Рецидив

Город был маленьким, находящимся в забытой бухте, где с моря тянуло солью и рыбой, а с гор спускался туман. Крошечный островок цивилизации был зажат с двух сторон, принося ощущение, что выхода нет. Влажность настолько превышала норму, что плесень в домах была привычным явлением. Гриша спал на сырых простынях, одевался во влажное пальто и отросшие кончики волос к вечеру начинали виться. Рабочий портфель отдавал неприятным запахом старой кожи, рабочие бумаги и карточки четвероногих пациентов спасали лишь пластиковые папки. Дорога до клиники занимала около девяти минут — Гриша считал. Опустив голову, рассматривая носки туфель, единственное, что оставалось — считать. Шаги, метры, минуты, часы до конца смены, дни недели до выходных. Месяцы до конца стажировки. Она заканчивается ровно через восемь месяцев, две недели и пять дней. И ещё столько же осталось позади. — Доброе утро, — он здоровается скорее рефлекторно. Низкие потолки, чуть покосившиеся коридоры, старое деревянное здание расползалось на лоскуты. Женщина средних лет, стоящая за стойкой регистрации, небрежно кивнула, возвращая свой взгляд в тусклый экран монитора. Холодный свет ламп смотрелся небрежно, придавая помещению ещё более жалкий вид. «Что сегодня по приёмам?» — Гриша не обернулся, дверь шкафчика скрипнула, разевая густую темноту пыльной коробки для верхней одежды. Внутри помещения чугунные батареи обжигают, раскаляют воздух и кожу. Неприятно сушат одежду, оставляя тухлый запах застоявшихся испарений, которые смешивались с медицинским спиртом и ароматами посетителей. — К десяти должен подойти Дмитриев, — взгляд женщины скользил по экрану монитора. Изредка клацала мышка, пальцы пробегали по клавиатуре, заполняя болезненную тишину. Женщина называла фамилии, а Гриша в голове преобразовывал их в животных. В десять голден-ретривер, три года, попал на охоте в лисий капкан, сейчас восстанавливается после операции. Его золотистая морда несколько недель маячила в стационаре, а у Гриши руки постоянно тянулись почесать пса за ухом. — После обеда, в два часа, Квашина и вечером — в шесть, приедет Сколопёнов. Договариваться насчёт вакцинации. Кот, двенадцать лет, калицивироз. В целом, не смертельно, ситуацию усложняет рацион питания животного. Конечно, Гриша сделает всё возможное, чтобы спасти маленькую жизнь, но смотря на результаты анализов и жалобы на то, что выписанные лекарства не помогают, Волжский лишь в очередной раз убеждается в том, что Василёк вряд ли протянет следующий месяц. Вакцинация лошадей — тяжёлый случай. Парень предвкушал запах мокрого сена, постоянное ржание на ухо и парочку синяков, будет просто прекрасно, если не дойдёт до укусов. Волжский кивнул, проходя в свой кабинет. Маленькая комнатушка, пропахшая хлоркой, Гриша одёргивает рукава халата — тот сел после первой же стирки, но парень постеснялся попросить новый. Его и без того здесь не любят. Он для них чужой, приезжий доктор, который не задержится тут надолго. Маменькин сынок, которого сплавили познавать азы профессии. Гриша предпочёл бы остаться в городе, ездить на машине до современной ветеринарной клиники, где пахнет цветами и мятой, со стерильными операционными, где плитка на стенах блестит ярче, чем рекламные билборды. Ему даже ноги вытянуть некуда, над столом приходится горбиться, очки для чтения спадают на нос. Пожелтевшие листы больничных карт расплываются перед глазами, но Грише удобно списать всё на недостаток сна, чем признать, что его зрение снова упало. И в какой момент он забил на себя? После очередного мокрого носа, который плющился об его ладонь? Осознание неизбежности пришло с новыми царапинами от острых когтей или постепенно вливалось от болтливого попугая из соседнего города? Может, всё случилось в тот момент, когда лошадь впервые прокусила ему руку? Вряд ли он сам знал ответ, чтобы искать его у других. — Можно? — глупая привычка сначала открыть дверь, а после стучать. Гриша вздрагивает, отрываясь от заполнения карточек. Золотистый ретривер уже во всю размахался своим хвостом, поднимая от пола переднюю лапу, на которой виднелся эластичный бинт. — Извините, мы пораньше… Гриша растерянно перевёл взгляд на часы — ещё час! Парень вымученно улыбнулся, жестом приглашая войти. Что ж, чем раньше — тем лучше, по крайней мере так Гриша пытался себя успокоить. Расшатанные нервы грозили вылиться в неконтролируемую истерику, любое отклонение от привычного графика обращалось тревогой, от которой подрагивали пальцы и кружилась голова. Мужчина усадил пса на кушетку, придерживая его за ошейник. Этот пёс никогда не умел вести себя спокойно, Гриша надел перчатки, предварительно продув их. — Привет, — тихо поздоровался Гриша, трепля пса за ухом. — Как твои дела, Джек? Джек попытался закинуть лапы Грише на плечи, пришлось потратить несколько минут на то, чтобы успокоить собаку и начать осмотр. Вопросы слетали с языка автоматически, Гриша даже не обрабатывал поступающую информацию, уставший мозг генерировал ответы самостоятельно — из последних сил. Гриша проверил состояние катетера, перевязал бинт, изредка чуть сжимая лапу, чтобы посмотреть на реакцию животного. Ретривер продолжал вилять хвостом, довольно высовывая язык. — Катетер пока не снимаем, прокалывайте обезболивающее весь курс, но в целом он у Вас большой молодец, — протянул Гриша, стягивая надоевшую резину с ладоней. — Следите за тем, как он передвигается. Если начнёт скулить или неохотно ступать на лапу — сразу на приём. И если снова начнёт отказываться от еды, за температурой тоже следим. — Гриша медленно прошёл к своему столу, взглядом цепляя рецептурный лист и ручку. — Выпишу Вам жаропонижающее, на всякий случай, и парочку рекомендаций к питанию и физической активности. — А так… кость срастается, да? — мужчина смущённо улыбнулся, опасливо поглядывая на высокую фигуру врача. — Да, восстановление идёт хорошо, останется, конечно, несколько небольших шрамов, но подвижность конечности не нарушена. Главное, не пренебрегать самочувствием Джека. Гриша снова давит улыбку. Он терпеть не может хозяина Джека, от которого всегда пахнет едким парфюмом и сигаретами, а под ногтями скапливается грязь. Чужая рубашка всегда засалена на воротнике и манжетах, а на ботинках ровным слоем поселилась грязь вперемешку с песком, от которой не спасали даже бахилы. В последнее время Волжский был слишком привередлив. И его это устраивало. Зато ретривер удостоился самой искренней улыбки, на которую вообще сейчас мог быть способен Гриша. Потому что ветеринары любят животных, а не людей. Людей вообще никто не любит. Хлопнула дверь кабинета, а Гриша только сейчас осознал, что вёл приём не в смотровой. Плюс один к нарастающей истерике. Надо развеяться, выйти подышать пока есть время. Парень выныривает в узкий коридор, привычно пригибая голову, чтобы не стукнуться о высушенную балку. Джек радостно встречает его у стойки администрации, пока его хозяин возится с банковской картой. Взгляд скользит по администратору — Грише она всегда казалась какой-то несуразной. Не то, чтобы он был красавцем, но женщине на вид не дашь больше сорока, а морской ветер и горные туманы уже поселились тёмными кругами под глазами, оттянули кожу и сжали глаза. Чужие пальцы словно набухли морской пеной, вылиться которой не давало обручальное кольцо. Для относительно невысокого роста у неё были слишком длинные ступни, а звук низких каблуков не раз становился причиной ночной мигрени. В тёмных волосах просвечивал родной шатен, хотя признаться, чёрный ей вообще не шёл. Волжский лениво толкает тяжёлую дверь, полной грудью вдыхая сырой воздух, который обязательно останется плёнкой на языке и в лёгких. На маленькой парковке стоит старый пикап, с грузовой площадки которого выглядывает старший сын хозяина Джека и ещё один щенок. «Григорий Фёдорович, здрасте!» — кричат из кузова, вскидывая руку вверх. Гриша помахал в ответ, делая шаг вперёд. Может, ему дадут погладить щенка и жить этот день станет не так мерзко? — Как там Джек? — широкая улыбка, которой не хватает пары зубов. Но этот парнишка, пожалуй, единственный, кто действительно рад видеть Гришу. Один во всей округе. — Жив-здоров, — ответил Гриша. Он перевёл взгляд на щенка. — А это у вас кто… Постепенно голос тих, пока вовсе не умолк. Щенок алабая резвился на чужих коленях, в то время как на лапах поблёскивала чешуя. «Как у рыбы» — мелькнуло в голове. Гриша зажмурился, убеждая себя, что ему показалось. А когда открыл глаза, картина не изменилась. Щенок громко гавкнул, в пасти показались тонкие и острые зубья, вместо привычных клыков. — Это Тор, — парень приподнял щенка, показывая его Грише со всех сторон. Чешуя блестела и на брюхе, под хвостом, несколько капель виднелись на кончиках ушей. — У нас за прошлый месяц две козы задрали, отец считает, что это лисы или волки, чёрт их разберёт. Вот, решили прикупить себе сторожа! — Тебе не кажется, что он какой-то… — какой? Не такой? Странный? Это же вообще не собака! — Мелкий? Ну, заводчики сказали, что ему пара месяцев, — парень пожал плечами. Гриша потёр разболевшиеся глаза, тихо кидая, что ему показалось. Хороший щенок, просто отличный. Теперь самому интересно, где таких разводят и по какой цене продают — сарказм, конечно же. Гриша прячет подрагивающие пальцы за спиной, сцепляя ладони в крепкий замок. Колокольчик над входной дверью прозвенел, Волжский обернулся слишком резко, что-то на грани паники и недопонимания скользнуло в его глазах, наливая их багровой кровью. — Что-то случилось, Григорий Фёдорович? — чужой голос звучит слишком натянуто. И куда потерялась его старческая стеснительность? — Нет, — улыбаться, надо улыбаться, улыбка всегда скрывает напряжение. — Просто посмотрел на Тора. Хороший малыш. — А то, — тихо рассмеялся мужчина, помогая Джеку забраться в пикап. — Вам бы тоже пёскика завести, Григорий Фёдорович, психологи говорят, что домашние животные помогают справиться со стрессом и… как его… болезнь такая в голове… — Депрессия? — подсказал Гриша. Мужчина довольно кивнул. — Боюсь, я ещё слишком молод для такой ответственности, — это был самый вежливый ответ, который Гриша смог выдавить из себя. Атмосфера была удушающей, воздух стремительно превращался в лозы с шипами, сковывая горло и раздирая внутренние органы. Волжскому отчаянно хотелось вздохнуть, унять головокружение и хотя бы на секунду задвинуть липкие мысли на задний план. Парень был уверен — лучше плёнка, чем укол. — А лечить Вы их не молоды? — и снова этот скрипучий смех. Он режет слух, раздирает барабанные перепонки. Запах одеколона и табака усиливается, обволакивая Гришу сонной дымкой. Как же он ненавидит этого человека. До скрежета в зубах. Стирая кость в крошку, упиваясь кровоточащими дёснами. — Когда ты учишься лечить, ты запоминаешь определённый набор алгоритмов, которые можно комбинировать и дополнять, но воспитание — это хаотичный процесс. Мужчина кивнул со знающим видом, а после кинул парочку слов на прощание. Гриша буквально забежал в клинику, запираясь в своём кабинете. Каждый раз его пробирает до дрожи, рука сама тянется к связке ключей, вскрывая ящик под замком. Увесистая папка пестрит подобными изображениями, краткими описаниями и мелкими примечаниями: где видел, у кого и тому подобное. Он помнил, как часами зависал перед ноутбуком, проводя свои положенные выходные в сгорбленной позе и с банкой энергетика в руках, ища любую информацию о подобных феноменах. Но нет, город был чист. В округе не было ни заводов, ни химикатов, ни пестицидов — ничего. В первое время Волжский ещё пытался спрашивать, но на все его расспросы жали плечами и разводили руками. «Всякое бывает» — типичный ответ. — Нет, не бывает, — пробубнил Гриша, подпирая голову рукой. Очередная пища для размышлений, которая займёт весь его день. Движения на автомате, слова вылетают без осмыслений, роспись и щелчок печати, звук вылезающего чека со стороны стойки администрации. Гриша пишет дату и время вакцинации на стикере, не глядя клея его на экран рабочего монитора. Он кивает и лениво прощается, головная боль постепенно расползается обручем, стягивая и кроша. Над ухом монотонно звенит будильник, оповещая об окончании рабочего дня. Гриша выключает его не глядя, понимая, что задержится ещё на несколько часов. Врач, что сменяет его, частенько забивает на бумажную работу, поэтому Грише приходится разгребать за двоих. Гриша привык к звукам клиники. Работающий кондиционер душным летом, холодильники с лекарствами и растворами, щелканье мышки и клавиатуры, тихие переговоры по телефону в холле. Каждый скрип и скрежет был ему знаком, по чужим шагам он научился определять направление. Но раздражающий скрежет по стеклу за спиной отчётливо не вписывался в привычную рабочую картину. Гриша стянул очки, поворачиваясь к окну. На улице заметно стемнело, одинокий фонарь, который работал с перебоями, освещал тонкий металлический подоконник. Бродячая кошка, восседающая на нём, била лапой по стеклу. И чем ближе подходил Гриша, тем настойчивее она это делала. Парень нахмурился — он устал, день и без того слишком муторный для неприятных фокусов. Волжский дёрнул деревянную раму, стекло тихо дребезжало от резких движений. — У меня ничего нет, иди-иди, — Гриша махнул на кошку рукой, но та не шевельнулась. Лапа, покрытая птичьем оперением, была поднята на уровне лица. По позвонку шла ровная дорожка рептилией кожи: потрёпанная в уличной драке, со свежими порезами, откуда вывалилось свежее мясо. Кошка замерла, сверля Гришу взглядом. Круглые зрачки, расплывшиеся по радужке, отражали подобно зеркалу. Грише потребовались нечеловеческие усилия, чтобы устоять на ногах. Ещё больше, чтобы отшатнуться в тот момент, когда острые когти нацелились в глаза. Кошка спрыгнула, вальяжной походкой ступая по плитке. Паника хлестнула по спине кнутом, заставляя обливаться холодным потом. Страх приближающейся смерти липкими пальцами отпечатывался под кожей. Гриша пятился к стене, бегая глазами по кабинету и ища предмет потяжелее. Животное приготовилось к броску, холодная стена обожгла спину. Гриша дёрнулся в сторону, утробный рык со стороны прошёлся трясучкой в животе. Острые когти впились в халат, прорезая его вместе с синей робой. Свежие царапины отозвались электрическим током, вбрасывая в кровь достаточное количество адреналина, чтобы хватило смелости впечататься спиной в стену. Удар, второй, тупая боль отдавала в грудную клетку. Противный чавкающий звук наполнял крохотное помещение, слышался треск костей, и горячая кровь пятном расплывалась по белому халату. Формируя свои отвратительные рисунки, которые придётся отстирывать вручную. Волжский тяжело выдохнул, спиной сползая по стене. Кровавый след опустился за ним. Парень неохотно поднял руку, вытаскивая свежий труп. — Воу… Знакомый голос окатил холодной водой. Сердце замерло, останавливая свою деятельность на долгие, почти мучительные, секунды. Те секунды, которые Гриша потратил на то, чтобы всмотреться в чужой лицо. Его не должно быть здесь. Ни в этом кабинете, ни в этой клинике и, блять, точно не в этом городе. — Не знал, что эвтаназия для животных настолько радикальна.