Ненависть, пропорциональная любви

      Потом Хигучи стала улыбаться. Временами эта улыбка была даже какая-то подбадривающая, словно Рюноскэ нуждался в ее помощи. И хотя со стороны и можно было подметить, что что-то в выражении его лица менялось после секундного взгляда на ее изгиб губ, признать этого Акутагава не мог, ведь не замечал того сам и даже не догадывался. Априори понятно, что на ее хорошее настроение у него не было ответной реакции.       Но со временем Акутагава перестал отрицать факт того, что ее улыбка менее раздражающая, нежели улыбки остальных. Ему не хотелось накричать на неё, не хотелось напомнить, что она член Мафии, а не клуба анонимных юмористов, не хотелось, в конце всех концов, даже банально нахмурится. Эта улыбка вызывала что-то вроде «О, снова», и с выражением лица, свойственным подобным мыслям, Акутагава отводил взгляд и продолжал заниматься своими делами.       Девушка вообще уже стала привычна. Не то чтобы Рюноскэ нуждался в ее присутствии, отнюдь, просто он не кричал от ее нахождения рядом, а воспринимал это как должное. Честное слово, знал бы об изменениях в отношении к ней господин Мори, он бы наверняка пожал Акутагаве руку, одарил аплодисментами, прослезился от таких открывшихся перспектив, в общем, сделал бы что-то из ряда вон выходящее. Оно было бы равносильно своей неправдоподобностью спокойствию Акутагавы рядом с блондинкой.       — Доброе утро, Акутагава-сэмпай! — Так начинался каждый рабочий день эспера. Ее улыбка и взмах длинными ресницами. Он не то чтобы был против, но это казалось ему ванильностью, поэтому Хигучи всегда оставалась без должного приветствия.       Ещё, Акутагава подметил в голове, что без ее суеты рядом все кажется застывшим. Словно время остановилось от чьей-то способности и сидишь себе один-одинёшенек, и никто ни чихнёт, ни вздохнёт удручённо, и не на кого разозлится. Скука смертная. А так, когда эта девушка мычит себе что-то под нос, пальцами стучит по столешнице, то все настолько раздражает, что даже успокаивает. Хоть записывай на диктофон каждый ее зевок и засыпай потом ночью.       Хигучи же думала о том, что будь у неё болтливый и разговорчивый напарник — она бы ненавидела работу. Она бы сильно уставала и с офиса выходила без остатка социальной активности. Дверью машины бы хлопала, дома на Кунико ругалась бы за не сделанное домашнее задание, а ночью ложилась и плакала, потому что на следующий день предстояло бы вновь слушать рассказы о всех кузенах и прабабушках своего начальника. А так — придёшь, поздороваешься, мысленно сделаешь пометку, что, судя по сжатым губам и грозному прищуру — сегодня Акутагава-сэмпай не в настроении, и тогда сидишь молчишь, может споёшь под нос что-нибудь для поддержания хорошего настроения.       В принципе, они сработались, и никто из них и кого-либо постороннего этого не отрицал. Акутагава, конечно, повторял, что один справлялся бы лучше, что напарник ему не был нужен, но раз дали — придётся взять. Хигучи на такие комментарии закатывала глаза и улыбалась их с сэмпаем собеседнику, и тот уходил со смешанным пониманием и запутанными мыслями насчёт этих двух. Они хороши в бою. Они неплохи в документах. Они страшны в газетах и новостях. Но их общение наяву, без оружия и бумаг перед носом — что и говорить, они странные. Вроде, отвернешься — поубивают друг друга, один от негодования, вторая от испуга; а вроде, только взгляд отведи — они уже лучшие друзья и смеются вместе над глупостями.       Но друг с другом они не смеялись. По отдельности — тут уже вероятность больше.       Акутагава часто видел, что другие сотрудники от его напарницы без ума. С господином Накахарой они вечно смеялись или же с заинтересованными выражениями смотрели телевизор в свободное время. Чаще всего — детективы или футбол. Причём девушка была больше фанатка по второму. Но один раз Гин прислала брату фотографию, на которой оба сидят с красными от слез глазами, и подписала: «Смотрят мелодраму».       Дадзай-сан переодически шуточно стукал девушку по голове, иногда просто улыбался, проходя мимо. Каждый раз сердце в пятки — он так мило улыбнулся Акутагаве? А потом посмотришь на спутницу — и черта с два, это он ей глазки строит. Когда были общие собрания Мафии, собеседника Дадзай находил только в ней, и оба подшучивали над господином Накахарой.       Гин тоже была удовлетворена Хигучи. Говорила, мол, милая девушка, в бою сильна, командовать умеет. Так сказать, пример для подражания. И мнение сестры для Рюноскэ было почти превыше всего, упуская мнение Дадзай-сана, так что он стал смотреть на напарницу иначе. Пытался. Ну и приспособился.       Стреляет умело, крови не боится, смело смотрит опасности и смерти в глаза. И улыбка красивая. И смех не раздражающий. И вообще не такая она и никчемная. Способность мало что решает, только увеличивает шансы превзойти других и расчистить мир под свои удобства. Ладно, он совсем не против ее присутствия. Скорее даже — за.       — Ух, как много работы. — Хигучи буквально упала на стул, надувая театрально губы от печали, что отчетов больше, чем выпущенных ею на этом задании пуль. Даже обидно, она им не офисная работница! — Акутагава-сэмпай, я надеюсь, у Вас не меньше? Иначе это несправедливость.       — Прямо пропорционально твоей, — Устало выдыхает парень и пытается заставить себя написать ещё хоть один иероглиф вместо того, чтобы сидеть с занесённой над бумагой ручкой. Кажется, сейчас кисть сама начнёт проворачиваться вместе с канцелярией, потому что работать под болтовню блондинки было в разы проще. А говорить, что она мешает, чтобы потом сидеть в ожидании ее новых разговоров — так вообще наслаждение.       — Как Вы себя чувствуете?       — Тебя это не должно беспокоить.       — Прекратите. — Хмурится Хигучи, и лицо у неё такое, будто говорит она с непослушным ребёнком лет пяти максимум. — Это единственная моя полезная функция, от которой Вы не трясетесь со злости.       — Я нормально себя чувствую. — Цедит Рюноскэ. Ну надо же ее от себя отвязать!       — Это хорошо. — Она зачем-то оглядывается назад себя, на окно; как потом становится понятно, чтобы случаем не наврать сэмпаю. — На улице дождь и ветер. Будьте аккуратны.       — Хигучи, мне не восемь лет. Я сам разберусь, ты мне не мамаша.       — Я вам телохранитель, — Язвит девушка, уже начиная работать. — Так что позвольте выполнять мне свою работу.       Такие стычки внутри кабинета — дело для обоих привычное и в какой-то мере даже приятное. Вспоминаешь об обычной жизни, за гранью сражений и смерти. Поссоришься — и аж тепло на душе, потому что завтра оба не будут помнить, а сегодня ты уже не просто сильный солдат. Ты ещё и обычный человек, имеющий глубоко внутри своё мнение и чувства.       В течение рабочего дня у них было мало разговоров. Так, Хигучи спросит разок-два про кофе, Акутагава кинет пару бумаг ей на стол со словами: «Твоя часть осталась», затем распрощаются и выйдут поочерёдно из кабинета.       В этот раз было несколько иначе. Рюноскэ стоял на крыльце, глядя устало на ливень столбом. Итак в глазах плывёт теми же чернилами, что были на злосчастных отчетах, а тут ещё и до дома добираться, не разбирая дороги. Да, в их районе дожди не редкость, но почему тогда обещали чуть-ли не солярий? Глупость какая.       — Проблема? — Рядом возникает напарница, что нагнала его, хоть и вышла спустя десять минут после парня. Обычно так и было всегда. — Вам нельзя выходить под дождь. Простудитесь и будет очень плохо. Вашим легким грозит большая опасность.       — Предлагаешь остаться ночевать, как пёс, на крыльце? — Почти рычит Акутагава. Чрезмерная забота раздражала, он вроде на улице, а вроде и в больнице под строгим контролем надоедливой медсестры.       — Предлагаю подвезти. Машина вон там, — Она указывает рукой на чёрный непримечательный, самый обычный и средний по стоимости автомобиль, а затем открывает бежевый зонтик, — Вам только в пользу, сами оцените ситуацию.       Акутагава долго смотрит на напарницу и хмурится. Даже если предложение и заманчиво, априори нет. Никуда он с ней не поедет. А потому эспер лишь демонстративно кашляет, прикрыв рот ладонью, плащ превращает в множество тонких лент и создаёт над собой некое подобие того же зонта. Разворачивается и ступает под ливень, быстрыми шагами уходя куда-то за полотно воды.       Хигучи тяжело вздыхает, пытаясь вернуть себе самообладание и прогнать накатившее раздражение. Раскрывает широко сверкающие глаза и улыбается как можно наиграннее, будто стоит на сцене перед полном зрителями залом.       — Как скажете, сэмпай. — Мягко поёт она, при этом грозно ступая по лужам к машине. Только дверь захлопывается, Хигучи ударяет по рулю. — Да что Вы за ребёнок!       Оба в голове делают окончательный вывод, что их напарник, может, и не самый раздражающий человек во вселенной, но и не самый приятный тоже.