул Серёга, вызывая новую волну смеха. — Придурки, — вздохнул Шаст, вставая из-за стола. Он резко развернулся и только сделал шаг, закидывая рюкзак на плечо, как врезался в кого-то. Чай разливается на человека, в которого он врезался. «Блять» Он смотрит на Арсения Сергеевича виновато и чуть пугливо, подмечая в его взгляде нотки раздражения. Взгляд так и орал: «Твою мать, Шастун, у тебя глаза где вообще?» Со стола раздался громкий смех друзей, а на некогда белоснежной рубашке расползалось кляксой темно-коричневое пятно. Лицо залилось краской вновь. — Из… Извините, я случайно, я сейчас все вытру, — нервно дрожа, выдаёт на одном дыхании Антон, тут же доставая из рюкзака салфетки. Арсений просто стоит, как вкопанный, молчит и смотрит на неуклюжего мальчишку, которые дрожащими от волнения руками, пытался салфетками оттереть пятно с рубашки. — Шастун, — обратился, наконец, к ученику мужчина, положив свою руку на его, останавливая, — думаешь поможет? Надо же, даже фамилию его запомнил. У Антона по спине мурашки побежали от прикосновения учителя, показалось, что все органы внутри рухнули в самый низ живота. Парню кажется не нормальным, что он чувствует, как накатывает возбуждение. — Нет, — голос дрожит, а взгляд вперился в его руку, которая всё ещё по-хозяйски лежала на его запястье. — Всё нормально, — отозвался учитель, отводя руку мальчишки в сторону и отпуская, а взгляд с раздражённо-гневного сменился на утешающий. Арсений спокойно прошагал дальше в сторону учительской, а Антон так и стоял, как замороженный с полусогнутой рукой и салфеткой в ней. Серёжа похлопал друга по плечу, вытаскивая его из транса. Неловкость пробирала до мозга костей. Ну так позориться, конечно, надо уметь. Антону было чертовски стыдно и за то, что он облил Арсения чаем, и за то, что он так нелепо пытался это исправить, а ещё за то, как завороженно он смотрел в след историку. — Голубая луна, блять, — выдал Шастун совершенно внезапно для друзей и пошагал прочь из столовой. Друзья переглянулись, а затем поспешили за Шастом. *** Антон вернулся домой в состоянии совершенно не понятном для него. Из головы не выходил историк, а если быть конкретнее, то неловкий момент в столовой. Хотя чего уж таить и сам Арсений крутился в голове. В обшарпанной квартире звучал какой-то шансон и был слышен грубый мужской гогот, доносящийся с кухни. В квартире пахло перегаром. Обстановка собственного дома вырвала Антона из лап голубых дурных мыслей, заставляя по морщиться, брезгливо глядя на чью-то грязную куртку, висящую на крючке в коридоре. Теперь было не неловко и не стыдно. Сейчас осадок мерзости осел в душе, было противно, тошнило от этого всего и даже уже не до Арсения. Шастун постарался пройти в свою комнату тихо, на цыпочках, чтобы не дай бог не выдать свое возвращение домой. — Блять, — себе под нос выругался парень, когда проходя по узкому коридору случайно задел зонт, который шмякнулся с тумбочки с грохотом. — О, Тоха, — позвал отец с кухни и Шаст зажмурился, словно надеясь, что ему просто показалось. Не отозвался, сделал вид, что не услышал, пошёл дальше к заветной двери, разделяющей его от отцовских пьянок и мерзкой обстановки. Только положил ладонь на ручку двери. — Антон Андреевич, иди сюда, — грубо, фамильярно, пьяным голосом уже громче прогремел отец. Антон выдыхает, сжимает кулаки до побелевших костяшек, закидывает рюкзак в комнату и неуверенной походкой идёт в самое ненавистное помещение в квартире. Про себя материться и никак не может разжать кулаки. — Привет, — здоровается со всеми за руку, чтобы отец не доебался. Противно, мерзко, тошно, хочется вымыть руки в хлорке или ещё лучше просто провалиться под землю. Он старается после приветствия не задевать правой рукой волосы, которые постоянно по привычке поправляет. Не касаться своей одежды. В горле застрял ком, а в ушах только и отдавались «владимирский централ — ветер северный…» — Вот, мужики, смотрите какой вымахал, — говорит гордо отец, чуть заплетающим языком, едва заметно шатаясь на табуретке. Чуть наклоняется к столу. — Высоченный, — и хихикает. Шастуна наизнанку выворачивает от этих уставившихся на него туманных взглядов нескольких мужиков. Мужиков с пропитыми рожами, в растянутых грязных майках, по всем канонам дурацких телепередач про хуевые семьи. У блондина зубы сжимаются, словно вот-вот раскрошаться от злобы, взгляд ненавистный, он пытается натянуть хоть какое-то подобие улыбки, но выходит лишь не добрый оскал. — Небось девок много уж опорочил, — говорит один из мужиков и Антону становиться ещё противне, когда все, включая отца начинают смеяться громко и заливисто. — Наверняка, — тянет отец, — мой ведь сын. У школьника рвота к горлу подкатывает. Думает о том, что нужно скорее съебать в свою комнату, а ещё лучше нахуй из этого дома. — Ладно, па, я пойду, меня Серёга ждёт, — говорит, смотря на отца и уже собирается развернуться, чтоб уйти, как вдруг позади раздаётся неожиданная фраза отца, заставляющая ток пройти под кожей по всему телу: — Твой этот Серёжа на пидора смахивает, ты у меня случаем не по мужикам ли, сын? — голос звучит жёстко и строго. Пару секунд Антон пытается понять, что ответить, вспоминает Арсения, а следом то, как отец его бил по пьяне за неправильные ответы на его вопросы или за неуважительное отношения к его собутыльникам. От воспоминаний он чуть вздрогнул, глаза предательски заслезились и он съежился. — Да ты че пап, натуральнее меня вряд-ли кто-то есть, — сейчас Шасту почему-то показалось, что он врёт отцу, хотя раннее, когда отец затрагивал подобную тему, Антон отвечал это уверенно. — А что-то слабо мне верится, на мужика ты не особо тянешь, все эти твои висюльки на руках, хоть бы раз бабу домой привёл, отца порадовал, — говорит и голос звучит грубо. Устрашающе грубо. Антону страшно. У него флэшбеки впиваются в памяти, заставляя содрогнуться. — Я натурал, уж не сомневайся, приведу ещё, и не одну, — заверил мальчишка. — Садись, — скомандовал отец, указывая на табуретку. Антон сначала чуть помялся, но увидев не добрый взгляд повиновался. Сел. Отец поставил перед ним свой стакан до середины наполненный водкой. «Блять»