Не говори ничего, Я здесь, рядом с тобой. Закрой глаза, Нащупай мою тень и сердце. Уже слишком далеко, Чтобы вернуться назад. Закрой глаза, Просто почувствуй, как я теряю рассудок. Kim Yeji, Eve (OST).
Впоследствии Сол называет это ничем иным как благословением Святых. Хотя, имея за спиной бесполезную череду бесцельно прожитых веков, точно знает, что среди поэтичных строф какого-нибудь романтичного лирика этому событию подберутся куда более красочные, животрепещущие эпитеты: Рок. Судьба. Предназначение. За каждым из них своя до великолепного мерзкая роль… Вздохнувший новой жизнью Эраклион утопает в праздничном гомоне одухотворённого, счастливого народа, с благоговением и почестями встречая своего первого наследника. Смелые воины впервые за очень долгое время свободно снимают с уставших плеч своих тяжёлое военное облачение и охотно выпускают из мозолистых рук смертоносные оружия, в кругу близких не прислушиваясь к спокойной за спиной тишине; могущественные феи ослабляют суровое давление окутывающей их магии и позволяют себе дышать ровно, не срываясь каждую скоротечную секунду на очередное лишающее последних сил защитное заклинание или уничтожающее проклятие. Война в Ином Мире идёт слишком долго, тянется так бесконечно медленно, что никто из ныне живущих и не помнит уже, какой была земля, не пропитанная кровью, каким был воздух, не запятнанный смрадом разлагающихся тел, как ощущается умиротворённое спокойствие Вселенной, не испускающей собственный последний вздох. Именно поэтому сегодня, в этот памятный торжественный день, солдаты наконец-таки дома, где нет места беспощадной войне, жестокому кровопролитию и избитой – уже никому не нужной – веры в завтрашний день. Король Андреас – не самый разумный политик (он боец, стремящийся к несмолкаемой посмертной славе и ратным подвигам), но будучи охваченным неописуемым отцовским восторгом, поддаётся чутким советам своего генерала и позволяет бесстрашным войскам эту неприхотливую вольность, а старый их друг – Его Величество Радиус, – слишком просто поддавшись на уговоры бывшего сослуживца, одалживает в недолгое пользование вышколенную солярийскую армию чужому королевству. Генерал Сильва кивком головы выражает правителю Солярии почти смиренную благодарность за оказанную поддержку и целует по всем правилам этикета поданую ладонь находящейся на сносях королевы Луны, краем глаза замечая, как секундно искрит драгоценным золотом её напряжённый взгляд (а не как, подобно каждой фее света, распылается чуть светлым янтарём). Мимолётная сцена оставляет в нём странное послевкусие, которое ещё долгие часы он распробывает с подозрительной мнительностью. И впервые за последнее время внимательно прислушиваясь к окружающему его хаосу, замечает тотально перестраивающуюся в неизвестном ему направлении реальность бытия. Это заставляет насторожиться. В Королевском дворце уже неделю не смолкает триумфальная музыка, и постепенно в старинных коридорах царского имения толпотворится всё больше народу: то ко Двору съезжается вся высшая знать Иного Мира, ликующе приветствующая рождение маленького принца. В главной церкви столицы, окуная младенца в священные воды перед лицом всех Святых, первого наследника Короны нарекают Скаем, одаривают единоличными фамильными имениями, причисляя к знатному имени пафосные титулы, и радушно складывают возле детской колыбели дорогие подарки, преподнося те в знак своего почитания. Сол, заложив руки за спину и продолжая стоять на церковной службе подобно находящемуся в ожидании неминуемого нападения солдату, слегка кривится, невольно вспоминая о прошлом. Как разительно отличаются эпохи старого и нового времени друг от друга, и с какой щепетильной верностью королевские дома чтят свои устаревшие традиции. — Я думаю одарить свою дочь землями Непризнанных Созвездий, — по окончании службы признаётся как бы между прочим король Радиус, когда слуги собирают все преподнесённые любезными гостями дары, а их друг, король Андреас, со своей королевой с их драгоценным младенцем на руках в последний раз читают молитву Святому Эрендору – величайшему воителю из всех, что был рождён на Эраклионе и прославлен во всём Волшебном Мире. — Эти земли обширны, но пусты, — задумчиво комментирует странный выбор своего друга Сол. И взгляд его сам собой находит королеву Солярии, бережно держащуюся за свой огромный живот и склонившую голову в честном признании перед куда меньшей, в сравнении со Святым Эрендором, иконой Санкта-Алины – первой царицы Солярии и создательницы всего Иного Мира (её изображения наравне с Александром Великим увековечены во всех церквях Иномирья, даже если королевства предпочитают склоняться перед другими Богами). — Да, но я верю, что моя девочка приведёт нашу страну к своему расцвету, — искренне делится своими чаяниями Его Величество, подобно супруге выказывая уважение запечатлённой на иконе своей дальней предшественнице поклоном и обведённым тремя пальцами ото лба до груди кругом – характерный молитвенный жест, солнечное знамение. Сильва равнодушно хмыкает в ответ, достаточно тихо, чтобы не провоцировать ненужных вопросов набожных религиозников. Сам Сол уже давно не верит ни в Святых, ни в Богов, ни в светлое будущее, о котором мечтает каждое новое бестолковое поколение. Война уже много столетий истощает их волшебный мир своей неумолимостью. Губит людей: калечит тела, извращает души. Жестоко отбирает последние крупицы веры, играючи топит едва зарождающиеся искры надежды. Ещё только пару веков назад единственным врагом человечества были проклятые Сожжённые, чья хаотичная армия, разбросанная на многочисленные стаи, несла каждому маленькому городку полную разруху и опустошение, а крупные мегаполисы ставила на колени, вынуждая строить баррикады от всего внешнего мира и в медленно подкрадывающемся сумасшествии ожидать либо тлеющего вымирания, либо героического спасения. Сейчас же врагами людей стали становится люди. Королевства из года в год всё больше нищают, народ постепенно мрёт: кто на передовой в ожесточённых сражениях, кто в тылу, подвергаясь неожиданным нападениям или сдаваясь на милость остро прогрессирующим болезням. В отдалённых участках каждой из стран уже царят голод и эпидемии. Солдаты устали от вечной войны. А феи постепенно теряют свою магию. Потому, пусть никто и не торопится признавать это вслух, предпочитая фальшиво лебезить и нарочито-покорно склонять головы, все королевства находятся в ожидании начала скорых военных действий друг против друга. Сильва бесстрастно признаёт: это всего лишь вопрос времени, когда от некогда Великого и богатого Иного Мира останется лишь загнившая умерщвлённая пустошь. — Почему-то я верю, что именно ей суждено спасти Мир, — слабым голосом искреннего мечтателя выдыхает Радиус, закрывая глаза. Его супруга заканчивает молитву, напоследок выполняет молитвенный жест и, не удержавшись, прикладывает руку к старинной каменной фреске. — Она станет нашим Светом. Сол с замиранием сердца осознаёт, – но старается не верить сладкой сказке раньше положенного, – чем делится с ним одухотворённый король. Свет – чистый, истинно солнечный, ослепительный – на короткое, кажущееся лишь галлюциногенным мороком мгновение пронизывает необъятную фигуру королевы насквозь. А немногим позже, в этот необыкновенно тёплый августовский день неуловимо-волшебная ночь требует своего права раньше обычного. На небе загораются мириады искрящихся звёзд, в изобилии сердечном наполняя изувеченный, несчастный, растерзанный подлунный мир древней магией. И природа благоговейно замирает в безмолвном искреннем почтении. Сол Сильва чувствует, едва скрывая нервную дрожь в своём сильном, могучем теле, как нечто, казавшееся несбыточным чудом, привходит в этот Мир. И в тот момент, когда на небе возгорается новая, ярчайшая из всех виданных им ранее, звезда, что неожиданно входит в часто скрытое за космическим туманом созвездие “Сирены”, у почтенных гостей Эраклиона – короля Радиуса и королевы Луны – рождается их первенец. Дочь самого Солнца.* * *
Сол легко манипулирует правдой, словно в дешёвом покере подтасовывает нужные ему карты, и даже считает это излишне скучным. Своей грубой, неотёсанной поспешностью Розалинда Хейл сама вырыла для себя могилу. После уничтожения Астер-Делла трибунал, выслушав мнения разных сторон, верит в её безоговорочную вину и назначает пожизненное заключение в Стазис. Сильва искренне сожалеет, что смертная казнь с недавних пор отменена. Правда жизни такова, что от врагов своих нужно избавляться заранее, методично, без лишнего шума, не давая тем даже призрачность крохотного шанса на возможность отмщения. С обвинениями в сторону короля Андреаса всё выходит несколько сложнее. Угроза висит и над самим Солом, потому как это его меч прошёл сквозь грудную клетку Его Величества. Но пара уверенных фраз (и предоставление неоспоримых доказательств посредством изъятия конкретных воспоминаний) о заранее подготовленном сговоре и едва различимый намёк о некоей недопустимой связи между правителем Эраклиона и уже не имеющей права голоса Розалиндой делают своё дело, и первой веру в своего супруга теряет королева Самара. За ней сдаётся и король Радиус, ведь это суверенитет его страны был так жестоко нарушен. Противоправные действия генерала признаны самообороной. Солдаты Хейл считаются охмурёнными магией убеждения наивными глупцами. С их грудей снимаются все заслуженные ранее ордена и строго запрещается любая военная деятельность. Фарагонда Даулинг назначена новым директором колледжа Алфеи, под власть Сола Сильвы переходит весь гарнизон специалистов, Бен Харви устроен там же преподавателем ботаники; и никто из них не имеет права самовольно покинуть границы Солнечного государства или уйти с постов профессоров. — Возможно, так оно даже к лучшему?.. — обращается в тень пустоты, морозной стужей витающей над гробом, Сильва, по старым военным традициям вкладывая личный боевой меч Андреаса в его холодные руки. Бывший генерал, складывая за спиной руки и равнодушно оглядывая богато убранный прощальный зал, с безликим разочарованием думает о том, что тот добился, чего хотел. Трибунал решает скрыть информацию о том, как на самом деле был уничтожен Астер-Делл. На всеобщее обозрение Розалинду и Андреаса признают погибшими в ходе боевых действий славными героями, а сам небольшой городок причисляется к списку разрушенных и опустошённых Сожжёнными (и впоследствии его скрывают волшебной завесой от всего внешнего мира), чтобы у имеющихся родственников тамошних жителей было меньше вопросов. Впрочем, во всей этой ситуации Сол не столько теряет, сколько приобретает. После похорон мужа Её Величество Самара вынуждена в одиночку удерживать мощь величайшего военного государства Иного Мира; каждый раз обращаясь за советом или подсказкой к бывшему генералу, она сама не замечает того, как широкая его тень становится всё плотнее по обратную сторону королевского трона. На воспитание Сильве отдаётся царский наследник, и воин взращивает мальчонку в соответствии с собственными далеко идущими замыслами. И наконец, в пределах одной страны Сол находится не так далеко от новорожденного источника первородного света. В самые тёмные, глубоко безлунные, беззвёздные ночи он тенью исследует чистую и опрятную детскую комнатку принцессы Солярии, охраняя её чуткие сны.* * *
Момент его официального знакомства с наследницей Солярии омрачается очередными похоронами, что, естественно, воина немало злит. Король Радиус, на удивление всем, сдался жестокой болезни. Его отпевают в роскошных залах дворца, где тут и там с высоких стен и потолков смотрят на весь этот ничтожный человеческий сброд увековеченные в иконах Святые. Знатные вельможи, дворцовый люд и даже простой народ Солярии обходят вкруг открытый гроб, оставляя возле него кучу цветов и своё искреннее признание. Безутешная королева то и дело промакивает свои ненатуральные слёзы шёлковым платком и удерживает в жёсткой хватке совсем миниатюрную ладошку принцессы. Девчушка кажется отрешённой. Она удивительно молчалива и слишком по-взрослому равнодушна ко всему этому светскому фарсу, что её окружает. Сол подсказывает своему воспитаннику обратить внимание малышки на себя. И когда пятилетний мальчуган уводит под цепким взглядом маленькую фею от её зверской матери, вступает с ней в короткий разговор: — Примите мои искренние соболезнования, — почти от всей души выражает боль своей утраты мужчина, перед иконой Эйлирис-великомученицы кланяясь и принося той солнечное знамение. — Он ушёл непозволительно рано. — Так и есть, — прохладным кивком встречает чужую поддержку королева, довольно профессионально пряча взгляд льдистых глаз то за аккуратной чёлкой, то в направлении абсолютно противоположных концов священной залы. — Не знаю, как теперь я без него справлюсь. Сол не может сдержать откровенной насмешки на этот чёрствое, лживое предложение. Действительно не знай Луна, как управляться с государством, не будучи законным – по долгу и крови – его властителем, она бы не посмела свести никогда не любимого супруга в могилу. В отличие от слабохарактерной и наивной королевы Самары Её Величество Луна – прирождённый лидер. В ней есть сталь, поддерживающая её, словно собственный неразрушимый скелет, закалённый характер, кипятящий кровь и бросающий с идеальным планом победы в бой, и твёрдая выдержка, выдрессировавшая могущественную магию потом и болью, возведшая в ранг почти непобедимых. Сол с почтением восхищается этой женщиной. Но ему не понаслышке известно, как легко ломаются подобные люди. Потому он прячет лукавую усмешку в гранях полного бокала, и молча надеется, что дочь её взяла лишь часть силы материнского духа. — Я верю, что Вы сделаете всё, чтобы восстановить нашу страну после всех тех ужасных событий, что мучили Иной Мир так долго. Королеве повезло: война закончилась, дав их измученной планете впервые за многие столетия выдохнуть спокойно; Сожжённые исчезли то ли бесследно растворившись в воздухе, то ли найдя укромное место, где удачно прятались вот уже который год; все семь королевств спустя долгие недели переговоров пришли к примирению, с трудом установив почти довоенные сердобольные отношения. В планах только поднятие с самого дна экономики, восстановление бюджетов страны, обеспечение солярийцам комфортного проживания. — А после Вас придёт черёд новой Звезды, что уже взошла на небо, и это лишь вопрос времени, когда она станет нашим новым Солнцем. Глаза королевы встречаются с его тут же. Она выглядит непомерно оскорблённой, незаслуженно униженной, гнусно уязвлённой мужским неэтичным откровением. Сол наслаждается ничем не скрытым калейдоскопом чувств, что разрывают Её Величество на части. Поглощают, словно тяжёлые волны в чудовищном шторме открытого океана, срывают мясо с костей, подобно зверски-истощённым гиенам, душат своей безобразной правдой и вульгарной неотвратимостью прямо как ощущение обжигающе-холодных прикосновений Костлявой на пороге последних минут. Не править ей королевством, что строилось не её кровью; не быть во главе народа, бесправно и охотно принадлежащего совсем другой семье; не обладать могуществом и силой, которые были ли бы достойны запечатления в летописях и иконах церквей. Всё это достанется той, что родилась под Королевской Звездой. Совсем ещё несмышлёной малютке, глупой и капризной, но в чьём теле Силы столько, что звучит почти абсурдно. Королева всегда знала, что её дочь – триумфальное олицетворение самих звёзд небесных, но только теперь поняла, что это единственное, чего ей всегда стоило бояться.* * *
Убийца крадётся за ней в полной тени, глубокой ночью, пока вся страна окутана завесой непостижимой тайны и пагубного мрака, и даже королевский дворец с неизменной гурьбой слуг не выдерживают сладкого томления сна. В комнате юной принцессы кромешная темень: ни естественного сияния звёзд, которых в столице не разглядеть даже в самое позднее время; ни света луны, которая бы могла проследить за состоянием единственного своего очаровательного дитя; ни даже детских умилительных ночников, потому что Её Высочество, не похожая ни на одного обычного среднестатистического ребёнка, никогда не боялась ночной тиши, а со смертоносными монстрами, что неощутимо прячутся в коварных безликих тенях, играла, словно с собственными ласковыми питомцами. Нянечки королевской наследницы с душещипательным восхищением рассказывали всем о чудном характере своей кроткой воспитанницы; куда более мнительные в этом вопросе слуги между собой шептались о дурных отклонениях в развитии малышки; а немногочисленные подстрекатели были и рады подкинуть в тот или иной разговор колкую шпильку своего всеобъемлющего ненатурального испуга, клевеща на солнечную малышку, обвиняя в связи с истинной Тьмой и принадлежности к отвергаемому честным обществом клану ведьм. Потому в том, что занесённый над крошкой острозаточенный нож уже свистит в ускорении, лихо распарывая воздух, нет ничего удивительного. Отчаянный злодей, безоговорочно веря в свою непопрекаемую парадигму, стремится избавить светлое, доброе общество фей от столь не вовремя объявившейся в нём непрошенной скверны. Но прежде чем случается непоправимое, на бесчестного убийцу из укромного угла комнаты бросается сама Тень, вдруг обретая плотные изгибы и мускулистую телесность. Сумрачный зверь утробно рычит, побуждая разверзнуться предсмертным криком несчастную свою жертву. Бездушно, остервенело, люто раздирает той горло, заливая фонтанирующей горячей кровью чистый ковёр в детской комнатке, и лапой, сильной со стальными острыми когтями, потрошит живот, выпуская наружу тёплую требуху. Комната озаряется светом призванного волшебством светляка. Подскочившая в постели от ужасного шума, сонная кроха, вцепившись в любимого плюшевого оленя, с интересом следит за растерзавшим не прошенного ночного гостя зверем. Перепугано дышит, когда дикая тень, принявшая очертания огромного волка, скользит по ней самой въедливым хищным взглядом. И в шуме наступающей стражи, склонив покорно голову, будто прощаясь, странной чёрной дымкой растворяется в воздухе.* * *
В вечер десятого Дня Рождения Ская, на маленький семейный праздник к которому с горем пополам позволила своей дочери приехать и королева Луна (конечно, в сопровождении двух нянечек и почти целого военного полка охраны), Сильва застаёт солярийскую наследницу на ступеньках заднего двора собственного дома. Малютка, обнимая острые коленки, дрожит на прохладном весеннем ветру и, теснее кутаясь в модную цветастую курточку, ну точно нахохлившийся угрюмый воробушек, упрямо не сходит с оледенелых ступенек, завороженно всматриваясь в величие ночного неба. — Уже поздно, разве ты не должна спать? — спрашивает он куда обеспокоеннее, чем хочет казаться, и встаёт на те же самые ступеньки, возвышаясь над девчушкой, как и положено любому авторитетному взрослому. За Скаем (который, как пример для своей шебутной подружки, пуская слюни на подушку, видит уже десятый сон) солдат следит лично: у мальчишки чёткое, строгое расписание, которому под надзором сурового воспитания Сильвы он неукоснительно следует. И где, очень интересно, эти бестолковые няньки, когда их принцесса почти окоченела в объятиях мартовской ночи? — В городе звёзд не видно, — словно это всё объясняет, беспечно пожимает хрупкими плечиками принцесса, чуть сдвигаясь в сторону с середины лестницы. Сол понимает, что это своеобразное детское приглашение. И сколько бы ни ругал, ни заставлял себя придерживаться этой до осточертения надоевшей правильности, он – впервые за столько веков слишком слабовольный – всё равно поддаётся мимолётной прихоти совсем ещё крохотной малышки. Мужчина снисходительно расстёгивает молнию шерстяного свитера, оставаясь среди грозной ночи только в тонкой футболке, и неловко водружает тот поверх уже проморозившейся до самой последней нитки тонкой пуховой курточки Её Высочества, осторожно приземляясь рядом с ней на холодную лестницу. — Вы замёрзните, — подозрительным голосом предрекает девчушка, но отказываться от дополнительного согревающего слоя одежды не спешит. С её стороны это было бы расточительно глупо. — Я не чувствую холода, — почти искренне сознаётся воин. Холод внутри него самого куда более обжигающий, леденящий и стылый, чем всякий неуютный случайный морозец, которому счастливится проникнуть за границы жаркого климата Солярии или родиться в промозглых вихрях частых здесь бор. Стелла отрывается от пленительного изучения хитросплетений лучезарных созвездий, переводит взгляд на самого Сола и совсем не детскими, цепкими и серьёзными глазами глядит на него, словно решает загадку. — Вы вообще хоть что-нибудь чувствуете? — неосторожно спускает с языка очень неприятный вопрос кроха. Сол отвечает ей честным удивлением, как будто бы непонимающе всматриваясь в насупившиеся глаза, что вобрали в себя цвет роскошного безоблачного летнего неба Солярии. — Почему ты спрашиваешь? — Потому что Вы – Дарклинг, — обличает нахально, швыряя грубую правду прямо в лицо, как само собой разумеющееся. — Мама говорит, что те, кто наполнен Тьмой, не способны чувствовать. Сильва молчит, с неприязнью ощущая, как сумасшедше частит сердце в его груди. Сжимает кулаки до белеющих костяшек, сдерживая нервную, непозволительную дрожь. Поджимает губы, захлёстываемый откровенным, шокированным неверием. — Разве похож я на Дарклинга? — давит из себя, едва искривляя уголки губ в тяжёлой усмешке. Его многолетние баснословные смелые планы рушатся от одного мрачного взгляда девчонки. Это звучит нелепо, а выглядит ещё более абсурдно. И вся эта патовая ситуация скорее напоминает собой бредовый сюр. — В Вас полно Тьмы, и она говорит со мной. Сильва неохотно признаёт, что безбожно теряет контроль над происходящим. Но в ушах стоит ласковый шёпот, мурлычущий сладко о том, что он никогда его и не имел. — Ты её боишься? — спрашивает он тогда неудержимо. «Боишься ли ты меня?» — Я должна бояться. — Это то, чему её учит мать. Особенно после найденного три года назад в детской комнате разодранного на части человеческого тела. А после чистосердечного детского признания в том, что с несостоявшимся убийцей разобрался взявшийся из ниоткуда теневой волк, девочку сочли до ужаса шокированной и временно невменяемой. С принцессой до сих пор прорабатывал тот зверский случай частный психотерапевт. И слабовольно сдаваясь гнёту королевы, увещевал наследницу короны, что ей необходимо отказаться от собственной магии. Её Величество, совсем непрофессионально сдаваясь панике, истерично заключила, что дочь её, обладая мощью самого Солнца, научилась подчинять себе и Тьму. И теперь каждый раз неустанно твердила, что удивительные, прекрасные, вдохновляющие силы её – это порок. Что первозданная необъятная мощь, сокрытая в тощем тельце, – губительна. Что магия её, золотой рекой струящаяся сквозь пальцы, алмазным блеском расцвечивающаяся в крохотные звёздные искры, словно сошедшие с самих небес, застывающая взвесью бриллиантовой пыли, первородными частицами космоса, – отвратительна и ничтожна. А ещё страшнее то, что они оставляют после себя. Глухую пропасть. Адскую бездну. Убогую ничтожность. Беспросветную, пустую, умерщвляющую Тьму. — Но боишься ли ты? — шепчет, будто бы не своим голосом. Слишком тихим для грозного воина. Слишком слабым для сурового мужчины. Преисполненным какой-то безликой, туманной, запуганной, истерзанной надежды, которой и сам не понял как позволил в себе разродиться. Стелла уютнее кутается в безропотно отданный слишком большой для её щемяще-миниатюрной, хрупкой фигурки тяжёлый свитер. Склоняет осторожно голову на подставленное крепкое мужское плечо. И вздыхает, оглушая искренней, пронзающей, воспламеняющей верой: — Тьма – это дом Солнца.* * *
Очередное первое сентября неизлечимо будоражит и разрушает до основания тихое и праздное каникулярное существование Алфеи. Пришкольная округа полнится голосами, тут и там встречаются давно знакомые и новые люди – ученики, прибывшие заново получать знания или только ступившие на путь обучения в стенах престижного колледжа. Учителя с распростёртыми объятиями встречают причины своих ужасных мигреней, а родители прощаются с детьми, не смея выпускать из безопасных колец собственных рук и не уставая расцеловывать в румяные щёки. Большинство подростков на глазах одногодок чураются таких нежностей. Просто ещё не понимают, как это важно, когда за спиной твоей есть такая могущественная и удивительная поддержка, как собственная семья. Скай, для которого вся эта праздная суета столь не привычна, несмотря на то, что в Алфее он проводил большую часть своей жизни (начальное и среднее образование он получал всё-таки в обычных магических школах), по большей части не спешит покидать безопасное и знакомое общество названного отца, наблюдая за всё прибывающими учениками со стороны. И вообще-то выглядывает среди них одну конкретную особу. — Вряд ли ты не заметишь Её Высочество, — снисходительно бросает воин, складывая руки на груди и отслеживая всё новые подъезжающие машины, привозящие учеников на учёбу. — Одно только её появление ослепит всех нас, словно солнце в пустыне. — И вправду, выше меня только звёзды. — В разрез его словам раздаётся мягкий самодовольный возглас за мужскими спинами. Специалисты оборачиваются удивлённо, встречая за собой сверкающую яркой улыбкой принцессу Солярии. — Но и они гаснут, когда я выхожу в свет. Светлые волосы красиво убраны в сложную косу, на лице немного косметики, а на самой девушке – лёгкая шёлковая рубашка из последней коллекции какого-то навороченного модного бренда и наверняка оттуда же облегающие джинсы, а также белые лаковые лодочки. Скай бросается обнимать свою неизменную детскую подругу первым. Стискивает в медвежьих объятиях и, оторвав от твёрдой земли, кружит вокруг оси, рассыпаясь в сотне бессвязных вопросов. Сол ненароком думает, что парню порой действительно не хватает общения. Или, может, дело в самой лучезарной девчонке, рядом с которой не получается оставаться всё тем же строго-набожным, грозным солдатом? — Здравствуйте, мистер Сильва, — обнимая одной рукой Ская, а другой – поправляя рассыпавшиеся вследствие неожиданных покатушек в мальчишечьих объятиях золотистые локоны, будто вобравшие в себя блеск часто пролетающих над Солярией комет, наклоняет в небрежном приветственном кивке голову девушка. И улыбка её не то радушно игривая, не то фривольно лукавая, и это отзывается в груди Сола чем-то… Сильва прожил уже не один век, а Тьма его и того больше. Но каждый раз появление этой лучезарной девушки серьёзно беспокоит его на каком-то новом недостижимом уровне. В ней столько ликующего света, что она ослепляет до противных белых пятен под веками. В ней столько неисчерпаемой силы, что это будоражит, отдаваясь возбуждённой дрожью на кончиках пальцев. В ней столько жизни, что иногда Сол ненароком думает, что до встречи с ней он и не жил никогда. Её искренняя радость по пустякам кружит голову, добровольно подаренное тепло пьянит душу, а от случайных прикосновений лихорадит, как в предсмертном припадке. И Тьма его… благосклонно молчит впервые за долгое время. Будто всё так и должно быть. Больше нет этого жуткого горького одиночества, что комом застревает в горле. Больше не саднит порванным в клочья барабаном сердце, внезапно перешедшее на щадящий спокойный ритм. Больше не выворачивает наизнанку, не прошивает разрядом молнии, не горит ядовитой агонией в груди, струясь от солнечного сплетения по венам и капиллярам, разнося адскую муку проклятой жизни по всему его сильному бессмертному телу. Впервые за всё беспощадное время своего гнилого существования мужчина ощущает себя полноценным. Просто теперь – он понимает – осталось заполучить эту эфемерную, прекрасную девочку-солнце себе.* * *
Сжимая до предупредительного беления костяшек кулаки, Стелла впервые задаётся вопросом о том, что, может, в чём-то её ненавистная мать была и права? Что, может, силы, которыми она располагает, действительно так ужасны? Может, обладая такой незаконной мощью, ужасна она сама? Может, и стоило отказаться от них тогда, в четырнадцать лет, когда мать умоляла пройти путь “Отречения”? Но разве заслужила она, Стелла, в одночасье так подло стать неполноценной? Разве правильно было бы оборвать все связи со своим неизменным прошлым? Есть ли что-то хорошее в том, чтобы вдруг ни с того с сего утратить большую часть самой себя? Если бы она вообще после той процедуры выжила… Сол тогда сказал, что у таких, как они, нет никаких шансов. Это феи могут беспрепятственно отказываться от магии (хотя никто из них и не соглашается на подобную жестокую ношу). Заклинателю невозможно отречься от своего мучительного бремени. Заклинатели не просто люди, наделённые Силой. Они и есть сама стихия, которую они воплощают. Лишить телесную оболочку магии, значит развоплотиться в Силе, попросту исчезнув и как Заклинатель, и как человек. Стелла не желала умирать так скоро. У неё было достаточно планов на этот Мир, которые ещё не нашли отражения в прямом действии своего воплощения. Её Высочеству придётся снова побороться за себя. Попытаться отстоять личную правоту, доказать свою неподкупную честность, выстоять очередной злобный террор матери, которая уже наверняка по просьбе чёртовой директрисы едет в Алфею. Ей нужен план. А ещё сгодилась бы немалая кучка каких-никаких доказательств. И, возможно, свидетели? Хотя кто, интересно, вдруг осмелился бы встать на её сторону, если после несчастного инцидента эти бесхребетные продажные соседки смотрели на неё как на сумасшедшую суку? — Ты не совсем вовремя, — вместо банального приветствия хлещет грубо Стелла, замечая знакомые колебания в воздухе. Даже из-за закрытой входной двери Сила, исходящая от Заклинателя Тьмы, умудрялась безудержными волнами растекаться по пространству, ощутимо колыхая занавески на плотно закрытых окнах или безжалостно поглощая яркий свет электрических ламп. Мимолётные изменения пространства, которые обычным людям, специалистам или хотя бы феям, вообще не заметны, но подмечаются теми, кто по воле рока имеет равные возможности. Сол не спрашивает дозволения, чтобы войти внутрь девичьих комнат. Он с лёгкой небрежностью взламывает магический замок, установленный директрисой, и молча закрывает за собой дверь, просто запирая ту на ключ. Но остаётся стоять на пороге, вальяжно складывая руки на груди и свободно подпирая спиной запертые двери. — Ты нарочно это сделала? — Что? — девчонка почти задыхается, не ожидая уж от него-то этих беспочвенных обвинений. — Нет! Мужчина лишь неосторожно дёргает бровью, выражая очевидное разочарование данным ответом. Он был бы куда более горд, обвини её директриса ни в незначительном нанесённом увечье (хотя, если задуматься, и оно не малого стоит), а в жестоком убийстве, например, если бы от той “несчастной” жертвы остались одни только угли. — Тогда для чего ты это сделала? Блондинка хмурит брови, отводя глаза в сторону. — Это случайность. Сол расплывается в понимающей, кроткой улыбке, и Стелла нутром чует, что в ней нет ни капли добродетели. — Она ведь это заслужила? — задаётся риторическим вопросом. — Иначе бы ты не сорвалась. — У меня плохая концентрация. И я нетерпелива, — напропалую язвит девчонка, отвечая мужчине его же собственными словами. Ещё в начале осеннего семестра специалист неосторожно бросил их, застукав ученицу в глуши алфейского сада за оттачиванием собственных навыков. Стелла задёргивает наглухо плотные шторы на окнах, думая о том, что лучше никому не оставлять и шанса увидеть в окнах гостиной общежития (откуда Даулинг тут же выселила оставшихся соседок и запретила самой девушке выходить или принимать гостей до приезда королевы) директора специалистов. — Тогда бы ты её просто ослепила… а не выжгла так по-садистски глаза. — И цокает языком, будто они обсуждают сейчас нечто даже не стоящее их драгоценного внимания. — Тоже хочешь меня отругать? — брыкается в собственном бессилии принцесса и тут же показательно взмахивает ладонью, мол, давай. — Встань в очередь, ты следующий после королевы. Если, конечно, после неё от меня что-нибудь останется. Сол презрительно хмыкает, отрываясь от притягательной удобной опоры, и коротко путешествует до одного из скромных диванов, теперь устраиваясь на его подлокотнике. — Фара уже всё тебе высказала? По насупившемуся, обиженному взгляду девчонки ответ становится предельно ясен. — Было неприятно? — Смеёшься? — хватается за обивку второго дивана, на котором сидит по диагонали от него, девушка, словно этот незначительный жест удерживает её на месте. Не позволяет пуститься в откровенное сумасшествие. — Это было целое представление, где меня унизили прямо на глазах каких-то безмозглых простолюдинок, которые изначально были с этой чокнутой Рикки заодно. Противная компания распущенных бесталанных девиц, не сумевших утянуть в свой развязный кружок прилежную и ответственную, не в пример им, ученицу. Какой-то добрый самаритянин слил наследнице Солярии нелицеприятную переписку этих убогих дур, за глаза прозвавших свою принцессу “фригидной послушницей” (первое вероятнее всего из-за того, что одному из их новообретённых в стенах Алфеи дружков на какой-то из вечеринок она не позволила взобраться на себя). А когда Стелла решила разобраться с отчаянно набивающимися ей в подружки идиотками с глазу на глаз, те как раз обыскивали вещи в её личной комнате. Учитывая, что до этого у Её Высочества пропало изрядно дорогое золотое кольцо, которое незадолго до этого приглянулось Рикки (а ведь сучка ещё и клятвенно убеждала её, что, возможно, то потерялось где-то на занятиях), уловить суть происходящего оказалось проще простого. — Хорошо. — Слышит она его одобрение чужого непозволительного – с её стороны – проступка, и это вдогонку её собственным унизительным мыслям почти заставляет девчонку разозлиться, вскипеть сверх той ярости, что в ней уже расцветает кровавыми лядвенцами, как он добавляет непреклонно: — Больше никогда не позволяй им этого делать. — Что? — Будто не понимает услышанного. — Они оскорбили тебя, нанесли урон твоему имиджу, задели твоё самолюбие, — перечисляет размеренно Сильва, неторопливо вставая с дивана и обходя его по кругу, заставляя принцессу сосредоточенно наблюдать за собой, вслушиваться в свои проникновенные ядовитые речи. — А они позволили тебя оправдаться? Дали возможность объяснить ситуацию? Кто-нибудь прислушался к тебе, пока эта маленькая несносная помеха здесь играла спектакль, ненатурально корчась от боли? — Ты сам сказал, я выжгла ей глаза… — неуверенно вдруг потянула блондинка, но воин не позволил ей вдариться в это позорное бесполезное сочувствие: — За то, что она натворила, это наказание было слишком мягким, — размеренно начал увещевать Заклинатель Тьмы, становясь по обратную сторону дивана, за спиной Её Высочества. — Она обманула, пыталась втереться в доверие, а после ещё и обокрала. Никчёмная простачка, которая пошла против тебя, принцессы, попрала твой королевский авторитет. — Стелла с беспощадной дрожью почувствовала, как мужчина за её спиной склонился ниже, обдавая горячим дыханием нежное ушко. — Разве не заслужила она всё, что ты с ней сделала? — Заслужила, — выдыхает девушка отрешённо, закидывая голову на спинку дивана и зажмуривая глаза в удовольствии, томясь сейчас где-то между мыслей о поруганной чести и неотвратимо захватывающим её нервным предвкушением. — И того было мало. Бестолковой наркоманке и её клубку змей было обидно, что поселившаяся с ними в одних апартаментах принцесса не обратила на них внимания, вероятнее всего, не позволила подобраться к себе слишком близко, чтобы позволить собой манипулировать, не вступила в дурную компанию как какой-то дешёвый трофей, которым можно похвастать перед другими. Или может, у простушек был какой-то незатейливый план по знакомству с самой наследницей Солярии добраться куда-то повыше их настоящего социального положения. — Не позволяй больше никому из них говорить или действовать вперёд тебя, — наставляет Сол, а пальцы его больших рук по бокам вдруг оказываются на белоснежной хрупкой шее принцессы, слегка оглаживая, растирая и грея своим теплом. — Не позволяй им думать, что они выше тебя, умнее тебя или, — Он морщится, — сильнее. — Значит, это я – выше, умнее и сильнее их всех? Сол улыбается расслаблено и нежно. Стелла это чувствует. Замечает изменения в леденящих нутро волнах Тьмы, что исходят от него не кровавым удушающим штормом, как это бывает обычно, а проникают под кожу тёплыми, томлёными поцелуями, осторожно и чутко, будто оставленные на обнажённом теле прикосновения искреннего поклонения Высшему Божеству. — Ты во сто крат превосходишь их всех, — снисходительно шепчет. — А как же моя мать? — вдруг упирается девушка, и на сонливом, уставшем лице её образуется маленькая морщинка. — Ты же знаешь, я её так боюсь… Сильва хмурится, сжимая челюсти раздражённо. Королева Луна давно вставляет ему палки в колёса. Никакого существенного толку от неё больше нет, а необходимое развитие Стеллы, особенно в качестве полноправной претендентки короны, она неумолимо тормозит, как чёртов неподъёмный якорь. С этим точно пора заканчивать. — Твоя мать та, кто умеет сеять страх вокруг себя, — соглашается солдат уже обдуманно. — Но единственная, кого правда стоит бояться, это ты сама. — О чём ты? — Девушка распахивает удивлённо глаза и по струнке выпрямляется на месте. Сол досадует от потери такого желанного тесного контакта. Пальцы судорожно сводит от необходимости прикоснуться к столь родному источнику покоя и тепла ещё раз, прижаться ближе, возможно, остервенело вдавить маленькое тельце в себя и запереть где-то в груди под давно застывшим, изгнившим сердцем. Но мужчина только разминает задумчиво руки и неспешно обходит сторону дивана, где разместилась Её Высочество, чтобы аккуратно к ней лицом сесть на одно колено. — Кто ты? — неожиданно задаёт вопрос, не удержавшись, захватывая в свою власть тонкую девичью ладошку. Девушка и не сопротивляется даже. — Ты знаешь, — на первых порах совсем не понимая, какого ответа от неё ждут, лепечет блондинка, не торопясь перечислять все свои громкие титулы (их у неё ещё больше, чем у Ская). — Кто ты? — требует с нажимом. Стелла предельно задумывается, какой же в этом утомительном-вопросе-с-очевидным-подвохом правильный ответ. Принцесса Солярии – безусловно. Единственная законная наследница трона – да. Полноправная владелица почти трёх десятков земель по всему королевству и некоторых имений за его пределами – об этом, наверное, даже вспоминать не стоит. Тогда что? Что есть куда более значимое, чем всё это вместе взятое? Только одно… — Заклинательница Солнца, — словно после долгих раздумий вспоминает она, когда по тыльной стороне обнимающей её мужской ладони начинают расползаться чёрными извитыми змеями полные непобедимой силы бледные вены. Его рука, тяжёлая и большая, как-то случайно, совсем незаметно, почти ненароком оказывается на обнажённом изящном колене. Её тело вмиг реагирует на это дозволенное посягательство, и небольшой сгусток вен на женском бедре окрашивается в завораживающее золото. Стелла задерживает вдох, когда мужчина поддаётся ближе. — Ты – первородный Свет этого мира, милая, его сила и изначальная константа. — Сол оглаживает этот маленький предательский клубок кровеносных сосудов, с удовольствием замечая, как накопленный в крови свет разгорается только ярче. — Кто они, в сравнении с тобой, все такие, чтобы сметь идти против тебя? Ты сильнее их всех. Заклинательница Солнца чувствует непреодолимую тягу, когда этот статный суровый мужчина полностью обезоружено, так изнеженно и любовно, предельно ласково и неуловимо разрушающе, прикасается к ней. Стелла чувствует, что почти боится его… — Но не сильнее тебя. Сильва кривит уголки губ в снисходительной улыбке. А в пустоте прохладного воздуха вокруг них тонко и игриво начинают шептаться тени. Обволакивают их. Словно подталкивают ближе друг к другу. Запирают вместе. Её Высочество ощущает себя ослеплённой мороком, оглушённой сладким говором верной Тьмы, что с самого детства оставалась её ближайшим соратником, отравленной каким-то необъятным, мощным, первородным чувством, и вдруг впервые за многое время думает о том, что попала в неразрывные адские силки, давно расставленные для неё жутко умелым охотником. Но её Свет не вырывается из нарочито-мягкой хватки, не бунтует против навязанных кем-то Свыше эмоций, не устраивает незначительные протесты, словно бы у неё ещё есть хоть мизерный шанс на спасение, даже. Только в груди раболепно частит, кипятя кровь до предательского состояния густеющего пара. И разве можно противиться воли Вселенной, когда та так умело располагает её для Него. Сердце Стеллы бьётся как бешенное, и Сол алчно толкает его порывы в свою сторону, торопясь, в страхе не успеть. — Возможно, только сейчас, — по-доброму подстрекает он, а ладонь его плавно съезжает вниз, как будто бы в невинной заботе обхватывая вмиг напрягшуюся голень. — Я всему научу тебя, Солнце. Усмешка его становится опасной. Мать – сколь бы она её ни ненавидела – всегда твердила, что Тьма – единственная, кому никогда нельзя доверять. — А что взамен, Дарклинг? В мужском взгляде вспыхивает жадность. — Ты. — Он мягко целует эти слепящие чистым светом перипетии преисполненных магии кровеносных ниточек на её колене, не сводя с принцессы голодных глаз. — Только ты.* * *
— Что ты здесь делаешь? Ты должна сейчас быть на учёбе, — холодно повышает голос Её Величество, нетерпеливо складывая руки перед собой в замок. Принцесса Солярии в это время вальяжно восседает на удобном офисном кресле и лениво пролистывает важнейшие из её государственных наработок, внимательно читая и разбираясь во всех делах, что незаконно проворачивала мать, полностью предоставленная своей единоличной власти. — Когда ты успела вернуться домой? — не получая никакой существенной реакции на первые свои реплики, продолжает допрос королева Луна, проходя глубже в комнату и осматривая до странного увлечённую, сосредоточенную дочь. — Ты решила отобрать у меня мой законный трон, — без вступительных пафосных речей и пространственных перифраз решает пойти в наступление Стелла, небрежно кидая только что дочитанную папку на край стола, ближе к только что нагрянувшей оппонентке. — Чем ближе моё совершеннолетие, тем заметнее ты суетишься. Её Величество оглядывает взметнувшую на неё совсем пустые и безразличные глаза девушку, с достаточного расстояния рассматривает предоставленные к небезосновательным обвинениям доказательства и прослеживает недолгий путь к скрытому парой хитрых уловок сейфу, который в данный момент раскрыт нараспашку. Глаза феи света предупредительно загораются ядовито-жёлтым. — Какое право ты имела рыться в моих вещах? — Ты заставила моего психотерапевта написать справку о моей полной умственной недееспособности, — неспешно раскачиваясь на стуле из стороны в сторону, продолжает гнуть свою линию Её Высочество, всё с тем же отстранённым видом берясь за новую папку. — И подговаривала Верховный Совет лишить меня права престолонаследования, — уже более грозно замечает она, серьёзно взглядывая на мать исподлобья. — Какая прелесть, что королева Самара не повелась на твой дешёвый трёп, — раскладывая перед собой письма почти всех королей Иного Мира, в которых они отдают предпочтение оставить правление Солярией за королевой-матерью, подытоживает девушка. За время своего одиночного правления королева Самара немало заматерела в вопросах политики, дворцовых интриг и беспощадной игры престолов; потому, из первых уст собственного сына, зная, что абсолютно как физически, так и психологически здоровая, невероятно сильная и по всем параметрам удивительно-роскошная наследница Солярии с небывалым отличием заканчивает обучение в Алфеи, даже под безжалостным началом год назад вернувшейся (и недавно так печально почившей) Розалинды, конечно, она поспешила связаться со своим старым другом и советником, чтобы разобраться в грядущем. Что и привело принцессу обратно в стены ненавистного дворца в стремлении и необходимости как можно скорее воспрепятствовать глупым, отчаянным и зловредным планам по бесчестному захвату королевской власти. — Это тебе больше не нужно, — выплёвывает блондинка презрительно, показательно вдруг щёлкая пальцами. И тут же все бумаги, нечестные сделки и лишённые смысла контракты, обращаются золотым пламенем, сгорая до взвеси микроскопической бесцветной пыли, не оставляя за собой даже малейшего следа на дорогом покрытии рабочего стола. — Что ты делаешь, глупая девчонка!? — поначалу инстинктивно испуганно дёргается в сторону от вспыхнувшего прямо в воздухе огня королева, а после бросается вперёд, к столу, думая о том, как бы спасти драгоценные бумаги. Но ничего не выходит, и схваченные ею огрызки лишь пеплом крошатся на пальцах, оставляя на бледных ладонях чернеющие пятна. — Ты сошла с ума… — искренне поражённо выдаёт Луна, смотря на открыто дерзнувшую ей девчонку с немалой долей шока и грозного пренебрежения. Откровенно не понимает, откуда в её всегда забитой, испуганной и неуверенной в себе дочери нашлось столько силы, чтобы так жестоко и грязно восстать против той, что подарила ей жизнь. — Я тебя родила, растила в заботе и богатстве, дала чёртово образование и возможность саморазвития, – и это теперь твоя благодарность?! — почти визжит она от бессилия, бросаясь в сторону всё ещё вульгарно рассевшейся в её личном кресле, словно на собственном троне, принцессы. Из-за спины девушки вдруг с диким рыком выпрыгивает абсолютно чёрный, совершенно не состоящий из плоти или крови, озверевший волк, предупреждающе клацает клыками, не позволяя королеве ступить и шагу ближе к дерзкой собеседнице. Магический зверь не похож ни на одно настоящее биологическое существо, в Первом или Ином мирах, лишь едва напоминает животное формой и очертаниями, и те постоянно изменяются и искажаются, так как чёрный дым, из которого волк и состоит, не имеет какой-либо осязаемой плотности. Королева с нескрываемой надеждой оглядывается на запертую входную дверь, думая о том, сколько ещё ей нужно покричать, чтобы охрана, стоящая дальше по коридору, наконец, услышала. — Это бесполезно, — цедит с довольной усмешкой Стелла, замечая загнанный взгляд женщины. — Они отвлечены прогулкой по собственным иллюзиям, — припоминает невзначай всегда действенный старый материнский приём, которым та не брезговала истязать неокрепший детский разум. Чудовищный волк разражается громоподобным рычанием, беспокойно терзая мощной передней лапой уже изрядно покорёженный его грозными когтями паркет. — Что это за тварь? — не своим голосом сипит женщина, отступая дальше от очевидно опасного плода какой-то невероятной чёрной магии, ярой приверженкой которой, как ей теперь кажется, стала её никчёмная дочь. — Его зовут Шайни, хотя ему это не нравится, — со смешком комментирует блондинка, наблюдая, как настороженный волк, не спуская яростного взгляда с её матери, презрительно фыркает в ответ на упоминание своей клички. — В древности таких, как он, называли Скверной. Фея поднимает ещё более ошеломлённый взгляд на всё более поражающее её собственное отродье. — Ты создала Скверну? — Не я, — слегка нахмурившись, качает головой принцесса, всё с тем же странным растянутым, но упорным рвением принимаясь за следующие документы. — Я – Заклинательница Солнца, если ты вдруг об этом забыла, а Шайни создан Заклинателем Тьмы. Луна незадачливо давится воздухом, слыша подобный ужас. — Он существует? — Ну, я же существую, — продолжает равнодушно веселиться принцесса, листок за листком уничтожая даже немного не нравящиеся ей разрабатываемые проекты и новомодные законы правящей королевы. — Хоть ты и очень старалась эту оплошность исправить, — не забывает укольнуть старым несостоявшимся санкционированным детоубийством. — Стелла, милая, — натурально почувствовав себя на грани смертельного обрыва, вдруг начинает лебезить Её Величество, смотря на блондинку лживо подобревшими глазами. — Возможно, я сделала пару ошибок, особенно, когда заключила эту твою земную подружку в Стазис, но уверенна, мы способны разобраться в них вместе, сообща, как и положено семье. Принцесса улыбается едко-гадко на эту плохо сыгранную фальшь и в ответ только весело подмигивает матери, наконец, ощущая себя не угнетённой рабыней жестокосердной хозяйки, а полноправным членом общества, имеющим собственное мнение. И держащим руку на чужом шкалящем пульсе, имея при себе не один вариант способа его полной остановки. — Конечно, мы сделаем всё вместе, — причитает она, будто это всегда было самым очевидным вариантом. — Ты откажешься от трона Солярии в мою пользу, чтобы я могла свободно и спокойно в полной мере исправить весь тот бардак, который ты столько лет устраивала в моей стране. Встречу Совета назначим на следующую неделю. — Что? — Не умея сдержать гадкий смешок, усмехается нервно женщина. — Это невозможно. У тебя ещё нет должного образования, — лихорадочно приводит вразумительные, веские доводы она, не до конца веря и совсем не понимая того смехотворного бреда, который слышит. — Ты даже не совершеннолетняя. Стелла на эти нелепые отговорки только улыбается жутко и складывает руки в замок на столе, располагая на них худенький, изящный подбородок. Усмехается приветливо и опасно. — Завтра же, как ещё действующая королева, ты назначишь Алфее нового директора, под наблюдением которого до конца этой недели я сдам все экзамены экстерном, — даёт чёткое распоряжение деловая блондинка, вдруг доставая из каких-то незнакомых папок, что невысокой стопкой лежат с противоположного края стола, уже полностью подготовленные документы, нуждающиеся лишь в подписи и печати правительницы. — В начале следующей недели под наблюдением королевской комиссии ты будешь признана недееспособной магически и физически из-за жестокого нападения оставшейся части неуничтоженных скребков, которые по несчастливой случайности каким-то образом проберутся во дворец, — продолжает толкать уверенную и бездушную речь принцесса, рядом с заранее подготовленным документом, требующим подписи, кладя личную волшебную перьевую ручку королевы. — И уже через несколько дней ты сложишь с себя королевские полномочия ввиду твоей внезапной инвалидности, — она миловидно склоняет голову к правому плечу, лениво и торжествующе смотря на оппонентку из-под густых накрашенных ресниц. — С дипломом о высшем образовании из Алфеи, и учитывая твою сложную ситуацию, мне простят эти последние пару месяцев до моего совершеннолетия. Я буду коронована уже до конца мая. Её Величество неверяще глядит на свою всегда глупую и замкнутую в себе дочь, не понимая, каким волшебным образом она взяла и превратилась так внезапно в такую жестокую и грозную суку, с устрашающим задатком великой правительницы. Луне всегда казалось, что она сделала всё возможное, чтобы отвратить принцессу от политики, от желания править, контролировать и направлять свою страну в лучшее будущее. Откуда же в ней вязалась эта чёртова ужасная сила? — Ты хоть понимаешь, что то, к чему ты меня подстрекаешь, это дворцовый переворот? — приводит неоспоримый довод Величество, не бросая выгодных планов того, как перехитрить и сломить эту странную наверняка наигранную девчоночью волю. — Ты действуешь необдуманно, незаконно. — Я и есть закон! — не желая слышать липовых остросюжетных оправданий в исполнении такой прекрасной пудреницы мозгов, как её мать, несдержанно повышает голос Её Высочество. Напряжённо прочищает горло коротким кашлем, запивая скопившуюся горечь всё возрастающей в груди едкой злости уже порядком остывшим чаем, до того принесённым ей любезной – верной только ей – служанкой. — Я – Заклинательница Солнца, — с куда большим жаром и самодовольством начинает говорить Стелла, наконец, вставая с насиженного пригретого кресла и выходя осанистым шагом из-за стола, позволяя огромному чёрному волку любовно потереться о ноги своей хозяйки. — Солярия изначально принадлежит мне по праву крови и долга. Именно моя фамилия возглавляет эту страну вот уже тысячи лет. И в сравнении со мной – ты здесь никто. — Да как ты смеешь? — взвинчивается немало оскорблённая данной гадкой дерзостью королева, но охраняющий принцессу озлобленный сосредоточенный на малейшем вражеском поползновении волк предупреждает коротким свирепым рыком любое её необдуманное действие. — Ты забыла, с кем говоришь? — А ты похоже об этом никогда не задумывалась, — кривит губы в нахальной улыбке девушка, плавным и непринуждённым взмахом ладони призывая самый настоящий солнечный огонь. На кончиках длинных ухоженных пальцев заискрилась магия, а между тонких фаланг красиво и опасно заплясали в удивительном танце юркие язычки мощного и негасимого золотого пламени. — Или ты делаешь, как я сказала, или я больше не дам тебя права выбирать, как ты проведёшь свои следующие пару десятилетий: может быть, в спокойном уединении вдалеке от дворца, с прислугой и в достатке, а может быть, в фамильной усыпальнице, подле своего короля. Правительница Солярии настороженно поджимает губы. — Ты угрожаешь мне? Своей матери? — давит в безбожном отчаянии на последний разумный аргумент. Словно хочет вызвать жалость. Воззвать к всегда слабой детской девичьей стороне: сочувствию и сожалению. Наполнить по обыкновению шаткой неуверенностью и трусостью. — У меня нет матери, — бросает Стелла холодно. — Я – Свет. Я выше всего человеческого. — Это ты скажешь своему народу, когда сместишь меня так внезапно? — огрызается королева, теряя терпение. — А ты уверенна, что тебя вообще примут? Когда узнают твою истинную суть! И то, что ты спелась с самим Заклинателем Тьмы… — Это лучше того сумасбродства, которое ты годами вершила, сидя на моём троне, — кривится в недовольстве блондинка, развеивая своё мощное заклинание и под настороженным взглядом своего верного телохранителя подступая ближе к пока ещё законно узурпирующей её власть фее. — Гнусно врала народу о несуществующем спокойствие, молчала о войнах и бесчисленных смертях, развела гражданскую войну, сделав отшельниками и нищебродами целую магическую касту. Я положу этому конец. И люди увидят, что мой Свет и Тьма моего суверенного, не опасность для них, а благословение. Её Величество, слушая эту пафосную и героическую речь, расходится громоподобным, скулящим натянутым смехом, словно медленно сходя с ума. — Накажешь злодеев и защитишь всех убогих? — распевает осоловевшим подлым тоном. — Решила вдруг, что станешь для всех спасительницей? Стелла улыбается мягко и просто, прекрасно понимая, что уже победила. — Нет, мама. — Смотрит на своего ручного волка нежно, словно между собой разделяя этот исключительный, парадоксальный и невероятный момент восторженного триумфа. — Я стану Святой.* * *
Зал Вселенной безгранично просторен, словно незыблемые фундаментальные своды великого космоса, нашедшего своё в тысячи раз уменьшенное отражение в небрежно очерченных пределах человеческой обители. А в самом центре постоянно вращающаяся сложная звёздная система, посреди которой неистово полыхают два самых ярких Солнца: одно – принадлежащее Первому Миру и восьми его неизменным планетам; второе – то, что было сотворено благодаря Великой магии Санкта-Алины, во главе с Чёрным Еретиком создавшей их новый Волшебный Мир для всех живых существ, что в своё время были отвергнуты простыми людьми из-за магии, струящейся вместе с кровью в их венах. Новому Солнцу принадлежала лишь одна планета – Иной Мир – и её верный спутник – бледноликая ледяная луна, а также бессчётное скопление мерцающих созвездий, некоторые из которых входят в почётный волшебный зодиакальный круг, а другие – знаменуют новые календарные дни или становятся во главе наступающих судьбоносных эпох. Стелла смотрит на эту безмолвную прекрасную грандиозность и, наверное, ровно выдохнуть уже будет никогда не в силах. Она с глубокого детства помнит и эту комнату, и неуютную первозданную мощь, которой, словно стальными нитями, прошита она насквозь, но почему-то только теперь, с золотой короной, делающей её властительницей всей Солярии, на голове, истинно понимает, какая сила досталась ей по праву рождения. Стелла больше, чем просто фея. Свыше, чем только что коронованная царица. Величественнее всего материального, обыденно-мирского, земного. — Отныне солнце поднимется лишь тогда, когда я скажу, — с достоинством объявляет она свой первый королевский указ, незримо чувствуя родное и поддерживающее присутствие сторонней силы за своей всегда так доверчиво открытой спиной. Сол неизменно возвышается за хрупкой фигуркой внушительной, непобедимой и кровожадной тенью. На девичьих губах злобным блеском играет улыбка, а в голубых – сейчас очень тёмных – глазах искрит праведный победный восторг. В её руках вся мощь Небес. Это одухотворяет. Это пьянит. Вселяет крышесносящее чувство непобедимости. — Оно всегда принадлежало мне. Смело и ловко окунает руки в золочёный жар звёздного пламени, что рьяно горит в этом холодном пространстве меньшего близнеца космоса с непостижимой яростью настоящего солнца, но не оставляет на тонкой прозрачной коже признанной хозяйки своей, Заклинательнице Света, и малейшего следа. Лишь разгорается ещё пламеннее, ещё ярче, сияя ослепляющим блеском, и смотреть на это интимное единение двух источников истинного Света становится сложно. Больно почти до полного выжигания сетчатки на беззащитных глазах. И Сол невольно скрывает себя в призрачной глубине смело охраняющей его тени, не давая и шанса своей вечной любви и порочному неустанному врагу обезвредить себя, ранить и подчинить. Неизбежно, как и в каждой красивой легенде, как и в каждой печальной песне, как и в каждом посмертном сказании, хотел он присвоить эту маленькую девочку-солнце себе. Но Дарклинги по сути своей – разрушители. И всякий раз, когда позволяют они беспрепятственно пробраться под кожу Свету, когда дают право растечься в своём пагубном кровотоке магии своих наречённых, когда лихорадочно прячут в стальной клетке рёбер безусловную любовь, предназначенную лишь одному живому существу во всём Мироздании, то в ответ неумолимо и безоговорочно ломают их до основания, заражают своей гадкой, развращающей чернью, не глядя стирают в пыльное застарелое крошево, не оставляя от этого сладкого, желанного, простодушного Света почти ничего. И в Стелле больше нет того невинного, непорочного Света. В ней есть Сила и Мощь, и благодаря их общности она имеет возможность гореть и не угасать ещё долгие тысячелетия. Бессмертная и бессменная Солнечная Королева в золотистых одеждах, по которым вензелями расползаются вышитые обсидиановым серебром злачные тени, – Властительница Солярии. — И этот Мир теперь будет моим. В будущем – она станет Правительницей всего Мира. И Сол улыбается довольно, наблюдая за искренней радостью исполненной чужими руками своей заветной мечты. И не может не восхититься той, которую создал сам.«Ты моя».
* * *
Глубокая летняя ночь уходящего августа пахнет изобилием сотен цветов, что распускаются словно напоследок, тяжестью подступающей солнечной, разноцветной осени и кротким морозцем иногда заглядывающих к ним северных ветров, что несут с собой ещё не скорое, но обязательное начало зимы. Стелла неизменно смотрит на далёкие звёзды, что мерцают над ними обещанием вечности. Ночь в своём самом разгаре, когда всё материальное засыпает, растворяется в пространстве и остаётся только неизменный шёпот ласковой Тьмы, что любовно покрывает собой целый Мир, да эти самые блестящие, горящие, искрящиеся огни, что мелкой алмазной крошкой рассыпаны по её полотну, словно мелкий бисер по шёлковой ткани. Зловещие в своей хвалебной святости, раскалённые собственным жаром, недостижимые звёзды выразительно читают полные грусти стихи и бархатисто распевают чарующие песни, нежно обещая счастливое завтра и совсем тихо неся правду о горьком будущем. И встреча этих двух Сил на безвременном стыке уходящего уже мёртвого вечера и вновь полного сил наступающего утра порой кажется совсем нереальной. Да и сама пора скорее напоминает слияние двух несовместимых констант. Стелла с настороженностью ощущает опускающееся на её хрупкие плечи неподъёмное бремя обязательства, которое собирается вот-вот разделить напополам с дорогим для себя человеком. — Перед лицом всех Святых я беру тебя, — благоговейно читает древнюю молитву Сол, свободной – правой – рукой оставляя на её тонком запястье неглубокий порез изящным ритуальным ножом из настоящего лунного камня. — Я чту мать-Землю и прошу у неё, чтобы брак наш был крепким; заклинаю Огонь одарить нас бесконечным пожаром в наших сердцах; у Ветра я ищу свободного, спокойного плаванья по долгой реке наших жизней; а Воду молю утолить голодную жажду любви. Он переворачивает её истекающую кровью ладонь, и несколько капель красочно окропляют собой богато вышитый рушник, что крепко связывает узлом его левую и её правую руки. — Я – Дарклинг – Заклинатель Тьмы, я вверяю тебе свою Силу, как олицетворение твоего нового дома, оплот защиты и залог мощи, с которой ты сокрушишь наших врагов. Мужчина аккуратно подносит ближе к лицу традиционно порезанное запястье, прикасается мягко губами к самой ране, невесомо языком собирая драгоценную волшебную кровь. И заключает покаянно: — Я принимаю твой дар. Стелла почти не дышит, взволнованная, взбудораженная, словно оглушённая. Перед ней, казалось бы, только Сильва – знакомый с самого детства грозный взрослый, названный отец лучшего друга, непобедимый боец – но сейчас: покорно стоящий перед ней на коленях великий воин, бессмертный, веками таившийся в своей родной и бесстрашной тени. Жизнь Заклинателя не способны взять банальная старость или даже какая-нибудь коварная тяжёлая болезнь. Тела у них сильны и бессмертны, потому прекратить существование их в силах только насильственная смерть. Или искреннее желание исчезнуть в глубинах Силы, изначально дающей ту самую невероятную мощь. Бывшая принцесса, теперь – Королева Солярии, осматривает внимательно старинный разрушенный храм, что историческим священным местом стоит на землях Непризнанных Созвездий, и из века в век хранит в себе божью силу и благодать, в самом средоточии под голым градом звёзд которых нашли своё пристанище и они – последние Заклинатели. — Перед лицом всех Святых я беру тебя, — слегка нараспев повторяет свою искреннюю часть обещанной клятвы Стелла, беря в чуть ослабленную раненную руку острый клинок. — Я чту мать-Землю и прошу у неё, чтобы брак наш был крепким; заклинаю Огонь одарить нас бесконечным пожаром в наших сердцах. Она внимательно следит за отрешённым, словно не верящим взглядом Сильвы, когда делает на его добровольно вверенном ей запястье надрез, когда позволяет каплям его древней крови стечь на брачный их узел. И тепло и робко ему улыбается, будто тем самым пытается заставить поверить, что то невероятное действо, что происходит меж ними прямо сейчас, – взаправду. — У Ветра я ищу свободного, спокойного плаванья по долгой реке наших жизней; а Воду молю утолить голодную жажду любви. Девушка мягко сжимает большую и крепкую мужскую ладонь, ненавязчиво требуя внимания. Но словно пытается дозваться сквозь густой туман, находясь на противоположном берегу огромной реки. — Я – Заклинательница Солнца – Святая. И это на самом деле удивительно. Они по отдельности – одни сплошные противоречия, олицетворение бурных склок и пагубного несчастья. Они – противоположные неизменные константы, которые, несмотря на безжалостное, животное притяжение Вселенной, навсегда останутся друг для друга взаимоисключающими переменными. Они – суть одного и того же, будучи искажёнными восприятиями одной на двоих силы. И сейчас, это как никогда странно – быть соединёнными в одно, когда Мироздание ещё в самом своём зачатке отвратило их друг от друга навсегда. — Я вверяю тебе свою Силу, как олицетворение заполненности твоей пустоты. Но уже когда-то в далёком для неё детстве она определила его для себя принадлежность. «Тьма – это дом Солнца». А сегодня он дал ей обещание, что станет её самым надёжным укрытием. — Я освещу каждый твой следующий шаг и создам Новый Мир, который будет подвластен лишь нам. Она приносит свой обет, бесстыдно и бездумно вручая в жадные, с лёгкостью приносящие горечь, разрушение и смерть его руки целую необъятную Вселенную. Заклинательница Солнца несмело и любовно сцеловывает капли сладкой крови, что неспешно стекают по травмированному мужскому запястью, и завершает этот удивительный брачный обряд: — Я принимаю твой дар. Всегда стойкий, непобедимый мужчина, словно, кажется, потерянный в пространстве невероятного происходящего чуда, только сейчас приходит в себя. Его кровь на нежных, теперь окрашенных в насыщенный алый, губах Солнечной Девы. На его языке – её исключительный вкус, навсегда отпечатавшийся в утомительном, бесконечном ворохе вечной памяти. Они принесли друг другу нерушимые, священные бессмертные клятвы, и с этих пор не то, что бесполезный человеческий закон не сможет их разъединить, ровно с этого момента ни солнце, ни звёзды, ни тьма над этим не властны. Сол улыбается, почему-то впервые так живо и свободно. И целует ныне жену свою, искренне благодаря Небеса за преподнесённый за все его проклятые несчастные жизни священный их дар. У Сильвы мягкие поцелуи, но твёрдая хватка. Сухие, слегка обветренные губы и тёплые мозолистые ладони, что неспешно снимают с неё ритуальное одеяние – шёлковую белоснежную накидку, которую легко стянуть через голову. Под свадебным нарядом на девушке ничего нет, и застывший перед ней мужчина в искреннем восхищении оглядывает открывшееся ему молодое сочное тело. В лунном свете бесчисленных мириад звёзд юная королева подобна волшебным нимфам, чьё хрупкое существо соткано из тысяч человеческих сладких мечтаний и романтических помыслов, иллюзорная их эфемерность захватывает дух неоспоримой красотой и пагубным возбуждённым безволием. Начинает он с малого: невесомое, точно гладит воздух вокруг, прикосновение к тонкой шее, юркое и щекочущее перебирание пальцев по изящной линии хрупкого плеча, отвлечение и без того уже давно потерянного в новизне незнакомой какофонии чувств внимания, что теряется в череде горячечных поцелуев, украдкой преследующих тот же маршрут. Стелла прекрасна. Красива до боли, по-королевски изящна и божественно роскошна, во много раз поразительнее, чем все самые искушающе-порочные призраки его уже позабытых, когда-то озлобленно отвергнутых мыслей, рождённые смешением изрядно крепких напитков и непозволительной похотью под измождёнными неутихающей страстью веками. Девушка двигается плавно, неспешно, будто парит в тягучей призрачности чуткого забвения, отвечает на ласки мужские охотно и прямо, самую малость хищно, словно вознамерилась вернуть каждую любовно и душевно подаренную эмоцию десятикратно. Сильва накрывает руками её талию, такую тонкую, элегантную, что почти хватает всей длины и ширины его крупных ладоней, чтобы заключить в страждущие объятия её всю. Во рту непозволительно сухо, и возбуждение бьёт по нервам беспощадно, жестоко и кровожадно, словно те распяты на наковальне, и стук по ним тяжёлого молота – это виртуозная игра смертельного марша. Он шепчет ей на ухо мягкие приказания, но то скорее лишь для того, чтобы придвинуться ближе, зарыться носом в ухоженное ослепляющее золото волос, вдохнуть запах молодого девичьего тела, в расслабляющем аромате которого ловко переплетаются нотки сладкого персика и щепотка ванили. А после чуть касается языком мочки уха, слегка поддразнивая, успокаивая неуверенную колючую дрожь отвлекающим путешествием вдоль высокой талии к мягким бёдрам, и тут же, не позволяя даже короткой отсрочки, обхватывает губами, прикусывает страстно всё ту же мочку. Стелла не сразу замечает, как оказывается распластана под чужим властным телом на холодном, покрытом тонким покрывалом каменном полу издревле разрушенного храма, с заросшими мхом колоннами и почти полностью раскрошившимися стенами, уже давно наполовину ушедшего под землю; и в эту памятную ночь он стал безмолвным и единственным свидетелем завещанного самой Вселенной брака, заключённого по старинным мёртвым традициям. Она знакомится с его – теперь тоже обнажённым – телом осторожно. Мягко исследует твёрдую мужскую грудь руками (Сол позволяет себе показательно поиграть мышцами, вызывая такой лучезарный и искренний смех своей половинки), неторопливо просчитывает число эффектных, завораживающих кубиков на поджаром стройном торсе, поднимается потеющими и слегка трясущимися ладошками снова вверх, отслеживая коварные нити вен, начинающихся в солнечном сплетении, грозными реками переходящие в плечи, растекающиеся по рукам, будучи наполненными той самой губительной чернотой. Стелла бесстрашно отслеживает петляющий, заковыристый путь ныне и ей родной тьмы, что, как в собственном доме, расплылась в чужом кровотоке; женские худощавые пальчики смыкаются на уже не кровоточащем, но всё ещё грубо раненном мужском запястье и нащупывают чужой сердечный ритм. У Сола в груди не жизненно важный насос, привержено и раболепно качающий кровь, а пулемёт. Что неудержимого тарабанит по рёбрам, вполне реально угрожая переломать те в бесполезную кровавую мозаику, и шкалит, не зная пределов, по перепуганным артериям, угрюмо грозясь взорваться на части. Стелла нежно оставляет бархатистый поцелуй на той самой болезненно колошматящей точке пульса. И от того Сильва, кажется, беспощадно сходит с ума. Приникает губами к губам, целует сильно, грубо, мокро. Жадно втягивает девичий язык в рот, овивая собственным, облизывая, дразня, посасывая, настолько ласково, насколько и дерзко. Цинично и сладко, сентиментально и грязно. Стелла почти задыхается под неуступным градом уже опробованных, но сейчас столь ярких, острых, неизведанных ощущений. Их перемешанное громкое дыхание пресыщает беспросветным туманом возбуждения воздух, он теперь густой и спёртый – что даже дышать трудно, едва ли возможно; откровенные звуки влажных, страстных поцелуев убивают покойную тишину ночи, оглушая её первобытной ненасытной развязностью, в стенах даже позабытого священного храма – непозволительной вульгарностью; а возникающие с прекрасным искристым мерцанием солнечные светляки, сотворённые вышедшей из под контроля магией, озаряют мистическим, волшебным светом безумных любовников так чувственно и любовно, будто они случайно оказались посреди открытого безграничного космоса. Когда свободная рука Сола сосредотачивается на невинном женском естестве, королеву нещадно потряхивает. Короткое мгновение Стелла боится того, что неминуемо грядёт теперь, когда она уже не просто взрослая девушка, принцесса и добрая фея; теперь она жена – принёсшая священную брачную клятву, обязавшаяся почитать, служить и любить своего мужа ответно его молитвенным обетам. Воин успокаивает естественный женский испуг настойчивыми, уверенными, решительными поцелуями; неторопливо, поочерёдно, мягко касается губами возбуждённых, чувственных грудей, оставляя по кругам тёмных орел маленькие дразнящие укусы; щипает шутливо соски, слегка дуя на них более охлаждённым воздухом чем тот, что уже раскалился вокруг них за счёт горящих повсюду будто бы оживших магических светляков; лениво и внимательно исследует напряжённо поджатый упругий живот, шепча над изысканными очертаниями проступающих тазовых косточек какие-то милые пустяковые словечки и прекрасные поэтичные фразы на старо-солярийском наречии. Скорее всего, то язык его давно позабытого детства. Сол не упускает момента, когда доверившая ему себя девушка немного расслабляется, раскрывается чуть больше, и он осторожно, предельно аккуратно, почти невесомо проникает в неё твёрдыми пальцами, неспешно поглаживая, кропотливо изучая, лениво растягивая совсем ещё невинную девичью узость, основательно подготавливая её для себя. Теперь Стелла теряется в глубине удивительных ощущений, что правда приятны. По мере принятия низменных, страстных, милостиво дарованных ощущение, растёт в ней первобытная потребность большего, вскользь приходящее понимание абсолютной недостаточности, неприятной и разрушающей пустоты в себе, которую жизненно важно, просто необходимо сиюминутно заполнить. — Пожалуйста… — лепечет она куда-то в макушку расцарапывающего её нежные груди своей колкой щетиной мужчине; короткими ухоженными ноготками всё ещё перевязанной с ним кисти цепляется за его руку, а той ладонью, что изранена согласно древним заветам, впивается до истекающих кровью отметин в рельефное стальное плечо. — Сол, пожалуйста… мне нужно больше… Сильва перехватывает её послушные мольбы своим ртом, сцеловывает исступленный жар чужих губ губами, продлевает женскую муку ненасытным языком, аккуратно добавляя к строю ровно двигающихся пальцев ещё фалангу. Стелла всхлипывает от накатывающей грозной силы неумолимых чувств, срываясь на задушенный хрип, стонет в нетерпении. И отвечает-отвечает-отвечает. На полыхающий, восхищённый голодный взгляд – своей откровенной доступностью. На лихорадочные, жадные и невыносимо терпкие поцелуи – своей собственной ненасытностью: оставляет в уголках мужского рта дразнящие, быстрые прикосновения; прикусывает под челюстью тут и там кожу, с откровенным наслаждением смотря, как она расцветает алым; свободной рукой смело верховодит по напряжённому торсу, кончиком ноготка обводя очередной притягательно-рельефный кубик. На невыносимо сладкие, томные и такие порочные движения там, внутри, – почти умоляет в фантастическом, восторженном и безбожно яростном нетерпении: — Ещё-ещё-ещё. — Как заведённая. — Сол, пожалуйста, ещё… Сильва отвечает ей, кажется, с ещё куда большим напором и энтузиазмом. Целует. Кусает. Лижет. Умело и виртуозно доводит девчонку до края, чтоб заботливо облегчить и утешить обязанную природой тяжесть её первого раза. И когда он медленно погружается внутрь, распущенно марая её собственными выделениями подрагивающее девичье бедро, за которое держится с непозволительной силой, оставляя на молочной фарфоровой коже неподобающие синяки, запечатляет на полных бескровных губах долгий и чувственный поцелуй, любовно переплетая в неразрушимый замок их всё ещё связанные брачным узлом руки. Сол не торопится, позволяя теперь переполненной им девушке к себе привыкнуть. Расцеловывает её чистые веки и не накрашенные ресницы, исследует нежно губами мягкие щёки и напряжённые челюсти, заставляя потихоньку малышку расслабиться, игриво потирается носом о её нос, тактично и кротко вынуждая ответить на свои душевные признания. — Я отдал тебе всю свою Тьму, — шепчет в самые губы, пока серая радужка его глаз беспощадно темнеет, наполняясь чистой похотью и желанием. Силой, с которой он так легко и безропотно сокрушил и подчинил себе когда-то маленькую глупую девочку, боявшуюся боли и отречения, теперь имея – лучезарную и великую королеву, чурающуюся праведности и добродетели. — А взамен заберу весь твой Свет. Его голос подобен греху: умерщвляет без особого труда бдительность и беспардонно тревожит воображение, отравляет разум насквозь и заставляет кровь в венах болезненно выкипать, пока та полностью не сменится физическим доказательством их Силы. Исчерчивая извилистые пути полых артерий бесконечными потоками Тьмы. Растекаясь в перипетиях очерченных линий Светом. Так же, как происходит это сейчас, когда двигается в неокрепшем женском теле он медленными, но снисходительно-щадящими толчками, а над ними играючи переплетаются между собой их Силы. Вензелями закручиваясь в воздухе, потоки Света от и до пронизывают пространство. Змеевидные вихры Тьмы преследуют их по пятам, настигают неумолимо и порабощают, накрывают собой, проникают в них, желая слиться каждой предназначенной друг другу частичкой и каждым противоречащим один другому фотоном. Среди них та же бесконечная война, то же тягостное сражение: где были любовно сотворены они одним, единым и целым, а вечность свою вынуждены коротать непризнанными и отчуждёнными. Поодиночке. — Вот так, милая, — всё тем же непозволительно бархатным тоном, говорит Сильва, ощущая в неловко сотрясающемся под ним теле блаженную предоргазменную негу. — Просто отдайся этому. Отпускай. Стелла не понимает, почему слушается. Словно всё её пугливое существо так и ждало этого ласкового приказания, собираясь по каплям в том самом эпицентре, внизу живота. А потом вдруг всё взорвалось беспощадной солнечной энергией, невероятным потоком цунами разорвало во все стороны и вернулось обратно, проникая в каждую клеточку тела обновлённой, невероятной эйфорией, запрещённым кайфом, разошлось томной щекоткой по нервам, терзая те в край. И, возможно, на несколько мгновений всё вокруг в мире померкло. Сильва улыбается властно, наблюдая слепящий экстаз королевы, и теперь позволяет себе эгоистичную вольность спустить тормоза, погнаться за собственным наслаждением. Он стремительно ускоряется, учащаются пошлые и влажные шлепки потных и мокрых тел друг о друга. В горле не удерживается какой-то ужасающий первобытный рык. Напряжение разрастается во всём его сверхмощном теле, но он двигается, несмотря на сковывающие судороги. Тьма над ними почти совсем поглощает невольно вырвавшийся из девушки Свет. Звёзды – они так далеко, потому и не имеют ни силы, ни власти защитить несчастное земное солнце от этого варварского, хитроумного, свирепого посягательства той непримиримой сущности и её Заклинателя, что желают над ними властвовать. Сол не удерживает за зубами блаженного хриплого рыка, точно дикий волк, спустя бесконечную череду голодных вечеров, наконец, отведавший на ужин сочное и пряное мясо наивной овечки. — Ты моя, — нетерпеливым, густым вибрирующим рокотом пускает по молочной коже надкусанного и болезненно кровящего уголка губ свою волю Сильва. О Святые! Он обхватывает, сжимая изящную челюсть несильно, но крепко, заставляя Заклинательницу Солнца глядеть на себя и давать клятвы сверх тех обетов, что уже с неё взял. — Я твоя, — выдыхает покорно Стелла, ощущая почти болезненную пульсацию большого мужского члена в ней, что горячими резкими струями испускает своё освобождение. Бедная-бедная маленькая Святая, что по року судьбы из раза в раз попадает в кровавые силки своего безжалостного Дарклинга. Мужчина инстинктивно повторяет серию глубоких, карающих толчков, в скупой надежде затеряться ещё хоть на мгновение в призрачной дымке жалящего и блаженного пароксизма. Его тело покидает ещё больше спермы и, учитывая хаотичность, грубость и резкость его движений, она беспрепятственно вытекает из уязвимого женского лона.Легенды…
Они ведь не врут. И даже порой ужасные матери, что ненавидят собственное дитя, наставляют их поучениями ради праведного и чистого будущего своего несмышлёныша. Со спокойным безразличием Стелла прослеживает удивительные изменения их сущностей: в солнечном сплетении Дарклинга больше не одна только жирная, гнусная чернь, она искусно, витиевато и пёстро переплетается с посилившимся отныне внутри него Светом; по венам самой солнечной королевы беспрепятственно растекаются злобные Тени, словно умерщвляющие нефтяные пятна, беспрепятственно и жестоко заражающие целую экосистему, обращая её в абсолютное ничто. Сильва самозабвенно целует безвольно распластанную девушку под собой, словно отвлекая, одурманивая, подытоживая их плодотворную брачную ночь и закрепляя за собой неоспоримое право собственничества. Пальцами, всё ещё мокрыми и разгорячёнными, заталкивает всё сбежавшее семя обратно в потаённые женские глубины. А после удовлетворённо рассматривает вымотанную его неудержимой любовью жену, аккуратно оглаживая все истерзанные им сегодня участки её хрупкого прекрасного стана и, словно принося искренние извинения, тут и там расцеловывает, зализывает и поддувает, желая облегчить в посторгазменной размякающей эйфории пока ещё незаметную боль. Осторожно разминает расцветающее красноречивыми фиолетовыми синяками левое бедро, замечая на внутренних сторонах теперь каждого из них красные, ещё влажные разводы. И Сол, немало взволнованный, распалённый, опьяневший, благоговейно слизывает это откровенное свидетельство добровольно вверенной ему невинной девичьей Святости – единственный раз, бывший на брачном ложе, когда он позволил Стелле пролить за него кровь. Безоговорочное доказательство принадлежности её Света его Тьме. Самому мужчине предстоит ещё не раз напоить земли их Мира кровью – своей и вражьей, возведя в плату бесконечную череду чужих жизней, оплачивая перед Великой Силой свой собственный и её – Стеллы – долг. Но тягостная мрачность будущего наступит для них с рассветом. А сейчас, скованные льняной грубой тканью рушника, переплетённые телами и судьбами, увековеченные на недостижимом небесном полотне в строках волшебных созвездий, они просто пишут очередной сказ данной Свыше, но запрещённой, болезненной любви.Впрочем, во всех этих прекрасных и жестоких легендах неизменно одно: безжалостный Дарклинг и его маленькая Святая.