Письма к тебе

      Гостевая комната в директорской башне была крошечной, и, при первом взгляде напоминала мне чулан. Но, при всех ее миниатюрных размерах, была гораздо уютнее того, где я провел все свое детство. Простенькая односпальная кровать со стопкой свежего постельного белья, одеяла и подушки, рядом с изголовьем небольшой комод для вещей, на нем широкий плоский подсвечник с несколькими толстыми волшебными свечами. Пол покрыт темным паркетом, а в дальнем углу небольшой камин с витым аккуратным слегка ржавым порожком. У изножья кровати стояло узкое, но довольно мягкое кресло с причудливыми жаккардовыми узорами. Окна в комнате не было, но по полу все равно тянуло ночной майской прохладой.       Сначала меня прямо распирало съязвить, что-то наподобие: « Не стоило ради меня из кладовки убирать свои зелья под кровать», а потом как-то сник, когда мне бросили холодное « Чтобы к восьми утра я вас в директорской башне не видел» и гордо удалились по своим непременно важным делам. Не стоит еще больше выводить его из себя, он и так сегодня, видимо, не в духе. - Скорее бы все разрешилось… Кричер, пожалуйста принеси мне несколько комплектов чистой одежды и несколько книг из Блек Холла, о которых я тебя днем просил. – Я устало опустился в кресло, не выпуская из рук коробки. Казалось, стоит мне только на секунду выпустить ее из рук, как она тут же исчезнет.       Кричер появился через секунду, принесенные им вещи тут же заняли свое место в комоде, а кровать была заправлена. В камине весело затрещали несколько крупных поленьев. Домовик слишком довольно улыбался, хотя больше это походило на оскал. У меня по спине прошлись неприятные мурашки, а где-то на задворках сознания всплыла мысль, что этот старый ворчун что-то от меня скрывает. - Хозяину Гарри еще что-нибудь нужно? – А вот это уже точно показатель. Я нахмурился, внимательно рассматривая сморщенное лицо. - Ты что-то от меня скрываешь… - Пх, - это что он сейчас смеялся надо мной? – и все же глупый хозяин Гарри!       И исчез, оставив после себя лишь флакончик с зельем. - Эх... – Думать о прошедшем дне совершенно не хотелось. Так что, быстро переодевшись в домашние штаны и футболку, я пересел поближе к огню. Из крышки от коробки вышел неплохой коричневый коврик.       Темпус показывал без четверти четыре, но после приема бодроперцевого спать совсем расхотелось. Поленья весело потрескивали унося в трубу редкие яркие искры. Они быстро тухли, превращаясь в пепел. Я так хочу, чтобы и мои чувства к Снейпу были всего лишь мимолетной яркой искрой, такой же обжигающей и горячей, которая бы вспыхнула у меня в груди на пару месяцев, а не зародила бы в душе пожар на долгие годы. Я думал, что эта искра прекратит першить у меня в горле после окончания войны. Убеждал себя, что она исчезнет после первого холодного взгляда черных омутов с больничной койки. Умолял, чтобы агония, в которой я мучался первые четыре года работы в школе, сожгла меня заживо, но к счастью или к сожалению судьба платит мне за мои грехи.       Я всячески избегал любых контактов с директором. Я и так слишком сильно портил его жизнь. Я слишком слаб духом, чтобы взглянуть ему в глаза и сказать хотя бы, как мне жаль, что ошибался в нем. Умирать было не так страшно, как представлять себе его отказ и холодный колкий взгляд.       « Директор… Нет… Северус.       Только в том письме я позволю себе называть вас так.       Северус, я до последнего надеялся, что это пройдет как болезнь, стоит только немного подождать, потерпеть… Как все забудется, сотрется из памяти, как нежелательный эпизод моей жизни. Северус, я тщетно надеялся, что от чувств можно избавится зельем, все же твой предмет мне стоило учить лучше. Почему до сих пор не изобрели зелье от влюбленности? На этом бы можно было бы озолотится…       Я действительно так думал, но совсем недавно осознал, что даже если бы мне предложили бы его совершенно за даром, я бы разбил его. Потому что не хочу забывать тебя. Не хочу забывать все что ты сделал для меня, несносного пустоголового мальчишки, так сильно напоминавшего тебе главного и злейшего врага что отобрал у тебя любимую женщину и единственного друга.       Северус, я пишу это письмо, потому что мне не хватает духу сказать тебе о многих вещах. К примеру о благодарности, которую я испытал увидев лань в лесах, которая позволила нам уничтожить медальон. Твою лань, Северус…       Я молчу о том, как же сильно я злился на своего отца за то, что он вытворял с Мародёрами в свои юные годы. Я так сильно хочу обнять тебя Северус и утешить…       Я до сих пор задыхаюсь от ужаса по ночам, когда вижу тебя всего в крови, твои слезы и тихую булькающую фразу «посмотри на меня». Я так хочу забрать всю твою боль, Северус.       Невыносимо осознавать, как же я был несправедлив к тебе все это время. Ты, не жалея себя, спасал мою задницу из любых передряг, а я… Прости, Северус.       Я о многом молчу, Северус…       О том, как сильно бьется сердце, когда я слышу протяжное рокочущее «р» в своей фамилии. Так ее произносишь только ты.       О том как разбил в кровь костяшки на руках, когда увидел тебя на первой годовщине победы в компании какой-то юной особы, с которой ты позволил себе улыбнуться. Я ревную тебя Северус, но прекрасно осознаю свое место…       Поэтому и молчу обо всем, что испытываю к тебе.       Меня сводит с ума еле заметная родинка в правом уголке твоих тонких и жестких губ, но я уверен твои губы мягче любого высококачественного шелка.       Я думаю о тебе, мечтаю о тебе, желаю… Желаю, чтобы хотя бы сейчас ты нашел свое счастье, чтобы никто не делал выбор за тебя, а только ты решал бы как тебе жить дальше.       Я сделал все что мог, все на что был годен мой не заслуженный статус «Героя-спасителя». Ведь если бы не ты, я бы не смог... Я бы не смог жить без тебя.       Я просто обычный мальчишка, который невероятно сильно полюбил своего профессора, который старше меня на двадцать лет и мне совершенно плевать на это. И я прошу прощения за это. За все прошу прощения, Северус.       Пускай я не могу сказать тебе это в лицо, но пускай эти мысли останутся на бумаге и может быть ты прочтешь его, когда я стану смелее и решусь начать жизнь с нуля, но пока ты рядом, пока я вижу тебя, пока на твоем безымянном пальце нет кольца я хочу мечтать о тебе, Северус… Позволь мне хотя бы это.       Позволь мне любить тебя, тихо и издалека. Гарри Поттер»       Именно это письмо Гермиона прочитала первым. Я напился до поросячьего состояния и задремал с этим письмом в руке, прямо в гостиной факультета. Мне действительно повезло, что тогда она остановила меня от необдуманного поступка. Через пару месяцев, мы даже как-то в шутку вспоминали это письмо, что лежало на самом донышке, под всеми остальными безобидными письмами.       «И все же «задница» там явно была лишней, нужно подобрать туда более изысканное слово» - в этом вся Миона. Но потом, она настойчиво уббеждала меня его отправить и похоже тихо кусала локти, что остановила меня тогда.       Перечитывая эту откровенность, краснеют уши. Вот что значит: пьяная голова рукам и мозгам покоя не дает. Человек, прочитавший подобное, решил бы, что автор сего эпистолярного чуда явно с поехавшей крышей и больше похож на маньяка. Даже думать об этом неприятно. Наверное, Снейпу прочитать подобное было бы мерзко.       Письмо вновь заняло свое место в конверте.

***

      Завтрак проходил спокойно, наверное впервые за долгое время, я сидел в Большом зале так рано. Жаворонком я никогда не был, а уж голубем тем более, предпочитая оставаться в теплой постели как можно дольше.       Как и сказал директор, я ушел из башни за тридцать минут до начала утренней трапезы, как можно дольше и медленнее прогуливаясь до места назначения. Замок еще не проснулся. За окном мягко оседал утренний туман, оседая на каменных колоннах переходов мелкой чуть видной росой.       В зале было тихо. За преподавательским столом собрались еще не все, а факультетские столы и того, только-только начинали заполняться сонными детьми. Я присел рядом с Невиллом, который что-то активно доказывал Хагриду.       Поздоровавшись и получив пожелания доброго утра в ответ, я принялся за свой кофе. Да, определенно кофе по утрам это единственная привилегия у преподавателей Хогвартса. Домовики на редкость умело обращались с туркой, а то что кофе точно был сварен в ней угадывалось сразу. Кофе был ароматным, слегка сладковатым без добавления в него молока и сахара, с густой кофейной пенкой и нотками гвоздики. Я даже как-то ходил на кухню, но домовики лишь пожимали плечами, улыбались и распихивали мне по карманам сладости, будто я все еще школьник.       Мысли вновь вернулись к, проведенной за чтением, ночи. Может стоит наконец что-то поменять? Я действительно устал и хочу отдохнуть, но даже думать, о тоскливых летних каникулах длинною в два месяца, крайне не хочется. И все же, наверное, стоило поспать, но ничего, уроки у меня только после обеда, так что я спокойно смогу вздремнуть в кабинете, все равно эссе я уже проверил, осталось только забрать их из учительской. - Доброе утро, Гарри, как спалось? – Гермиона, до неприличия выспавшаяся и как всегда бодрая, занимает свое место и принимается за тосты с клубничным джемом. - Доброе, да вроде ничего. – Улыбка выходит немного натянутой, а Гермиона вновь качает головой, улыбается чему-то своему и косится в сторону, только что вошедшего в двери, директора. Он, как и всегда, одет с иголочки. Темный шелковый платок скрывает нитку шрамов на горле. Его стальная невозмутимость успокаивает, вот только что-то в его взгляде не дает мне покоя. Родинка с права в уголке губ на пару миллиметров выше чем обычно.       Похоже он узнал, что-то очень радостное…       Он занимает свое место в середине стола и скрывается за газетой. В кружке заварен крепкий черный чай с бергамотом, а на тарелке лежит тост с курицей и небольшой тарт с ореховым кремом и темным шоколадом.       Снейп сладкоежка, что-то из ряда фантастики, но традиционно каждое утро у него начинается именно с этого орехового лакомства, как у меня с крепкого черного кофе с гвоздикой. - Хей, Гарри, если ты и дальше продолжишь на него так смотреть, то твои письма ему читать будет вовсе не обязательно. – Смешно ей видите ли, а у меня в голове сейчас только его родинка… - Извини, я должен забрать работы из учительской, скоро урок.       И вновь я позорно сбегаю, как и всегда после подобного замечания девушки, потому что знаю, что не смогу отвести от него глаз. Как бы я хотел узнать, чему он так радуется?       В коридорах постепенно нарастает шум, а мне становится легче, такое чувство, будто в этом гаме никто точно не сможет услышать мои мысли.

***

      Вечер наступил незаметно, уроки и проверка домашних заданий умели здорово отвлекать от ненужных мыслей. Но подремать я так и не смог.       Всегда поражался своей способности быть в нужном месте, в ненужное время. Я уже собирался выходить из учительской с охапкой пергаментов пятого курса, как за дверью послышались довольно знакомые голоса. Директор разговаривал с Флитвиком. Не знаю о чем велся разговор, но прежде чем открыть дверь, я уловил фразу, что полностью лишила меня сонного состояния и запуская по венам глухую ярость.       « …надеюсь он согласится съездить туда. Я уверен ему там понравится. Теперь я точно уверен, что все изменится».       Что изменится? О ком он? Неужели у него кто-то есть? Это не женщина? Столько вопросов и ни одного ответа.       Не знаю скольких усилий мне стоило сделать вид, что я ничего не слышал, просто поздороваться кивком головы и убраться оттуда как можно быстрее, чтобы не видеть выражение лица директора. Возвращаться в башню не хотелось, но принять душ и лечь спать хотелось больше. Так что, закрыв класс, я медленно направился к кабинету директора. Надеюсь, что мы не пересечемся. - Решение простое. – Гаргулья привычно поворачивается, смотрит на меня с прищуром, открывая винтовую лестницу.       Считаю ступеньки и молюсь Мерлину, чтобы директор был у себя в комнате.       Одна… Семь… Тринадцать… Двадцать четыре…       Ровно двадцать пять ступеней и открытие одной злосчастной двери убило мой жесточайший самоконтроль, окатив меня волной холодного пота, а после нестерпимого жара, в горле пересохло.       Чувствую себя донельзя глупо, как тогда впервые на шестом курсе увидев мокрый сон с профессором в главной роли. Стараясь не выдать своего смущения и желания проследить губами за движением чертовой капельки воды, что слишком медленно стекла по крепкому торсу и спряталась в кромке домашних широких черных штанов, я тяжело сглотнул вязкую слюну.       Снейп стоял ко мне в пол оборота, даже больше спиной, которую я сейчас без всякого стыда пожирал глазами, стараясь оставить каждый шрам и родинку у себя в голове. На шее висит влажное полотенце, черные чуть завившиеся от воды волосы собраны в небрежный пучок и наскоро перевязаны лентой.       Если бы я был смелее, то подошел бы к нему сзади, поцеловал бы каждый выступающий позвонок, слегка прикусывая его зубами. Стянул бы эту ленту с мокрых волос, зарываясь в них пальцами и нежно массируя кожу головы. Слегка повернув его голову в бок, я бы дотянулся губами до родинки… - Ну что вы там застыли, Поттер? Закройте дверь, создаете сквозняк.       Эти слова для меня, словно ушат ледяной воды. Я резче чем нужно закрываю дверь и почти опрометью кидаюсь к своей временной комнате. На ходу пытаюсь бросить невозмутимое «извините», но слишком быстро я перепрыгиваю через четыре ступеньки для человека, которому все равно.       Комната встречает меня трещащим камином, теплом и спокойствием. Не могу перевести дух. Душно, кажется, будто по моим венам пустили лаву. Сердце гулко стучит в ушах. Я столько раз представлял подобное, стоя под тугими струями в душе, но реальность как всегда оказалась ярче… Либо у меня окончательно поехала крыша. У Снейпа не было тела Аполлона, он не был жилист, у него была тонкая талия, крепкая грудь и аристократично прямая спина. Нет ничего, за что можно было бы зацепится взглядом, но вся его фигура манила меня к ней.       Любовь – вот настоящее колдовство.       Невербально закрываю дверь, сбрасываю на пол мантию, первые несколько пуговиц рубашки звонко ударяются об пол. Мне жарко, я так долго держался, я так не хотел падать еще ниже. Только не в этой комнате, я не могу позволить себе сделать это. Но руки, вопреки рассудку, уже настойчиво оглаживали впалый живот, задирая рубашку чуть ли не до подбородка. Она жутко мешает, но одна мысль о том, что сейчас на моем теле могли быть его руки, доводят до болезненного исступления. Большими пальцами надавливаю на соски, они затвердели, в животе все скручивает от желания. Разум предпринимает последнюю попытку успокоить разбушевавшееся воображение, но уже поздно, даже мысль о том что у Снейпа кто-то есть не может осадить меня, лишь слезы наворачиваются от собственного бессилия.       Оглаживаю руками шею. Щипаю себя за ключицу, так хочется представлять, что он оставляет на моей шее метки, которые завтра можно было бы прятать за воротом плотной черной водолазки, не смотря на жару.       Рубашка окончательно теряет свои последние пуговицы, прикусываю палец, чтобы не застонать в голос, когда дотрагиваюсь до себя внизу. Пульс стучит в ушах, пальцы на ногах подгибаются. Не могу больше терпеть. Пальцы ловко справляются с ремнем и приспускают брюки вниз вместе с бельем, на секунду чувствуется небывалое облегчение. Я снова возвращаюсь к груди, мягко поглаживаю, медленно спускаясь к стоящему колом достоинству.       В голове бьется мысль о крепких ягодицах Снейпа, так хочется слегка сжать их слегка задеть крестец , так хочется почувствовать его внутри себя. Хочется метаться по кровати, захлебываться стонами и целовать его всего. Рука плавно обхватывает ствол, слегка сжимает, обвожу пальцами, еле касаясь, выпуклые венки, после чего чуть сжимаю головку. С губ срывается судорожный выдох, так хорошо.       Мне стыдно, уши полыхают, по цвету напоминая вчерашние ярко-алые искры. Я постепенно наращиваю темп, кусаю губы, чтобы ни один лишний выдох не просочился сквозь дверь. Снейп совсем рядом, только протяни руку, скажи хоть слово…       Вторая рука опускается вниз, слегка сжимает яички, а после массирует небольшое уплотнение под ними, стыдливые слезы удовольствия скатываются по скулам, очки давно потерялись где-то среди сбившегося покрывала. Я чувствую, как обжигающая волна неги постепенно собирается внизу живота, тихо мычу, зажимаю в зубах полу белой рубашки, перед глазами постепенно взрываются искры.       Еще немного, рваный темп и белое семя выплескивается на голый торс. В голове шумит, уши заложило, но в душе нет удовольствия, а пустота. Чувствую себя как никогда грязным…       Мои чувства должны быть светлой магией, но по факту они темнее самой темной и запрещенной.       Так не должно быть, не должно!       Слезы безысходности наворачиваются на глаза, в воздухе витает терпкий сладковатый запах спермы, шепчу невербальное очищающее и сажусь в постели чтобы переодеться. Но стоило мне сесть, как я замираю, а по затылку пробегает мороз.       Даже сквозь размытую пелену перед глазами я вижу его черные глаза, смотрящие мне прямо в душу, из-за приоткрытой двери.