***
— Итак, учись, — Гето откидывается на кожаную спинку дивана и важно складывает руки на груди. Двое синигами сидят в обычной человеческой кофейне. Таких в центре города более чем достаточно. Людей утром не так много, большинство берут стаканчики с собой и ныряют в свой привычный ритм жизни. Некоторые все же остаются в заведении, где ненавязчиво играет милая музыка, стоит пару больших зелёных растений, они граничат на контрасте бежевых тонов всего заведения. Здесь уютно и довольно спокойно. Годжо ещё не чувствует себя целиком восстановившимся, особенно после активной пробежки в пространстве между миром живых и миром душ. — Это гигай, — Сугуру кивает на самого Годжо, имеет ввиду его тело. — Оболочка необходимая синигами в мире людей. Она делает нас видимыми и сбавляет нашу духовную силу для обнаружения. Она полностью повторяет нашу внешность. С помощью специального устройства можно из него выйти и принять привычную форму синигами. То есть, пока ты в гигае, ты не можешь использовать дзанпакто. Возможно магию, но не так активно, эта оболочка послабляет нас. — Значит люди нас видят, мы можем есть человеческую еду. Делать все, кроме прямых обязанностей. — Верно. Пока синигами находится в мире живых даже без гигая у нас есть определенные ограничения на нашу силу. Метка у тебя на груди. Это во избежание серьезных разрушений в мире живых. Конечно эти ограничения можно снять, но только в экстренных случаях и с одобрения главнокомандующего. Наш потенциал в мире живых примерно 60%. Годжо не спрашивает о причинах их появлении в мире живых. Он вообще кажется не настроенным на боевой дух и привычные шутки. На замену восторгаюу и эйфории от хорошего боя, приходит апатия. Она сидит в голове синигами и лениво болтает ножками. Ей пока абсолютно плевать на происходящее вокруг. Даже перспектива убить парочку пустых никак не соблазняет это чувство. А ещё в голове назойливо появляются и исчезают те самые цветы. Сугуру даёт странные реакции, а Годжо слишком привык наблюдать за людьми и копать глубоко, потому спустить на нет ситуацию не может. Им за стол наконец приносят две чашки чая и сендвичи. У Сатору сплошные овощи с острым соусом, а Гето отдаёт предпочтение рыбе. По манерам и умению держать себя в чужой абсолютно плоскости, можно сделать вывод о частом посещении мира людей Сугуру. Он уверенно заказывает еду, переходит дорогу на светофоре, комментирует яркие машины. Даже на вечер он уже озвучил планы сходить им в кино. Годжо не удержался от шутки, что к этому свиданию им не хватает только цветов. Сам себя тогда наказал, вдруг вспомнив о тех самых желтых нарциссах. Гето тогда лишь отшутился, мол, Годжо недостаточно хорош для свидания с самим капитаном. Сугуру часто бывает в мире людей. Это слышно в его радостной интонации, в навыках ориентироваться в городе. Он прекрасно осведомлён о том как нужно быть человеком и не выдавать свою сверхъестественную природу. Даже Годжо успел подзабыть с момента смерти что представляет собой мир людей. — Хочу позабывать тебе пару вопросов, — говорит вдруг капитан, прожевав хрустящий сендвич. — Взамен обещаю честно отвечать на любые твои. — А то есть я должен буду быть честен? Звучит скучно. — Ты теперь в моем отряде и я хочу знать с кем имею дело. И уж извини, но со жнецами водиться мне пока не приходилось. — Капитан Гето, почему вы взяли меня в отряд? — Мы уже начали игру? — Годжо кивает в ответ и снова кусает сендвич, не отводя пристального взгляда от лица напротив. — Я думаю у тебя есть потенциал. Хочу быть его частью и в будущем великим капитаном, чей офицер совершит большое количество подвигов. Годжо в седьмом отряде, потому он жнец. Действительно интересный, в меру загадочный материал. В будущем он станет или хорошей опорой, или головной болью. Сугуру знает по себе, такие стремятся к большему и всегда недовольны имеющим потенциалом, жаждут его возводить в абсолют. Годжо только предстоит узнать, что уровень Готей 13 на тысячи голов выше того, с которым они ежедневно сталкивались раньше в академии. И здесь того, что было более достаточно в учебном заведении, не совсем достаточно рядом с теми же лейтенантами. Годжо он здесь, рядом сидит и смотрит выжидающе, потому что он новое дыхание. Пока ещё не смерти, но уже силы. Просто эксперимент. Не более того. — Ладно, я доволен. Давай свой вопрос. Вопросов много. Начиная от семьи и заканчивая шикаем. Гето даёт себе пару минут чтобы перебрать в голове каждый. — Кто остался из семьи после твоей смерти? Годжо запинается на мгновение, перестаёт жевать. О чем он думает? Ему больно? — Родители. Отец и мать. Годжо страшно подумать, что пережили его родители. Это отдаётся болью где-то под рёбрами. Непрошеные воспоминания вспышками в голове, тот самый день и последний раз, когда он видел солнце будучи живым как человек. Достойная плата за силу. Увы, входит в неё и страдания дорогих людей. Сатору не хочет думать, не хочет вспоминать. Он больше не человек, не должен думать о том, что оставил. Потери всегда ведут к новым приобретениям. Смерть, как показывает его судьба, иногда означает лишь перерождение, новую стадию эволюции. — Мне жаль, — быстро проговаривает Сугуру. Была надежда на ответ, что никого не осталось. И в этом случае им обоим было бы легче. Теперь ощущение, будто он забрел случайно за чужую, запретную территорию. Родители важное звено в жизни каждого. Слагаемые характера, привычек и мировоззрения. Родители Гето сплошные пережитки прошлых традиций. Только смерть старшего наследника заставила сменить вектор мыслей. Да только сейчас это уже ни на что не влияет. Только Гето из тени брата превратился в наследника клана, не имеющего права занять должность ввиду статуса синигами. — Как можно стать капитаном? — вдруг спрашивает Годжо. Образ Юдая из головы Сугуру превращается в тень. На смену ему сидящий напротив синигами. Совершенно холодный и нелюдимый, при всей своей игре шута напоказ. — Какие амбиции! Только стал офицером, а уже сместить меня хочешь? — отшучивается Гето и продолжает. — Есть несколько способов вполне законно стать капитаном. Первый, самый очевидный, обычный тест, своего рода экзамен. Он сдается в присутствии главнокомандующего и двух других капитанов. Они своего рода свидетели и гарант, что синигами достоин высокого звания. В экзамене кроме прочего, важно уметь высвобождать банкай. Это самое главное условие без которого к испытанию даже не допустят. — Этот путь ты выбрал? — обрывает собеседника на полуслове Годжо. — Да, — медленно соглашается капитан. На мгновенье сузив лисьи глаза присматривается к мужчине. Неужели он уже готов делать выводы. Как много он уже может знать или о чем догадываться? — Второй способ это рекомендации. Нужно получить положительные рекомендации от шести действующих капитанов. А так же заручиться простым одобрением еще трех. На моей памяти, к этому способу никто не прибегал. Достаточно хлопотно и сам процесс немного бьет по самолюбию. Тебе не кажется? Годжо думает. Думает о том, смог бы он сам приходить к капитанам с просьбой помочь в этом нелегком деле. Как они смотрят на него ликующе, с определённое долей превосходства. От слова их в этот короткий миг будет означать судьба человека, и дальнейшее существование амбиций. Кто-то выберет торг, кто-то примет сторону союза, ну а самые простые и приятные в этой простоте, откажут. Дело и впрямь не самое приятное. Все равно что просить милостыню. Такие добрые дела не забываются. Чужое одобрение всегда будет в памяти других капитанов, как знак рычага влияния. — Лучше тест, — озвучивает мыслительный итог Сатору. — И есть третий способ. Не самый человечный. Несомненно действенный, но он ставит под удар саму репутацию нового капитана. Его манеры, уважение и силу. Нужно вызвать на бой уже действующего капитана и победить. Свидетелями должны выступить не менее двухсот синигами. В этом случае неважно есть у тебя банкай или заслуги перед Готей 13. Главное победа, кровопролитие. — Дай угадаю, Сукуна именно так стал капитаном одиннадцатого отряда? — Фактически да. Но у этой истории есть свои подводные камни. Вся биография гения банкая усеяна тайнами и загадками. Факты обрели домыслы, победы обросли легендами. Подвиги стали рассматривать с другой стороны, где тень и мрак. По сути, победа над предыдущим капитаном стала спусковым крючком. Полный гордыни офицер не сумел контролировать свою жажду крови, потому прибегнул к такому способу. Так нынче говорят и судят об этом человеке. И лишь капитаны знают истину, пусть и закрывают на нее глаза. Причины у каждого свои. — Сукуна был приемником одного из капитанов. Сейчас его нет в Готей 13. Он стал повыше рангом. Но об этом у следующий раз, — намеренно интригует подчиненного Гето. Так ему нравится видеть эти глаза, хватающие информацию как у ребенка. Любопытство однажды сгубит этого человека. Если только не сделает вторым гением. — Этот капитан на одном из собраний выразил сомнения о силе предыдущего капитана одиннадцатого отряда. Он предложил господину Гакуганджи альтернативу. Своего офицера - Сукуну. Все откровенно видели зерно этих сомнений. Тот человек заметно засиделся с высоким чином, его отряд никак не продвигался в своем развитии. У большинства отрядов есть особое назначение, некая отличительная черта у каждого, и в те времена этот отряд считался слабаками. Никто не воспринимал их всерьез. Рыба гниет с головы и все эти проблемы, ясное дело, имели начало в полной незаинтересованности капитана. Мы капитаны должны быть ко всему объективны, не привязываться, иначе это помешает нашему долгу. Но тогда ни у кого не поднялась рука пойти против брата по оружию. Лишь пара человек, но этого было ничтожно мало. Гакуганджи отклонил кандидатуру. Человеческие взаимоотношения всегда рушат все, что создают амбиции и справедливость, решимость. Люди высокого ранга и обычные совсем, в определенный момент жизни, обещают себе и судьбе не дать другим людям и своим чувствам к ним, стать преградой. И каждый человек по несколько раз натыкается на этот камень странного убеждения. Чувствовать что-то к другому человеку это заложено в нашей днк. Как существа социальные, мы стремимся к взаимодействию. Неважно что за ним скрывается — дружба, продолжение рода, вражда. Все это влияет на нас по-разному, все это когда-нибудь становится решающим фактором. Вот и на том собрании, при всех своих регалиях и гордыне, никто из капитанов так и не раскрыл рта поддержать здравое замечание. Столько веков рука об руку, столько битв пройдено вместе. Все это затуманивает взор. Странное суждение складывается в головах людей: неважный капитан, но человек ведь хороший. Но спасет ли хороший человек других? Сумеет отвратить беду от общества душ тот, кто перестал развиваться и стремиться к силе? Хорош ли тот капитан, который погубил не только себя, но и людей за своей спиной, обрекая их на неуважение окружающих и неспособность их стать ровней другим? — Капитан был в ярости от происходящей несправедливости. Он был человеком серой морали, но остро ощущал потребность исправить провальную судьбу одиннадцатого отряда. Он, как и действующий капитан, был приверженцем силы, долга. И совсем не питал симпатии к тому, кто не делал ничего для преумножение ресурсов. Точнее, не питал уважения. Говорят, он отдал приказ Сукуне тренироваться и вызвать капитана на бой. Звучит так, словно он посылал подчиненного на смерть. Рёмен ведь не был даже лейтенантом. Однако, капитан видел в нем огромный потенциал. И его взгляду можно было доверять. Ну и само собой спустя время все мы в этом убедились. Годжо слушает внимательно. Локти на столе, руки свисают, там переплетаются между собой пальцы в ожидании конца истории. Кто же знал, что у одного из сильнейших история полна интриг. Хотя с другой стороны, это совсем неудивительно. У каждого человека с громким именем путь выдается тернистый. Иногда он полон цветов, благодарности и подвигов. А у кого-то изощрен шрамами, ошибками и злыми взглядами в спину. Здесь нет плохого варианта или хорошего. Над такими вещами мы не имеем власти. Главное чтобы нашлись силы справиться. — Гений банкая обрел свое имя не из-за умопомрачительной силы клинка, — заискивающе говорит Гето, словно рассказывает страшную историю где-то у костра, в чаще густого леса. — Сукуна обучился банкаю за три дня. Совет 46 был в ярости. Никто не мог в это поверить, пока он сам не освободил его во время боя с капитаном. — Почему это учение не стало достоянием? Разве цель Готей 13 не обрести военную мощь? — Конечно все задавались и задаются этим вопросом по сей день. Но грустный опыт показал, что данное учение не имеет успеха, если ты не Сукуна. Погибло с десяток синигами прежде чем Гакуганджи запретил кому-либо ступать на опасную тропу изучения. Сукуна не доверял свой секрет общественности, а лично отбирал возможных кандидатов. Никто из них не рассказал о сути экстремальной тренировки, потому что выжить никто не смог. У тебя есть ровно три дня осилить третью форму своего дзанпакто, иначе на четвертый ты погибнешь от него же. Даже Итадори было отказано в тренировке. Родного брата Ремен на смерть отдавать отказался. Потому старший остаётся первым и единственным гением. — Почему ты не высвобождаешь свой шикай во время боя? — спрашивает тут же Гето. Сатору перед ним не успевает даже переварить услышанную историю. Моргает часто, возвращаясь к игре, и на глубоком вздохе отвечает спокойно. — Ты и сам видел в чем суть моего дзанпакто. Он оберегает меня пустотой в пространстве. Это как костюм, плотно прилагающий к телу, волосам, глазам. Ничто не может дотронуться и преодолеть эти миллиметры. В отсутствии риска, теряется остро-сладкий вкус боя. Битва без риска пустая трата времени и сил. Нет ничего позорнее, думает Годжо, чем сделать себя непобедимым с помощью посторонней силы. Жизнь его и так рутина, стоило переступить общество душ, хотя бы бои стали отдушиной и усладой для амбиций и порывов обрести большее. Лишь ощущая шанс оказаться уложенным на лопатки, раскрывает легкие и пускает в них чистый кислород. Опасность смерти побуждает мозг работать на все 100%. Инстинкты развиваются в наблюдении за своим противником. Все в нем живет в тот самый момент, когда звенят клинки и пот ручьем застилает глаза. Только тогда он чувствует себя особенным, сильным и способным сделать что-то. Пустое существование без предназначения и цели кажется повторной смертью, которая может длиться веками. — С кем у тебя был самый сложный бой? — игра продолжается. Два участника сидят друг напротив друга. Участливо слушают друг друга, дорисовывают сложившийся образ, помечают детали. Паззлы постепенно складываются в картинку. До финала ещё далеко, но уже выстраивается рамка, внутренность которой ещё придётся дополнить. — На моём веку было достаточно битв, — задумывается Гето. Отводит взгляд к окну. Там повседневная жизнь обычных людей. Они не подозревают сколько ужаса таится от них за занавесом смерти. Сколько существ бродит в одном мире с ними, какой риск сулит им каждый новый прожитый день. Они цепляются за эту жизнь, стараются прожить как в последний раз. А там за порогом их будет ждать новая, вечная. В обществе душ или в Аду, тут уже зависит от них самих. Так спокойно и тревожно за них становится капитану. Они вольны в своих поступках, а проблемы, которым они же придают так много смысла, не значат ничего в масштабах синигами. Тех самых убийц, проводников душ, на чьи плечи взваливается существование всех и сразу. — Я даже был участником войны, — говорит уже тише, вдаваясь в нежелательные воспоминания. И правда много крови видел его дзанпакто. Увидит ещё больше. — Убивать всегда тяжело. Лишить кого-то жизни означает убить что-то в себе. Сочувствие, человечность, веру. Каждое убийство это жертвоприношение своих принципов и морали. Годжо считает иначе. Подмечает в очередной раз параллельный вектор их мыслей. Убийство ведь может быть во благо. И тогда ты не жертвуешь, а спасаешь что-то или кого-то. Принципы Сатору никак не противятся кровопролитию. Раз он синигами, то это его прямая обязанность уничтожать злое, дабы дать шанс добру процветать. Бессмысленные убийства так же не таят в себе моральных дилемм. Чужая кровь как зелёная галка в списке пожеланий. И нет в этом ничего глубокого. Почему капитан Сугуру так трагично отзывается о смерти? Почему не радуется победам? Годжо не понимает. Не разделяет столь глубокого анализа. Слова не отзываются в нём самом. Но продолжает слушать внимательно. Ощущает потребность услышать другое мнение на этот счет. Гето рассуждает иначе. Словно из другого мира, даже по меркам общества душ. — Однажды я убил капитана, — капитан прикрывает глаза. Хочет спрятать сожаление и внутренние терзания. Шрамы оставляют не битвы, а отнятые жизни. Когда цепляются за существование в свой последний миг. — Он предал Готей 13. Я вышел на него случайно. И когда он заметил меня, он видел в моих глазах свою смерть. Потому что в его взгляде считалось тоже самое. Он мог сдаться сразу, силы были неравны. Но как и любому воину, ему было важно уйти с честью. Путем поражения, но не трусости. — После этого тебя повысили в звании? — Нет, на тот момент, я уже был капитаном несколько лет. Он был слабее. Скорее морально, чем физически. Предавать за спиной намного легче. Ты не видишь в глазах разочарование и ненависть. Не видишь лица тех, кто тебе доверял. Он не мог бороться с тем, с кем гулял по улицам и встречался на собрании. А моя рука не дрогнула убить того, кто пошатнул мир о котором я беспокоюсь. Гето не уберёг семью. Не сдержал посмертное обещание. Но там ещё находятся те, кого ему велено защищать сердцем. Два ребёнка подрастающих в семейном дворце. Две надежды на продолжение клана. Ради их будущего Сугуру будет бороться. С кем угодно и как угодно. Будет отдавать часть собственной души во благо их процветания. Ничто в обществе душ не смеет нарушать их покой и подвергать угрозе. Капитан седьмого отряда терять уже устал, тревожиться сил нет. Его жизненный путь полон разрушений и целым, знает прекрасно, не выйдет. У всего есть своя цена. — Как и почему ты покончил с собой Сатору Годжо? В этой игре на стол сбрасываются козыри. Гето достает из рукава пару тузов. Вопрос ожидаемый. Но задает он его тоном решительным. Словно от одного ответа зависит вся дальнейшая жизнь синигами. Годжо не похож на человека слабого духом. Он не сложит оружие в страхе быть убитым. Не отвернется от страха и не попросит прощения. Так что же тогда заставило его прервать собственное существование? — Я убил человека и погиб сам, — на одном дыхании. Глаза в глаза. Словно нет никого больше в этой кофейне. В этом мире вообще нет людей. Только они двое и исповедь друг другу. Все ради мало-мальского доверия. Ради какой-то великой цели, о которой Годжо ещё не задумывается. А Сатору чувствует натянутые струны внутри себя, пусть виду не подает. — Он напал на мою семью. Я вытолкнул его из окна и не удержался сам. — Не удержался? — Гето знает ответ, но хочет его услышать. Подтверждение ледяным тоном. Абсолютно равнодушным. О смерти так не говорят. Не с таким пустым взглядом. — Я знал, что мы оба умрем. Так было задумано. Убийца посмертно. Тот кто отнял душу у одного и своей дорожить не стал. В его пустом взгляде нет ничего. Словно Сатору Годжо не человек. Просто существо созданное для уничтожения. Пока Гето видит в отнятии жизни трагедию всех участников, Годжо наблюдает механическое движение, необходимое в определенной ситуации. Если Гето будет давать время спастись, Годжо ударит в самое сердце. Гето будет видеть сны и мучиться от чувства вины, оправдывать содеянное высшими целями, Годжо не запомнит лица и жизнь его не изменится. Страшно убить или не чувствовать вины? Ты взял в отряд чудовище, Гето. Его рука не дрогнет, а взгляд будет холоден как и сейчас. Он прикроет твою спину, но спрячет там сотню трупов. Станет твоим пьедесталом на горе трупов. Сатору исполнит свою цель и будет убивать пустых и предателей. Не во благо живущих, а во славу себе. И ты не сможешь с этим мириться, потому что тебе чуждо все это. Совсем некомфортно с тем, кто смерть воспринимает обыденно. Капитану Гето больше сотни лет, но на своего подчиненного смотрит как на само воплощение гибели впервые. Сможешь ли ты справиться с этой стихией? Хватит ли в тебе духа когда-нибудь потушить это пламя? Или сам превратишься в пепел рядом с тем, кто не ведает чувств? Годжо не пытается вызвать симпатии. И всегда о нравах своих говорит откровенно. С капитаном седьмого отряда хочется так говорить. Чтобы нараспашку, до самых костей смог видеть, как там пусто. Пусть смотрит и знает, что за человек перед ним и кого он садит за стол своих подчиненных. Гето — море. Спокойное, безучастное до дел суши. Никому неподвластное и отрешенное. И вместе с этим всем, неизведанное. Вызывающее чувство страха и опасения. В них так много различий. Сатору видит их, они осязаемы. Эти белые нити вплетенные в одну красную между ними. Их игра не о честности. Она началась там на крыше. При первой встрече. Она продолжится ещё сотню лет. Проиграет тот, кто первый отвернется. Гето молча встает из-за стола, под удивленный взгляд Годжо, и выходит из заведения. На свежий воздух. Подальше от голубых глаз. От холода и безразличия. Подальше от собственной мании, которая заключается в целом человеке. Однако от собственных чувств, даже на расстоянии, избавиться не может. Смотрит на оживленную городскую улицу, а в голове снова и снова представляет умирающего Годжо. Как жизнь его в глазах меркнет, как хрипит он в агонии. И лишь утонув в тишине собственного тела, начинает жить.***
♫ CLANN The Return (до конца главы)
Ночь темна в густом лесу. Полна живности, но пуста от людей. Здесь тихо, нелюдимо. Просторно и спокойно. Никто не мешает, сочувствием своим не раздражает, вопросов не задает. Здесь пахнет хвоей и ручьями. Сюда не проникает лунный свет. Ему здесь не рады. Мрак поглощает секреты. Деревья оставляют в себе увиденные секретыкартины. Их шелест заглушает сказанное от чужих ушей. Мегуми чувствует себя наконец в своей стихии. За день он устал от наблюдений, вопросов и пожеланий о скорейшем выздоровлении. Он благодарен Нобаре за её заботу, капитану Сёко за лечение. Но главное лечение его это одиночество, тишина и единение с самим собой. Вдали от всех. Где его снова никто не видит. Где никто не будет наблюдать пристально и задаваться ненужными вопросами. Дзанпакто Фушигуро главный помощник и предатель первый. Они всё не могут найти общего языка, словно две чужие души в одном теле. Сколько ты не медитируй, сколько не общайся со своенравным клинком, он продолжает терзать душу синигами своими недовольствами и упреками. Он жадничает силой, отказывает в подчинении. Если на дзанпакто отпечатывается сознание синигами, то почему его дзанпакто совершенно чужой, не принадлежащий никому. Своему хозяину и подавно. Это всегда было проблемой, но тогда, защищая Годжо, ощутил это так остро. Махорага противился чужой воле даже под угрозой смерти. В нём не было страха перед Сукуной. Лишь яркий протест своему хозяину. Не беспокоила его жизнь Годжо и Мегуми. Только свои чувства заботили и только они диктовали как действовать в той ситуации. Эта ошибка могла стоить жизни, не охраняй его спину капитан Махито. Стоит ему все же приоткрыть тайну главной проблемы. Стоит рассказать ему, что Фушигуро совершенно не ладит со своим дзанпакто, потому потенциал его неясен до сих пор. А может его и вовсе нет, раз даже клинок сердится и вновь отказывает на поле боя. В этом ночном мраке Мегуми стоит среди деревьев. Рука его покоится на рукояти длинной катаны. Махорага молчит. Он снова не в духе. По-своему разбит от очередной неудачи. Не его это вина, а его хозяина. Ночь жестока. Она выпускает своих демонов. Они проникают в сны, в голову. Ворошат мысли. Бурей врываются в сознание и устраивают бардак. Цепляясь за одну, тебя сбивает другая. Этот хаос окружает тебя, словно вихрь исписанных твоей же рукой листов, где твои мысли, страхи, цели. Они кружат и кружат, не дают тебе за них ухватиться. Только отрывки успеваешь ухватить, но от них только тяжелее. В них нет ответов на собственные вопросы. Только путаница. Мегуми ощущает свой раздрай особенно ясно в этой ночной тишине. Стоит закрыть глаза и перед ним пугающая пустота. В ней нельзя спастись, только спрятаться. Она демонстрирует собственную беспомощность. Она же является клеткой подсознания, внутри которой Мегуми держит себя уже довольно долго. Словно прячется в ней, отрекается от собственных триггеров. В этой пустоте нет ничего, потому в ней так приятно. Звенящий замок напоминает, что он успел стать узником этого ничего. Ночные птицы подлетают с одной ветки синхронно, ручей стихает, ветер колышет кроны деревьев сильнее. Прячет чужое присутствие. Тот кого обычно ощущают за километры, ступает беззвучно, словно по воздуху. Тихий убийца самый опасный. В самый последний момент он оказывается за спиной и ты не можешь даже услышать занесенный над спиной клинок. Но прямо сейчас он ступает спокойно по воле души. Расслаблен, полон умиротворения. В его движениях никакой привычной резкости и жесткости. Только плавный взмах рук по обе стороны, шуршание белого хаори и спокойный взгляд красных глаз. Они полны усталости и чего-то ещё. Того, что прячет жестокая ночь. — Тебе рано высвобождать шикай и тренироваться, Мегуми. Высокая фигура с розовыми волосами и татуированным лицом вырастает за спиной, как одна большая чудовищная тень. Фушигуро глубоко вдыхает тяжелый аромат алкоголя и горького кардамона. Фантомно ощущает чужую руку на своей шее, как в тот последний миг сознания. Усталость или собственная беспомощность, не дают ему даже обернуться к Сукуне. Подставлять спину первому убийце Готей 13 так жалко. Но только не Мегуми. Ему просто все равно, потому что смерть в этом воздухе не ощущается, как и чужой силы. Случайный гость умерен в своей духовной силе. — Как ты управляешь двумя дзанпакто сразу? — задает вопрос Мегуми и открывает глаза. Расстояние между ними одни несчастный шаг. Синигами не оборачивается, буравит взглядом непроглядную тьму впереди. Нет желания воочию видеть того, кто чуть не убил близкого человека, а затем явился как ни в чем не бывало. — Я даю им то, что они хотят, — отвечает спокойно капитан одиннадцатого отряда. Сукуна ощущает эту магию ночного леса. Он сам сюда заглядывает часто. Здесь он просто Сукуна Рёмен без регалий и обязанностей. Не воин, не убийца. Почти что безымянный. Природе неважно твоё клеймо среди людей. Она принимает тебя, потому что ты её часть. Дитя, которое не любить она не может. Никто не осудит, советов непрошенных не даст. Лишь побудет рядом, выслушает и оставит секреты твои в тишине навечно. — Махорага злится и прячет силу. Сколько бы я не старался, сколько бы не тренировался, он недоволен. Каждый бой я проигрываю своему дзанпакто, а не противнику. Что мне делать, гений банкая? — Ты просишь совета у того, кого ненавидишь? — У меня нет причин тебя ненавидеть. Ты неприятный. Явно заносчивый. Сорвиголова когда дело касается битвы. Но не мне с тобой жить и мучаться от этого. И я знаю Годжо. Ему все происходящее между вами доставило удовольствие. Я вмешался лишь из-за переживаний. Находясь в тени, Мегуми всегда дистанцировался от человеческих чувств, привязанностей, ненужных привязанностей. Он давно уже осознал всю губительность чувств. Чем больше эйфории они тебе дают, тем сильнее разобьют в один момент. Фушигуро не имел друзей, потому что люди уходят всегда. И ты в конечном счете, остаешься наедине со своей скорбью. Нет ничего вечного в этой жизни, как не было в его человеческой. Всякое постоянство заканчивается и ты волей не волей страдаешь от этого. Проще не испытываться ничего, чем быть раздавленным под грузом всего и сразу. Но есть Годжо, есть Нобара. Такие же одинокие. Такие же похожие на него самого и различные сразу. Те, кому не нужны другие люди ради хорошей жизни. Но кого жизнь сама вынуждает обрастать цепями взаимоотношений. Обещание ничего не чувствовать и не привязываться, разбилось о чужую заботу и одиночество. Когда весь мир становится против тебя, ты непроизвольно начинаешь тянуться к схожему в твоей проблеме. Годжо не нужна была помощь. Не потому что не просил, просто его мораль вывозить всякое дерьмо в одиночку въелась уже под кожу и других не воспринимает. Он будет гореть в агонии, но не взвоет о спасении. Не просто не ждет, а отсекает других от себя. Он силен духом и телом чтобы противостоять этому миру и сотне других. Странный, опасный и довольный своим одиночеством. Но Мегуми не может стоять в стороне, когда цепь привязанности уже сковала его. Не может смотреть на раненного друга, ноги сами мчат на помощь. Новое ощущение для него. Чужое, инородное в нем самом, но он пробует снова и снова, боясь не справиться с последствиями. — Я не буду ненавидеть того, кто может дать мне дельный совет. Не думаю, что я вообще способен на что-то сильное вроде ненависти. — Верно мыслишь. Ненависть это яд. Она путает мысли, туманит ясный разум и всячески мешает твоему телу двигаться ровно. Ненависть пустышка, направленная против себя в первую очередь. Никому в бою она ещё не помогала. Лишь обрекала на гибель. Что-то новое. При первой встрече казалось, что если у ненависти к людям и есть лицо, то оно с широкими скулами, безумными глазами и чернильными полосами по лицу и телу. — Твой дзанпакто не дает силы, потому что не получает ничего взамен, — продолжает низкий голос совсем тихо. Рука сжимающая недавно горло, ложится на руку поверх ножен. От неё исходит жар. Чужеродный в холодной ночи. Пальцы проходятся по чужим костяшкам аккуратно. Плавно, скорее с аккуратностью, чем с нежностью. Отмечают холодность юного синигами и отсутствие какой-либо дрожи. Шаг вперед, Мегуми ощущает своей спиной чужое тело. Ворот белого хаори, крепкое тело, все тот же жар. — Что ты чувствуешь Мегуми? — Твою руку на своей. — Внутренне. Что дает моё касание твоим мыслям? Отвращение? Желание сбросить её? Тебе страшно? Говорили днём, Сукуна питается чужой кровью, не видит ценности в чужой жизни. Он совершенно безумен. Не ведает, что такое страх и чужие чувства. Он не видит грани между жестокостью и силой. С такими держи ухо в остро. Всегда держи зрительный контакт и следи. Тихий убийца, прирожденный хищник. Такие всегда нападают со спины. Его сердцебиение не изменится даже в разгар сражения, а в глазах плескается кровь всех убитых. Мегуми слушал все это и думал, что это не человек вовсе, а ещё одно чудовище, в костюме подобном людям. Мегуми не ощущал страха тогда, и не чувствует его сейчас. Пусть за затишьем всегда следует буря. Верный спутник любого временного умиротворения. Одернуть руку значит проиграть. Но отвращения от чужих движений нет. Лишь тихое выжидание что будет дальше. К чему приведет контакт разных людей, чужих абсолютно. Ночь жестока, холодна и мрачна вокруг двух людей посреди леса. Но она же их прячет от всех других, кто мог бы вмешаться в этот странный контакт. — Я ничего не чувствую, — честно отвечает Фушигуро Мегуми. Даже стыдно становится за скудность эмоций в голосе. Разозлись, оттолкни, прогони прочь из своего укромного места. Эти мысли он себе надумывает, чтобы почувствовать хоть что-то схожее на перечисленное. А внутри все та же клетка и замок уже не звенит. Ведь выбраться из этой пустоты никто и не пытается. Он сидит в ней сложа руки и наблюдает молча. — Разве не в этом проблема? — Сукуна отцепляет чужую руку от оружия и бережно, как бы не дурно смотрелось это слово в сочетании с именем, поднимает её. Вплетает свои пальцы в чужие. Жар чужой просачивается сквозь фаланги длинных бледных пальцев, затем касается ладони. Слегка обжигает, словно языки потухающего пламени. Мегуми закрывает глаза, снова в клетке. Не хочет анализировать чужие действия, не хочет вдаваться в детали. У него ведь ест четкий вопрос к этому капитану, к чему эти игры. Они ни к чему не ведут, ничего не меняют его в восприятии. — Чувства это то, из чего состоят наши души. Они формируют наш стержень, наши желания и страхи. Подпитывают нас или истощают. Но даже во втором случае, это необходимый этап существования. Снег тает, чтобы под ним расцвели цветы. Луна прощается с нами и уступает солнцу. Жажда ведёт нас к источнику воду. Смерть означает лишь перерождение. Тебе ли не знать, синигами. Сукуна второй рукой проводит от груди по ткани формы синигами, к шее. Кожи не касается, но тепло его тела ощущается ярко. От шеи к подбородку, по острой скуле плавно к уху и затем к затылку. Ему не хочется касаться. В этом нет остроты ощущений. Вес имеют слова, которые так и остаются мыслями в головах. Прикосновения теряют свою ценность, когда становятся полностью осязаемы. Они теряют магию и живые ощущения. Сукуне не нужно касаться чужого тела, чтобы чувствовать эту броню исходящую изнутри. В этом прикосновении есть что-то первобытное, неизведанное, совершенно магическое. Рёмен и сам затаивает дыхание, очаровывается чужим спокойствием, неожиданно приятным обществом. Его здесь не считают чудовищем, клеймо его не играет роли. От затылка снова вдоль руки, касаясь жесткой ткани, собирает на ней складки и сам разглаживает. Стоит дойти до участка где уже виднеется кожа, снова отодвигает руку, едва касается пространства между тел. — Чувства, — говорит капитан на выдохе и сильнее сжимает чужую ладонь. Пусть в этом прикосновении он будет осязаем. Пусть это будет доказательством, что тот кого величают безнравным убийцей, держит его в этой реальности. Где нет свидетелей и осуждения нет. Только они вдвоем. И нет различий в регалиях, возрасте или природе души. — Они должны наполнять тебя. Неважно какие. Страсть, радость, скорбь, предвкушение. Дзанпакто не повинуется сухим приказам, он действует по зову твоей души. А если ничего не ощущаешь, то как можешь дать этот клич? На что Махорага должен реагировать, если ты пуст? В жестах Сукуны нет лживости и наигранности. Это не акт издевки или собственного величия над другим человеком. Мегуми прошибает эти осознанием внезапно, как молнией средь черного неба. Того самого, которое тут не видно из-за деревьев. Как хорошо, что их никто не видит. Мегуми бы не смог так остро прочувствовать этот первозданный язык ощущений. И когда рука чужая касается и одновременно нет его шеи, он не вспоминает их последнюю встречу, а думает о том какое лицо в этот момент у капитана. О чем тот сам думает, вдаваясь в такую странную интимность. Разве все это можно соотнести с тем, что ещё днём ему наговаривали тут и там? Где же здесь ложь или хотя бы золотая середина? Тихий вздох срывается из груди Мегуми. Для него самого неожиданный и будто бы предательский. Зазвенел замок. Тревожно и громко. Он мешает слышать умеренное дыхание за спиной и голос, где низкие ноты плавно переливаются в ночной тишине. — Что ты чувствуешь, Мегуми? Сказать ничего будет враньем. Фитиль постороннего в нем постепенно загорается. Пока ещё слишком блекло на фоне чужого пламени, пусть и умеренного, как у домашнего костра. — Это все странно, — так будет вернее ответить. Потому что в голове своей он пока не находит верного определения. Тело живет своей жизнью, не зависит от мозга. Потому пальцы его в чужих, так же ложатся поверх чужих, словно дают добро на странный контакт. Синигами открывает глаза и смотрит на странное сочетание их рук. Различает едва заметные шрамы вдоль рельефной руки капитана и полную расслабленность мышц. Он спокоен, но не уязвим. По-прежнему ощущается, что этой самой рукой он может взять клинок и отнять жизнь не задумываясь. И даже представляя картины кровопролитий, Мегуми не ощущает отторжения к этому человеку или его касаниям. — Спокойствие отрезвляет разум, делает острее твой взгляд, но им нельзя пользоваться всегда, иначе ослепнешь. Твои рефлексы начнут замедляться, твой разум не распознает опасности, а тело будет неспособно реагировать в моменте. Потому так важно чувствовать всё и различать эмоции. Контроль над ними заключается не в блокировке, а в их принятии. Только тогда ты можешь их подчинить и пользоваться их сильными сторонами. Пока они недостижимы для тебя, они представляют угрозу твоему сознанию и твоему собственному дзанпакто. В словах этих больше мудрости, чем во всем услышанном за две жизни сразу. Фушигуро не чувствует себя глупцом, скорее узником своих убеждений. Казалось именно они дают ему шанс прожить так, как он хочет. Оказывается, он просто был в плену самого себя. Пустота не оберегает, а лишь связывает руки в беспомощности. Птица в клетке чувствует не защиту, а ограниченность. Сколько бы опасностей не таил мир за её пределами, они стоят желанного взмаха крыльями и неба. Олицетворения свободы как личности. Тишина вокруг тяжелеет и становится томным ожиданием. Природа стихла и вместе с этими двумя людьми ожидает раскрытия её собственного незлого умысла. Она подталкивает Мегуми к принятию чужой философии, к принятию самого себя. Раз сам ты себя познать за столько лет не смог, то вот тебе учитель. Тот кому чужды, казалось бы, чужие чувства, твои, Мегуми, он знает вдоль и поперек. Он чувствует тебя на ином уровне. Потому что сам такая же тень. Только он в ней в отличии от тебя не прячется, а выжидает. Он в ней родился и в ней он хозяин. И такую же господствующую роль он отдает тебе, как преемнику. Знает, что ты в этом нуждаешься, что все это пойдет тебе на пользу, сделает сильнее в разы. Бережно держит тебя, как верный друг, как брат по оружию на поле боя где только вы вдвоем остались. Дает дар самопознания, преподносит как какому-то королю буквально на коленях. — Тот кто управляет тенями не имеет права в них прятаться. Мрак твоя сила. Жизненная энергия. Он обязан поглощать противников, а не тебя самого. Обрати слабость в мощь. Дай себе шанс стать достойным. Дай своему дзанпакто чего он хочет, и он уступит тебе в любом бою, потому что будет уважать и нуждаться в тебе. Он разделит любые твои мысли и чувства, жизнь и смерть, страхи и радость. Сукуна позволяет себе наконец коснуться рукой чужой талии. Крепко, но не сильно, не вызывая дискомфорта и ощущения давления. Он этого мальчишку не старается подавить или насильно научить мудрости веков. Лишь дать осознать собственное я. Вплотную прижимает к себе утонченную казалось бы для парня фигуру. В позе его нет напряжения, плечи расслаблены. Не податлив, скорее дает немое согласие на все, что с ним хотят сделать, но знает границы. Рёмен не поворачивает его к себе, потому что не хочет видеть пустого взгляда. Хочет остаться в памяти синигами призраком. Словно вся ночь это сон. Слова сказанные лишь бред, тепло не больше, чем фантазия. Мегуми не пугается крепкой руки на своём теле. Не отталкивает и не возмущается. Скорее выжидает спокойно. Продолжает слушать и внимать каждому слову, концентрироваться на теплых прикосновениях и наблюдениях. Он хочет увидеть лицо позади себя. Что там в глазах цвета крови отображается в ночной тьме. Что читается в лице, которое последний раз он видел безумным и ликующим. Но у капитана видимо иные планы и портить их не хочется. В этом наверняка есть смысл. Пока бутон его ещё не раскрыт и что за неведомый цветок из всего этого расцветёт непонятно. Мегуми дает им двоим время. — Что ты чувствуешь, Мегуми? — ключевой вопрос этой ночи. Уже шепотом. Фушигуро совсем перестает понимать всё происходящее. Как было бы просто, будь Сукуна абсолютно таким, как про него говорят. А весь этот контраст только путает и не дает ему шанса отступить и выказать недоверие всему сказанному ранее. Он учит его сейчас, хотя мог измываться и подшучивать на этим мелким эмоциональным диапазоном. Мегуми мог освободит свой клинок и направить против капитана, но эту руку сейчас бережно удерживают, капитан её нежно касается и поглаживает. Он должен был уйти и не оглядываться на того, про кого ни слова хорошего в эти краях, но аккуратная хватка на талии не вызывает отчуждения. — Желание. Озвучивает быстро, не дает разуму заблокировать привычным способом естественный порыв. Предает сам себя. От этого внутри проходит рябью странный трепет, а спину начинает покалывать ощущение чужого тела. Не различает эмоций, не дает им имена. А они рвутся наружу, из забытых глубин. С ними не справится, потому что они все незнакомцы, чужды ему. Не знает как они двигаются и в чем смысл их движения к его горлу и почему озвучивают это странное слово, определение всему происходящему. Синигами желает знать ответ на свои вопросы. Желает познать себя наконец, раз сам себе незнакомец выходит. Желает прийти к логичному объяснению этой ночи. Желает перевести дух и собраться наконец. Обрести былую отрешенность от мира. Желает увидеть чужое лицо, ведь он даже представить себе не может какое там сейчас выражение. Желает прочувствовать до конца странные прикосновения к собственной душе, чтобы вдоволь насытится этим новым и неизведанным. — Близости? Силы? Хочешь ударить или оттолкнуть? Сбежать или остаться? Отомстить мне или узнать больше? Чужая душа потемки, но это самая перед ним, полный мрак. Сукуна пока ещё держит своё внимание точным ко всему, что здесь и сейчас. Подмечает каждую деталь, следит за чужим дыханием и интонацией. Не теряет сноровки хищника. В его руках пока ещё добыча, не ровня ему. Все это поправимо в будущем, если силы у Мегуми найдутся. Если нужно будет, он одолжит свои. Рёмен поможет, подскажет, научит. Потому что сам весь этот путь проходил в одиночку и ошибок сделал много. Это сделало его тем, кем сейчас является. Но повторять кому-либо ещё похожие терни не пожелает. Сукуна здесь, потому что злился Итадори на чужую беспечность. Явно был не в духе снова выслушивая о том, что он брат монстра. Каждый раз когда капитан плюёт на мнение других, он нечаянно забывает, что все брошенное ему в спину, принимает на себя брат. И от того мучается изо дня в день. В редкие моменты, как сегодня, открывает переживаниям и злости дверь, дает этому выйти наконец, когда они остаются наедине. И только его Сукуна слушает, делает выводы. Только брату дает общение исправить хоть что-то в ситуации. Сукуна здесь, потому что потенциал у мальца имеется. Тенями управлять сложно, но если достигнешь мастерства, противников у тебя не будет. Только признание и уважение. Это сложное искусство, полное таинства и требующее от синигами полного вовлечения. Раздраи с дзанпакто Сукуна наблюдал бесчисленное количество раз. Узнать в Мегуми эту проблему труда не составило. А вот корень проблемы обнаружил случайным попаданием. В отличие от Фушигуро, у капитана эмоций предостаточно и у каждого свой неповторимый оттенок. Они в узде и своего хозяина слушаются, не руководят им, а дают что называется топливо для жизни и определенных действий. — Думаю, все и сразу, — чувства добираются до самого горла, говорить, признаваться, становится в разы тяжелее. Стоит перед капитаном в форме, с оружием, но чувствует себя абсолютно обнаженным. Сукуна рад такому ответу. В нем ощущается честность. Интонация совсем другая. Едва переживающая, с легким содроганием. Наконец синигами перед ним живой, расслабленный в своих чувствах. Ему самому становится спокойно. Смог добраться до чужих мыслей, проникнуть своими речами во мрак, где прячется этот синигами от мира человеческого. Дело за малым. Развить и принять это не в моменте, а по жизни, в которой будет ещё много моментов для принятия и опустошения. Все это циклично, все повторяется и в этом нет ничего зазорного. В чувствах нет слабости. Испытывать эмоции значит дышать самой душою, а не просто бренным телом, пустой оболочкой. — Запомни всё, что происходит сейчас. Возвращайся мыслями к моему голосу, - шепчет Рёмен и талию поперек обхватывает сильной рукой. Фушигуро замирает и перестает дышать. — Вспоминай мои прикосновения, мой запах, моё тело, — второй рукой проводит от ладони до локтя кончиками пальцев. Жар этот горячее становится. Внутри Фушигуро взрывается ранее неизведанное, совершенно чужое. В страхе закрывает глаза и не может умом понять как реагировать. — Вспоминай моё тепло и силу. Ощущай реацу, которое тебя не сломило тогда в бою. Возрождай внутри себя желание и давай ему волю, — он словно демон искуситель выжимает все жизненные силы из тела одного Мегуми Фушигуро. Но на самом деле, он вытаскивает из него эту пустоту, рушит клетку, ломает старый замок. Как варвар врывается внутрь. Рассеивает вихрь непонятного, разрывает скрепы синигами. Рушит его, подводит к черте. А за ней так страшно кажется Мегуми. За ней нечто животное рычит опасно и точит когти. Жизнь ощущается острее, открывается даже не второе дыхание, а будто первый искренний, вдох полной грудью. У Сукуны и самого голова кружится от чужого аромата и внутренних колебаний. Духовная сила странно рябит, дает сбои своему хозяину. Её переполняют эмоции и ощущения. Ему хочется увидеть Мегуми во всех ещё неизученных им самим чувствах. В каждом оттенке его грусти и переживаний. Услышать как он смеётся или грязно ругается. Хочется стать первым свидетелем этого возрождения и никому другому не даст ответа, что он стал тем самым ключом к этому внутреннему Фушигуро. Это останется тайной. Только он, Мегуми и ночь буду знать истоки этой странной магии. Хотелось бы Сукуне стать единственным триггером искренности для Фушигуро, но это будет совсем эгоистично и не на пользу синигами. И вдруг непонятно самому капитану становится кто сейчас над кем имеет власть. — Хочу увидеть твоё лицо, — просит Мегуми. Принимает эту просьбу в себе как белый флаг абсолютного поражения. — Насмотришься ещё, — Мегуми слышит в интонации улыбку и ненароком сам едва заметно улыбается и тут же прогоняет это. Отвлекает его странное. Окончательно разбивающее ночную прохладу, таинство их встречи и ощущение интимности. Рёмен нежно кусает его в шею, со странным, мягким вздохом и тут же целует почти целомудренно. Стойкость синигами вдребезги рассыпается. Как клетка. Замок её сломленный в руках Сукуны Рёмен. Даже в его подсознании у капитана нет лица, оно скрыто во мраке. Не дает ни шанса быть раскрытым хотя бы на миг. Наконец находит в себе силы оттолкнуться от чужого тела, в момент полной слабости перед своими ощущениями, выдернуть руку из тепла и повернуться. Но за спиной лишь мрак ночи. Деревья, тропа куда-то вдаль, по которой он пришел. О присутствии капитана, напоминает лишь аромат кардамона.***
Прогулки по миру людей, короткие диалоги ни о чем, покупка вкусностей. Они не возвращаются к разговору в кофейне. Каждый оставляет тот диалог внутри себя, не дает выходу дальнейшим рассуждениям. Все уточнения и объяснения кажутся лишними. Все самое искреннее и доходчивое они уже друг другу озвучили. В большем пока не нуждаются. Но только пока. Гето не уверен, что сможет держать себя в руках ещё раз окунаясь в суть Годжо. С ним оказывается весело в повседневном общении, он прост в своих порывах таких как купить мороженное или послушать уличных музыкантов. Хорошо отшучивается на какие-то темы и Сугуру заставляет снова и снова улыбаться. Внезапно дает ощущение желанной обыденности. Будь они людьми, а не синигами, как могла бы сложиться их жизнь? Были бы они близки? Были бы счастливы? Сатору кажется беззаботным и легким человеком, когда тема не касается чего-то личного. Только тогда он вдруг становится Сугуру совсем чужим и непонятным. Они на вещи, как оказывается, смотрят кардинально по-разному, но к цели двигаются словно в одном направлении. Годжо имеет подавляющую силу своих слов, без цели намеренно раздавить своего собеседника. Или это только Гето везёт не пасть жертвой жестоких суждений и морального давления. Хочется думать, что для Сатору Годжо он по своему особенный, потому говорит честно и в пределах возможного осторожно. Было бы проще будь этот синигами в своих словах и действиях асболютно прозрачен. Но так было бы совершенно скучно. Такого приземленного, полностью открытого, без странной одержимости чем-то высшим, он не вызывал бы в Сугуру желания его слушать. Наблюдать за мимикой, задавать вопросы об интересах и вкусах. Гето хочет его узнать и боится одновременно. Помимо хорошего, за голубыми глазами скрывается не меньше пугающего и опасного даже для капитана. Тот отгоняет домыслы подальше, пусть это будет и беспечно, совершенно недальновидно для человека его статуса. Просто ему хочется доверять синигами как себе самому. Только так он вызовет ответное чувство у Сатору. И страх от этой открытости сам по себе рано или поздно растворится, как ранняя дымка над городом. Вечером на их участь всё же падает пара пустых. Гето остаётся в гигае, дает свободу действий Годжо. Явно больше капитана нуждается в такой тренировке. После восстановления, для закрепления доброго здравия, ему необходимо освободить клинок и почувствовать себя сильным. Пусть и с пустыми, с которыми он разбирается меньше чем за полчаса. Удивительно сильный, расслабленный после боя. Он прячет дзанпакто в ножны и с довольной улыбкой возвращается к капитану. Тот стоит на холме, с которого наблюдал за боем без особого интереса. Скорее для услады глаз. В бое Годжо свободен и счастлив. Восхитительно пугающее зрелище. В свете луны, глаза его блестят ещё ярче. В них нет злобы и желания убить. Лишь азарт и детское счастье. Странный он этот Годжо Сатору. — Не переживай за меня. И не бери груз на сердце за мою жизнь, — он говорит это почти шепотом. Хочет оставить это только меж двух людей. И даже ветру нельзя услышать следующее обещание, ни одной живой душе в этом мире не доверит сокровенное сказанное под луной в мире живых. — Капитан Гето, я буду верен тебе до самого последнего вздоха. Не Готей 13, а тебе и твоему отряду. Сугуру столбенеет на месте. Спиной ощущает чужое тело, и дыхание совершенно спокойное на своем затылке. Мурашками отдается осторожное прикосновение, совсем странное и неуместное, а от того такое важное прямо сейчас. Синигами ниже рангом носом зарывается в густые черные волосы, и щекой ластится. Всего мгновение. Будто кто-то другой успел заняться его мысли и он, этот другой сейчас как марионеткой управляет им. Не может же он быть таким ласковым и открытым. Не может так честно давать столь важное обещание, чуть ли не клятву. Годжо такого человека в жизни ещё не встречал и не встретит явно. Никто так на него никогда не смотрел, так не говорил. Никто так не заботился, абсолютно искренне, со странной аккуратность, словно о самом древнем хрустале. Он осознает, что слова его и поступки пугают капитана, но его упорство следовать дальше и доверять собственную спину тому, на кого управы никогда не найдёт, восхищает. Гето привлекателен в своей смелости играть на самом краю. И раз уж Сатору владелец этой грани, он не даст капитану упасть. Если капитан равновесие потеряет, они упадут вместе. Не близок по духу, совершенно других взглядов человек, но так близко подбирается и смирно ждет рядом что будет дальше. Совершенно чужой, но по родному теплый и отзывчивый. В нём тоже есть бесы, Годжо уверен, с его собственными они подружатся. И за таким человеком синигами идти готов. По головам, по трупам, усыпать дорогу перед своим командиром цветами и жертвами, если таковые потребуются. Всё что скажешь исполнит, только смотри и слушай, как в этот день в мире живых. Не умирай, Годжо, не смей говорить подобное вслух и в мысли не пускай. Ведь если ты свою жизнь отдашь взамен за жизнь капитана, тот с ума сойдёт и обратной дороги к своему Я уже не найдет. Он разобьётся на миллион сожалений и проклятий самого себя. Не будет считать себя достойным жизни. Не умирай, Годжо, ведь капитан тебя к себе самовольно пригвоздил, в отряд свой заставил идти, а вместе с тем всем взял ответственность за твое существование. Не дай ему повода в очередной раз обмануть собственные обещания. Не может он снова хоронить человека, которого намеревался защищать. Не готов видеть эти глаза без блеска и не слышать твоего смеха тоже не готов. Не умирай, Годжо, ведь жизнь после этой трагедии таковой называться не смеет больше. Капитан себя похоронит с тобой рядом и с любым собственно, за кого взял ответственность. — Давай станем сильнейшими вместе, — отвечает капитан вместо тревожного «Пожалуйста, не умирай». Улыбается расслабленно и не оглядывается на синигами, ступая к воротам в общество душ.