My little bird

Мы даже не дошли до середины моста, того самого, на середине которого еще можно вернуться. Еще можно решить, стоит ли идти вперед или одуматься. Под нами были непроглядная темнота из волнений и страхов и туман из неуверенности, густой, как вата. Шумела вода, сбивая с мыслей, - или, может, это шумело у меня в голове от всех тех эмоций, которые вызывал у меня Аой. А может, шумело сердце, которое никак не могло получить то, чего так жаждало. Слишком поздно, чтобы пытаться разобраться в том спутанном клубке, в который превратились мои чувства. Мне не хватило всего нескольких шагов по нашему подвесному мосту - он поджег его, и все вдруг стало рушиться. Я закрыл глаза и растворился в бездне. Есть мосты, которые перейти просто не суждено. Их нужно сразу сжигать, не ступая на неверный путь. - Привет. Кажется, ты не заметил меня. Я сказал тебе «доброе утро». Я даже не вздрогнул. Это было будто само собой разумеющимся, что тот, от кого я скрывался по коридорам утром, от кого я так поспешно бежал после совещания, не побоявшись показаться невежливым, появился именно в тот момент, когда я на секунду потерял бдительность. Мне всего лишь нужно было пережить этот день. Мне всего лишь нужно было дождаться в туалете, пока он уедет. Я думал, что он не будет искать меня. Я думал, что… - Нам надо поговорить. Не оборачиваясь, я ловил его взгляд в отражении огромных зеркал и так стискивал пальцами раковину, что, казалось, она вот-вот треснет. - Нам не надо говорить, Аой. Нам правда не надо говорить. - Кою… Он сделал шаг вперед, и я инстинктивно обернулся, как беспомощный зверек, который боится поворачиваться спиной к хищнику, способному ранить или даже убить. Я его боялся? Да, я его боялся. Его слов, его поступков и своей слабости. Если еще вчера я мог поклясться на крови, что ни на шаг не подпущу к себе Аоя, то сегодня моя уверенность шаталась, как старое здание, по стенам которого паутинкой бегут тонкие трещинки. В поясницу болезненно уперся край раковины. Холод немного остужал кожу и вносил ясность в мысли. - Кою, пожалуйста, выслушай… Когда его ладони легли на мои щеки, то ноги стали ватными, а вокруг вдруг резко начало темнеть. Мне нужно было найти в себе силы, чтобы сказать… - Нет. Но я не мог не смотреть на него. Он выглядел неважно: красные глаза, обкусанные губы и чересчур уж бледная кожа. Черные волосы растрепались и выбились из хвоста, как будто он совсем не заботился о том, в каком виде выходил из дома с утра. Торопился? Думал о чем-то важном? Пальцы проследили очертания скулы справа, сползли на шею, задержались там на секунду, спустились чуть ниже - и дрогнули. Когда он отвел назад мои волосы, я уже знал, что он там увидит. Когда я закрывал глаза, то уже готов был принять удар из оскорбительных слов и готов был ответить так же. Только то, что он сделал, было куда хуже. Сначала пропало тепло, которое я успел явственно ощутить через слои одежды, а затем звонкий кафель отразил эхом звук его шагов. - Кто? Я открыл глаза, но взгляда не поднял. Смотрел на носки его черных ботинок: на одном ослабился узелок шнурка. Вот-вот развяжется. - Аой, - я указал пальцем на ботинок, - у тебя там… - Кто? – повторил он и так резко дернулся вперед, схватив меня за плечи, что в первую секунду я даже испугался. Покачав головой, я пожал плечами. Я мог изобрести сотни отговорок, откуда на моей шее появились такие красочные картины, повествующие об одной из моих ночей лучше любых слов. Мог бы сочинить мальчика или придумать девочку, которых я не запомнил, случайную связь, которой я поддался в порыве чувств. Но мои губы сами сложились в это имя: - Акира. Руки на моих плечах дрогнули. Аой, нахмурившись, молчал. Он ждал, что я рассмеюсь и хлопну его по спине, сказав, что я его развел, как ребенка. Но он видел по моему лицу: я не вру. Видел - и не хотел верить. - Ты говорил, что между вами ничего нет. И тут перед моими глазами отчетливо встала та фраза, которая должна была решить все проблемы. Аоя, не мои. - А это была шутка, Аой. Чего я ждал в тот момент, когда говорил эти нелепые слова? То ли того, что в них поверит только он, то ли того, что поверю хотя бы я. Мои внутренние желания были так противоречивы, что от их хоровода разом заболела голова. Захотелось дышать, на чистый воздух. Подальше отсюда, от Аоя. Забыть свои и его ошибки, вернуться в прошлое и все исправить. Он молчал. От напряжения между нами, казалось, даже воздух звенел. Вот-вот превратится в осколки льда и осыплется колючими иголками. Я почти был уверен, что сейчас услышу о себе много интересного - десятки красочных сравнений с тем, кем я в действительности не являюсь. Не буду ничего опровергать. Аой повернулся ко мне спиной, и я испуганно сделал шаг вперед. Остановить? Сознаться в том, что это не то, что он… Но кто мне поверит? Да и не нужно оправданий, они только хуже сделают. - Что ты к нему чувствуешь? – спросил он. То ли мне показалось, то ли на стенах и потолке и вправду начал оседать лед. - Слишком многое, чтобы рассказать. Признательность? Безграничную благодарность? Любовь? Да, наверно, это можно и так назвать. Такого друга, как он, невозможно не любить. - А я? - Что - ты? Одна его рука коснулась дверной ручки. Он сжимал ее несильно, будто в любой момент готов был передумать и остаться. Уходи. Черт возьми, убирайся из моей жизни! - Ты бы никогда не смог полюбить меня? Я закрыл глаза, досчитал до трех и вжал ногти в ладони так сильно, что нервные окончания отозвались острой болью. - Полюбить, Аой? О чем ты? Тобой можно только отравиться. Его рука сжала хромированную ручку сильнее, и через секунду Аоя и след простыл. Я почувствовал, как колючие ледяные иголки оседают на лице, проникают под кожу, скользят глубже и впиваются в самое сердце. Наверное, что-то похожее чувствовал тот ледяной мальчик с отравленным холодом сердцем. Я и не думал бросаться за ним следом. Вышел я так медленно, как только мог, но все равно еще успел разглядеть его удаляющуюся спину. Еще секунда - и он совсем скрылся. Рядом со мной что-то упало. Я обернулся и увидел Руки, который в этот момент как раз поднимал с пола сумку. Он по-прежнему был рассеян и витал в облаках, только сейчас его облака стали густо-серыми и мрачными. Я присел, чтобы помочь ему. Когда я потянулся рукой к брелоку с ключами, наши пальцы столкнулись. Его руки были ледяными, как будто его тоже недавно засыпало морозными осколками. - Руки… - Я спешу. Что-то важное, Уруха? - он старательно отводил глаза. Я отрицательно покачал головой. Така этого не увидел, но мое молчание вместо ответа его вполне устроило. - Тогда я пойду. - Прости, - сказал я ему вслед. Я разрушил то, что могло начаться, если бы они оба были смелее. Разве такое можно простить?.. *** Кто не был на сцене, тот никогда не поймет, как кровь может превратиться в обжигающую лаву, которую разносит по венам биение сердца. Во мне не было ни капли алкоголя, но я был пьян от музыки. Гитара жила под моими пальцами, а толпа, будто загипнотизированная, ловила движения каждого из нас. Я забылся. Забыл, чего не должен делать и куда не должен смотреть. По привычке посмотрев вправо, я поймал его безумный взгляд - и тут же дрогнула рука. Я еле успел перехватить медиатор, прежде чем он выпал из онемевших на мгновение пальцев. Я испугался, что наши фанаты, те, которые умеют видеть все, увидят и в этот раз. Мои чувства оголились, открылись перед всеми, я стал раскрытой книгой. Те мгновения показались мне тягучими, как смола. Время замедлилось. Зрительный контакт выбил землю у меня из-под ног. В его темных, почти черных глазах не было ни капли презрения, ни толики ненависти. Только опаляющее желание, которое жгло мне кожу. Я вылетел со сцены, как будто там нечем было дышать, как зараженный, спасти которого может только чистый воздух. Не отравленный им. Я не успел спастись - чьи-то сильные руки зажали, как в стальные тиски, и потянули в боковой коридор. Меня внезапно окружила темнота, я шагнул назад и, наткнувшись на стену, попытался стечь по ней безвольной куклой. Но и в этот раз не дали. Удержали за плечи, притянули к себе, обняли. - Не надо, - проскулил я в горячую кожу на шее, вдохнул знакомый запах и тут же повторил: - Не надо, Аой, пожалуйста. Отпусти. - Не могу. Его руки, его дрожащие руки скользили по плечам вверх и вниз, путались в волосах, перебирая пряди, а теплые губы касались шеи, щеки, губ. - Ты мне снишься, Кою, ты меня постоянно преследуешь, везде… Что ты со мной делаешь? Я бы пожал плечами, но в темноте закутка, в котором мы находились, он бы не увидел этого жалкого подобия оправдания. Перед новыми лайвами мы не виделись неделю, и всю эту неделю я просыпался среди ночи со сбившимися под поясницей простынями. Я сходил с ума и думал, что долго я так не протяну. Неужели мы в этом так похожи? - Пожалуйста, Кою.. Когда он выдохнул последние слова мне в рот, я сдался, зажмурился и подался вперед. Я хотел принять этот яд, отравиться им и умереть. И даже предсмертная агония в его руках не казалась мне такой уж страшной… *** Для каждого безумие выглядит по-своему. Оно слишком хитро, чтобы быть одинаковым. У него сотни масок и обличий. Мое безумие сузилось до тесных гримерок и подсобок, до темноты, в которой мы не могли увидеть глаза друг друга, до тишины, в которой было стыдно за каждый лишний вздох. Мое безумие носило маску Аоя. Я не видел его лица, но зато чувствовал его пальцами. Повторял изгибы губ, запоминал, как слепой котенок, наощупь, каждый раз обещая себе, что это последний, что я больше никогда не прикоснусь к нему. Изнутри меня жгло чувство вины, но руки не слушались меня, губы послушно открывались навстречу губам Аоя, и я, не сопротивляясь, позволял его языку проникать внутрь. Только однажды я выдохнул: «Пожалуйста, не надо, я не хочу…» И сам же мысленно взмолился, чтобы он не поверил моим словам. Аой и вправду не поверил. Даже не задержался, чтобы дать мне шанс вырваться или оттолкнуть его. Хотя он вообще меня не держал. Я мог сбежать в любой момент. Я легко бы справился с ним. С ним - но только не с тем, что я к нему чувствовал. Цунами давно накрыло меня, парализовало все, что хотя бы отдаленно напоминало здравый смысл, не оставив шансов на спасение. Я шел ко дну и тянул его за собой. Я не хотел думать о завтра, о послезавтра. О понедельниках и вторниках, о каждом дне, утром которого он просыпался не со мной. Мы не заходили далеко, но его поцелуев хватало, чтобы мои ноги становились ватными. Каждый концерт заканчивался одинаково – темнотой, поцелуями до искусанных губ и осторожными прикосновениями, чтобы не оставить ни одного следа или зацепки. Он сотни раз просил его простить, и каждый раз я отрицательно качал головой. Не мог. Не мог простить, но и оттолкнуть не мог. Боги, как же противен я становился себе после того, как мы оба с обезумевшими взглядами выходили из темных помещений!.. Как неловко было смотреть на людей, которые проходили мимо и отводили глаза… Казалось: следят, знают и осуждают. А пуще всего я не мог смотреть в глаза той девочке, которая встречала его с безумным обожанием во взгляде. Она любила его слишком сильно, а он своей неспособностью противостоять желаниям постепенно рушил то, что могло бы у них получиться. Во второй раз я не мог такого допустить. - Помоги мне, Рейта, пожалуйста, - попросил я его, и он нахмурился. Я рассказал ему все: о том, как я слабоволен, о том, что иду на поводу у своей любви и его желания, о том, что задыхаюсь без Аоя. Это было перед финальным концертом, перед двенадцатым. Предыдущие одиннадцать для меня заканчивались одинаково: руки, пальцы, губы, темнота – и, уже дома, полбутылки виски перед сном, чтобы забыться. Впереди меня ждала трехмесячная пропасть без концертов, в которой у нас будет слишком много свободного времени. Если не сделать что-нибудь сейчас, то я точно в нее упаду. Он не оставит меня. - Кою, посмотри на меня. Он взял меня за подбородок и заставил посмотреть прямо в глаза. В них я увидел поддержку, замешанную на сочувствии и понимании. - Все в порядке. - Нет, ты не понимаешь… - я покачал головой, но он вдруг сжал пальцы, не давая дергаться. - Все в порядке. Все в прошлом. Надо уметь прощать, и я умею, потому что… - он посмотрел поверх моей головы, а потом вновь перевел взгляд на меня, - ты и сам знаешь, почему. Я услышал удаляющиеся шаги. Рейта выпустил мой подбородок из плена пальцев, откинулся на спинку дивана и закрыл ладонями глаза. И я все понял. - Ведь так будет правильно, да? - Кою, не спрашивай меня. Я правда не знаю. В тот вечер я сошел со сцены опустошенным и тут же поехал домой. Меня никто не остановил. И даже не окликнул.