Ненависть, пропорциональная любви

      Акутагава, если ему быть откровенным, что, разумеется, его типажу вовсе не свойственно, не думал, что все обернётся так. Это виделось ему кошмарами, бессонными ночами, взглядами в потолок. Он ставил это в равновесие со страданиями, не только своими. Готов был закричать от ужаса, накрывающего его вместе с мыслями о любви, что уж там о создании семьи.       Все началось давно. Очень давно. Когда Гин ночевала у него на груди, свернувшись калачиком, а рядом лежали ещё дети, и все укрытые лохмотьями. Дырки в… чем? В обрывках их старой одежды, вероятно… — они не прибавляли тепла. И Рюноскэ, дрожащими пальцами кратко гладя сестру по грязным волосам, размышлял, с каких пор и отчего их жизнь выглядела вот так. Им стал привычен запах пота и тухлятины. Им стал привычен голод — они не рыдали и не плакали, только пытались быстрее сразить наповал кричащий от беспомощности желудок. Им были не в новинку холод и грязь, простуда и смерть. Пару раз Рюноскэ помогал класть тела мальчишек, с которыми они будто вчера из магазина воровали еду, в яму или за кусты. Он смотрел на обветренные губы, на раскрытые в немом теперь уже навсегда отчаянии глаза, смотрел на осаженное гриппом тело и размышлял — он тоже так закончит? Но Рюноскэ боялся, что Гин будет страшно так же изучать неживые черты в лице брата, а от того держался.       Даже не понимал до конца, кем именно приходится ему Гин и отчего у него чувство, что он знает ее дольше остальных и дольше, чем кого-либо другого. «Вы же брат и сестра! — Сказал как-то старший мальчик. Теперь он был забыт на берегу реки. — Вы родные, от одной женщины, а может и отца!» — «Тодо!» — «Ну а что? Выкинувшая своих детей на улицу мать вполне могла быть и разгульной женщиной».       Позже Акутагава осознал связь с этой девушкой. Гин была ему роднее и ближе его самого. Он мог чувствовать себя спокойно, лишь пока ее хрупкие пальцы сжимали его такую же ладонь, пока она щеку клала ему на плечо и тяжело вздыхала. Сестра. Сестрёнка.       Дадзай объяснил Рюноскэ, что они действительно от одной женщины. «Я не твой брат, ты мне никто. Просто между нами есть связи. Между тобой и Гинни есть связи и кровные. Вы оба начали свой путь в утробе безликой отныне дамы. Странно, что ты не помнишь рождения своей сестры. Но теперь вы, так или иначе, последние, кто носит фамилию Акутагава. Не думаю, что и дальше пронесёте».       Потом Дадзай рассказал и о связях романтических. Упомянул их, а столь добродушный господин Накахара паутину с глаз снял и рассказал менее поверхностно. Рюноскэ не смущался и не краснел, ему было непонятно, как люди идут на подобные жертвы. Он вспоминал тех мальчишек из трущоб, теперь там оставленных. У них тоже были мать и отец, двое безответственных взрослых, решивших, что все получится. Их ребёнок, «самое ценное, что есть у человека», как говорил господин Накахара, был даже не похоронен, был брошен на поле, или за кустами, а может и замороженный под грязью. Их дети страдали. Так же страдали и они с Гин.       Любовь — удел слабых. Дети — ответственность слишком большая. Это все вообще бессмыслица.       А затем появилась она. Возникла на пороге кабинета, заправив прядь неуложенных волос за ухо и прокашлявшись.       — Господин Акутагава? Мое имя — Ичиё Хигучи. Я была поставлена в ваши напарники.       Акутагава сразу понял, что она никто. Ни особенная, ни красивая, ни сильная. Просто личность, которая магнитила к себе его презрение и в какой-то степени даже ненависть. Зачем ему напарник? Да и такой ничтожный — тем более. Помнится, тогда он не был особенно деликатен: «Пошла вон. Мне не требуется напарник». — «Но господин Мори…», — «Меня не волнует. Проваливай.»       Следующее задание она присутствовала. И последующие несколько — тоже. И затем. И потом. И ещё. Все мельтешила перед глазами, направо и налево рассыпая пули из любимых холодных стволов. Первое время Акутагава пытался даже потратить на неё внимание и время, чтобы лишний раз в эту сумасбродную нет-нет, да отрикошетило, прилетела чья способность, чтобы она, плача, убежала с поля боя, а затем забыла о существовании Мафии и подобного опасного мира. Мира, принадлежащего только Акутагаве и ее не касающегося. Наверняка же у этой идиотки вся жизнь прошла под тёплыми объятиями мамы, и что она здесь забыла? Она не шаталась по трущобам, не воспитывала беззащитную младшую сестру, не взрослела раньше времени — она не была на его месте. Она пытается привлечь внимание и найти проблем на собственную пятую точку. Она ничтожество.       — Акутагава!       Быстро сориентировавшись, девушка пускает пулю в снайпера, пока его металлическое дитя стремительно пронзает ее плечо. Снаряд летел с точностью в шею Рюноскэ — туда, где пульс отбивает сонная артерия. Теперь же кровь струилась по руке блондинки, а вражеский солдат лежал без намёка на жизнь. Вот и хорошо — сейчас она испугается.       — Прошу, следите за своей сохранностью, не только за смертностью врагов. — Ее брови нахмурены и губы поджаты, капля пота бежит по виску. Она умело, будто уже через такое проходила, одной рукой отрывает от низа своей блузки кусок, кое-как наматывая на раненое место. Как в фильме - ни капли правдоподобности. Ее глаза полны решимости и усталости. Она вновь берет в руки пушки. — Снайперов не осталось, если в подсчетах я не ошиблась. Держаться следует ближе севера, потому что два эспера остались, местонахождение и координаты неизвестны. — Рюноскэ все ещё смотрел на неё сверху вниз и все не мог заставить шестеренки в голове вращаться вновь. Она ведь девушка, так какого черта… — Это не я придумала, это доложили Ящерицы. Сэмпай, вы не ранены? Выглядите отстранённо.       Хотелось съязвить и ударить, да так, чтобы эта высокомерная особа маму лихом вспомнила, бонусом искры в глазах и кровь отступает от ног. Но Акутагава только резко отворачивается, идёт дальше от подворотни. И эта безумная женщина, не кроющая в себе ничего, вовсе ничего необычного, идёт следом, перезаряжая пистолет.       Акутагава уже чувствует, как ее ненавидит.       Они вместе долго проработали. Точнее — работал Акутагава, вовсе не его проблемы, что Хигучи всё тащилась где-то позади, вечно говоря по телефону с Ящерицами и продолжая щёлкать предохранителями. Предохранители Рюноскэ тоже защелкали — здесь не только маму родимую, здесь незнакомую женщину, которую следовало бы называть матерью, вспомнишь. Кашель, кровь, снова плывёт перед глазами. Спасибо, как говорится, маменька.       — Акутагава-сэмпай?       Голос Хигучи тогда был скорее непонимающий, нежели обеспокоенный. Раздражающий, вовсе не помогающий в ситуации. Так и хотелось снова эту женщину стукнуть.       — Не трогай меня!       — Это кровь?       — Отвянь, я сказал.       — Я и не лезу. — Отстранённо съязвила девушка, хотя глаза ее не таили ни обиды, ни ярости, ни высокомерия. Они были заполнены туманом, будто что-то она стала осознавать. Акутагаве сил не хватило на дуру этакую замахнуться — станет еще последние свои остатки тратить на пустышку.       Потом Хигучи наведывалась к Мори Огаю. Узнала все. Перестала наведываться. Просто в кармане держала носовой платок и пластину с таблетками. В бою это не помогало, но как только приступы случались за гранью поля боя — слушать никого не хотела, под ворчание и грозный взгляд пихала эти пилюли в рот Акутагаве.       — Я тебя убить могу, ты же в курсе? — После кашля сказал он, сверкая глазами. Они тогда сидели, прислонясь к стене. Перед ними лужа крови под трупом становилась все больше и насыщенней. Стойкий запах смерти покрывал пространство, а отметины после боя — их с девушкой лица. Волосы той беспорядочно лежали на плечах, какая-то часть все же, запутанная и полная колтунов, осталась под резинкой.       — Конечно, в курсе. — Хигучи осторожно провела платком по рту парня, назло ей сжавшего губы. Он только, что не хныкал — так она его раздражала. Чего лезет? — Господин Акутагава, я добровольно пошла работать в Мафию. И далеко не с целью разносить по кабинетам чашки кофе. — Ее ресницы спутались от пота, веки немного подрагивали. Глаза, обычно яркие (Рюноскэ это подметил совершенно случайно, не обессудьте), сейчас были совершенно тусклые и замученные. — Пришла я ради денег, потому что надо обеспечивать себя и сестру. Подработок совсем не хватало. А остаюсь я здесь ради Вас. — Акутагава хмурился. Он, будто его заставили, забрал таблетку из ее пальцев, услышав слабое хмыканье на этот жест. — Вы не нуждаетесь в помощи, это я уяснила. А вот Ваш организм, увы, без меня сгниет изнутри.       — Не правда.       — У меня среднее медицинское образование. Его хватает, чтобы понять, долго ли Вам осталось.       — Так и шла бы на врача, сюда зачем ввязалась? Дура, кровь и смерть не подходят глазам девушки на ежедневной основе!       — А Вы человек чести. — Она слабо улыбнулась, помолчала, опуская взгляд. — Боюсь, мы не сможем понять друг друга сейчас.       Ее телефон зазвонил, Ящерицы прибыли и надо было выдвигаться обратно в офис на приехавшей машине. Хигучи что-то сказала в трубку. Опираясь на стену, встала, теперь даже не протягивая руки Рюноскэ, зная, что тот ее помощью не воспользуется. Так и было, он самостоятельно и не выдавая боли встал, отряхнув подолы плаща. Девушка пару секунд смотрела на него, потом улыбнулась как-то по-детски глупо.       — Акутагава-сэмпай, спасибо, что не убиваете меня.       Парень ей ничего не ответил. Как девушка и говорила — сейчас он ее не понимал. Понимал, что у неё есть сестра. И она повзрослела раньше времени. Что их различали дом и трущобы. Но Хигучи не была оправдана в его глазах, скорее, так, достигла большего доверия.       Постойте.       Доверия?