Но если они и научились чему-то оба, то лишь одному:
знание и мудрость приходят к нам тогда, когда они уже не нужны.
Габриэль Гарсиа Маркес, Любовь во время холеры
Марсель кивает своей спутнице, и она, не говоря ни слова, идет за носилками. Быстрее. Нужно убираться отсюда, пока они не задали слишком много вопросов и не присмотрелись слишком внимательно. Он оглядывается по сторонам, оценивая обстановку. Младший инспектор Рубио слишком расстроен, чтобы представлять угрозу, его глаза наполнены слезами. Марсель, который ничего не знает о безответной любви этого человека к своей бывшей коллеге, находит непонятной реакцию полицейского, который давно должен был бы привыкнуть к виду смерти. Репортеры выглядят так, будто сорвали джекпот, они прекрасно знают, что только что получили сенсацию века и их карьеру можно считать успешной — здесь тоже проблем нет. Однако оба спецназовца настороженно смотрят по сторонам, ничего не упуская из виду, и могут заметить любой промах. Он старается все делать как надо — как квалифицированный фельдшер, прошедший армейскую подготовку, он точно знает, что делать, чтобы все выглядело достоверно, но все же профессиональному преступнику неприятно находиться среди такого количества полицейских. Давай. Сваливай. Сербка возвращается с носилками, и они поднимают тело Профессора на одни из них, накрывают его простыней и закрепляют ремнями, затем переходят к бывшему инспектору. После укладывания тела ее рука соскальзывает и свисает с носилок, и спецназовец — Суарес, как написано на его бейджике, наклоняет голову и резко говорит: — Подождите. Да твою ж мать. Адреналин Марселя зашкаливает, и, будучи внешне совершенно спокойным, он все же заводит руку за спину, готовый к аресту. Суарес подходит и, приподняв руку Ракель, снова опускает ее на живот, а потом смотрит на Марселя. — Почему она не окоченела? — спрашивает он. — Она умерла более двадцати четырех часов назад. Блятьблятьблять. Много ли этот человек знает о трупном окоченении? Марсель пожимает плечами. — Из-за температуры. В комнате было достаточно жарко — это замедлило трупное окоченение, — объясняет он, стараясь говорить бесстрастно, будто это что-то очевидное, и Суарес отступает, очевидно, удовлетворенный ответом. По крайней мере, у Марселя есть правдоподобное объяснение, но вскоре может появиться такой вопрос, на который он не сможет ответить — они должны убираться отсюда ко всем чертям. Он смотрит на Анхеля. — В государственный морг, верно? — уточняет он, и Анхель, наконец, выходит из оцепенения. — Да, — подтверждает он, и именно тогда они замечают нарастающий шум на улице. — Что это, черт возьми, такое? — рычит Суарес и подходит к окну, чтобы выглянуть наружу. Его глаза расширяются, когда он видит тысячи людей, заполнивших улицу, размахивающих плакатами или грозящих кулаками банку и незадачливым полицейским, стоящим на баррикадах. — Нам лучше предоставить машине скорой помощи полицейский эскорт, иначе ее окружит толпа, — заключает он, и сербка встревоженно смотрит на Марселя. Полицейский эскорт разрушит их планы, и Марсель отчаянно обдумывает варианты действий. Он ничего не может придумать — где Профессор, когда он так нужен — но затем, к его удивлению, на помощь приходит сам младший инспектор. — Нет, подождите, — предостерегает он, тоже подойдя к окну. Гнев толпы внизу почти осязаем, и Анхель сглатывает. Если он потеряет тела… — У нас не хватит полицейских, чтобы обеспечить безопасность, нам следует действовать более хитро. Да. Думайте, как человек, который водил вас за нос, а теперь лежит мертвый под этой простыней. — Отвлекающий маневр, — торжествующе заявляет он, и Марсель испускает вздох. — Вы выходите через заднюю дверь, — приказывает Анхель, указывая на Марселя, — а мы отправим еще пару носилок к другой машине скорой помощи, чтобы провести толпу. Марсель кивает, пользуясь этой неожиданной возможностью, и быстро начинает катить носилки к двери, стремясь убраться отсюда прежде, чем кто-нибудь сможет возразить. Сам того не осознавая, он не дышит до тех пор, пока они не оказываются в лифте, потом его отпускает, и он с облегчением смотрит на сербку. Пресловутая удача Профессора снова сопутствует ему. Они были на грани, и когда двери лифта открываются внизу, на погрузочной площадке, где припаркована их машина скорой помощи, они в бешеной спешке загружают носилки и сматываются ко всем чертям.-0-
Серхио с трудом приходит в себя сквозь непроглядный туман, смутно осознавая настоятельную необходимость вернуться обратно в мир живых. Первое чувство, которое у него включается — это слух, и он начинает осознавать настойчивый звуковой сигнал, взволнованные голоса на фоне какого-то низкого гудения, и сначала сосредотачивается на нем, пытаясь понять, что это. Память начинает возвращаться, и он вспоминает теплую маленькую комнату и то, как лежал на полу, глядя на Ракель в ожидании действия тетродотоксина. Ракель. Ее не должно было там быть. Еще до начала ограбления, когда он сообщил Марселю об этом последнем этапе плана. Гаити. Обмануть полицию, заставив их думать, что он мертв, выдать Марселя за парамедика и увезти его "тело" на украденной машине скорой помощи. Ах, да. Двигатель машины скорой помощи. Вот и объяснение этому гудению. Боже мой, это, черт возьми, сработало. Гребаный план Гаити и вправду сработал… Теперь надо разобраться со звуковым сигналом. Яд. Полусмерть. Кардиомонитор? Он прислушивается и в конце концов начинает различать два отчетливых сигнала, один намного быстрее другого. Верно. Ракель тоже здесь. Его сердцебиение совпадает с более быстрым сигналом, почти нормальной частоты. Значит, другой, должно быть, принадлежит Ракель, но что-то не так. Оно должно быть почти таким же, как у него, поскольку они оба начинают просыпаться. Почему же сигнал до сих пор такой слабый? Его охватывает паника, и он слышит, как ускоряется его собственный звуковой сигнал, а сердце начинает бешено колотиться. Он отчаянно пытается заставить себя открыть глаза, чтобы что-то сказать, но его мышцы не подчиняются инструкциям мозга. Господи, Ракель. Пожалуйста.-0-
Анхель стоит у окна кабинета управляющего и наблюдает, как парамедики вкатывают ложные носилки в машину скорой помощи. Он знает, что под простынями лежат двое полицейских, но толпе снаружи это неизвестно, и он с изумлением наблюдает, как все вдруг замолкают, как снимают шляпы в знак уважения, как проливается много слез. Он надеется, хочет верить, что они чествуют в том числе и Ракель, потому что она заслуживает этого. За то, что отстаивала свои принципы. Волна горя захлестывает его, и ему приходится сглотнуть, чтобы не поддаться ей. Он подвел ее, он не должен был позволять Тамайо втягивать ее в эту заваруху, но теперь слишком поздно что-либо исправлять. Она мертва, и ничто из того, что он делает, не может этого изменить. Единственное, что он может сделать, это взять на себя трудную задачу — сообщить об этом ее дочери и матери. Он глубоко вздыхает, затем разворачивается на каблуках и спускается по лестнице. Поездка к дому Ракель — сплошное мучение. Сколько раз он делал это за пятнадцать лет совместной работы, дружбы? И каждый раз с надеждой на что-то большее, отчего у него неизменно щемило под ложечкой. Его мучает чувство вины — если бы только он мог забыть о своих желаниях, о своей ревности, то гораздо раньше понял бы, что она была права, когда сказала, что больше не знает, кто хороший, а кто плохой. Власти вели себя отвратительно во время этого второго ограбления — пытали, использовали ребенка против собственной матери, планировали убийство беззащитного человека и в конце концов фактически убили одного из своих. Убили единственного человека, осмелившегося противостоять злоупотреблению властью. На ужасающую секунду он задумывается, не в этом ли состоял план Тамайо, но почти сразу отбрасывает эту мысль. Она уволилась и не играла никакой роли в этом втором ограблении, поэтому не могла раскрыть ни одно из злоупотреблений. Она была несущественной, просто пешкой в высокомерном плане, который пошел наперекосяк. Он должен был заговорить, должен был защитить ее, но он этого не сделал, и поэтому он так же виновен в ее смерти, как и Тамайо. Осознание этого приводит его в замешательство, и когда он подъезжает к знакомому дому, ему приходится посидеть еще минуту, пытаясь взять себя в руки, подышать. Что он скажет ее семье? Как он вообще может оправдать то, что произошло? Нет. Оправдания нет — все, что он может сделать, это сказать правду и пообещать им помощь, если они захотят подать в суд на государство. Ракель это не вернет, но, по крайней мере, может обеспечить Мариви деньгами, чтобы вырвать Паулу из лап Альберто. В конце концов он выходит из машины, налитыми свинцом ногами подходит к двери и нажимает на звонок. Он ждет, но ответа не следует, поэтому он звонит еще раз. Затем пожилая женщина по соседству высовывает голову из-за забора и улыбается ему. — Вы только что разминулись с ними, любезнейший. — Оу. К собственному стыду, его переполняет облегчение. Это всего лишь временная отсрочка, и на каком-то этапе ему все-таки придется сообщить им ужасные новости. — А Вы не знаете, когда они вернутся? Она выглядит удивленной. — О, так вы не в курсе? Они не вернутся — они переезжают в другую страну — я забыла, куда именно, — рассказывает она, и его сердце замирает. Он подходит к ближайшему окну и прижимается лицом к стеклу, прикрывая глаза ладонями, чтобы закрыться от яркого солнца и заглянуть внутрь. Повсюду беспорядочно раскиданы коробки; создается впечатление заброшенного, безжизненного дома. Он отступает, нахмурившись, совсем не готовый принять подозрение, которое быстро зарождается в глубине его сознания — она планировала скрыться с Серхио Маркиной. Она умерла, этого не может быть. Но что, если… Проклятье. Он достает мобильник, звонит в государственный морг и требует сообщить, прибыла ли скорая помощь из Банка Испании. «Нет», — сообщает ему озадаченный судмедэксперт, и Анхель закрывает глаза, буквально чувствуя, как обреченность ложится на его плечи. Он бежит к машине, на ходу делая еще один звонок, на этот раз в банк. — Суарес. Немедленно обыщите эту секретную комнату сверху донизу. Возможно, нас развели.-0-
Когда Серхио напрягается, чтобы расслышать, что происходит, он узнает голос Марселя, но голос его собеседника он не знает. Хотя, подождите – нет, пожалуй, знает: это украинский врач. Слава Богу. Если бы только он мог двигаться, он бы расцеловал Марселя за то, что тот предусмотрительно пригласил врача. Должно быть, он увидел, что произошло, что Ракель ранена, и решил вызвать его. Молодчина. — Это плохо, — произносит голос врача, и Серхио охватывает страх. — Она не реагирует на дополнительный кислород. — Почему? — интересуется голос Марселя. — Я не знаю. Вероятно, он дал ей слишком большую дозу яда... Серхио больше ничего не слышит, голоса теряются в гуле, который внезапно заполняет его голову. Он дал ей слишком много. О Боже, нет. Как это возможно? Он проверил эти расчеты сто раз, потому что это было для нее. Ракель, женщина, которую он любит больше самой жизни и которую судьба вернула к нему при самых неожиданных обстоятельствах. Нет. Это невозможно, он не мог ошибиться. Но слишком редкий звуковой сигнал продолжается, и его сердце разрывается. Она не просыпается, значит, он должен. Каким-то образом он должен это сделать. Ты идиот, самонадеянный болван. Ракель в опасности из-за этой самонадеянности, потому что ты считаешь себя умнее всех остальных. Эта мысль слишком мучительна, и слеза выскальзывает из-под его закрытых век и скатывается в волосы. Он едва ощущает это, так что его нервные окончания, должно быть, постепенно возвращаются к жизни. Но не ее. Он дал ей яд, он убедил ее, что знает, что делает, и что это безопасно, и она настолько доверяла ему, что приняла его. Если она умрет…-0-
К моменту возвращения Анхеля в банк все улики уже разложены у стены за пределами секретной комнаты. Он в смятении смотрит на ряд кислородных баллонов, окровавленные бинты, пустые бутылки из-под воды, пуленепробиваемый жилет; все это красноречиво указывает на то, что Профессор ожидал, что его там запрут, что он планировал это. Суарес подходит, нахмурившись. — Я не понимаю, — говорит он, — парамедики объявили их обоих мертвыми. — Они, должно быть, были частью плана, это люди Профессора, — отвечает Анхель, его голос глух от поражения. — Несколько минут назад была найдена настоящая "скорая помощь", парамедики были связаны. Мы попытались отследить машину, на которой они уехали, но все камеры были взломаны. Мы понятия не имеем, в какую сторону они направились. Суарес открывает рот, но Анхель опережает его, уже зная, что он хочет сказать. — Прошел почти час с тех пор, как машина скорой помощи уехала отсюда — они уже за чертой города, так что перекрывать дороги нет смысла. Отчасти он не может не восхищаться гениальностью плана, а затем думает: «Неудивительно, что Ракель влюбилась в него — она всегда питала слабость к умным мужчинам». Эта мысль причиняет боль, и он быстро подавляет ее. Но Суарес качает головой. — Я внимательно присмотрелся к ним, Анхель. Они не дышали. Терпение Анхеля наконец достигает предела, и он вскидывает руки, резко оборачивается и свирепо смотрит на Суареса. — Какого хрена ты от меня хочешь? — огрызается он, — насколько я знаю, они приучены задерживать дыхание на десять минут или делать что-то столь же нелепое. Дело в том, что Профессор снова перехитрил нас. Он жив, на находится на свободе, и, скорее всего, сейчас смеется над нами до упаду. И с ним, очевидно, Ракель и вся ее семья. Его гнев утихает так же быстро, как и вспыхнул, и он тяжело вздыхает. — Я должен позвонить комиссару. Уходя, он не может не задуматься о том, что нет худа без добра — Ракель, возможно, все еще жива, и он рад этому, даже если никогда больше ее не увидит. В разгар этого последнего фиаско, он наконец находит в себе силы отпустить ее. Она пережила столько дерьма — она заслуживает быть счастливой, и теперь он и пальцем не пошевелит, чтобы содействовать их поимке. С него хватит.-0-
Серхио невыносима мысль о том, что она может умереть от его руки, и он отчаянно ищет объяснения. Может быть, она неправильно рассчитала свой вес? Может быть, у нее есть какое-то заболевание, о котором она не подозревает? Или она принимает лекарства, о которых ему не сказала? Если в ее крови есть другое вещество, которое может служить проводником для яда, фактически усиливая его воздействие… Подождите. Кровоток. Кровь. О черт, каким же идиотом он был. Ему нужно очнуться, нужно сказать им, пока не стало слишком поздно. Он концентрирует всю свою энергию на веках и неимоверным усилием заставляет себя открыть глаза. Свет слепит, но после нескольких морганий ему удается сфокусироваться на потолке машины скорой помощи. Еще одно невероятное усилие, и ему удается повернуть голову влево, где двое мужчин лихорадочно работают над Ракель. «Кровь», — его мозг кричит, но изо рта ничего не выходит. Его язык и губы не слушаются, и все, что он может делать, это смотреть на ее бледное лицо, волосы, разметавшиеся по подушке, и рану на правом плече. Кровь. Он чувствует, как ее сердцебиение становится ещё медленнее, и понимает: он не успеет им сказать. Она умрет.