***
— Что за!.. С-Сяо! — Девушка судорожно вдыхает воздух и цепляется пальцами за каменный выступ, словно это самое дорогое что сейчас есть у неё. На ней нелепое свадебное платье: крикливое и объёмное, явно снятое с чужого плеча. Массивное причудливое украшение, венчавшее её голову и чудом не слетевшее во время стремительного полёта, теперь лежит на земле бесполезным грузом. Сяо с трудом осел рядом с девушкой на тот же каменный выступ. В его крови бурлит адреналин: в груди ошалело бьется сердце, а все тело мелко трясется как в лихорадке, готовое броситься в сражение и умереть. Он не спутает это чувство ни с чем другим: он знает её. За сотни лет это ощущение стало его вечным спутником, его мрачным гимном, его сладкой песнью смертельного боя: «уничтожить!». Но сейчас это чувство словно обрело новые краски, новую, не знакомую ему прежде форму, что тянет ледяными спицами его поджилки изнутри, с треском ломая его обветренные нервы. Это — чувство страха. Он вспомнил. Чужая ненависть рвет его изнутри; собственная боль калечит его снаружи.***
Сегодня он впервые за две тысячи лет принял свое первоначальное обличье, а вместе с этим пробудились те самые страхи и воспоминания. Столько же бессмысленных смертей, поломанных судеб, растоптанных надежд на его руках и расплатиться за это ему не хватит ни остатка жизни Адепта, ни вечного послесмертия. Однако испугало до безумия его отнюдь не это. Главная причина его страха — это песня, что похоронена в вечности две тысячи лет назад. Он ненавидел её всей душой и молился, что более никогда не услышит песню, что пленила едва вставшего на крыло птенца в беспрекословной службе злому божеству. Но, он услышал её, эту проклятую мелодию и слова-клятвы. Он рванул вперед, нужно прервать это пение, остановить этот ритуал, не дать вдохнуть жизни первородному злу… И не успел. В миг он потерял контроль над собой. Он обернулся в свою форму и, гонимый странным чувством, за один присест преодолел расстояние в тысячи ли до Гавани и обратно, притащив в когтях… её, смертную, которую видел в своей жизни от силы лишь дважды. Зависнув в небе над Гаванью, он окинул взором стройные ряды домов с высоты птичьего полета в поисках того, чего и сам не понимает. Его влекло сюда нечеловеческой силой которой он не мог сопротивляется, и шел по следу, как обезумевшая от голода псина. И наконец, зоркий птичий глаз замечает девушку в красном. Она светится, переливается и тянет его магнитом. Сердце в груди пропускает удар. «Она!» Сяо сложил свои мощные крылья и камнем рухнул вниз. «Моя…» — стучит в висках самодовольный властный голос: — «Моя!» Он бесцеремонно ворвался на праздник жителей Гавани Ли Юэ. Разукрашенная сцена, музыкальные инструменты на которых едва смолкла последняя нота и замершие в ужасе простые смертные и она. Он подлетел к сцене, взмахнул мощными крыльями, отбрасывая в стороны мешающихся людей, бесполезные инструменты, ненужные вещи. И осторожно взял её, тихую и послушную, в свои когтистые лапы, как своё самое драгоценное сокровище, и медленно взмыл наверх, чувствуя прилив невероятного удовлетворения.***
Сяо молчал. — Я думала, что смерть пришла по мою душу! — Сян Лин затрясла его за шиворот, забыв о вежливости и учтивости по отношению к уважаемому Адепту. — Я потеряла сознание! Она наконец отдышалась и с трудом смогла привыкнуть к столь резкой перемене места: вот она была в открытом театре на побережье Гавани, сидела себе, изображала из себя молчаливую невесту по просьбе Юнь Цзинь, а после на театр налетело нечто. В тот миг Сян Лин обомлела от страха и не заметила, как оказалась в его лапах в сотнях метрах над землей, а после, сознание её скоропостижно покинуло. Пришла в себя она уже здесь, вцепилась в камень, как в спасительный оплот, чтобы не свалится с ног и увидела как это нечто перевоплотилось в знакомого для неё Адепта. — Это та самая революционная задумка Юнь Цзинь? Она говорила, что в конце меня должны увести со сцены демон-смерти… — Сян Лин затрясла руками в воздухе, отпустив плечи Адепта. — Но я никак не ожидала, что это будешь ты! И будет все вот так! Я не была готова к такому! Ледяной горный ветер треплет их одежды и волосы, забирается под ткани, забирая остатки тепла, напоминая о времени проведённом здесь. — Ты знала на что шла, одев эти одежды и произнеся те клятвы в песне! — прервал девушку Сяо. Он поднялся на ноги и грозно посмотрел сверху вниз на девушку. — Это было в первый и последний раз! Я больше не буду участвовать в представлениях, даже если надо просто поддержать шарфик, нет! Моё место на кухне, готовить еду, а не все это… — Представлениях? — Смутная понимание причины стойкого непонимания царапнуло нутро Сяо. Он схватил девушку за руку и заставил посмотреть себе в глаза. — Все это было всего лишь представлением? В глазах девушки мелькнул страх. Она неуверенно повторила свои слова и спешно освободила руку из каменной хватки Адепта. А Сяо наконец осознал масштабы катастрофы: бессмертный адепт и смертная женщина по воле роковой случайности… — Смертная, ты даже не понимаешь во что ты ввязалась! Сяо резким движением задрал правый рукав платья девушки: как он и ожидал, под кожей уже расползлась печать из древних иероглифов, с каждой минутой все сильнее сковывая их судьбы и обратного пути для них уже нет. —Ах!.. Откуда это у меня? Сяо в полном молчании стянул с правой руки перчатку и показал девушке те же иероглифы, также окольцовывающих его запястье, только вот его проклятье зацвело больше двух тысяч лет назад.***
Он умрет, может сегодня, а может через сотню лет, и у его конца всего два конца: погибнуть от чужой ненависти, что наконец-то сожрёт его душу или в ожесточенном бою с последним вздохом с останками поверженного Архонта, достигнув своего предела. Сяо упорно продолжает идти по выбранному пути, находя в этом странное, болезненное удовлетворение. Так правильно, так надо. Таков его выбор и его наказание. А вот, ей, смертной, выбора не дали. Этот обряд свершён чужими несведущими руками, но этой самой малости хватило на пробуждение древней магии и нити их судеб, что не должны были пересечься, сплелись в одно целое… В глазах богов и смертных они связаны священными, неделимыми, вечными узами в этой жизни и, особенно, в мире послесмертия, как муж и жена.***