***
Костя ловко обходит патруль, лишь один раз приходится показывать корочку, чтобы зайти в палату без лишнего шума. У него есть на это полное право. И законное, и моральное. Травмы, полученные во время взрыва, у этого парня не заживут уже никогда — оно и к лучшему, точно не убежит. Удар приходится сразу по лицу, стоит этому щенку начать скулить, что он ничего не знает. Удар в печень вынуждает вертеться в кровати. Костя заносит руку для удара по почкам уже медленнее, понимая, что это будет не обязательно. — Повторяю. Илья Серафимович. Адреса, кроме треклятого казино. Где собирались? Наверняка же было место для расправ? — Гром с лёгкостью приподнимает его за больничный балахон над кушеткой. Не понял? Ещё раз… Он стаскивает его прямо за волосы на пол, затыкает рот, с лёгкостью берет в удушающий захват. — На кого бы ты не работал раньше, теперь твоя работа окончена. С твоими-то травмами. Он ломает его морально целенаправленно и беспощадно, выдавливает необходимую информацию, не задумываясь, что станет с человеком после его допроса. Полностью разрушенный разум или даже попытка самоубийства… Всё это не имеет значения. Сейчас Грому было плевать на здоровье бандитов ещё больше, чем обычно. Он уходит, хлопнув дверью, и быстро спускается по больничной лестнице, вскоре выходит во двор. Три адреса. Все — промышленный район, там сплошь малые производства, искать можно долго. Но это — единственный верный вариант. Промышленный район похож на любой подобный. Двух-трёхэтажные здания всунуты рядом с парой центральных комплексов. Работа там нередко идёт круглосуточно, и свет горит в зарешечённых окнах всегда. Но не в этот раз. Не в тех местах, которые нужны Грому. Из-за аварийного состояния многие здания стоят пустующими. Три адреса. Каждый — едва ли не на противоположном конце этого паршивого места. Быстро светает и ориентироваться среди огражденных бетонных коробов становится чуть легче. В первый он вбегает, держа пистолет. Около корпуса на снегу даже отпечатков нет, но надо проверить. Оббегает все этажи по крошащейся лестнице, пережидает очередной приступ кашля. Чёртова нога снова болит, что наступать невозможно без хромоты. Но у Грома не так много времени. Второе здание выглядит хуже. Крыша обвалилась вместе с одним из кусков стены. Костя пугает своим появлением пару бродячих собак, которые с лаем выскакивают с территории и уносятся куда-то во дворы. Пусто. Последний адрес оказывается ограждён бетонным забором, сверху — колючая проволока. Костя находит, где один из блоков оказывается обрушенным, и прокрадывается на территорию. Большинство окон в этой производственной четырёхэтажке разбито, около входа — четыре тонированных целиком машины. Будет тяжело… Гром пробирается бесшумно со стороны пожарного входа, оттуда — в одну из не застеклённых оконных рам третьего этажа. Он оглушает одного из охранников ударом приклада, стараясь по возможности не шуметь и выходит в какое-то просторное помещение, в прошлом, возможно, зал. Глаза к полумраку привыкают быстро. Костя бросается вперёд и, когда видит знакомую сгорбленную фигуру, больше не пытается скрываться. От выстрела Юра весь сжимается, пытается понять, что происходит, но у него нет сил даже самостоятельно поднять голову. Он упирается подбородком в стол и с трудом переводит взгляд. — Костя?.. — похоже на сдавленный полустон. Нет, нет, только не это. Их здесь слишком много. И Гром опять в самом пекле, один. Он порывается выпрямиться и даже дёрнуться, подгоняемый подскочившим адреналином, на фоне которого боль теряется, но крепкая рука ложится ему на холку, буквально вжимает шеей в край стола, не давая пошевелиться. Гром отстреливается, даже почти не глядя в сторону нападавшей охраны, смотрит лишь на Юру. Костю сносят с ног, начинается лишь ещё более яростная драка врукопашную. Гром буквально отбрасывает пару наёмников сильными ударами, когда чей-то кулак врезается в его лицо и почти сразу после — в живот. Костя падает, ещё пытается отбиваться, но очередной удар по лицу оглушает, и Гром уже не успевает ответить, когда его берут в захват. Он не может сделать ни глотка воздуха, рука сдавливает трахею, лёгкие буквально выжигает болью. Рука тянется, нашаривая пистолет и резким движением Костя взводит курок, стреляет скорее наугад, но попадает в колено. Лицо заливает кровь, Гром ещё пытается отбиваться, когда его хватают, выталкивая из окна. Того, как Грома выкидывают из окна, Юра не видит. Слышит только звуки драки и шум стекла под чьими-то ногами. — Твой дружок очень любит срывать планы, да? — Стас поднимает голову Юры за волосы, заставляет смотреть на себя. — Его ждал, да? Ну можешь больше не ждать. От этой гадкой улыбки больше разливается в сердце. Нет. Не правда. У Грома же всегда так… Всегда на рожон, но всё хорошо заканчивается. — Теперь он тебе не поможет. Может, начнёшь уже говорить? Юра вздрагивает, когда молоток бьёт по столу рядом. Не хочет верить, что Костя мёртв. Да это не правда. Юра это чувствует. Или адреналин внезапно заглушает всё остальное. Перед глазами у Кости алая пелена. Всё плывёт, у Грома болит, кажется, каждая клетка тела. Особенно сильно боль концентрируется где-то в голове, грудине и районе правой руки. Чёрт. Он перехватывает пистолет левой и, сделав усилие, шатко поднимается. Юра там… Костя возвращается в здание, перебравшись через разбитое окно первого этажа. Стреляет один раз и резко отшатывается за косяк. Вытаскивает из кармана магазин… Пальцы правой руки слушаются плохо. Костя находит какой-то толстый кусок арматуры, буквально приматывает его к кисти рукавом, через боль сжимая на ледяном металле пальцы. И бросается вперёд. Он прорывается, вблизи отбиваясь железкой. Стрелять с левой руки сложно, она подрагивает с непривычки, прицелиться невозможно. Когда Гром вбегает в помещение, Стас, продолжая держать Юру за волосы, поднимает ему голову, чтобы Костя мог видеть его лицо, и приставляет к Юриному виску пистолет. — Ладно, ты, кажется, крепкий, — предохранитель снят. — Но ты же сюда не по заданию пришёл, и не как патрульный, — он кивает на Юру. — Один шаг, Гром, и я его застрелю. Он всё равно бесполезен. Костя тяжело хрипло дышит, во рту вкус крови, она же заливает лицо, попадая в глаза. Он держит мужчину на прицеле. Рука дрожит, ещё и левая… Слишком большое расстояние, слишком высокий риск. Костя медленно опускает оружие. — Захват заложника, насильственное удержание, умышленное причинение тяжкого вреда здоровью… — И? Ты думаешь, это первый раз? — пистолет сильнее вжимается в Юрин висок. — Давай, Гром, верши справедливость. Сделай то, что правильно. Смирнов переводит на Костю затуманенный взгляд. Он едва держится в сознании, хватается за него из последних сил. В этом взгляде — ни мольбы, ни просьбы о помощи. — Кость… — сдавленно, хрипло. За попытку заговорить, его дёргают за волосы, заставляя тихо заскулить. — Стреляй, Гром. Ты же так бойко убивал наших людей. Юра такой же. Почему его жизнь должна быть важнее? Костя смотрит побитой собакой на Юру. Весь мокрый, избитый, в крови и грязи. Он ещё немного опускает пистолет, улавливая слухом шевеление в коридоре. Чёрт, да сколько их тут? Дыхание вырывается с хрипом, пальцы замерзают, кажется, до онемения, руки подрагивают. Опасно. Слишком далеко. Костя делает плавный шаг ближе. — Отпусти его… — С чего бы? — Стас всё ещё держит пистолет прямо у Юриного виска. Та самая спокойная смерть, которую он обещал? — Костя, ты проникся жалостью к такому же бандиту? Какая прелесть. Жаль только, что никакой у тебя хвалёной ментовской хватки. Внезапно слышится щелчок. Наручники отстёгиваются, Юру резко поднимают на ноги, отчего тот едва не падает. Тащат назад, к окну… Юра этого не осознаёт в полной мере. Не успел рассмотреть помещение, запомнить… Шаг. Ещё один. Нужно что-то предпринять. Но что? Дернется и умрёт, но Смирнов делает ставку на то, что от него не ожидают сопротивления. Он бьёт ногой назад. Права на ошибку нет. Нужно попадать в колено. Раздаётся выстрел, щёку обжигает болью, но она ничтожна по сравнению со всем остальным. Юру выпускают из хватки, и тот летит на пол, старается приземлиться на ладони, но правая рука предательски подгибается, и он валится на бок, ощутимо ударяясь плечом. — Вот же мразь… — Стас наставляет на него оружие, и Юра успевает только зажмуриться. Костя мгновенно вскидывает пистолет, нажимает на спусковой крючок. Целится в сердце, попадает куда-то в живот. Стреляет ещё раз. Щелчок пустого магазина. Чёрт. Гром бросается на Стаса, уже не обращая ни на что внимания. Оттащить от Юры подальше. Но Стас успевает выстрелить, но криво. Гром сбивает его с ног. Юра может лишь сдавленно взвыть от боли, пронзившей руку. Кажется, предплечье. Насквозь. Пуля прошла по касательной. Он переворачивается на бок, едва дышит. Сейчас за каждый вздох приходится бороться со своим же телом, которое жаждет только блаженного забытья. Юра переворачивается. Не выпускать Костю из вида. План всегда работает безотказно. Кулак того смазано попадает по лицу Стаса, и Гром бьёт его головой о бетонный пол. Нужно помочь Косте, но Юра не может даже приподняться. Лишь проводит рукой по полу, ища точку опоры и оставляя кровавый след на грязном пыльном бетоне. После удара головой об пол Стас уже не сопротивляется. Его силы кончаются очень быстро, да и от пулевого в живот он стремительно теряет кровь, а вместе с ней и хватку. Костя выпускает его, отпинывает в сторону пистолет, пытается подняться, но ноги подкашиваются, и Гром падает коленями на бетон. Дышать невыносимо больно, каждый вдох с хрипами, через силу. Кое-как приподнявшись, он отвязывает арматуру, отбрасывает в сторону и, сделав несколько шагов, падает уже около Смирнова. — Юра… Юр… Юр, посмотри на меня, — он касается левой рукой его плеча, осторожно поворачивает голову. Рация есть, но, чёрт, может не словить. Он скользкими пальцами вытаскивает её, сигнал скрипит и дребезжит, ничего не слышно. Костя сглатывает кровь и сбивчиво повторяет пару раз адрес без особой надежды. Им надо выбираться самим, чёрт, а ведь он ещё кого-то слышал. — Кость… — лишь сдавленный хрип через болезненный полустон. Юра тянется рукой, пытается ухватиться. Цепляется, кажется, за рукав, но тело вновь простреливает болью. Дышать. Только дышать. Заставлять лёгкие гонять кислород по телу. Не давать себе отключаться. Голова раскалывается от сигналов, которые посылают нервные окончания, просят сделать хоть что-то, молят о спасении искалеченного тела. Пальцы Смирнова разжимаются, вяло опадают на пол. Ещё один вдох. Только дышать. Бороться. Но держаться больше не получается, истерзанное сознание наконец дарит блаженную тишину и пустоту. Костя слабо встряхивает Смирнова за плечо, в панике замирает на секунду, чуть отклоняет его голову, быстро касается пальцами шеи. Пульса нет. Он наклоняется, прижимается ухом к грудной клетке. Бесполезно. Когда он расстёгивает рубашку Смирнова, дрожащие руки, кажется, перестают слушаться вовсе. Пальцы скользкие от крови, практически немые от холода и боли, даже сгибаются плохо. Гром сцепляет их в замок, начиная массаж и чётко отсчитывая про себя. Федя врывается в первых рядах вместе со спецназом, только тот, по сути своей, уже бесполезен. Прокопенко с паникой смотрит на двоих своих подопечных, которых нельзя оставлять без внимания и на секунду. Чёрт, почему он не стал расспрашивать Грома о личном? Тот наверняка бы ответил. Стоило надавить. А если нет, Федя мог бы узнать… Узнать хоть что-то, чтобы быть на шаг ближе. Смирнов не появляется в отделе — это нормально, но, когда Гром не пришёл — прозвучал тревожный звоночек. Этот просто так не пропадает. С Костей точно что-то случилось, и Федя начал искать. Весь отдел на уши поднял, а сообщение об избиении из больницы дало наводку. Указание и команду фас. Федя отдаёт спецам приказ вязать всех, кто дышит, а сам бросается к Грому, прощупывает пульс у Юры. Нет. Глаза округляются от страха. — Гром, что… — он не может даже вопрос сформулировать, поворачивается к спецам, требуя гнать врачей. Скорая на подходе, потому что Федя понимал — без неё не обойтись. Не когда дело касается Грома. На копошения вокруг Костя не реагирует, даже головы не поворачивает. Делает искусственную вентиляцию лёгких и вновь руки в сцепке. Толчки аккуратные, но сильные, Гром отсчитывает про себя, ощущая, как испачканные в крови руки слипаются между собой. Семь, восемь, девять, двадцать, раз, два… Когда подбегают медики, Костя медленно поднимает голову, смотрит куда-то сквозь. От Юры его оттаскивают, теперь им будет заниматься скорая. Кажется, кто-то трогает шею Грома пальцами в перчатках, что-то говорит про частоту сердечных сокращений. Костя отмахивается от рук. Всё перед глазами плывёт, тошнота подкатывает к горлу, в ушах — гул и отдалённый звон. Его сгибает в приступе кашля и почти сразу рвёт желчью. Он пытается приподняться, опереться об опухшую правую руку, но боль простреливает так, что перед глазами расплываются яркие вспышки. Костя чувствует, что его поддерживают, сильные руки не дают обмякнуть, не позволяют упасть в лужу собственной рвоты и крови. Чёрт, Федь… — Гром. Гром! Костя… — голос у Прокопенко срывается. Ему всегда было проще называть друга исключительно по фамилии. Да и когда ругаешься на него, звучит более устрашающе. — Кость, его откачают. Откачают. Слышишь меня? Кажется, гул вокруг лишь нарастает, Гром жмурится, прижимается щекой к такой знакомой куртке… Запахов сейчас он не чувствует, но знает и так, что от неё пахнет не сигаретами, а домом Прокопенко, самим Федей. Гром делает попытку сделать более глубокий вдох, но всё тело словно немеет. В голове у Кости только одна тревожная мысль, которая лихорадочно мечется внутри черепной коробки: что там с Юрой? Выдохнув, Гром проваливается в блаженное бессознательное состояние и боль наконец отступает.***
Юра приходит в сознание уже в больнице. Повсюду грязно-белые стены, простыни, яркий свет слепит, и Смирнов пытается отвернуться от него, но не получается. Тело словно ватное, а сам Юра не чувствует ничего. Даже то, как на его предплечье ложится чужая рука, ощущается с запозданием. Он переводит взгляд. Федя. Сидит тут рядом, с вечной этой спичкой в зубах… Наверное, так хочется закурить, смотря на всё это. Юра порывается приподняться, но крепкая рука Прокопенко не позволяет, моментально укладывает обратно. — Тише… — он переводит руку на плечо, взглядом пробегается по руке, и Юра следит за ним. Капельница. Игла, торчащая из вены. Федя смотрит, не сместилась ли… Хочется сказать хоть что-то, но во рту и горле сухо. Юра облизывает губы, но это не помогает. Пытается вспомнить хоть что-то. — Костя… — он поворачивает голову. — там был Костя… Хрипло и очень тихо. Едва слышно, но Юре кажется, что он должен говорить. — Тш-ш-ш. Да, был, — Федя, как заботливый отец, сидит рядом, успокаивает. — Юр, всё хорошо. Сейчас всё в порядке. С Громом тоже всё хорошо. Его же не приходилось откачивать, хотя и там последствий выше крыши. — Юр, всё в порядке. Гром в сознании, здесь же, — Федя по-отечески мягко гладит по целой руке. Вторая перебинтована, но Смирнов может оценить это лишь взглядом. Не чувствует ничего, кроме сухости во рту. На пальцах свежие швы. Шрамы останутся… Огромные такие… Он переворачивает голову. Хочет ещё что-то сказать, но не может. Федя поднимается, приносит ему воды. Осторожно придерживает за затылок, чтобы Смирнов не подавился. Медленно, аккуратно. И совсем немного. Пить хочется ужасно, но много нельзя. — Федь… Он правда в порядке? — Господи, Юра! — нервы у Прокопенко на пределе. Ну он же уже сказал, что да. Он тяжело вздыхает. — Полежишь один? Я пойду поговорю с врачами. С главным по больнице. Вы меня оба до сердечного приступа доведете своими расспросами друг о друге, — он поднимается, что-то бурча под нос. — В могилу меня сведёте…