Когда вернёмся домой

«Меня звали Пак Чимин. Инициалами — P.J.M. на английском — Park Jimin. Мне было 25 лет. Я любил яблоки, своих друзей и Мин Юнги, по которому безумно скучаю»       Так встречает Юнги первая страница пыльной, окровавленной тетради, которую он, спустя четыре месяца, наконец решился открыть. У него в голове пусто. В душе, кажется, тоже. Похоже навсегда. И, видимо, он никогда к этому не привыкнет. Каждый день похож на предыдущий. Холодно. Больно. Одиноко. Эта тетрадь ждала его долго, он часто рвался её открыть, прочитать, но одного взгляда хватало для старта панической атаки и ознакомление откладывалось ещё на несколько недель. И вот наконец-то он здесь.       Прошло четыре месяца. Четыре месяца с того момента, как он начал умирать, и умирает до сих пор. Юнги будет умирать до самой смерти. Так ему сказал штатный психолог. Диагноз он специально не слушал. Единственное, что смог понять — это чувство надолго. Как минимум о травме душевной бесконечно будет напоминать шрам телесный: длинная полоса на носу, разбитом во время падения со ступеней.       Со вздохом он провёл рукой по лицу, смазывая боль, горечь, слёзы и тоску. Он справится. «Я не знаю, на самом деле, стоит ли писать всё это здесь, но у меня проблемы, и мне страшно. Я не хочу уходить без памяти о себе. Пожалуйста, найдите эту тетрадь. Вспомните обо мне. Разок, прошу. Мне так страшно, только бы вы знали… я хочу описать что со мной было, надеюсь вы не против. Мне нужно спешить, я могу забыть это, а каждая деталь важна» «19??? число. Пятница. (сразу после обхода территории у кинотеатра. было светло) Меня укусил заражённый. Я сразу же почувствовал как боль окутала моё тело. Сначала это было место укуса — бедро. После я почувствовал дискомфорт в голове, и это был тот момент, когда я пытался спасти Юнги от собственных рук. Я хотел спрятать его в каморке, понимаете? Чтобы он был в безопасности без сознания. Но мне так заболела голова, что пришлось оставить его прямо там. Я сбросил его и свои вещи со ступеней, а потом уполз назад. Мне было больно. Сейчас больнее, конечно же. Я привык к боли. Но тогда она была похожа на опущенные в кипяток ноги. После укуса болит сама рана, а спустя некоторое время голова. Затылок. Затылок в первую очередь.»       На этом моменте Юнги уже почувствовал разрастающийся в груди ком. Ох, чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт. «Я закрылся в комнате и выбросил труп заражённого, что меня укусил, через окно. От него осталась мерзкая лужа. Очень липкая. Она до сих пор воняет. Болела голова. И нога. Ещё у меня был ранен лоб, он тоже болел, но голова сильнее. А потом я плакал. Очень много. Я скучал по Юнги, я боялся что убил его. Я волновался за него. Потом потерял сознание, голова опять начала трещать»       Следующие строки были чуть размазаны, а страница сжата, будто Чимин в порыве письма сжал ее в кулаке прямо по центру, но не вырвал. «Приехала машина, Хосок, Чонгук, Намджун и ещё кто-то решили забрать Юнги. И Намджун почти открыл дверь в мою комнату, но остановился на подёргивании ручки. Он не вошёл. Я был в бешенстве. Смотрел из окна, как Юнги вносят в автомобиль, а потом плакал очень сильно. Мне было страшно одному. Намджун меня предал. Предал, предал меня! Он не вошёл. Оставил меня здесь. Ненавижу всех, я умираю один. Уже столько дней прошло, не помню точно, сложно считать. Меня постоянно рвёт, после того как они уехали — вырвало в первый раз. Прошло примерно четыре или пять часов? Не помню…» «Скучаю по Юнги. Как он там? Жив ли? Здоров? Не могу перестать думать о его состоянии. Это я во всём виноват. Хочу его обнять. Он такой хороший. Такой тёплый. Мой дом. Мне холодно, постоянно — я укрываюсь по ночам его палантином, тем, который он носил, прежде чем меня укусили. Палантин холодный, но я греюсь о воспоминания о Юнги»

(Юнги это мой бывший муж, если что. Мы очень долго встречались, знаешь. Мой друг говорил что Юнги собирался сделать мне предложение. Только и думаю об этом в последнее время. Мой муж. Самый лучший. Мне так жаль что мы ссорились, если бы я только мог вернуться назад во времени и сказать ему в последний раз, что люблю)

      Край этой небрежной заметки был увенчан глубокими каплями крови, напоминающими Юнги слёзы. Он провёл по следам пальцами, задержал на разводах, на кляксах, сохранивших Чиминову жизнь внутри себя. И прижался лицом к страницам, не веря, что эта реальность всё ещё существует. Что всё не дурацкий кошмар, ужасный, реалистичный, доставляющий боль. «Чёрт, кровь из носа. Плачу тоже кровью. Не знаю в чём причина, но, думаю, мои каппиляры просто уничтожаются. Не знаю в каком порядке моё тело будет разрушаться, подозреваю — с головы. Я так боюсь. Я так не хочу умирать. Я обещал быть сильным. В первую очередь себе. Что было бы, если бы Юнги увидел меня таким? Разбитым, полу-мёртвым, гниющим. От меня так воняет. Не знаю, сколько ещё продержусь.»       Следующая страница описывала Чиминову ночь, как он не мог уснуть, всё время чувствуя чьё-то присутствие рядом. Она была заполнена следами его ладоней. Тоже в крови, но на этот раз не случайные пятна, а линии кожи на руках, идеальные отпечатки пальцев. К ним Юнги прижимался своими. Гладил каждый след пальчиков, словно пытался согреть их своими, взять Чиминовы руки в свои ладони. И содрогался в рыданиях, понимая, сколько же страданий его муж перенёс наедине с собой и пустыми стенами библиотеки. Как страшно ему было. Как больно. Что он не пережил.       «В тот день я впервые смотрел на воробьёв, словно они были для меня едой. И я шёл к ним. Моё тело двигалось без моего желания. Это было ужасно. Так страшно, так страшно, страшно, страшно, страшно. Кто-то пользовался моим телом, двигал моими мышцами. Залез в мой мозг. Потеснил моё сознание. Я делил с ними глаза, голову и конечности. И этот сосед собирается меня убить. Потихоньку, но я покину своё тело, оставшись звуком. Не могу с этим смириться. Хочу убить себя. Итог один, но так я хотя бы оставлю за собой право выбора. Что мне сделать? Разбить голову? Может выпасть с этажа? Пока решусь, наверное, тело просто не даст с собой покончить, подчинится инфекции быстрее. Боюсь оставаться спиной к открытому пространству. Чувство, словно на меня набросятся сзади» «Недавно я пытался найти стекло, чтобы поджечь бумагу и сгореть вместе с ней. Надеялся, что с палантином найду очки библиотекарши или её лупу, но ничего не вышло. Библиотека была пуста. Гора бумаги так и осталась бесполезной кучей, совсем никакого от неё толку. Зато потом… я потерял сознание под входом, укрывшись тряпкой, а очнулся в совсем другом месте от рвоты. Моё тело двигалось само по себе. Теперь уже окончательно. Я теряю себя. Снова скучаю по Юнги. Утром, после бессонной ночи, я впал в бред, и, похоже, моя память полностью стала подводить. Я видел силуэты, мне казалось что отовсюду идут голоса. Где мои друзья? Моя семья? Где они? Я так злился на эти образы. Мне снилось, что кто-то забрал Юнги. Что он больше не со мной. Но как бы он продолжил любить меня? КАК? Как? Я мёртв, уже совсем скоро окончательно. Он полюбит кого-то. Не меня. Я должен его простить. Должен дать ему шанс быть счастливым. Больно, больно. В душе, в теле. Я не могу его отпустить, никогда не смогу. Моя любовь. Мой предначертанный. Я так скучаю по нему, так хочу обнять. Чтобы он защитил меня. Чтобы был рядом, держал за руку. Я был бы не против умереть, пока он со мной. Но он далеко, не факт, что уже очнулся.»       Сразу после этого листа, все остальные были порваны одним движением, ровно посредине. Что-то острое вошло в центр тетради а после вспороло каждый листок друг под другом, но на этом текст не заканчивался. Юнги увидел продолжение, гораздо более страшное и кривое. То, что он видел, привело его в ужас. «Я ослеп. Это было неожиданно и ужасно. Спепой, ничего не видящий Пак Чимин посреди комнаты. Лысею. После того как зрение вернулось — тело заставило сьесть двух птиц, прямо так, живыми и сырыми. Было вкусно. Ненавижу себя. Что происходит? Мне так страшно. Я не знаю что будет дальше. Когда я снова стану человеком? Будет ли у меня шанс на перерождение? Я так страдаю. Моя голова мокрая, не знаю почему. Кажется, это слизь. Что-то не так. Тяжело писать…»       Его рука взметнулась к лицу, накрыв рот и рвущиеся крики ужаса. Боже… Боже!!! «Я думаю о Хосоке и о Тэхёне. Пытаюсь себя отвлекать. Будут ли они скучать по мне? Когда-то Тэхён обещал, что мы заведём в штабе кота. Откуда он собирался его достать? Ума не приложу. Надеюсь Хосок найдёт недостающую даму в колоду карт, играть с нарисованной от руки картонкой бесит, все сразу видят что эта дама у тебя. В дурака играют совсем по другому. Я бы хнтелв снофа щщшщщ»       Вслед за этим было несколько зачёркнутых до дыр слов, похоже, бред, который Чиминовы руки писали, пока он себя не контролировал. Мысль обрывалась на середине, а дальше шли совсем другие мысли, с предыдущими не связанные. «Скучаю по нему. Не могу ни о чём думать. Кто нас повенчал бы? У нас были бы кольца? Согласился бы Юнги на детей? В голове только он. Его запах. Его руки. Дом. Уютно. Спокойно. Нет страха» «Юнги, пожалуйста, будь счастлив. Умоляю тебя. Ты заслужил на это. Я думал что ненавижу остальных, нет, это была агрессия на фоне боли, я никогда тебя не возненавижу, слышишь? Всегда буду любить. Я так рад что ты не видишь меня таким. Я так ужасен. Мне так плохо. Помни обо мне всё самое лучшее. Передай всем, что я их люблю. Очень, очень сильно. Я так скучаю» «Хочу пить. Я так голоден. Всё равно меня рвёт, нет смысла снова пытаться ждать тех птиц. Они не вернутся. Они были здесь раньше и слышали меня, похоже, привыкли ко мне. Ем бумагу. Гадкая. Горькая. Вырвало остатками птиц. Выглядит мерзко. Убрать нет сил, спина не сгибается» «МНЕ ТАК СТРАШНО. Я ослеп. Один глаз полностью не видит. О Господи. ЧЁРТ ВОЗЬМИ, Что мне делать? Я чувствую его, этот нарост на спине, он такой большой, скоро они появятся по всему телу? Что со мной будет??? КАК СКОРО Я УМРУ? Я хочу умереть. Пожалуйста, быстрее. Умоляю. Я не могу терпеть это. МНе больно, бОльно, БОЛЬНО, БОЛЬНО, всё так сильно болит» «Я ВИЖУ ВСЁ ХУЖЕ. ПОЧТИ НЕ ВИЖУ БУКВЫ. КАЖЕТСЯ, МОИ ЩЁКИ СГНИЛИ. ОНИ ТАК ВОНЯЮТ. П0ЧТИ НЕ ВИЖУ ТЕКСТ, РУКИ НЕ СЛУШАЮТСЯ.» «ГОСПОДИ, КОЖА РУК ПОЛНОСТЬЮ ОТОШЛА ОТ ПАЛЬЦЕВ. ЧЁРТ, ТАК БОЛИТ, ВСЁ ТАК БОЛИТ. КАЖЕТСЯ ПАЛЬЦЫ СКОРО СЛОМАЮТСЯ. НЕ МОГУ ХОДИТЬ, БОЛЬНО, НО ПРИХОДИТСЯ. СИДЕТЬ ПРОСТО НЕ МОГУ, ТЕЛО НЕ РАЗРЕШШШШША ХХХЗНГ« «ЧТ, ЭТ0 ТКККОЭ? ТТЕТР@ДЬ? Я НИЧЕГО НЕ ПОМНЮ. ЧТо Я ЗДСЬ ДЕЛ@Ю? Б0\ЬНО»       Это была последняя запись. Юнги не мог знать, когда Чимин её сделал, но после страницы были лишь исчерчены каракулями, выходящими за рамки тетради. Вероятно, он делал их уже на стадии щелкуна, думая, что что-то пишет.       Он дышал, один в комнате, и не мог понять как давно началась гипервентиляция, заполняющая его лёгкие до отказа. В закрытую изнутри дверь спальни ломился Хосок. Колотил руками, умолял вернуть тетрадь, не открывать её, не читать. Вернуть то, что забрал. Юнги не слушал. Он был не здесь.       Мин захлопнул страницы, а после прижал блокнот к груди, стискивая его так, будто пытался стать с ним единым целым.       Он лёг на матрасы, подогнув ноги, словно младенец, лишённый тепла матери. Проморгался. Заплакал. Зарыдал в голос, вспоминая лицо мужа, за месяцы ожидания потерявшее ясность в памяти. Он плакал долгие, долгие часы. Хосок продолжал сидеть под дверью. Лампа под потолком мигала, усталая. Всё было как всегда. Вон нетронутая Чиминова футболка на тумбе. На столе его кольца, подвески. Над столом фотографии, склеенные в один прямоугольник скотчем. Ничего не изменилось. Всё как раньше. Всё... как раньше.       Потрясённый, Юнги открыл дверь своей комнаты. Хосок смотрел на него нечитаемо. Искал остатки истерики, а не найдя её - крепко обнял, рыдая сам. Он уже читал тетрадь. В самом начале. И это был первый шаг к прощению себя. Юнги, наконец, сделал этот шаг вслед за остальными.       Возожно, ему потребуется не один десяток лет, чтобы снова почувствовать удовольствие от жизни. Вероятно, оно никогда не вернётся, но что ему осталось? Жить. Чимин бы этого хотел. Чимин хотел жить.       Юнги исполнит желание за него.