Встань и выйди!

1. Её звали Ольга Крылова, и за две недели до её прихода с циклом лекций и практикумов нас ею сильно запугали. Литературный критик и обозреватель трёх крупных изданий. Жёсткая и спуску не даёт. На факультет являлась ежегодным временным явлением – и только к выпускному курсу: оценить свежую поросль, прорядить сорняки, присмотреть новых Довлатовых. Возможно, Чеховых. Впрочем, об этом преподы старались не шутить – а то как сглазят! Поэтому я сначала взбодрился, потом приуныл. Потом решил, что какая разница: я точно не Чехов. Шансов понравиться Ольге Крыловой было мало. Желания не было вообще. Меня больше волновала Ева Настоящая. Спрашивать у Матецкого, куда на весь сентябрь подевалась его сестра, было бессмысленно – он тоже исчез на этот срок. А перед премьерной лекцией Крыловой вдруг нарисовался и молча пошёл впереди меня в аудиторию. Я решил, что принципиально не пикну о Еве. - А где ты был? – только и спросил. - С Евой. Буквально вынудил продолжить! - И как она? - Сейчас хорошо. То есть в гипотетическом тогда ей было плохо?? - Не драматизируй, - процедил Матецкий. Видимо, изволил успокоить. Как умел. Мы вошли в аудиторию и увидели маленькую изящную блондинку на сверхъестественной высоты шпильках. Блондинка ковырялась в разложенных по столу листках и всё-таки была Крылова, хотя и лет на 20 младше той, что я успел вообразить. Крылова подняла на нас глаза, похожие на грозовые тучи, и сказала: - Здравствуйте. Нам обоим. А потом одному Матецкому: - Давно вас не было видно. Матецкий ухмыльнулся и пошёл к нашему месту. Я засеменил следом. В голове застыл крик. - Поздравляю, твой мастер найден, - сказал Матецкий, устраиваясь на стуле. Я запахнул челюсть, и больше мы об этом не говорили. Бытует мнение, что роль мастера в становлении на путь очень велика. Этот ритуал перетёк в область искусств из магии, что бы там ни думали околонаучные материалисты, из шаманской её части. Каждому юному подавану, почувствовавшему давление силы, было бы очень желательно наткнуться на своего учителя, дабы развивать свой талант не хаотично, а по системе, которая суть таинство. Для этого, как и в магических системах, происходит обряд посвящения. А если ты посвящён – ты избранник. Сам факт, что мастер нашёл тебя и предложил встать под его крыло, как в рупор сообщает всем свидетелям, что у тебя талант есть. Подтверждён. И отныне не должен оспариваться – даже в Курилке. Сомнения, есть или нет талант, по статистике нашего психотерапевта, одна из врождённых опций истинного писателя. Поэтому все на факультете её имитируют. Я точно знаю, что у половины нашей братии никаких сомнений нет. Но психотерапевт сказала: «опция истинного», и все себе эту опцию прикрутили на самое видное место. Без неё, как и без студенческого значка, в наши лекционные не попадёшь. Мастер же – такой полумифический персонаж, которого встречают, как гласит легенда, ближе к выпуску из университета. Буквально на улице: он тебя видит, ты видишь его, пара слов с обеих сторон – и вот ты уже опознан и завербован. Матецкий утверждает, что истинные писатели находят мастера всегда на факультете. Кто не нашёл – ошибся с делом жизни. А легенда – временное прикрытие для них и их же обезболивающее от правды бытия. - За все годы я видел студентов двадцать, которые нашли своего мастера. «Годы» у Матецкого, чтоб все понимали, это десятилетия. Я уже был уверен, что он вечный житель этих стен, а университету через пару лет должна была стукнуть сотня. - А что делать тем, кто своего мастера нашёл? – спросил я, совершенно не желая знать ответ. Потому что не желал никакого мастера. - Мастер скажет, - улыбнулся мне Матецкий. Интриган. Мне кажется, он поспорил с кем-то на меня. Может быть, с духами других заведений, так или иначе соприкасающихся с литинститутом. 2. - Вот взять Троянскую Елену. Ей было очень скучно с Менелаем. Ей и с Парисом было скучно, хотя он шалел от её красоты. Но загрызанной сплином царице хотелось драйва, залпа, фейерверка! И она поддалась искушению: включила фаталь на полную мощность. Ослепила троянского царевича, заставила его похитить себя, как жар-птицу, и пером из хвоста подпалила чужой терем. Жалела ли Елена о своём капризе? О да. Но сладко. Барышня оттянулась, убедилась, что огого. Сделала бомбу, пульнула ею в древний город – сотворила бескомпромиссный апокалипсис. И успокоилась. А потом тихо-мирно пошла по руинам назад. Парис, кстати, так и не понял, что дело любви не стоило. Он тоже оттянулся: заматерел и возмужал, попробовал войну на вкус. Женщину не удержал – не беда, всё равно побывал в её постели. К тому же Афродита ему авансы делала – а это уже олимпийский уровень! Ну а Трою спалили… Цена, конечно, велика, но по карману: можно новую отстроить, современнее и краше. Этот спич о Елене Троянской («видение древнего мифа сквозь призму личного творчества») я произносил в полнейшей тишине. Ольга Крылова смотрела в свои разложенные на столе листки, но не трогала их. Слушала внимательно. Меня от этого несло сильнее. Все остальные двадцать ртов в аудитории задержали дыхание в предвкушении моей кончины. Сейчас Крылова поднимет на меня глаза, в которых блещут молнии, и саданёт одной из них. Потом Горыныч слетит с Парнаса и острым когтем на мизинце выцарапает меня из списков факультета, а стало быть – из литературы. Моё имя собственное с удовольствием растреплют до полного нарицательного. На факультете давно назрела необходимость в свеженьком синониме к терминам «лох» и «бездарь». Ольга Крылова подняла грозовые глаза. Улыбнулась. Сказала: - Оригинальный нарратив. Жаль, не на роман. Садитесь. Двадцать ртов выдохнули. В аудитории стало скучно и душно. Горыныч так и не почуял кровь и не слетел со своей скалы на её нежный запах.