Stan

— Я не ради совместки приехал, кстати, а просто побродить, ну не знаю, прогуляться там... ты же не против? — Илья в мыслях шипит и злится на себя и свой подрагивающий от неуверенности голос — сам приехал, а теперь будто разрешения спрашивает. Ответа не последовало, но Коряков не обратил внимания. Шаг, другой, поворот за угол — и в своей привычной манере он заходит в чужую комнату, будто бы это в порядке вещей. На этот раз спросить разрешения точно стоило. Парень замирает в дверном проходе, словно на него секунду назад вылили ушат ледяной воды. Холод действительно струится под кожей, вводя в ступор без возможности на избавление. Впервые Илья был здесь чуть меньше года назад. С тех пор все действительно изменилось. Широкая доска прежде была целиком увешана списками дел, расписаниями и прочим. Порой Даня чересчур зациклен на подобном. Такой пунктуальный. Такой безупречный. Страх захлестывает его с головой. Вот несколько фотографий, приколотых на удивление не хаотично, а в каком-то своём определённом расположении. Десятки небольших снимков, приклеенных по краям. И какие-то списки, почерк на которых настолько мелкий, что с такого расстояния, как ни старайся, не разглядеть. Он словно попал в лабиринт зеркал, маленьких и больших. Иначе почему со всех сторон на него глядит собственное отражение? Здесь улыбается, стыдливо прикрывая лицо рукой. Тут склоняется над экраном телефона, в негодовании сдвинув брови к переносице, сжав губы в тонкую полоску. На третьей чешет светло-серого котёнка за ушком, едва не плача от умиления. Четвёртая разорвана надвое. Его последнее фото с Ксюшей. Илья, не сдерживаемый ничем и никем, словно в забвении, делает пару шагов вперёд, боясь, что ноги его не удержат. Потом ещё один, и замирает на месте. Рука сама по себе тянется к белому листку, вставленному в край рамы. "13.09 – поездка (Питер?) 14.09 – Дрейк (проверить) 15.09 – Ксения (проверить) – нет. 16.09 – ? 17.09 – ?" Парень отшатывается назад, роняя листок на подлокотник кресла рядом. Сегодня пятнадцатое, к Ксюше заехать не получилось — она не в городе. Откуда он знает? Из потока панических мыслей его вырывает знакомый тихий голос, прежде вмиг успокаивающий, сейчас же пугающий до дрожи: — Это не то, о чем--... — Не то, о чем думаю?.. Т-ты.., — Коряков тут же разворачивается на все сто восемьдесят градусов, до белеющих костяшек вцепившись в раму за спиной, — ...Следил за мной?! И продолжаешь? С чего ты взял, что можешь поступать так--... — Я не мог ничего поделать. Чувствовал себя отвратительно, но продолжал искать любое, хоть самое малейшее напоминание о тебе. Во всем. Повсюду. Что мне оставалось делать? — рыжеволосый осторожно шагает вперед, выставив перед собой руки в тщетной попытке успокоить. — Поговорить со мной! Для начала, — Илья испуганно пятится назад и вправо, практически сразу же врезаясь поясницей в край стола. Сгибается и тихо шипит, но рукой все же пытается нашарить на его поверхности хоть что-нибудь острое. Не успевает. Чужая ладонь накрывает его собственную, поднимаясь чуть выше, несильно обхватывая запястье. Их разделяет какая-то пара сантиметров, не больше. — Прости меня. Парень инстинктивно вздрагивает и склоняет голову набок, когда обладатель самого вкрадчивого голоса, который он когда-либо слышал, кончиками пальцев касается его щеки, но тут же одергивает руку. — Прошу. Коряков сжимает губы, жмурится и дышит через раз. Половина его не перестаёт противиться, другая же... словно тянется навстречу. В каком бы страхе он не утопал сейчас, глупо отрицать свои чувства, когда они очевидны. Отторжение сливается с тягой воедино, рождая молчаливое согласие. Он не прощает. И не сможет. Никогда не сможет. Сильная ладонь ведет к предплечью, тянет на себя, и Илья поддаётся, лицом уткнувшись куда-то в район ключиц. Дыхание сбилось окончательно, башка идет кругом от терпкого запаха сигарет вперемешку с каким-то знакомым парфюмом. Ему до чертиков страшно и хорошо одновременно. Кажется, что данины руки гладят одновременно везде, изучая и пытаясь успокоить. Пальцами зарываются в волосы на затылке, медленно скользят вдоль шеи, своим холодом парализуя каждое нервное окончание. Ласкают и давят, удерживают и утешают. ───────────────────────── Ты выбрал уступить, ни слова не сказав, Но оба знаем мы, к чему ведёт все это. С щеки твоей стекает миллионная слеза, А я так до конца и буду без ответа. ─────────────────────────