Рецидив

Монотонный звук шагов ощущался ударами неврологического молоточка. Раздражал нервные окончания, заставляя рефлекторно дёргаться. И одёргивать себя, чтобы не сболтнуть чего-то лишнего. За годы, проведённые в разлуке, Гриша научился контролировать все свои эмоции, цепляя на лицо отстранённую маску вежливости — это когда вы улыбаетесь, но ничего не чувствуете. Только с Вильгельмом это вряд ли когда-нибудь бы сработало, даже сейчас, бесцельно слоняясь по маленькому кабинету, рассматривая интерьер и кидая любопытный взгляд на пакет для биологических отходов, он будоражил в Волжском всё — от чувств до эмоций. Чёрт, прошло почти десять лет. Они, считай, незнакомые люди. Но Вильгельм, как ночной кошмар и детская мечта одновременно. Грише страшно и волнительно, чувства накладываются на уставшую голову. По идее должны порождать агрессию, а внутри всё болезненно-тоскливо тянет и завывает, пока разум отчаянно кричит о том, что надо разойтись. Чужие люди. — Жуть, — тихо протянул Вильгельм, осматривая труп странной кошки. В кабинете пахло хлоркой, разорванный халат грузом висел на дверце шкафа. Царапины на спине и руках саднили, оставляя мелкие капли крови на футболке, в которую Гриша был вынужден переодеться. — Аж браться за неё не хочется… — Тем не менее, ты тянешь к ней руки, — ровным тоном произнёс Гриша, старательно делая вид, что занят работой. — Я просил тебя ничего тут не трогать. — А я просил тебя уделить мне минутку, — Вильгельм сцепил руки за спиной, перекатываясь с пятки на носок. Вильгельм всегда так делал, когда не мог унять терпение. Уж Грише ли не знать. — До этого я спросил у тебя, что ты здесь делаешь. Волжский устал делать видимость, поэтому поспешно закрыл медицинскую карту, убирая её в рабочий портфель. Очередная бессонная ночь ему теперь точно обеспечена, потому что парень запихивал картонный переплёт между другими корешками, чуть опасаясь, что портфель в итоге не закроется. Вильгельм всё косился на пакет, изредка пытаясь протянуть к нему руку, но каждый раз натыкался на предупреждающий взгляд Волжского. «А что ты с ней будешь делать?» — глупый вопрос, конечно же, утилизирует. Его сердце не выдержит, если бездомные псы раскопают своеобразную могилку, и растерзанная в клочья туша будет поджидать его где-то у дома. Ещё хуже, если около работы. — Я тут по работе, — уклончиво ответил Вильгельм, щуря взгляд. А вот так он делал, когда ему очень хотелось проболтаться. Твангсте не умел держать интригу и уж точно не был мастером хранить секреты. Язык у него чесался по любому поводу, как и руки, которые тянулись ко всему, что было не прибито. — Правда? — Гриша выгнул бровь. На удивление, Вильгельм уверенно кивнул, доставая из внутреннего кармана кожаной куртки удостоверение. Свеженькая корочка, печать совсем новая и фотография не успела помяться на концах. Даже обложка сияла. Грише хотелось бы удивлённо присвистнуть, но вместо этого с языка слетели нотки сарказма. — Внутренняя безопасность? — А что? — Вильгельм чуть горделиво вскинул подбородок. — Мне всегда нравилось «Следствие вели». — Хорошо, что не «Ментовские войны», — ответил Гриша. Вильгельм широко улыбнулся, а после рассмеялся — так, как он делал в школе. Заливисто и громко, чтобы каждый его услышал. Очень заразительно, раньше Гришу это всегда подкупало. Уголки его губ дрогнули, но на этом всё. Он больше не семнадцатилетний подросток, которому гормоны бьют в голову и хочется сверкать улыбкой из рекламы на каждое слово. — Так, и что тебя привело сюда? — Гриша имел в виду всё и сразу: кабинет, клинику, город. Не слишком ли далеко забрался следователь из убойного отдела? — Извини, не могу рассказать, — Вильгельм пожал плечами, разворачивая стул и усаживаясь напротив Гриши. Он положил руки на спинку. Его волосы лежали беспорядком, он всё поправлял отросшую прядь, заправляя её за ухо. А раньше у него была привычка стричься коротко. Что в семнадцать, что в двадцать семь — Вильгельм никогда не умел выглядеть на свой возраст. — Тайна следствия, сам понимаешь. — Конечно, — Гриша скептично кивнул. Парень мысленно досчитал до трёх — ровно столько нужно было Вильгельму для того, чтобы тайна стала всеобщим достоянием. Твангсте качнулся на стуле, тяжело выдыхая. — Ладно, уговорил, — парень цокнул языком. — Недели две назад участковые приехали на вызов, соседи жаловались на вонь из квартиры. Гриша лишь покачал головой: вот тебе и следственная тайна. Вильгельма он знал, как облупленного. — Если честно, — Вильгельм почесал затылок. — Я такого даже в кино не видел. Склянки всякие с непонятной слизью, лаборатория пока никаких заключений не дала, похоже на какую-то органику — я в этом вообще не разбираюсь. По всей квартире скелеты животных разбросаны, но, шатц, самое стрёмное было в спальне… Гришу передёрнуло. «Шатц» — так он звал его в школе. Не самое лаконичное прозвище для Гриши, но Вильгельм с такой лёгкостью произносил это слово, что в какой-то момент оно стало привычным. И не важно, что сердце рвалось каждый раз. — Вся комната покрыта этой слизью, вонь стоит ужасная, и одеяло на кровати так приподнято, при понятых его сдёрнули… ты же видел мумий? — Гриша неохотно кивнул. Только тех, что в музее. — Ну, там такая же, только страшнее. И ещё несколько маленьких, похожих на котов. Рассказ занимательный, особенно для голодного желудка. Отбивает чувство аппетита. Но Гриша всё ещё не понимал, что Вильгельм забыл в месте, которого даже нет на картах. — В общем, мы пока без понятия, что это такое, но у него в квартире карта висела, а там этот город отмечен. И прописан он тоже здесь. — Значит, ты приехал поспрашивать у родственников? — Гриша сдержался от облегчённого вздоха. Вильгельм не задержится, максимум пара дней, и он уедет, а Гриша продолжит ходить на свою работу, мучиться от бессонницы и считать дни. И больше ничто не потревожит его устоявшейся атмосферы, не нарушит магнитные поля. Никакого урагана по имени Вильгельм Твангсте. Всё ещё чужие люди. — Ну, да, — неуверенно протянул Вильгельм. — Я приехал сегодня утром, правда чёткого адреса у меня нет. Поэтому я сначала решил опросить местных, но они не очень склонны к разговорам. Одна милейшая девушка из кафе сказала, что можно спросить у местного ветеринара, мол, он занимается выездами на фермы и все к нему ходят — как-то так. Как-то так… Вот все дороги и свелись к этой встрече. В первые секунды Вильгельм был удивлён не меньше Гриши, но так мастерски собрался, что создал атмосферу, будто они не виделись самое большее — пять минут. Грише отчаянно хотелось спросить, почему, чёрт возьми, он никак не изменился. Всё такой же узкоплечий, лохматый и с яркой улыбкой, только синяки под глазами стали больше. Почему он снова так беспардонно врывается в тихую жизнь Волжского, словно так и должно быть. Гриша сделал всё, чтобы забыть эту катастрофу. Ощущение спасательного круга, после кораблекрушения, когда надо прийти в себя и начать жить заново. Сменить номер, уехать в другой город, забраться так далеко, чтобы точно не встретиться. Но Вильгельм чёртова ищейка, Гриша перерезал эту нить, которой они были связаны в школе, но сейчас чётко ощущает её натянутость на шее. Хоть бы она перерезала ему горло. — Ну, показывай, что у тебя там. Вильгельм радостно кивнул, доставая из того же внутреннего кармана сложенный лист бумаги. Цветной скан паспорта и фотография нужного человека. Гришу передёрнуло во второй раз, дополнительно облив холодным потом. Он перевёл взгляд на бумажку, на которой сегодня записал дату и время вакцинации лошадей. — Ты уверен? — осторожно спросил Гриша. — Конечно… Бред какой-то… Гриша привычно зажмурился, снова надеясь, что ему просто привиделось. В этом ему всегда не везло. «Всё нормально?» — осторожно спросил Вильгельм. Нет, не в порядке. — Завтра я еду ставить уколы его лошадям, — Волжский тут же собрался дать себе по губам. Он, конечно, не в том положении, чтобы препятствовать следствию, но ему так не хотелось, чтобы Вильгельм продолжал ошиваться рядом с ним. Чужие люди. Он от него сбежал. Вильгельм пощёлкал пальцами у лица Гриши. — Какие лошади, шатц? Он покойник. — Тогда поздравляю тебя с началом зомби апокалипсиса, — это была попытка отшутиться. Дерьмовая, но попытка. — Любой желающий покажет тебе дорогу до магазинчика с охотничьими принадлежностями. — Так ты… серьёзно? — Гриша совершенно не умел шутить. Гриша снова скосил взгляд на бумажку. Вильгельм тоже её заметил. И его прищур стал почти хищным. Гриша ощущал себя беззащитной антилопой, с раненной ногой, которая знала, что в кустах прячется лев. Запах крови давно привлёк хищника, но тот выжидал, когда травоядное ослабнет, напитается страхом и сдастся. — Отлично, — Вильгельм хлопнул по спинке стула. — Во сколько? Отказ так и вертится на языке. Им ведь необязательно ехать вместе, так ведь? Гриша всматривается в жидкий янтарь, что переливается даже в холодном освещении. В нём прячется блеск далёких звёзд, в мерцании которых Волжский всегда остаётся безоружным. Вильгельм настолько неосознанно нажимает на все потаённые кнопки Гриши, что у парня создалось впечатление, что Твангсте и есть одна большая кнопка. Только в таком случае Гриша жмёт на неё самостоятельно, просто придумывая разные отмазки. Для себя, конечно же. — В обед, — ответ на грани выдоха. Отлично, Гриша только что подписал себе смертный приговор. Вильгельм так ловко подстраивает свои планы под чужие, что у Волжского просто нет времени передохнуть. Он ещё от первого потрясения не отошёл, а на голову сыпалось второе, третье и по списку. Кабинет сдавливал плечи, низкие потолки грозили проломить ему череп, а стены расплющить. Но всё это казалось Грише куда более привлекательной перспективой, чем сидеть в вымученном молчании. С трудом, но Гриша встаёт из-за стола первым — разговор окончен, как и его рабочий день. Он подбирает свой рабочий портфель, вслушиваясь в скрип ножек по кафелю. Вильгельм подрывается за ним, выбегая в узкий коридор. Ждёт, когда Волжский закроет дверь на ключ, пряча его в карман брюк. — А кошка… — Забудь. Вильгельм прячет руки в карманы куртки. Гриша всё ещё не мог представить его в форме, с погонами и говорящим сложными словами. Потому что Вильгельм в штатском пытался косить под детективов из сериалов, даже кожа на куртке была потёртая, чёрные джинсы заправлены в высокие ботинки с тяжёлой подошвой, на которых шнурки затянуты до треска. Кажется, от него несло кофейной гущей из стаканчика и тяжёлыми сигаретами. Гриша путается в рукавах пальто, стойка администрации опустела, ему снова придётся закрывать клинику самостоятельно. Парень надеялся, что его сменщик догадается прийти на работу раньше администратора. — Значит, ветеринар. Именно из-за этих вопросов Гриша терпеть не мог рассказывать кому-то о своей профессии. В его семье врачи исчислялись поколениями: хирурги, терапевты, кардиологи, стоматологи. А вот ветеринар в этот список как-то не вписывался, наверное, именно поэтому Гриша и выбрал это направление. Отрасль, в которой только у него есть власть над самим собой. Они шли в горку, мимо частных участков и деревянных двухэтажек, которые давно пора было списать, как аварийное жильё. Но время в этом городке застряло где-то в районе семидесятых, если не раньше. Просто остановилось, потому что жителям показалось, что так комфортнее. Здесь не было привычных сетевых магазинов, никаких универмагов и торговых центров, маленький рынок на главной площади, где статуя Ленина повёрнута задницей к главному входу. Одна школа, одна поликлиника, местный отдел полиции, жалкий спортивный комплекс, куда по выходным дети ходят на секции и в бассейн. И, в общем-то, всё. Гриша принципиально не запоминал названия улиц, номера домов и их расположение. Только маршрут «дом-работа-дом». Зато за городом чувствовал себя просто прекрасно: местные охотники и фермеры, к которым он периодически выезжал, научили его ориентироваться в сырой чаще, в распутьях и размытых дорогах, находить выход из бескрайних полей и дышать полной грудью, когда воздух с моря и гор смешивается, оставаясь ватно-солёным привкусом на языке. — Да, — после долгого молчания ответил Гриша. — Не знал, что ты любишь животных. — Я тоже. Вильгельм тихо рассмеялся, прикрывая рот ладонью. Он не хотел, чтобы Гриша подумал, будто он смеётся над ним. Но Волжский вряд ли бы обиделся — пусть, ему тоже с самого себя до истерики и тошноты смешно. Фонари на улице работали через раз, тёмные улицы ещё пахли цветами с подоконников и клумб, а в воздухе намешивался приятный запах приближающейся грозы. Холодный ветер задувал под ворот, Вильгельм ёжился, стискивая постукивающие зубы. Гриша резко остановился у входа в небольшой дворик. Одинокая двухэтажка у выезда из города, в которой уже не горели окна — жильцы давно отошли ко сну, заводя бесконечную армию будильников. Гриша никогда не видел своих соседей, наверное, так было даже лучше. Он не из тех, кто обменивается последними сплетнями в расшатанной беседке и не заходит за солью, перекидываясь бытовыми фразами вежливости. — Снимаю квартиру в этом доме, — зачем-то уточнил он. — Уверен, твоя квартира выглядит посвежее, чем мой номер в гостинице. — Тут есть гостиница? — Как оказалось — да. — Удивительно, — выдохнул Гриша. Вильгельм мялся, как старшеклассница с валентинкой за спиной. О, Гриша повидал таких достаточно, чтобы точно провести параллель. Он просто надеялся, что Вильгельм быстро попрощается и они разойдутся. Завтра состоится их последняя встреча, а потом наступит покой. — В общем… — протянул Вильгельм. Завтра последняя встреча. Чужой человек, от которого он сбежал. — Ладно, я пойду, — парень как-то неловко хлопнул себя по бёдрам, делая шаг назад — в темноту. Гриша кивнул. — Спокойной ночи, шатц. — Спокойной ночи, Вильгельм. Гриша стоял до тех пор, пока звук чужих шагов не стих. И только после этого сделал неуверенные, но свои. Деревянная лестница скрипела под его весом, на пальцах оставалась краска с перил. Квартирка на втором этаже встретила его привычной темнотой, Гриша прикусил язык чуть не позвав маму. Выключатель выдернул его из пелены воспоминаний, когда они возвращались со школы. Вильгельм всегда провожал его до порога, а после убегал на метро, зная, что живёт в совершенно другой стороне от учебного заведения. Ему, видимо, просто нравилось болтать и смеяться, а Гриша был единственным, кого это не раздражало. Парень ловит своё уставшее отражение в зеркале, где в углу затесалась старая полароидная фотография. Надпись на белой рамке успела стереться, но ещё отчётливо проглядывалось лаконичное «выпускной». Гриша не помнит, кто именно их щёлкнул, наверное, староста, только у неё такой фотоаппарат был. Единичный экземпляр воспоминания достался Грише на правах самого тревожного выпускника. Григорий Волжский был самым большим лжецом и просто ужасным бегуном от проблем. Портфель тяжёлым грузом остаётся у входной двери, рядом с рабочими туфлями и вешалкой, на которой висело пальто и связка ключей. Под рёбрами скребло приятное чувство ностальгии, они снова живут в одном городе, теперь ещё ближе, чем это было в Петербурге. Но Гриша бы охотнее вырвал себе ёкающую мышцу, чем сам бы пошёл к нему. Нет, он не ненавидел Вильгельма — тот всегда был самым важным и ценным из того, что только мог получить Гриша. Но как бы близко он ни был, парень никогда не мог до него дотянуться. Говорят, что любовь живёт три года. Но прошло уже четыре раза по три, а голова кружилась, как в первый. Обострялись запахи, приходилось стыдливо отводить взгляд в сторону, чтобы никто не заметил расширенных зрачков. Вильгельм Твангсте его личный наркотик, от которого он погибнет — рано или поздно.

***

Телефон елозил по тумбочке, намереваясь соскочить с зарядного провода и шлёпнуться экраном о старый линолеум. Гриша сонно перевернулся на другой бок, натягивая сырое одеяло до ушей. Ещё слишком рано, он слышит привычную ругань соседей за стеной, значит, они только собираются выходить. Приблизительно восемь утра — даже клиника ещё не открыта. Но кто-то настойчиво набирает его номер, пытаясь дозвониться. Гриша неохотно высунул руку из-под одеяла, хватая телефон с тумбочки. Неизвестный номер. — Слушаю, — голос хрипел от беспокойного сна. Вчера он так и не сел работать, слишком вымотался и уснул почти сразу, как голова коснулась подушки. — Шатц! — бодрый голос прошёлся по телу, расходясь мурашками. — Откуда у тебя мой номер? — Гриша нахмурился. — В клинике дали, — ответил Вильгельм. По голосу было слышно, что он замёрз. Грише хотелось стукнуться виском об острый угол мебели, лишь бы отключиться снова. Но безостановочная болтовня Вильгельма заставила его выбраться из кровати, медленно передвигаясь по холодному полу. Разбухшие доски морозили голые ступни через слой полимера. Срочно надо было в душ и переодеться, придать себе более свежий вид, пока городская рутина снова не перемолола его в фарш. «А может, ты меня сначала впустишь?» — Гриша выглянул с окна кухни. Конечно, он стоял там, у подъезда, ёжась от ветра и прижимая телефон к уху. Стоило догадаться, что Вильгельм, не найдя Гришу на рабочем месте, попрётся к нему домой. С его памятью запомнить маршрут с первого раза — пустяковое дело. Грише ли не знать. — Я оставлю дверь открытой, — вместо банального «пока». Телефон летит на тумбочку в прихожей. Парень прошмыгнул в ванную комнату, хлопая стопкой чистой одежды по старой стиральной машинке. В прихожей открылась дверь, Гриша поспешил выкрутить кран, чтобы избежать ненужных фраз и вопросов. Царапины ноюще отзывались на каждое движение, парень поморщился, стягивая футболку и отбрасывая её в дальний угол плиточной клетки. Самая сырая и холодная комната постепенно наполнялась паром от горячей воды. Стоило поторопиться, пока трубы не решили, что на сегодня кипятка достаточно. Гриша не водил гостей, да и сам ни к кому не ходил. С порога квартира встречала широким коридором, который сам по себе смахивал на отдельную комнату. По левую руку — кухня, по правую — туалет и ванная. У Гриши не было гостиной, потому что он сделал из неё спальню. Как раз для того, чтобы никто не напрашивался посидеть часок-другой. Вильгельм разулся, стягивая куртку и вешая её поверх чужого пальто. По полу тянул холодный воздух с улицы, парень осторожно пробежал до кухни, где окно было закрыто, прикрывая за собой дверь. Вильгельм знал — Гриша будет не против. Твангсте схватил чайник с плитки, открывая кухонный кран. «Какого чёрта, Вильгельм?!» — послышался раздражённый крик из ванной. Вильгельм поспешно закрыл кран, виновато улыбаясь, словно Гриша стоит перед ним. Парню доводилось жить в доме, где водопровод был устроен таким же образом: когда воду включали одновременно в двух местах, где-нибудь она точно пропадала, а после обрушивалась ледником, не успевая нагреться. На дне чайника плескалось воды ровно на две кружки, чиркнула спичка, конфорка загорелась синем пламенем, которое старательно регулировали, чтобы не осталось чёрных разводов гари на днище. Из сладкого у Гриши завалялся только рафинированный сахар, холодильник тоже изобилием не располагал, скорее умещал в себя экстренный набор того, что можно было быстро съесть: яйца, готовые блюда, бутылка кефира. В коридоре послышались шаги, Вильгельм тут же запрыгнул на широкий подоконник. Чай был давно приготовлен, стоял на столешнице, от чёрных луж с сахаром поднимались две тонкие струйки пара. Гриша толкнул дверь кухни. Он сжимал чистую футболку в руке, другой проводя по мокрым волосам, зачёсывая их назад, на голых плечах покоилось маленькое полотенце, на которое стекали капли с кончиков. Подобно слезам, они методично капали, впитываясь во влажную ткань. Спортивные штаны свободно сидели, шнурки болтались без дела, стукаясь эглетами. Парень всё ещё сонно озирался по сторонам, пытаясь сложить картинку в голове. — Я чай сделал, — Вильгельм смущённо опустил взгляд, рассматривая свои носки из разных пар. — Спасибо, — тихо отозвался Гриша, просовывая голову в ворот футболки. — Ну, ты тут в общем, завтракай, все дела, — Вильгельму всё ещё было немного неловко. — А я выйду покурить…да… — Можешь покурить в форточку, — кинул Гриша, цепляя чашку. — Только у меня пепельницы нет. «Круто, спасибо» — Вильгельм прикрыл за собой дверь на кухню, в два шага подскакивая к своей куртке. Он курил те же сигареты, что и в школе, с вишнёвым ароматизатором, который оставался на губах. Твангсте стряхивал пепел в раскрытое окно, пока ветер беспокоил его небрежную причёску. Вишнёвый аромат расползался по крошечной кухне, заполняя собой каждый миллиметр пространства. На мгновение Грише показалось, что они снова в апреле одиннадцатого класса, когда его мама уезжала на какие-то съезды в Москву, а Вильгельм заваливался к нему на все выходные. Вместо пробников — игровая приставка, гранит наук оставался привкусом попкорна из микроволновой печи, пока взгляд был прикован к экрану телевизора. Каждый раз они пересматривали «Таинственный лес», а после ставили пластинку на половину громкости, рассуждая о будущем, которое так и не состоялось. — Долго до фермы ехать? — тихо спросил Вильгельм, закрывая окно. — Около часа, — если дороги не размыло недавними грозами. Вильгельм кивнул. И остаток времени они провели в тишине. Она была необходима Грише как воздух. Перевести дух, выветрить чужой голос из головы, пока он снова туда не набился. Вильгельм всё время хмурился, разглядывая что-то в телефоне, но Грише не показывал. Тайна следствия, Волжский должен понимать. «Конечно» — Гриша кивнул сам себе. И всё же, готовясь на выход, Вильгельм взволнованно мерил Гришу взглядом. Ждал, когда тот спросит в чём дело. — Подожди, — Вильгельм замер в прихожей, не успев наклониться, чтобы завязать шнурки. Гриша скрылся в спальне, с минуту рылся в шкафу, как итог преподнося парню белый свитер с высоким горлом. — Мы едем за город, а там ещё холоднее. Растянутая вещь пахла дешёвым порошком и чем-то больно знакомым, воспоминание вертелось в голове, только не хотело выбиваться из общего потока. Вильгельм незаметно принюхался к ткани — аромат почти растворился в стирке, но до сих пор отдавал нотками полевых цветов. Натянув кожанку, Вильгельм ждал, когда Гриша намотает на горло красный шарф и застегнёт выездную куртку. — Это тот шарф, в котором ты ещё в школе ходил? — парень широко улыбнулся. — Да, вещь хорошая и со своей задачей справляется, — вышло слишком сухо, но сути не меняло. — Я думал, ты уже вырос из него. — Я не особо-то и поменялся. — Разве? — Тебе так показалось, потому что мы… — Гриша осёкся. — Давно не виделись, да, — Твангсте привычно перекатился с пятки на носок. Хорошо, что именно Вильгельм озвучил эту мысль, иначе Гриша бы просто сошёл с ума. Впрочем, парень уже ощущал, как земля уходит из-под ног. И с каждым шагом, приближаясь к клинике, его затягивало сильнее.