Затем он посмотрел на Флорентино Арису, такого непобедимого, такого бесстрашного в любви, и был ошеломлён запоздалым подозрением, что жизнь сильнее смерти, и не имеет границ.
Габриэль Гарсиа Маркес, Любовь во время холеры
«Кровь…кровь… кровь, — все отчаяннее кричит его мозг, но язык по-прежнему не слушается, слова не складываются. — Пожалуйста, Ракель, пожалуйста, подожди, пока я смогу им сказать. Если ты умрешь сейчас, это уничтожит меня». Затем, охваченный стыдом за то, что он может думать о себе в такой момент, он исправляется: «Ты должна держаться ради дочери и матери». Все, на что он может надеяться — это что она каким-то образом почувствует его в своем подсознании; что, возможно, ее мозг тоже проснулся и что, если он вложит всю свою энергию, она как-то телепатически услышит его благодаря их сильнейшей эмоциональной связи. «Кровь», — он отчаянно пытается снова, и, наконец, из его рта вырывается какой-то звук, но это не более чем неразборчивый стон. Однако этого достаточно, чтобы привлечь внимание Марселя, потому что он подпрыгивает и оборачивается. — Какого хрена? Он удивлен, что Профессор открыл глаза, и с облегчением выдыхает. На мгновение ему кажется, что перед ним призрак или что-то в этом роде. — Господи, Профессор, Вы напугали меня до полусмерти, — заявляет он. — Вы намного опережаете график, предполагалось, что Вы придете в себя примерно через полчаса. «Заткнись на хрен и слушай! Ракель, кровь», — призывает Серхио, но все, что тот слышит, это: — Нгххххх! Марсель наконец понимает, что пришедший в сознание мужчина пытается ему что-то сказать — и наклоняется ближе. — Что? — Нгхххх, — повторяет Серхио, в отчаянии переводя взгляд на Ракель, и сердце Марселя замирает. Профессор, должно быть, понял, что с этой женщиной что-то не так, и Марсель печально качает головой. — Мы делаем все, что в наших силах, Профессор, но она не реагирует так, как должна. «Боже, пожалуйста. Просто дай мне сказать два слова, это все, о чем я прошу. Потом можешь делать со мной все, что захочешь». Он набирает в легкие столько воздуха, сколько может, сосредотачивает все свое внимание, всю силу воли на своем языке, и в конце концов выдавливает: — Кровь…потеря... Ему удается продержаться достаточно долго, чтобы увидеть проблеск понимания в глазах Марселя, прежде чем силы покидают его, и он снова погружается во тьму. Последнее, что он слышит — это голос Марселя: «Нужно сделать ей переливание — она потеряла много крови из-за огнестрельного ранения. Это, должно быть, усилило действие яда». «Да. Слава Богу. Держись, Ракель, сейчас они тебе помогут…»-0-
Эпилог…Она почувствовала непреодолимое желание начать жизнь с ним с самого начала, чтобы сказать друг другу все, что осталось недосказанным, и сделать правильно все, что было сделано неправильно в прошлом.
Габриэль Гарсиа Маркес, Любовь во время холеры
Месяц спустя Палаван Ракель сидит, подтянув колени к груди, с улыбкой наблюдая, как Паула плещется на мелководье, и позволяет ощущениям захлестнуть ее. Мягкий песок, теплое солнце, острый запах океана, аромат кокоса от солнцезащитного крема — то, что раньше ассоциировалось у нее со слишком редкими праздниками, теперь происходит каждый день. Иногда она все еще не может поверить в то, что они сделали это, что они здесь, что мечта, которую она считала навсегда утраченной, наконец-то осуществилась. Кажется, прошла целая жизнь с тех напряженных сорока восьми часов в Мадриде, и со временем страх и отчаяние, казавшиеся тогда столь непреодолимыми, притупились. Теперь все это в прошлом, как и многое другое — жестокое обращение, потеря доверия к системе, которой она так преданно служила пятнадцать лет, одиночество. Да, она определенно больше не одинока, и ее улыбка становится шире, когда она замечает, что объект ее размышлений направляется к ней через пляж. Серхио. Человек, который сделал все это возможным. Ее взгляд скользит по его долговязой фигуре, ниже, к босым ногам, которые по мере приближения к ней все больше погружаются в песок. Она наблюдает, как он ищет глазами Паулу, как на его лице появляется улыбка при виде неподдельной радости девочки в воде, и на сердце у нее снова становится теплее. Он без проблем принял ее семью в свою жизнь, и они приняли его в ответ. Это все еще удивляет ее, но она подозревает, что объяснение этому кроется в том, что Паула и ее мать чувствуют, насколько она счастлива с ним. Она удовлетворенно вздыхает, заставляя Мариви взглянуть на Паулу. Проследив за взглядом своей дочери, пожилая женщина тоже улыбается. — Думаю, пора вытаскивать Паулу из воды, — решительно объявляет она, поднимаясь на ноги. — Я отведу ее в дом и начну готовить ужин. Я собираюсь попробовать новый рецепт рыбы. Это не самая хитрая уловка, чтобы оставить Ракель и Серхио наедине, но Ракель не возражает. Их любовь, все еще такая новая, имеет тенденцию захлестывать их в самые неожиданные моменты, и она радуется каждому мгновению, которое они могут провести наедине. Серхио подходит к ней, и она, прищурившись, смотрит на него, и улыбается. — Привет. — Они уходят? — спрашивает он, наблюдая за попытками Мариви выманить Паулу из воды. — Ага. Мама хочет приготовить ужин по новому рецепту, — сообщает она, и он снова поворачивается к ней. — О Боже, — стонет он, и она с трудом сдерживает смех; некоторые из попыток Мариви приготовить что-то из местной кухни мягко говоря были не самыми удачными. Он наблюдает, как Мариви и Паула шагают по песку к дому, затем предлагает: — Может, нам стоит помочь ей? И Ракель больше не может сдерживаться: она разражается смехом, берет его за руку и притягивает к себе. — Она справится. Посиди со мной немного. Он повинуется, двигаясь так, чтобы она могла прижаться к нему, и когда она поднимает на него глаза, он с обожанием улыбается. Он все еще кажется почти удивленным каждый раз, когда она инициирует физическую близость, как будто он не может до конца поверить, что она хочет его, и она это понимает. Она чувствует то же самое; каждый раз, когда он нетерпеливо тянется к ней, ей кажется, что ее сердце сейчас выпрыгнет из груди. Какое это чудесное чувство — знать, что ты любим и желанен. Некоторое время они сидят в умиротворении, прислушиваясь к шуму волн, и ее мысли возвращаются к тому дню в машине скорой помощи. В тот день произошло нечто такое, о чем она никогда ему не рассказывала, опасаясь, что он сочтет ее странной или даже сумасшедшей. Возможно, пришло время поделиться этим с ним. — Серхио, ты помнишь тот день в машине скорой помощи? — спрашивает она, и он удивленно наклоняет голову, чтобы посмотреть на нее. Что за вопрос, как будто он когда-нибудь сможет забыть тот ужас, которым он был охвачен, или прилив облегчения, когда она начала реагировать на переливание крови, открыла глаза и посмотрела на него. Он кивает, смертельно серьезный. — Помню, как сейчас. Его тон заставляет ее протянуть к нему руку и провести пальцами по щеке в знак утешения и любви. — Я слышала тебя до того, как проснулась, — признается она, затем исправляется, желая внести ясность, — пока я все еще была без сознания. Серхио ничего не говорит, потому что отчетливо помнит, что не мог произнести ни слова; помнит как он сосредотачивал каждую крупицу энергии, чтобы донести до нее свои мысли. Может ли это быть? Его сердце начинает учащенно биться, пока он ждет ее следующих слов. — Это было странно, — продолжает она, не отрывая от него взгляда. — Не то чтобы твой голос произносил эти слова. Это было больше похоже на... — она ищет подходящие слова, чтобы выразить это ощущение, и, наконец, находит, — как будто слова были напечатаны на внутренней стороне моих век или, хм, каким-то образом спроецированы туда. Она моргает, вспоминая, затем продолжает. — Ты просил меня дождаться, пока ты сможешь рассказать им о потере крови. Ты сказал это ради Паулы и ради мамы, — она мягко улыбается, — и ради тебя. Потому что моя смерть уничтожит тебя. Боже милостивый. Он изумленно смотрит на нее, когда она слово в слово повторяет мысли, которые он так отчаянно пытался донести до нее, охваченный диким страхом перед возможными необратимыми последствиями. Если у него когда-либо и были какие-то сомнения в том, что они созданы друг для друга, что им предназначено быть вместе, то в это мгновение они полностью рассеялись. Лучшего доказательства связи между ними просто невозможно придумать, их души связаны, и он с трудом сглатывает. — Ты говорил это? — спрашивает она, и он ошеломленно смеется и качает головой. Он протягивает руку, чтобы обхватить ее лицо обеими руками, заглянуть ей в глаза. — Я не мог заставить свой язык работать. Но я думал об этом — я был в отчаянии, поэтому просто надеялся, что мои мысли дойдут до тебя телепатически. Я не могу поверить, что это сработало, — удивляется он, прежде чем они набрасываются друг на друга и жадно целуются. Страсть их объятий грозит превзойти даже ту, что была на том складе два года назад, и только Мариви, пригласившая их на ужин, успевает пресечь их непристойное поведение на пляже.-0-
На протяжении всего ужина желание только нарастает, и Ракель кажется, что каждый раз, когда их взгляды встречаются, воздух буквально искрит от сексуального напряжения. Но, возможно, у нее просто разыгралось воображение, потому что не похоже, чтобы Паула и Мариви что-то замечали. Но она чувствует почти осязаемое притяжение к нему, оно заставляет ее тело пульсировать, а кожу — краснеть от возбуждения. К счастью, это незаметно в мягком свете ламп, которые они включают по вечерам, но какая же это сладкая мука — сидеть за столом и чувствовать, как каждое биение сердца отдается в сосках. И то, что Серхио регулярно опускает на них взгляд, облизывая губы, как будто ему не терпится взять их в рот, доводит ее до предела сдержанности. Позже она ничего не сможет сказать о самом ужине, ни за что на свете не сможет вспомнить, была ли это одна из самых удачных попыток Мариви приготовить что-то местное, потому что все, что она хочет попробовать — это Серхио — его рот, его язык, его… Черт. От этих мыслей разливается жар внизу живота, и она сжимает бедра, пытаясь сдержать его. К счастью, пляжный день, похоже, утомил Паулу и ее мать, и после ужина они расходятся по своим комнатам, в то время как она и Серхио остаются сидеть, будто зная, что любое движение лишит их остатков контроля, потому что их голод нисколько не утолен. Ни один из них не произносит ни слова, до тех пор, пока двери обеих спален плотно не закрываются, а затем Серхио говорит низким тяжелым голосом: «Иди ко мне». О да. Пока она огибает стол, он немного отодвигается, чтобы ей ничто не мешало оседлать его, а через мгновение его руки нетерпеливо задирают ее тонкое платье, чтобы она скорее это сделала. Устраиваясь на нем, она уже чувствует его настойчивые толчки и для большей стимуляции прижимается к нему бедрами. Она улыбается ему сверху вниз, зарываясь пальцами в его волосы, и они снова целуются. Его пальцы сжимают нежную кожу ее бедер, поднимаясь все выше, пока не достигают влажной преграды в виде нижнего белья, и он стонет в поцелуй, чувствуя, насколько она мокрая. Она безудержно извивается от его ласк, желая большего, и он просовывает два пальца под ткань, чтобы погладить ее складочки, нащупывая вход, заставляя ее приподнять бедра, чтобы ему было удобнее. Выдохнув ему в рот, она опускает одну руку ниже, чтобы ответно ласкать его, и чувствует, как нарастает первая волна, угрожающая полностью лишить ее контроля. Собрав остатки силы воли, она отрывает свой рот от его, чтобы предложить: «Дорогой, в спальню», — прежде чем снова втянуть его верхнюю губу в свой рот. Серхио обхватывает ее обеими руками, одной поддерживая за ягодицы, и встает, легко ее поднимая, а она тут же обхватывает обеими ногами его бедра. Он вслепую пробирается в их комнату, потому что она даже на секунду не может оторвать от него губ, и, оказавшись внутри, он ногой захлопывает за собой дверь, усаживает ее на край кровати и стоит перед ней, глядя сверху вниз, тяжело дыша, не скрывая своего сильного возбуждения. Ее взгляд прикован к нему, и прежде чем она успевает подумать, ее руки уже нащупывают его ремень, потом ширинку, высвобождая готовый для нее член. Она обхватывает его пальцами, глядя на Серхио снизу вверх, ощущая пульсирующий жар бархатистой кожи, и замечает, как его зрачки расширяются от возбуждения. Она сжимает его член, подстраиваясь под пульсацию крови, потом наклоняется вперед, чтобы провести языком по вене, и Серхио содрогается. На мгновение она отстраняется, и, лукаво улыбнувшись, принимается за дело всерьез, наклоняясь вперед, чтобы взять его в рот так глубоко, как только может. У него вырывается звук, неразборчивое шипение, а руки зарываются в ее волосы, убирая их в сторону, чтобы он мог наблюдать, как он скользит между ее губами, пока удовольствие не становится почти невыносимым, и он отстраняется, тянется к подолу ее платья, все еще задранному до верхней части бедер, и она услужливо приподнимается, чтобы он мог стянуть его через голову, затем опускается на колени между ее ног, намереваясь доставить ей такое же удовольствие. Ее лицо светится от счастья, и когда его взгляд опускается на ее грудь, соски напрягаются под обтягивающей тканью лифа, она заводит руку за спину и расстегивает застежку, затем отбрасывает лиф и тянет Серхио за голову вниз, страстно желая ощутить его губы на своей коже. Его разрядка не заставляет себя ждать, он ласкает ее левую грудь, посасывая и обводя языком твердый сосок. У нее вырывается вздох, она выгибает спину, прижимаясь к нему, провоцируя его, и он лижет сосок сильнее, потом нежно прикусывает, и на этот раз она не может подавить стон. Еще минуту он ласкает ее грудь, после чего спускается поцелуями вниз по животу, его руки тянутся к ее трусикам, стаскивают их, и предвкушение того, что вот-вот произойдет накрывает ее сильнейшим возбуждением. Она улыбается, осознавая, что одной только мысли о его оральных ласках все еще почти достаточно, чтобы она кончила, несмотря на то, что они занимались любовью бесчисленное количество раз. Да будет так всегда… Его губы обхватывают ее клитор и начинают ласкать, и от этого у нее перед глазами вспыхивают звезды. Еще один низкий стон вырывается у нее, когда она откидывается на кровать и отдается ему, волнообразно двигаясь перед его талантливым ртом, а прикосновения его бороды к ее чувствительной внутренней поверхности бедер только усиливает ее удовольствие. «Черт, так хорошо», — смутно думает она, затем понимает, что, должно быть, сказала это вслух, потому что чувствует, как он улыбается, а потом награждает ее хриплым облизыванием. Она неустанно поражается его внимательности в постели, его стремлению узнать, что заставляет ее закатывать глаза и терять контроль. Возможно, он не самый опытный любовник, но он компенсирует это своей жаждой доставить ей удовольствие, жаждой обладать ею. Она никогда не чувствовала себя более желанной, а это мощнейший афродизиак. Как ей повезло, что она снова нашла этого мужчину, и у них есть шанс на совместное будущее. Тронутая этим осознанием, она тянет его за волосы и просит: «Иди сюда?», и он в последний раз целует ее между ног, потом встает и снимает с себя оставшуюся одежду, пока она забирается обратно на кровать. Она жадно пробегает взглядом по его обнаженной фигуре, по стройным, сильным линиям его тела, прежде чем протянуть руки, приглашая его в свои объятия. Он накрывает ее тело своим, устраиваясь в колыбели ее бедер, и она снова счастливо вздыхает, когда волосы на его груди задевают ее чувствительные соски, а головка его члена прижимается к ее входу, горячая и пульсирующая от желания. Для нее. И она, влажная от возбуждения, нетерпеливо прижимается к нему бедрами, прося о большем, и ему не нужно второго приглашения. Он толкается, легко проскальзывая внутрь, пока они смотрят друг другу в глаза, и он улыбается ей сверху вниз, счастливый и влюбленный. Как только он полностью входит в нее, мгновение они просто наслаждаются друг другом, и она протягивает руку, чтобы снять с него очки, а потом целует его, долго и глубоко. Когда они отрываются друг от друга, она толкает его пяткой в ягодицу — «я готова» — и он начинает двигаться. Они находят свой ритм, сначала медленный и глубокий, потом этого становится недостаточно, и она впивается ногтями в его плечо в знак того, что хочет большего. Он ускоряется, приподнимаясь на руках, чтобы улучшить угол проникновения, а она выгибает спину и отвечает на его толчки, стараясь кончить. Теперь это жестко и быстро, воздух прерывается их резкими вдохами, в какой-то момент он внезапно нарушает ритм, чтобы выйти почти полностью, а затем в последний раз входит до упора — и этого оказывается достаточно. Она достигает оргазма, ее спазмы приводят его к разрядке, и они прижимаются друг к другу, качаясь на волнах удовольствия. «Так невероятно, чертовски хорошо», — снова думает она, уткнувшись носом в его шею, вдыхая его мускус и аромат любви, которым пропитан воздух, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит из груди. В той душной комнатушке в банке она пообещала ему, что если они выживут, она будет заниматься с ним любовью каждый божий день, и это было самое легкое обещание на свете. Его дыхание у самого ее уха, и она готова поклясться, что слышит, как он шепчет «Я люблю тебя», но, возможно, это всего лишь ее воображение, ее собственные мысли, витающие в воздухе. Это не имеет значения, она знает, что это правда, что ее любят и дорожат ею, и что она любит так сильно, как никогда и никого не любила. И именно поэтому, когда он переворачивается, она сползает вниз, чтобы положить голову ему на грудь, проводит пальцами по его руке и признается: — Я так невероятно счастлива. Он улыбается, затем бормочет: — Я тоже. В это время его рука поглаживает ее спину, и это не менее прекрасно, чем признание в любви. И когда она засыпает, он наблюдает, как ее губы изгибает легкая улыбка, и его переполняет благодарность за этот второй шанс все сделать правильно и выполнить обещание, которое он дал ей много лет назад. Он размышляет, как же им удалось преодолеть все препятствия и ошибки прошлого, что привело их к этому новому началу. Но даже задаваясь этими вопросами, он знает, что ответ может быть только один. И когда он наконец сам погружается в сон, крепко прижимая к себе Ракель, в его голове только одна мысль: «Все это было бы невозможно, если бы не любовь».