손가락뿐만이 아냐, 내 마음까지도

«Завтра предстоит очередная запись, ПОТОМ ЕЩЁ ОДНА, МЕЖДУ НИМИ стоят тренировки, опять осталось всего четыре часа на сон, может, стоит пропустить завтрак, но тогда меня будет ТОШНИТЬ, меня уже успели отчитать за плохое питание, the lyrics sounds so stupid, такое впечатление, будто до дебюта я сочинял куда более интересные песни и МУЗЫКУ, А ТЕПЕРЬ выдохся, хотя, казалось бы, наоборот должен набираться опыта, БОЛИТ БУКВАЛЬНО ВСЁ, и отнюдь не от тренировок, сегодня моё тело совершенно мне не принадлежало, такими темпами я вовсе перестану им управлять, I just want to eat and sleep, ПОЧЕМУ СТОЛЬ ПРОСТЫЕ ВЕЩИ ПОРОЙ НЕДОСТИЖИМЫ, это ощущается несправедливым, но мне некого упрекнуть, ведь я сам выбрал этот путь, эту ПРОФЕССИЮ, порой добивает то, что на съёмки короткого видео может уйти целый день, результат всегда меньше ЗАТРАЧЕННЫХ НА НЕГО УСИЛИЙ, и вся жизнь проносится мимо, когда по факту на ладонях твоих ОСТАЮТСЯ ЛИШЬ крупицы сделанного, я скучаю по дому и родителям, школьные годы стираются В ПЕЛЕНЕ чересчур ярких воспоминаний НАСТОЯЩЕГО, хотя, может, the only real thing есть то, кем я был в ШКОЛЕ, настоящий ли я сейчас или это тоже очередная маска, ОЧЕРЕДНАЯ РОЛЬ, иронично, что о собственном здоровье заботиться приходится ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ради работы, ты должен оставаться в строю и быть продуктивным, иначе ГРУЗ ОТВЕТСТВЕННОСТИ, ЧТО СВАЛИТСЯ НА ТЕБЯ ВПОСЛЕДСТВИИ, ПРИДАВИТ НАСМЕРТЬ, больше контента, больше фотографий, больше мероприятий, а это в самом деле нужно кому-то, что за БЕШЕНАЯ ГОНКА, НЕУЖЕЛИ НЕЛЬЗЯ сбавить обороты и просто дать нам жить, хотя бы ИЛЛЮЗИЮ нормальной жизни, если нельзя получить иное, для стабильности психики, ночами меня преследуют демоны, ИХ ГРЯЗНЫЕ КЛЫКИ КЛАЦАЮТ У МЕНЯ ЗА СПИНОЙ, Тэхён, под лопатками, стремясь вгрызться мне в позвоночник, слюна их яд, отравляющий душу и существование, и ПОЧЕМУ Я ДОЛЖЕН продолжать бежать от них, когда мог бы СДАТЬСЯ, неужели я был рождён для этого, для жизни в неудобстве и холоде, для бессонницы и постоянного УНИЖЕНИЯ, ДЛЯ МАНИПУЛЯЦИЙ надо мной и моим телом, для презрения и пренебрежения, с коими СТАЛКИВАЕМСЯ повсеместно, Тэхён, ты меня слышишь, I hope Bahyyh is alright, her last messages scared me a bit, иногда я хочу сбежать через окно и мчаться не оглядываясь так далеко, насколько мне хватит воздуха в лёгких, я пытаюсь лежать, отдыхать, но мозг всё равно перебирает СОБЫТИЯ ДНЯ, генерирует тревоги, строит предположения и сочиняет ДИАЛОГИ, МУЧИТЕЛЬ И ИЗВЕРГ САМОГО СЕБЯ, он всеми силами пытается предугадать будущее, Тэхён, прошу, ответь, но по этой причине пропускает настоящее, и САМОЕ СМЕШНОЕ В ТОМ, что знание и понимание этого НЕ ПОМОГАЕТ ЗАТКНУТЬ ЕГО, и стоило стараться, ЧТОБЫ тебе вечно отказывали в самореализации, так тяжело помнить, что, отвергая мою работу, продюсер не отвергает непосредственно МЕНЯ САМОГО, но поверить в это трудно, I should ASK her to hangout somewhere this weekend, Тэхён, I have to keep AN EYE on her, she's my younger sister after all, я переживаю за НАС, ИНОГДА я начинаю выдумывать катастрофические СЦЕНАРИИ, ЧТОБЫ морально подготовиться к наихудшему, но это не помогает, лишь НАПРОТИВ, УСИЛИВАЕТ ТРЕВОГУ, Тэхён, остановись, правильный ли я сделал выбор, if I would read JUST A FEW PAGES it shouldn’t be that long so I still can sleep full six hours, у меня нет и половины качеств, которыми обладают ОСТАЛЬНЫЕ АРТИСТЫ, но в то же время никто ни разу не упрекнул меня за то, что я есть тот, кто я есть, с другой стороны, сейчас упрекать уже ПОЗДНО, I don't even remember when was the last time I've got enough SLEEP, Тэхён, хватит, моя голова сейчас взорвётся, я не чувствую свои конечности, Я НЕ ЧУВСТВУЮ ВООБЩЕ НИЧЕГО, Тэхён, я должен быть сильным и мудрым старшим, как я могу, когда я сам только учусь жить, Тэхён, прекрати, ЭТА ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ДУШИТ, Я ЗАДЫХАЮСЬ, Тэхён, one day I wouldn’t wake up and what will be then, Тэхён, я СКАЗАЛ стоп!» Он резко распахивает глаза, и свет, даже тусклый, бьёт по зрачкам, провоцируя слепоту и глухоту — словно контуженный, ошеломлённый свалившимся на него со всей тяжестью миром, Тэхён жадно хватает ртом воздух, как если бы только вынырнул из-под накрывшей его океанской волны весом в несколько тонн. Его сердце болезненно пропускает удар, после чего принимается стучать невыносимо гулко — он не слышит, но туловище потряхивает от каждого толчка. Расширившаяся при неровном вдохе грудь опускается резко со свистом в горле; Кай с сонным беспокойством отвлекается от телефона. Тэхёну кажется, что он оглох насовсем, но вскоре различает тихий хлопок двери сквозь толщу воды и решительные шаги, приближающиеся к их комнате. — Хён? — удивлённо вопрошает Кай, но Бомгю не удостаивает его вниманием, сразу направляясь к распластанному на смятой кровати, с выражением боли и непонимания на лице другу и склоняясь над ним. Тэхён молча встречает его взгляд, и глубина тёмно-карих глаз поразительным образом успокаивает его; он фокусируется на них, но в голове его нет ни одной мысли: лишь поразительная, звенящая пустота. Бомгю с тревогой изучает его в ответ, хмурясь взволнованно, но не произносит ни слова, и губы его не шевелятся. Тэхён моргает, вдруг запоздало догадываясь, что, должно быть, Бомгю сейчас пытается сказать ему что-то ментально — вот только он оглушён. — Я тебя не слышу, — едва различимо шепчет он, не уверенный, что вообще смог издать хоть звук; Бомгю скользит взглядом к его губам, верно, прочитав всё по ним, затем вновь переключается на широко раскрытые глаза и медленно выпрямляется. — Зато я тебя слышу, — отвечает он и протягивает ладонь. — Вставай. Идём. Тэхён хочет поинтересоваться, куда и зачем, но слабость не даёт ему это сделать; вместо него подскакивает Кай: — Что случилось? Ему плохо? — он поднимается, готовый помочь по первому зову; Бомгю наконец оборачивается, будто лишь сейчас вспомнив о его присутствии. — Всё в порядке, — не врёт, но и не договаривает. — Просто нам с Тэхёном нужно срочно поговорить. Пошли, — почти приказывает он, вновь возвращаясь к названному и встряхивая протянутой рукой в нетерпении. Тэхён выдыхает, чувствуя, как сдувается при этом воздушным шариком, и покорно вкладывает кисть, позволяя утянуть себя в вертикальное положение, спотыкается о собственные ноги, когда Бомгю резво тащит его к выходу. Он успевает заметить лишь сведённые вместе брови Кая, прежде чем оказывается в коридоре; он полагает, что Бомгю уведёт его в свою комнату, но ошибается: они целеустремлённо плетутся к двери прочь из общежития. По пути им встречается выползший из душа Ёнджун; тот замирает, переставая вытирать влажные волосы полотенцем, и с любопытством наблюдает за их сцепленными вместе руками. Тэхён чувствует, как его щёки заливает краска, но списывает это на своё странное состояние; он рассчитывает услышать хоть что-то, слово или мысль, но Ёнджун только молча провожает их с лёгкой ухмылкой на лице, отворачивается, когда парни принимаются обуваться, и, напевая себе под нос, удаляется на кухню. Пальцы Тэхёна путаются в шнурках кросcовок: он рассеянно думает, что Ёнджун необыкновенный — он совершенно не нуждается в даре телепатии, чтобы читать людей. У Тэхёна вот есть этот дар, и что с того? Одна головная боль. Когда он поднимается, Бомгю терпеливо ожидает его, подпирая плечом косяк и пальцами играя нервно с ключ-картой; Тэхён постепенно обретает обратно возможность слышать мир — до него доносятся приглушённо внутренние голоса мемберов, среди которых чётко выделяется родной низкий тембр: — Отпустило? Тэхён кивает несмело; Бомгю, кажется, расслабляется и прислоняет карточку к замку — тот щёлкает, и плоский кусок металла поддаётся толчку. — Куда мы? — Тэхён звучит сипло, поэтому торопится прокашляться, едва поспевая за чужими решительными шагами. Бомгю оглядывается на него и замедляется, позволяя догнать себя. — В студию. Я недавно вернулся оттуда, и когда я собирался уходить, там уже никого не было, так что нам не должны помешать. Ты здорово напугал меня, — журит он, однако без упрёка; Тэхён растерянно моргает: в глотке формируется мерзкий ком из неразборчивых эмоций, но он не извиняется, не понимая до конца, чем мог напугать Бомгю и в чём заключается его вина. Его разум пронизывает эхо мыслей старшего, но оно слишком туманное и размытое, чтобы можно было вычленить хоть что-то; тот склоняет голову вбок, изучая его, пока они ждут лифт, и Тэхён робко ёжится от столь пристального внимания к себе. Он сбит с толку: внутри хаос, образы, реплики и фразы мечутся, бурлят, мерцают и вспыхивают, провоцируя мигрень и чувство паники — Тэхён не поддаётся им, но и отбросить их у него не получается. Он хмурится и с силой кусает губу, пытаясь тем самым вернуть себя на землю; чувствует мягкое, отвлекающее прикосновение сознания Бомгю к его, помогающее восстановить связь с реальностью, и слышит глубокий вздох — неизвестно, чей. Загораются цифры этажа: лифт раскрывается, и яркий свет неприятно бьёт по глазам, отчего Тэхён щурится, заходя внутрь; Бомгю тотчас нажимает нужную кнопку. — Потерпи немного, — просит он вкрадчиво, продолжая смотреть на него так, словно Тэхён в любой момент упадёт в обморок и он намерен поймать его раньше, чем тот рухнет на пол. Тэхён тихо фыркает и прислоняется виском к холодной стене кабины. Не слыша никого и ничего, кроме шума работающего механизма, уносящего их в недра здания, Тэхён ощущает себя потерянным, слепым. Разумеется, он и раньше оказывался в ситуациях, когда до него не доносились мысли и голоса других людей — например, глубоко в парке или на пустой улице посреди ночи в спящем квартале, — но поскольку эти минуты не длились долго, они приносили покой и умиротворение, нежели вселяли тревогу. Тэхён проводит ладонью по лицу, отбрасывая чёлку со лба, и с изумлением распахивает глаза, только сейчас воочию наблюдая, как трясётся рука — её дрожь он уловил на своей коже. Бомгю замечает его шок и спешит накрыть дёргающиеся неконтролируемо пальцы своими — Тэхён едва не подпрыгивает от неожиданности; звуковой сигнал оповещает их о прибытии на нужный этаж, и Бомгю вновь тянет его за руку, уводя столь знакомыми витиеватыми тропами всё дальше и дальше. Тэхён в полузабвении усмехается собственному слабоволию: у него нет ни сил, ни желания выяснять, что Бомгю запланировал и для чего тащит их в столь поздний час в студию — но он бесконечно доверяет ему, а потому позволяет делать с собой всё, что угодно. Вероятно, Тэхён последний дурак, но он хочет верить Бомгю, и он будет верить ему. Он крепче сжимает руку в своей и старается не отставать, хотя тело по-прежнему плохо подчиняется приказам. Бомгю замедляет шаг возле очередной двери, и Тэхён читает на табличке надпись с одним из тех имён, что сохранены у него в длинной книге контактов; пищит кодовое устройство, громко цокает язычок, снимая блокировку с замка — Бомгю толкает Тэхёна внутрь, и тот оказывается в почти кромешной темноте, кою рассеивает лишь слабый свет из коридора, проникающий через матовое стекло. На мгновение помещение, что во мраке по бескрайности соизмеримо с целым космосом, напоминает ему недра черепной коробки, в которой он беспощадно заперт, в бесчувственности и неподатливости коей хранится его мозг, одолеваемый не только им же созданными тревогами, но и чужими; странная аналогия вызывает у Тэхёна что-то, похожее на предвкушение и трепет — когда не знаешь, чего ждать. Он пристально наблюдает за старшим, что задумчивым взглядом скользит по выключателю на стене; позволяя двери самостоятельно захлопнуться, Бомгю обходит замершего в растерянности макнэ и тянется к удлинителю, нащупывая провод от гирлянды, следует по нему и жмёт на кнопку. Теперь, к счастью, свет не бьёт по глазам: мягкий, слабый оттенок пастельного жёлтого проливается на стены, смутно выделяя очертания предметов в комнате. Тэхён рассеянно думает, что ему бы и в голову не пришло что-то подобное — он в принципе равнодушен к украшениям, — но у хёна талант создавать атмосферу и уют на пустом месте, и это не перестаёт восхищать. «У каждого свои сильные и слабые стороны», — слышит он внутренний голос Бомгю, что тем временем копошится в ящиках тумбочки и роется за монитором компьютера. — «Каждый умеет создавать атмосферу, просто она индивидуальная, и твоя ничем не хуже любой другой». «Тебе не нужно ни в чём меня убеждать», — твёрдо, но без лишней резкости прерывает Тэхён, осматривая помещение, словно не видел его десятки раз до этого — не то чтобы он часто заглядывал в студии других мемберов, но иногда это всё же случалось, хотя между этими событиями нередко проходило немало времени и многие мелочи успевали измениться. Он различает полупустую стойку со снэками, перетащенную из общежития, и эта деталь заставляет его улыбнуться. — «Мило, что ты продолжаешь пользоваться ею. Кажется, пора бы её заполнить? В конце недели я куплю тебе ещё еды, чтобы ты ни в чём себе не отказывал». Бомгю то ли пытается пренебрежительно фыркнуть, то ли сдуть чёлку, завесившую лицо, когда поджимает губы и хмурится полунаигранно. «Мило, что ты продолжаешь заполнять её, хотя мой день рождения уже давно прошёл. И я нигде не могу найти свечи… Придётся обойтись без них», — он вздыхает вслух, перемещает свалку из тетрадей с неказистой табуретки небрежно на пол и пододвигает к Тэхёну свой рабочий стул; сам опускается на освобождённый им заранее предмет мебели и поднимает на собеседника взгляд, слегка вопросительно выгибая бровь — движение едва заметно из-за тусклого освещения. «Боюсь, что по правилам пожарной безопасности в студии запрещено разводить открытое пламя», — занудствует тот, комфортно располагаясь в мягком чёрном кресле, и хмыкает в ответ на скорченную недовольную гримасу. — «И зачем тебе свечи? Мы что, на свидании?» — не сдерживается Тэхён от шутки, игнорируя, как собственное сердце в груди замирает предательски. — «Sorry, I'm an anti-romantic», — напевает он кристально-чисто в своей голове. «이미 널 쫓는 내 마음이», — подхватывает Бомгю, и на долю секунды затухающие и вновь возгорающиеся тени от гирлянды придают его лицу странное выражение, которое Тэхён описал бы как смесь тоски, надежды и грусти. «А ты бы согласился?» — повисает в воздухе меж ними: робко, так, словно не имело права быть рождённым, быть озвученным. Очередной вдох застревает на полдороги, превращаясь в камень; Тэхён не успевает отреагировать, обдумать — лишь воспринять, как факт, когда Бомгю, улыбаясь, протягивает к нему обе ладони в приглашающем жесте. «Давай сюда», — зовёт он, когда ему надоедает любоваться глупо уставившимся на них младшим; тот моргает, явно колеблясь, но затем в его разуме вспыхивает что-то на долю секунды, некое осознание, привычка — и он, не сомневаясь, накрывает его руки своими. «Тепло», — думают они практически одновременно, и перекрестие собственных голосов заставляет их смущённо отвести глаза; Тэхён сжимает чужие ладони чуть крепче, и Бомгю незамедлительно принимается оглаживать контур его кистей большими пальцами — тактильный и познающий мир через прикосновения, обожающий вцепиться в элемент чьей-нибудь одежды или конечность и теребить часами; Тэхёна искренне забавляет эта его черта, но ничуть не раздражает. Руки Бомгю согревающие, как и всегда, и он мысленно стонет, зная, что его любовь к держанию за руки не является секретом — и хотя Тэхён упрямо продолжает делать вид, что ему всё равно и это точно не он внутренне умирает порой от необходимости взять кого-либо из близких за руку, Бомгю, проявляя поразительную мудрость, никогда не говорит об этом — сам обвивает пальцами запястье, оказываясь рядом, щекоча прикосновениями, и в такие моменты Тэхёну кажется, словно тот касается не столько его рук, сколько сердца — иначе он не знает, почему на душе становится так хорошо от столь примитивного жеста. Кисти Бомгю очень аккуратные и красивые, под стать ему самому; кожа ухоженная, мягкая на ощупь, какой и должна быть у айдола — тогда как у Тэхёна ладони стёрты тренажёрами и пропахли до сухожилий и суставов скользким от пота металлом. Внутри нарастает беспокойство, что он поцарапает её своими грубыми мозолями, но голос в голове тотчас обрывает его волнение на корню, по-хозяйски решительно отметая эти мысли прочь. «Всё в порядке. Их шершавость даже по-своему приятна», — заверяет Бомгю, и Тэхён верит его искренности. «Что ты собираешься делать?» — не сдерживает он своё любопытство. — Навести порядок в твоей тупой голове, — шутит тот; с одной стороны внезапный звук извне пугает — но с другой, Бомгю говорит предельно низко и размеренно, поэтому Тэхён не вздрагивает, а только переводит взгляд на лицо. Расплывчатые тени мягко ложатся на щёки, длинные пряди отросшей чёлки прячут глаза, но те всё равно блестят нечитаемо, как звёзды — Бомгю кажется эфемерным, ненастоящим, неземным. — Ты помнишь, что я хорош в организации пространства, — горделивым тоном заявляет он, и это вызывает у Тэхёна непроизвольную улыбку, которую Бомгю отзеркаливает привычно-машинально, но через секунду он вновь становится серьёзным, смотря пронизывающе-внимательно. — Как давно ты ставил ментальный блок? «Достаточно давно», — ему лениво ворочать языком, когда существует телепатия, да и Тэхён уверен, что после столь длительного времени, проведённого в молчании, он будет лишь шипеть, как старое радио — а нарушение воцарившейся хрупкой атмосферы приравнимо к преступлению. — «Как ты уже догадался, я пытался снести старый и освободить место для нового… Я не рассчитал свои силы», — признаётся он неохотно, но Бомгю только кивает понимающе: он тоже проходил через это. — Тебе свойственно игнорировать собственную усталость, — журит он и ненадолго высвобождает руку, чтобы дать Тэхёну щелбан — тот резво отворачивается и прячет лоб, хихикая хрипло, и Бомгю приходится встать, чтобы одолеть соперника; спустя минуту шутливой борьбы он всё же с кличем победителя награждает донсена ощутимым, но безболезненным щелбаном и подавляет вспыхнувшее на мгновение желание прижаться к тому же месту губами. Выбрасывая и запирая глубоко внутри всё лишнее и неподобающее, он садится обратно, вновь протягивая руки, и в этот раз Тэхён сразу вкладывает в них свои, взирая с интересом — Бомгю радуется, что в глазах макнэ наконец снова засверкали галактики, снова появилась жизнь. Его большие глаза слишком выразительные и завораживающие, чтобы хранить пустоту и отрешённость. «Спасибо», — слышит он вдруг в своём разуме, встречает добрый, ласковый взгляд, и тушуется, кусая щёку изнутри, взвывая к напускному хладнокровию. Как же неудобно, когда кто-то способен читать твои мысли! — В общем, я, если позволишь, приберусь в твоей голове, — возвращается он к предыдущей теме, аккуратно дотрагиваясь до сознания Тэхёна и не чувствуя никакого сопротивления — младший полностью открыт, и Бомгю невольно задаётся вопросом, виновато ли в том исключительно отсутствие выстроенных в данный момент границ. «Ты же знаешь, что не обязан заниматься этим?» — уточняет тот. — «Я могу и сам справиться». — Я знаю, — подтверждает Бомгю и чуть сильнее сжимает чужие ладони в своих, будто боясь, что Тэхён вознамерится их одёрнуть. — Но ты устал, и твоя попытка справиться самостоятельно привела тебя к оглушению, а я могу помочь. Позволь мне. Бомгю не слышит, о чём тот думает, рассматривая его увлечённо — может, и вправду ни о чём, провалился в абстракцию, банально прибившись к нему невидящим взглядом, — но в итоге Тэхён кивает, расслабляясь, и Бомгю благодарно улыбается. — Хорошо. Подумай пока о чём-нибудь приятном, ладно? О том, что тебе нравится, — напутствует он, прежде чем зажмуриться от усердия; он успевает тщательно сконцентрироваться, как его тело стрелой пронизывает: «О тебе?» От внезапности молнией проскочившей мысли его словно бьёт коротко током малого напряжения. Бомгю в изумлении распахивает глаза, уставившись на усмехающегося мальчишку. Сперва у него не получается даже связать прозвучавшее с собственной последней репликой — а когда он в итоге это всё же делает, из его головы в мгновение ока выветривается абсолютно всё. Тэхён — мастер опустошать его ментальное пространство. И обычно это скорее плюс, чем минус, но конкретно сейчас Бомгю нужно сосредоточиться! А он не в состоянии даже собрать обрывки слов во что-то цельное и чувствует себя как выброшенная на берег рыба. Тэхён откровенно забавляется его реакцией, не слишком старательно давя улыбку, и это наконец помогает Бомгю уловить внутри себя хотя бы неподдельное возмущение, за которое он цепляется, как за спасательную соломинку. — Какая наглость, использовать против меня мои же приёмы! — восклицает он. — Пользуйся своими, негодник. «И какие же у меня приёмы?» — вскидывает тот бровь. Бомгю раскрывает рот, чтобы назвать хоть что-нибудь, однако память услужливо подкидывает ему совсем не то — оголённый во время выступления пресс, коварную самодовольную ухмылку, сильные плечи, выставленные напоказ, худую талию, перетянутую поясом или ремнём, подчёркнутые ярким тинтом губы… — Забудь. Неважно, — он отчаянно мотает головой, из-за чего волосы превращаются в спутанных змей и кусают за щёки, но он надеется, что это хоть как-то спрячет предательский румянец на скулах. — Хочешь думать обо мне — пожалуйста, сколько угодно и как угодно, только учти, что твои руки пока заняты тоже мной, — многозначительно отзывается он, чуть приподнимая их, рассчитывая в отместку смутить оппонента завуалированным намёком, но тот лишь пуще заходится смехом, ни капли не задетый и не сконфуженный, и Бомгю не может не улыбнуться коротко, после чего спешит опять вторгнуться в чужой разум и приняться наконец за работу. Он закрывает глаза; сгребает в кучу разносторонние мысли, доступные ему, и скрупулёзно структурирует, избавляясь от мусора. Тэхён старается мыслить просто, и Бомгю чуточку завидует его навыку: у него самого мышление скачет, как сломанный квантовый осциллятор, перепрыгивая с темы на тему, то устремляясь на дно, то выплывая на самую поверхность, доводя до исступления и смешивая всё вместе. Он умеет поддерживать ясность ума, умеет мыслить чётко, но пользуется этим только во время представлений, записи и когда хватает энергии — в остальном же он позволяет своему разуму блуждать, вникает в каждую сгенерированную им идею и свободно выражает эмоции, не боясь осуждения или недовольства. Возможно, именно благодаря этому ему удаётся полностью концентрироваться непосредственно на том, что он в данный момент делает, будь то рисунок, сочинение песни или танец; бывает, что чувства оказываются сильнее, и тогда его разрывает на части, поглощает жадная агония, но для таких случаев у него есть Тэхён — мальчик, обладающий тем же даром, что и он, но мыслящий максимально практично. У Бомгю свои теории относительно внутреннего мира младшего: то, как он стесняется проявлять чувства, вероятно, связано с тем, как он намеренно избегает чересчур сильного погружения в них. Если Бомгю с радостью падает в самую тёмную даль собственного сознания, то Тэхён отдаёт предпочтение невесомости — парит, изымая мысли на поверхность и не давая им поглотить себя. Каждый из их личных способов имеет свои ограничения, достоинства и недостатки; вероятно, потому парни и разные настолько, почти противоположности друг другу, как два полюса, но в то же время единственные, способные понять. Бомгю целиком включается в его разум, так что Тэхён, довольствуясь оставленным ему небольшим ментальным пузырём, словно детской комнатой, позволяет себе ослабить контроль и в растерянности осматривает студию. Стопка тетрадей, порванных и новых, с неровно вложенными внутрь листами заставляет его задуматься, сколько ещё невыносимо грустных песен создал Бомгю, которыми не поделился с ними — некоторые Тэхён слышал, когда старший продолжал крутить их у себя в голове и напевать, подбирая тональность и корректируя ритм, и, невзирая на то, что их предпочтения заметно разнятся, Тэхён признаёт, что музыка хёна неизменно задевает что-то в его сердце. Бомгю весь чувствующий, чувственный и живущий чувствами, что самого Тэхёна пугает и манит одновременно: он правда честен в своих эмоциях с окружающими и собой, но есть вещи, которые отталкивают его — прежде чем впадать в безумство, он предпочёл бы знать, насколько яма глубока и как из неё выбраться. Бомгю, кажется, это никогда не волнует: словно приёмник с бесконечной шкалой, он пропускает через себя абсолютно все частоты, вступает с ними в резонанс, создавая внутри колоссально высокие амплитуды и проявляя всё это мракобесие в виде громкого смеха, воплей, криков, беготни, кривляний, шуток и слёз. Тэхён поддаётся ностальгии, вспоминая, как его первое время ошеломлял вихрь старшего, который он, в силу своего навыка, не только наблюдал воочию, но и слышал у себя в голове — энергия Бомгю легко сметала все выстроенные им границы, сдувала крепостные стены, как карточный домик, оставляя Тэхёна наедине с рассыпанным творением, и, к несчастью, здесь одной лишь ловкости рук было недостаточно. Такие моменты он бережно хранил в памяти, выплёскивая затем в форме текстов их будущих песен: неудачник, бесконечно влюблённый в свою работу, музыку и друзей; выкрученная до упора яркость Бомгю ослепляла его и подталкивала к сумасшествию тоже — ведь не переставал смотреть и тянуться. Он откидывается на спинку кресла и краем сознания пересчитывает длинные ресницы, что подрагивают коротко и трепетно; хочется поправить растрёпанную чёлку, чтобы не мешала и в глаза красивые не лезла, но потревожить страшно — Тэхён сидит смирно, позволяя теплу сцепленных вместе рук напитывать каждую клеточку его тела. Он вспоминает, как они, пользуясь телепатией, помогали друг другу на школьных тестах и экзаменах — две головы лучше, чем одна; как мысленно рассказывали друг другу глупые истории бессонными ночами — вернее, рассказывал обычно Бомгю, после чего нагло засыпал, пока Тэхён восторженно делился с ним вещами, что поражали его воображение; как Бомгю закрывался от него в свой день рождения, чтобы заставить прийти и поздравить лично, а не «прислать ментальное сообщение»; как неизменно старался держаться рядом, если не физически, то на уровне сознания, находил его во всеобщем потоке, когда они оказывались разлучены, дабы убедиться, что с младшим всё хорошо. Был ли их дар единственной причиной их близости? Тэхён отбрасывает чересчур наивный вопрос в сторону: гадать бесполезно. А ещё он, вероятно, убеждён, что в любой из параллельных вселенных, если таковые существуют, в любом мире, даже где они не умеют читать мысли или вовсе не являются артистами, они всё равно будут слышать друг друга. В любом из миров он найдёт Бомгю и останется с ним — точно так же, как Бомгю всегда выбирает его. Он рассматривает черты, что под влиянием размеренного свечения и затухания гирлянды словно переливаются, то растворяясь в тени, то являя взору свои плавные изгибы, умоляющие о ласке — для чего ещё они могли быть созданы, как не для восхищения и любования? Его не перестаёт удивлять и восхищать то, насколько разным хён может быть — и не отвергает гипотезу, что виной тому исключительная эмпатия. Внешность Бомгю может показаться обманчивой, однако именно она и отражает весь спектр его характера — такая же переменчивая, как он сам: острый профиль и приятная округлость щёк, скульптурное изящество носа и невинная припухлость губ, с которых с одинаковой периодичностью срываются и неприличные, раздражающе-смешные шутки, и преисполненные трогательной заботы слова. Его голос — шёпот далёких океанских волн, плещущихся у берега; его взгляд подобен солнечным лучам, целующим кожу в разгар летнего дня; его молчание схоже с сиянием звёзд, брошенных в зимней ночной пустоте. Бомгю — квинтэссенция противоречий, что умудряются мирно сосуществовать в одной точке бытия; Бомгю — человек, которого Тэхён, он уверен, никогда не поймёт до конца, чьи действия и поступки никогда не сможет предугадать; все архивы компромата, физического и ментального, собранного преимущественно случайно, не обладают никакой ценностью: Бомгю даже не система интегро-дифференциальных уравнений, не имеющая решения — очередной непостижимый закон Вселенной, попытки объять который чреваты головной болью. К счастью, самого Бомгю объять вполне себе можно — чем Тэхён изредка на правах «очаровательного макнэ бигхит» пользуется. Должны же у него тоже быть привилегии в конце концов. Привилегии озвучивать именно то, что он думает, когда в очередной раз подчёркивает, как Бомгю для него важен, чем сбивает его с толку и вгоняет в краску; дразнить и мучить слегка, слишком хорошо зная, как Бомгю нуждается в нём — ведь и сам в старшем нуждается точно так же; захватывать всё его внимание, сужать мир и пространство до себя одного, чтобы стать этим самым миром, заместить собой. На меньшее Тэхён и не согласен — а Бомгю, кажется, не возражает, охотно поселяясь в его голове, где ему всегда рады, счастливо улыбаясь, что бы младший ни сделал, и находя его беспричинно милым. Тэхён себя милым не считает, но если Бомгю таким образом потворствует своей неуверенности, то жизнь упрощать он ему не намерен — подождёт, сколько потребуется. — У тебя такой глупый вид, когда ты уходишь в себя и сидишь, уставившись в никуда и разинув рот, — доносится до него низкий тембр, скальпелем прорезающий окружившую их неподвижность — а в голове в противовес сказанному формируется треклятое: «Мило». Тэхён захлопывает рот и переводит взгляд на глаза перед ним — смеющиеся, тёмные, но отнюдь не похожие на бездны. Глаза Бомгю таят внутри доброту, любовь и мягкость, поблёскивая порой хитро, но обязательно тепло. Тэхён смотрел в них достаточно часто, чтобы знать наверняка. Он хмыкает, замечая знакомые оттенки упрямства — что встречал у своего отражения. «Ох, забавно, ведь я думал о тебе», — парирует он; его разум по-прежнему открыт, так что Бомгю кидается проверять, шутит он над ним или нет, и сталкивается с неподдельной искренностью. Тэхён сдерживается изо всех сил, чтобы не расхохотаться в ответ на явно проступившее на лице смятение. «Почему?» — раздаётся эхом внутри, и слово это, как бензиновая лужа, растекается десятками цветов — поймавшее в себя больше, чем способно вынести. Тэхён не разлагает эту вырвавшуюся на волю мысль на уровни, и вовсе не из милосердия — догадывается сразу, что Бомгю хочет и боится услышать. «Мне нравится думать о тебе», — продолжает он свою коварную игру в полуправду, внимательно следя за реакцией — Бомгю не отнимает рук. Тэхён решает счесть это за хороший знак. — Я уже сказал, придумай что-нибудь своё, — после недолгой паузы откликается тот, выпрямляясь и явно желая размяться — Тэхён сам выпускает его ладони, и Бомгю с наслаждением потягивается, жмурясь; в крохотных морщинках залегает усталость от позднего часа и проделанной кропотливой работы. Он заразительно зевает и встряхивает головой в стремлении взбодриться. — Я не стал трогать личное, поэтому с этим тебе придётся разобраться самостоятельно, — поясняет он, вставая, потирая веки и пиная табуретку на законное место под стол, — но всё остальное распределил в соответствии с моими представлениями о порядке и выстроил базовый барьер, чтобы ты мог его потом смоделировать под себя. «Спасибо». Бомгю кивает рассеянно и хлопает по плечу — макнэ поднимается и помогает задвинуть кресло обратно. — Ах да, чуть не забыл, — отвлекает Бомгю, и Тэхён оборачивается, вопросительно мыча — после чего оказывается застигнут врасплох: пальцы аккуратно обнимают его челюсть и щёки, дотрагиваясь едва уловимо, только чтобы задержать на мгновение, и это оказывается не лишённым смысла, поскольку он рефлекторно едва не отшатывается от внезапной близости. К обнажённому взлохмаченной чёлкой лбу прижимаются губы, трепетно, но уверенно-твёрдо; их давление отчётливо, как константа, однако не это удивляет его — а многомерность чувства. Поцелуй остаётся не только на коже: Тэхёна бросает в дрожь, когда его сознание, частично сформированное теперь старшим, после нежного, катализирующего прикосновения заполняют уют, доверие и безусловное принятие — всё то, воплощением чего Бомгю для него является. Ошеломлённый, он забывается настолько, что вздрагивает от вопиюще-громкого для застывшей тишины щелчка переключателя — гирлянда гаснет, оставляя его наедине с сумраком. Тэхён приходит в себя, только когда, наконец, осознаёт значение прикрывающейся двери в студию и различает шум удаляющихся шагов. — Вернись! — рявкает он, бросаясь к узкой полоске света из коридора — после длительного молчания голос звучит хрипло, и Тэхён с досадой вновь обращается к телепатии: «Я это так не оставлю!» — грозится он. Ответом ему служит звонкий смех, доносящийся издалека, и лирично-спокойное: «Я знаю».