"Смертники"-001

      Безликая толпа людей семенила по улице, перемешиваясь в один поток с многочисленными фонарями и неоновыми вывесками, Кацуки никого не различал, выделяясь из толпы резким, черным пятном своей хмурой физиономии. Бункер был все тем же, каким он видел его месяц назад, когда только сюда приехал: просторный, чистый, полный ослепляющих огней, которые так впечатлили новобранца полного надежд. Это читалось по умиротворенным лицам гражданских, они верили, что все это временно, пытались убедить себя, что жизнь в бункере тоже неплоха, ей можно также наслаждаться, как во времена до локдауна. Люди надевали глянцевые маски безразличия и призрачного счастья, чтобы создать иллюзию, что все в порядке, но Кацуки видел, как они через силу улыбаются, яркий блеск в глазах всего лишь отголоски невыплаканных слез, они все горбились, придавленные тоннами земли над их головами, громко разговаривали и втыкали беруши в уши, чтобы не слышать вопли из госпиталей, а военные громко плакали, игнорируя правило, что на времени нет слез. Бакуго до дрожи раздражали их улыбки, их попытки спасти давно разбитый мир и порядок, но это было такое негласное коллективное соглашение — делаем вид, что все в порядке, и, может быть, это станет правдой. Но Кацуки так не мог. Если раньше он еще как-то вписывался во все это безумие своим злобным оскалом и живым блеском в глазах, то теперь просто не мог себя заставить поддерживать этот образ.       И ведь все «Смертники» такие, увидевшие истину, поверхность, они больше никогда не будут прежними, они будут отшельниками в этом безмозглом стаде, что так старательно игнорирует жгучую реальность. Они будут сдирать свою маску, оголяя кровавые раны и шрамы, не в силах больше поддерживать этот образ, заклеивая дыры в теле красочными пластырями.       Это было так странно, как все с жалостью косились на него, разглядывая многочисленные бинты и шрамы, вчитываясь в именной жетон на груди, пропуская мимо себя, отдаляясь, словно Кацуки — живое доказательство страшной теории, в которую никто не хотел верить.       Бакуго чувствовал себя отшельником в этом подземелье. Он вспомнил, какое Изуку создавал первое впечатление. Не от мира сего. Словно потерявшийся в пространстве паренек, абсолютно не вписывающийся в устоявшуюся реальность своей хмуростью и заторможенностью, отрешенностью. Но теперь он понял.       Он слепо уставился перед собой, когда Айзава попытался задать ему еще один вопрос. Они сидели здесь всего минут тридцать, но у Бакуго было единственное желание: прийти домой и завалиться спать. Он жутко устал, проспал бы все выходные беспробудным сном, пусть они и так уже торчат целую неделю в бункере, но Кацуки не чувствует себя отдохнувшим, вообще ни капельки. Он мечтал о нормальном сне, как во время миссий, когда мог спокойно провалиться в беспросветную тьму рядом с командиром, полностью уверенный, что их никто не потревожит. Рядом с Мидорией было до жути комфортно, словно слепая вера, что он сможет защитить вообще от всего мира, одно его присутствие успокаивало, внушало надежду, что все будет в порядке, так что можно расслабиться и отдохнуть. Однако, как только его ангел-хранитель покинул свой пост, залечивая свои раны в одинокой квартире, Кацуки забыл, что такое сон, подскакивая каждые несколько часов в липком поту и с зажатым в руке мачете, с образом диких, голодных глаз перед глазами. Он пытался восстановить дыхание, вытереть непрошенные слезы со щек, пытаясь уснуть, но снова и снова оказывался на холодном подоконнике, вглядываясь в прохожих, ожидая нападения в любую секунду, только нечеткий силуэт в противоположном окне успокаивал. Он рассеивался сизым дымом через форточку, оставляя после себя горькое послевкусие старых сигарет и мнимого комфорта, ненадолго усмиряя демонов в голове и прогоняя кошмары. — Ну, так что, как тебе первый месяц работы? — снова начал Айзава, в третий раз задавая свой вопрос. Кацуки отмер, переводя взгляд на мужчину. Тот выглядел не лучше со своими темными кругами под глазами и покрасневшим белком. Он все время перекладывал документы из стороны в сторону, пытаясь занять руки хоть чем-нибудь.       Кацуки лениво вглядывался в черные, жирные надписи на листах, размышляя над вопросом. Вот документ о переводе нескольких отрядов в старые сектора для дополнительного патрулирования, вот гневная записка от сотрудников комплекса, они были недовольны, что из-за ситуации со старыми бункерами работы только прибавилось, а она нисколько не улучшилась, вот точные отчеты от ударных отрядов. «Тема: отчет за 2 недели Отряд: 044 и 001 Составитель отчета: Явара Чатора Куратор: Шота Айзава, заведующий ударными отрядами специального назначения Дата: 26.05.2×32 Пограничные районы сектора С были подвержены нападению зараженных с пустошей, произведена успешная зачистка 21-29 районах, выживших не найдено, промышленные центры в 24, 26 и 29 районах не подлежат восстановлению, рекомендую снести и оборудовать новые. Гражданские здания находятся в аварийном состоянии. Также поставить патрули на границу между сектором С и сектором Альфа, во избежание повторного огромного наплыва зараженных. … P.S. Айзава, поговори с парнями из первого»       Этот отчет Айзава грустно просматривает и откладывает в первый ящик стола. «Тема: отчет за 2 недели Отряд: 001 и 044 Составитель отчета: Изуку Мидория Куратор: Шота Айзава, заведующий ударными отрядами специального назначения Дата: 01.06.2×32 Территории в секторе С успешно зачищены. См. отчет Чаторы-сана. Приложение Медотчет участников боевых действий Изуку Мидория — Бакуго Кацуки — множественные царапины на руках (обработаны), укус на левом плече (обработан, вакцина поставлена 25.05.2×32). Серьезных травм нет. Не заражен. Вакцина поставлена 26.05.2×32»       Мужчина еще поговорит на эту тему с парнем. Изуку явно не заморачивался, когда писал этот отчет, выводя буквы кривым, быстрым почерком, не удосужившись даже написать подробности своей миссии, еще и медотчет свой не приложил. У Айзавы не было времени навестить своего подопечного в течении этой недели, он виделся с ним, когда они дружно вернулись домой после двухнедельного отсутствия. Все мокрые, уставшие, Изуку даже слова не сказал, просто кивнул головой и прохромал к медпункту. Самое удивительное, что Мидория даже не завалился на свой любимый диван, почти сразу же уехав к себе на квартиру, и у Айзавы крупные подозрения, что в течении этой недели парень даже не выходил. Можно было бы ему позвонить, спросить как дела, жив ли он вообще, но телефон Изуку издох во время задания. — Нормально. — недовольно бурчит Бакуго, после долгого молчания. — И это все, что ты можешь сказать? — Я просто… Я не знаю как ко всему этому относиться. У меня были одни ожидания, а все оказалось совсем иначе. — он зарывается пальцами в волосы, роняя голову на руки. Смотреть в эти изучающие глаза просто невозможно, особенно, когда это ощущается как натуральное препарирование. — Мне казалось, что я выйду на поле боя и сразу буду крутым бойцом, столько же лет готовился, но на деле я… — парень пытался выдавить из себя слова, но они комом застревали в горле. Признаться кому-то, что он настолько сильно струсил перед лицом смерти, что даже шага сделать не смог без чужой помощи? Это убивало. Разрывало на части от осознания собственной жалости, он себе-то в этом не сразу признался, не хотел, пытаясь сохранить остатки собственного величия, но рассказать это другому человеку, собирая все раздробленные мысли и чувства в одну большую кашу было выше его сил. Как минимум, дохлая гордость еще давила, затягивая удавку еще сильнее. — Все по-другому оказалось. Я думал, что на тренировках нас ко всему подготовили, научили, но…       Нет, вслух он не мог этого произнести. — Страшно? Да, такая она, настоящая война. — Айзава откинулся на спинку стула, разглядывая притихшего парня. Ему было до безумия жалко таких детей, рано познавших запах крови, они больше не смогут оправиться от этого ужасного видения мира, навсегда смотря на реальность сквозь красную пелену боли и скорби, если взрослому человеку трудно справиться с этим, что уж говорить о простом ребенке? — Как бы ужасно это сейчас не звучало, проблемный ребенок, но я рад, что до тебя начало это доходить, Мидория явно постарался на славу, показав тебе реальную картину мира. — Не то слово. Он себе дуло к голове приставил. — эту картинку Бакуго запомнил надолго, с ужасом вспоминая этот холодный, пустой взгляд некогда блестящих изумрудов. — В этом весь он. Все еще хочешь сменить напарника? В прошлый раз ты орал, что больше не будешь с ним работать. — если бы Кацуки умел, он бы покраснел со стыда от этого воспоминания, но только сильнее побледнел, думая о последствиях такого поступка. — Да кто же, кроме него, меня будет терпеть? Даже Чатора-сан мне врезал за непослушание, а этот чудик и бровью не повел, когда я ему ногу прострелил. Он… хороший наставник. Не такой ублюдок, каким я его считал. В плане… черт, как объяснить? — Кацуки старался собрать все свои мысли в одну кучу, но получалась сплошная каша из одних противоречий. С одной стороны, действительно странное, безрассудное поведение начальника, который сам еще в малолетках ходит и пытается его наставлять, а с другой, он опытный боец, который из-за всех сил старается защитить людей, даже Кацуки, каждый раз бросаясь в бой, как в последний, он стойко переносил все испытания судьбы, запирая все свои мысли и чувства глубоко в себе, но Мидория тоже не железный. — Он странный, конечно, та еще мать Тереза, но… Изуку очень четко мне показал, что такое сражение, научил, так сказать, выживать на поверхности. Я просто думал, что он очень высокомерный мудак, который слишком горд своим званием «лучшего», но на деле он такой же человек, который старается выполнять свою работу правильно и добросовестно. — И в чем же заключается ваша работа, можно узнать? — Айзава знает, что для Мидории «работа» — это настоящая каторга, но он все равно из раза в раз берет оружие и спускает курок, уклоняется от любой возможности отдохнуть, лишь бы снова оказаться на пыльной поверхности. — «Жизни спасать» — он сам мне так сказал. — Айзава застыл. Он молча слушал рассказ парня, пытаясь переварить всю информацию. — Однажды я спросил у него, ради чего он так рискует собой, и он сказал, что это работа такая, словно герой какой-то… Я тогда совсем не понял, что именно он имел ввиду, да и сейчас не сильно понимаю, но недавно… Я его спас. — Кацуки пытался рассказать все это кратко, не вдаваясь в детали, но слова сами плавно лились с губ, словно все мысли наконец нашли выход из замкнутой черепной коробки, желая быть услышанными и понятыми. — У меня тело само двинулось, когда я увидел, что к нему подбираются сзади, я даже не подумал, кинулся вперед, лишь бы спасти его заторможенный зад. Я не хотел, чтобы он умирал, наверное, Изуку чувствует то же самое, по отношению к другим. Я замечал, что он каждый раз чуть ли не ревет как девчонка, когда нужно стрелять по упырям. — Ну, а ты? — Что я? — Ради чего ты сражаешься? Позицию Мидории я услышал, что на счет тебя?       И снова копания. Как же Кацуки не любил их, зарываться по самые уши в ворох собственных чувств и разгребать мысли по полкам, потому что это невероятно запутано, сложно. Будто клубок ниток распутываешь. А мыслей было много, слишком много, чтобы уложить их в связный поток речи, но ответить надо было. Бакуго чувствовал, что это невероятно важно для него самого, разобраться, найти ответ на этот вопрос. На кой черт он продолжает просыпаться по утрам, выходит на смены и терпит эту реальность? Ради чего борется? — Знаете, Айзава-сан, я в начале думал, что я вступаю в армию, чтобы стать действительно «лучшим», не только на бумаге, но и на деле, — Парень с грустью вспоминал свои старые газеты, мечтая в один момент попасть в них, чтобы им восхищались также, как и великими героями. Он думал, что в один момент про него напишут статью, как про «убийцу бессмертных», что его также будут считать легендой, и он также будет вдохновлять людей на новые подвиги. — Только я в какой-то момент понял, что мне до этого статуса ползти, как до Китая, да и надо ли? — Что ты имеешь ввиду? — В плане, Изуку «лучший», только… Он не выглядит шибко счастливым, знаете. Он выглядит, как побитый жизнью щенок. — Так ты испугался этого сложного пути до становления лучшим? — Кацуки простонал себе в ладони. Он не это вообще имел ввиду, но не мог правильно донести свою мысль. — Не-е-т, не этого, — он глубоко вздохнул, пытаясь собраться. — Я просто думаю… Что это в действительности не то, что мне нужно. В плане… Я думал, что я — лучший, когда выпускался из училища, но туда я вообще пошел, потому что хотел вернуть старый мир. В плане… Это и была моя цель, типа, я хотел хотя бы помочь это сделать. — Ты пытаешься прыгнуть выше головы, пацан. Столько людей на протяжении многих лет пытаются это сделать, но нам остается… — Только защищать то, что осталось. — Кацуки перебивает Айзаву. Он долго думал на эту тему, когда только вернулся со смены. Он глотал слезы в жарких, родных объятиях матери, не веря, что вернулся живым, что Бакуго действительно заработал себе еще один шанс увидеть улыбку матери, небольшую паутинку морщин вокруг красных глаз, что так тепло и любяще смотрели на него каждый раз. Он дорожил всеми моментами, их простыми разговорами и шуточными перебранками, что вытягивали его из омута темных мыслей, когда он оставался совсем один в хаосе своего сознания. Кацуки так сильно этим дорожил, что просто не мог потерять, а возможность всегда есть. И он будет продолжать выходить на поверхность, зачищать территории и сражаться, чтобы обеспечить спокойный сон своим близким. Ха, кто, если не он, верно? — Поэтому, я думаю, что я сражаюсь ради близких. Чтобы они могли спокойно жить здесь, вдали от всего того кошмара и не беспокоиться. — Ты очень изменился за месяц, даже не сматерился в кабинете начальника. — Айзава ухмыльнулся на кинутый исподлобья взгляд. Но этот взгляд был другим. Не было того озорного огонька, что так запомнился в их первую встречу, не было и того дерзкого поведения бунтарного подростка. Это был парень, что прочувствовал кошмар на собственной шкуре, и теперь ему явно не до шуток. — Ладно, я тебя вообще вызывал по делу. — Тогда к чему был этот допрос с пристрастием?! — а вот и старый-добрый орущий Кацуки Бакуго с его злобным оскалом и возмущением. — Ради любопытства. Тем более, я тебя к Мидории поставил именно для этого, чтобы твое эго поубавить. В общем, — Айзава протягивает Кацуки небольшую карту всю исписанную черной ручкой, красными и зелеными карандашами. Кацуки замечает красный крест на В-14 и что-то неприятно колет в груди, не думал он, что придется зачищать от зараженных родной дом. Всюду были написаны номера отрядов, примерные даты смен и множество стрелок. Самое удивительное было то, что красного цвета было намного больше, чем на прошлых картах, почти вся половина сектора В утопала в крови, лишь небольшие участки все еще считались безопасными, он облегченно вздохнул, когда увидел спасительный цвет вокруг В-6. — передай это Мидории, примерный план работы на июнь и июль. Случаи нападения на старые и только отстроенные бункеры участились, так что у нас много работы, во втором полугодии вас, скорее всего, перенаправят в D или E сектор, тоже предупреди об этом, чтобы Мидория глупостей не натворил. — А почему сами не передадите? — Кацуки вертел карту в руках, рассматривая новые детали. Половина А сектора была поглощена эпидемией, к счастью, А-4 оставался безопасной зоной, в отличии от А-1, А-3 и А-5, которые безжалостно перечеркнули черной ручкой. Двадцать первый отряд в июле посылают туда. — У меня куча бумажной волокиты, я уже ночую здесь, — Кацуки непроизвольно посмотрел на желтый спальный мешок, небрежно сложенный в углу кабинета. — Заодно навестишь его, а потом мне доложишь, а то даже связи с ним никакой нет. — Он расколошматил свой телефон, как только вернулся в бункер. — Изуку вышел из машины на подъезде к В-6, достал дребезжащий мобильник и всадил в него пару пуль, стекло все разлетелось вдребезги, а несчастные внутренности повалились наружу мелкими обломками микросхем. Никто и слова ему тогда не сказал, просто наблюдая за этой вспышкой агрессии. — Я примерно так и думал. Ладно, на сегодня свободен. Только будь на связи.       Кацуки уже поднялся с места и подошел к двери, когда в голове вдруг возникла неожиданная мысль. — Айзава-сан? — мужчина устало поднял взгляд и кивнул, давая разрешение на вопрос. — Вы же не случайно нас с Мидорией в пару поставили, да? — Я тебе уже… — Это же было ради Изуку, верно?       Айзава застыл. Кацуки попал точно в цель, конечно, ведь он не был настолько тупым, чтобы не заметить некоторые странности в поведение человека, с которым он буквально жил последний месяц. Эти проблемы Изуку с другими людьми чувствовались за версту, в каждом его действии и словах виделся отчаянный крик о помощи, скрытый раздражающим «Все в порядке», он искал общество людей, но не мог довериться, подпустить себе хоть кого-нибудь, и медленно разлагался изнутри от своих же собственных идеалов и установок, скованный по рукам и ногам своими дурацкими мыслями, не в силах выбраться из этого губительного болота в одиночку. Бакуго видел, как Изуку тянется рукой к свету, чтобы достать спасательную соломинку и выбраться из этого омута, но в последний момент всегда самовольно бил по протянутой руке, желая утонуть. — Просто только в первом отряде было место для тебя. — Айзава тяжело вздохнул. Он не собирается взваливать на неокрепший ум еще большую ответственность, которой он и так уже подвергся.       Кацуки не был доволен таким ответом, где-то в глубине души он знал, что это неправда, или, как минимум, не единственная причина и уж точно не главная, но усмирить свое разыгравшееся любопытство надо было, поэтому он быстро ретировался из кабинета, скомкано буркнув прощание.       Конечно, одной из целей Айзавы была научить бешеного Кацуки дисциплине, поумерить его пыл, приставив к более опытному солдату, но парень в жизни не поверит, что на все отряды в бункере В-6 у них нашлось только одно место. В этом был какой-то сакральный и великий смысл, который Кацуки не мог понять, хотя догадки у него все же были. Во-первых, в первом отряде действительно работал только один человек, и это Изуку, в остальных было больше людей. Во-вторых, это все сделано ради Мидории. Бакуго просто не отпускала мысль, что Айзава таким способом пытается приучить своего подопечного к обществу людей, а командир явно отвык от него за столь долгую одиночную работу. Даже в бункере он не вылезал из своей норы, чтобы хоть с кем-нибудь пообщаться. Как минимум, Кацуки все время видел его мутный силуэт в окне дома напротив, что продолжает нервно курить, стоически избегая общества.       Кацуки так не мог, ему было физически некомфортно находиться в своей пустой комнате целыми днями на пролет, постоянно выслушивая раздражающий шепот испуганных мыслей у себя в голове, в комнате было тихо, чтобы заглушить эту яростную симфонию криков, Бакуго постоянно искал общества: оставался с матерью в комнате, чтобы вместе сделать домашние дела, выбирался на улицу и бездумно прогуливался, растворяясь в своей ненависти с раздражающим клоунам, он даже прошел на их железнодорожную станцию, чтобы послушать стук колес по рельсам, только поезд не шел. Черный тоннель зиял своей чернотой, уходя глубоко в землю, проглатывая железные шпалы с концами, а где-то на другом конце этой дороги был такой же туннель и бункер. Только не слышно было ни черта, как в вакууме. Бакуго не мог также избегать общества, как это делал Изуку, хоть и сильно хотелось уйти от этих надоевших рож, но рядом с другими людьми он ощущал себя живым, настоящим, можно даже сказать человеком. По сути, каждый с рождения имеет склонность общаться с себе подобными, поскольку в таком состоянии он действительно чувствует себя человеком. Личностью, что имеет свои интересы и мотивы, мысли, может ими делиться с другими и обсуждать. В обществе человек чувствует свою ценность, являясь отдельным кусочком в огромном механизме мироздания.       Кацуки встретился со своими давними друзьями возле небольшого кафе возле их спального района. Киришима как обычно набросился на него со своими объятиями, пока Каминари просто по дружески похлопал его по плечу. Бакуго не смог выдавить из себя подобие улыбки, смотря на их довольные встречей лица. — Ты чего такой кислый, Бакубро? — Киришима уже затащил его за руку в кафе, не принимая никаких отговорок, не обращая внимания на подавленное состояние друга. — Ну! Так давно же не виделись, тебе сложно улыбнуться? — Киришима, не лезь а, но я правда рад вас видеть. — они уселись в самом углу, чтобы никто не смог вторгнуться в их маленькое, комфортное общество и нарушить этот покой. — Да, прям сияешь позитивом!       Еда была безвкусной, даже сожженная на костре тушенка казалось райским пиром по сравнению с этими синтетическими сладостями странной формы и цвета. Но это же вершина молекулярной кухни в эпоху практического отсутствия ресурсов! Только Кацуки безразлично тыкал вилкой в этот ядрено-зеленый венец пищевой науки, не собираясь пробовать ни кусочка. Эти же два олуха уплетали химию за обе щеки, обсуждая последние новости и события, но только они все пролетали мимо ушей, не задерживаясь в сознании надолго. Он словно выпал ненадолго из этой реальности, мысленно возвращаясь на просторы пустынной земли, обдуваемой безудержным ветром. — Погоди, ты так редко появлялся, потому что смог попасть к «Смертникам»?! — пустой разговор прервался звонким криком Каминари. Парни уставились на именной жетон на его груди, не веря своим глазам. Черт! Вместе же училище оканчивали, а по итогу?.. — Ты как к ним протиснуться сумел?! — Чува-а-ак! Это же очень круто! Я вот тоже ходил в военный комплекс, но меня приставили к гражданской обороне! — «Круто»? Кацуки непонимающе нахмурился, абсолютно не разделяя энтузиазма Киришимы. — Хожу, блин, как дурак по этому бункеру, скукота смертная! А там… Там такой драйв! Хотел бы я… — Не хотел. — прервал его радостную тираду Бакуго. Киришима вмиг притих, пригвожденный к месту его холодным тоном. — Чел, ты чего?.. Мы же вместе мечтали туда попасть, в красках все это представляли, как будем носиться по поверхности и рубить всех направо и налево… — Стрелял в людей когда-нибудь? — вдруг спросил Кацуки. Он облокотился на стол, придвигаясь ближе к Киришиме, заглядывая в испуганные глаза. — А пулю вытаскивал? — На учениях… — Из человека. Живого. Без анастезии. — Киришима побледнел, уловив мысль своего друга, только Бакуго уже не хотел останавливаться, ему нужно было донести одну важную истину до своих друзей, которую он понял на своем опыте. — И я готов поспорить на что угодно, что на ваших патрулях вы ни разу не видели настоящее гнездовье пораженных монстров, а их там, к слову, десятки. Поверь, ты не хочешь реветь от страха, когда тебе в плечо вопьются зубы зомби, а потом драпать так, чтоб пятки сверкали. Радуйся, что ты всего лишь на границе пока, потом могут и на передовую отправить, но это так, спойлер. — Кацуки… — Каминари пытался что-то сказать, но его тут же осадили холодным взглядом. — Поверьте мне, я там месяц пробыл, и никому такого не пожелаю, так что, сидите и радуйтесь, олухи. — парни мигом заткнулись, обдумывая все сказанное. Они тихо сидели за столом, окруженные шумными разговорами и тихим смехом остальных людей, только мысли в головах роились отнюдь не радостные. Киришима сразу заметил подавленное настроение друга, но не думал, что все настолько плохо, скорее представлял, что после тяжелой рабочей недели друг просто устал, но, видимо, ноша солдатов передовой оказалась слишком тяжела для только выпустившихся парней. — Эй, Бакуго, а что самое страшное ты видел? — ни с того ни с сего спросил Каминари. Кацуки задумался. В голове тут же пролетел образ бестолковых белесых глаз, как кровь стекает с обломанных зубов, или же, как он впервые отрубил голову зомби. Он застыл, когда перед глазами снова встала картинка десятков тянущихся рук с потолка торгового центра. Но только один момент заставил его испугаться по настоящему, болезненно сжаться от еле слышного шепота и глотать слезы. — Как плачет мой командир. — он не стал вдаваться в подробности, просто сказал это и отпил из своей кружки под удивленный взгляд своих друзей. Но Кацуки не собирался объяснять, насколько же жутко видеть такого сильного, стойкого человека сломленным, прогнуться под весом чужих, ужасающих мыслях, которые сносят, словно цунами. Он имел ввиду не конкретный момент, а каждую не пролитую слезу боли, что застывала пеленой перед горестными глазами, как Изуку с сожалением смотрел на плоды своих трудов, а после распался, как хрупкий фарфор, единственный раз открывая свою израненную душу перед чужим человеком. — Возможно, если бы меня определили в простых дозорных, все сложилось бы по другому. «Ну и куда они всё время прутся?.. Жить, что ли, надоело…» — Когда меня только приписали к отряду, я думал, что это просто игра какая-то, — друзья внимательно вслушивались в тихий голос, не в силах отвести взгляд от хмурого Кацуки, что усиленно подбирал слова. — Только потом Изуку показал мне обратную сторону. Вы были когда-нибудь в военном госпитале? Зрелище не для слабонервных, так я вам скажу. Но это… истинный облик войны, что ли. Загляните туда как-нибудь, желание переться на эту поверхность сразу же отпадет. — Знаешь… а ты изменился. — вдруг выдает Киришима. Он смотрит на темные круги под красными глазами, на многочисленные царапины и пластыри, обмотанные бинтами пальцы, расцарапанный жетон и помятую цепь, но больше всего в этом уставшем лице его удивляет эта бесконечная боль и грусть в глазах. — Не думал, что застану момент, когда ты будешь нормально разговаривать… — Что ты вякнул?!       И Каминари громко рассмеялся. Да, Кацуки уже не вписывался в их беззаботно шумное общество, но все еще оставался их другом, с которым они могли весело провести время, а над тяжелыми мыслями можно подумать и потом.

***

      Старая деревянная дверь вся была исписана унижающими надписями, навсегда высеченными несмываемым маркером, царапинами, они словно клеймо, их старались перекрыть другой краской, пытались перечеркнуть более глубокими разрезами, но смысл все равно с легкостью угадывался, прям как на той фотографии на доске почета в военном комплексе. Кацуки стоял здесь уже минут десять, словно читая заголовки на газете, он просто не мог понять, почему люди это делали, Изуку был тем еще чудаком, но не настолько, чтобы проклинать его или злобно обзывать настоящим «уродом». Хотя была теория, что он просто чем-то сильно не угодил своим сослуживцам во время проживания в казармах, или соседям слишком сильно не нравился запах табака, потому что даже через дверь парень мог уловить резкий, удушающий дым.       Он впервые бывал здесь, обычно они разбредались по своим домам на выходных и пересекались только на сменах, но, конечно, Кацуки было до жути интересно, как выглядит повседневная жизнь его командира. Эта та его сторона, которая была недоступна Бакуго, а сунуть свой нос в еще одну тайну этой головоломки очень хотелось, может, он сможет найти хоть какие-нибудь ответы на свои многочисленные вопросы.       Он постучался сначала аккуратно, только в квартире не происходило ничего. Ни звука шагов, ни копошения. Просто мертвая тишина, словно там никто и не живет. — Эй! Чудик! — Кацуки со всей силы долбанул кулаком по двери. В какой-то момент дверь распахнулась, и парень чуть не попал своему напарнику по носу, но Изуку даже не дернулся, продолжая безразлично рассматривать незваного гостя. — Какого черта?! — Ты хули тут забыл? — промямлил Изуку. Он невозмутимо жевал фильтры от сигарет, не сильно заботясь, что дым сразу от трех палочек летит в лицо Кацуки. Мидория облокотился на дверной косяк, не желая кого-либо впускать в свое личное пространство, закрывая весь обзор изуродованной дверью. — Ты подохнуть захотел или что? — и Кацуки с ужасом рассматривал побитого командира, руки были усеяны бинтами, закрывая все предплечья, на лице красовалась длинная царапина, протянутая через всю щеку, а на другой был заботливо наклеен пластырь, зеленые волосы торчали кольями от долгого сна, только круги под глазами не стали меньше. — У меня запой. Ну, так что? — Кацуки недовольно цыкнул, нашаривая в куртке аккуратно сложенный листок. Изуку явно не готовился к приему гостей, а Бакуго мог бы просто отдать бумажку и удалиться восвояси, но он не главная заноза в заднице своего начальника, если не узнает тайны его квартиры. — Разговор есть. — Изуку закатил глаза и все-таки отошел вглубь квартиры, тяжело опираясь на правую ногу. Он прохромал к небольшому столику в главной комнате, и воткнул в импровизированную пепельницу два окурка.       Кацуки не успел зайти, а уже был в шоке от увиденной картины, перфекционист и ярый защитник чистоты запротестовал от вида натуральной помойки в небольшой квартире. Все полки были заставлены беспорядочным хламом, который собирал на себе вековую пыль, такие же коробки с множеством вещей стояли возле стен, кажется, их просто туда закидывали, не сильно беспокоясь о сохранности. Посреди комнаты стояла большая кровать, заваленная пледами, подушками и скомканными простынями, такое чувство, будто на ней явно кто-то дрался. Совсем рядом расположился небольшой круглый столик, на нем стоял ноутбук со множеством открытых вкладок. «Отравление н…» — но Изуку быстро захлопывает крышку ноутбука. Кацуки поморщился от резкого сигаретного дыма, им пропиталась вся квартира, даже проветривание тут уже не поможет, только избавление через сожжение. Почти каждая прямая поверхность была заставлена тарелками и кружками, из которых уже валились окурки, Кацуки не мог поверить, что напарник выкурил столько сигарет за одну неделю. Бакуго бросил взгляд на кружку на столе: на радужном принте красовалась белая надпись «Мир, дружба, жвачка :)». Иронично, что вся кружка была в черном пепле и подтеках от кофе, а с краю свисал окурок. — Ну и пиздец у тебя тут… — Кацуки шарил взглядом по стенам, рассматривая помятые и прожженные плакаты и вырезки из газет, огромная карта Японии расположилась слева от шкафа, полностью истыканная разноцветными булавками и исписанная карандашами. На В-13 все еще стоял красный крест. — Что имеем… Кофе будешь? — спросил Изуку, стряхивая пепел в ту самую радужную кружку. Бакуго просто кивнул, провожая его взглядом.       В квартире было много всего и сразу, начиная от старых, местами поломанных фигурок кумиров прошлого, заканчивая разорванными книгами и камнями с асфальта. На какой-то из полок Кацуки приметил небольшую коллекцию старых пуль разной формы и размеров, они все уже были использованные, поломанные и согнутые, но аккуратным рядом стояли возле странной кружки в виде головы какого-то героя. На стене возле шкафа висели вырезки из газет. «Образование нового комплекса…» «Авария в секторе А-6…» «Новый прорыв в науке! Первая работающая вакцина!» «Убийца бессмертных»       Кацуки застыл, вчитываясь в знакомый текст статьи, эта была та же самая страница, что аккуратно лежала у него дома в ящике, только этот листок был пригвожден к стене ножом, фотография была безжалостно вырвана, а пара фраз зачеркнуты черным маркером. — Эй, ты же говорил, что не в курсе про «Убийцу бессмертных»? — Кацуки развернулся к командиру, который шарил по пустым полкам в поисках кофе. Он ничего не ответил, невозмутимо продолжив свое дело. Вид пустых полок на кухне удручал, Кацуки почему-то даже не сомневается, что Изуку почти ничего не ел за эту неделю.       Вся квартира казалась ему до безумия печальной, пытаясь создать уют в своей норе он хотел наполнить ее чем-нибудь, но этот отчаянный жест превратил жилище просто в сборщик непонятного хлама, который не имел абсолютно никакого смысла. Бакуго сомневается, что хотя бы одна вещь здесь реально принадлежит «Изуку», только разбросанные повсюду пачки от сигарет. — Я недавно нашел. Мне не понравилось. — у Изуку дернулся глаз, он отпил из своей кружки обжигающий черный кофе.       Кацуки потянулся к своей кружке и немного отпил из нее, но тут же поперхнулся, выплевывая жидкость обратно в кружку, оно было невозможно горьким, не только из-за того что в нем не было сахара, но и потому что было на вкус словно пыль. Она неприятно собиралась во рту и противно оседала на язык. Кацуки взглянул на кофе. В нем плавал белый с черным пепел. — У тебя кофе в этом ебаном пепле! Это же пить невозможно! — Изуку демонстративно хлебнул из своей кружки. — Ебанутый. — Спасибо. — Это не комплимент, полудурок. — Мидория взял табуретку с кухни и поставил ее возле прикроватного столика, он тяжело на нее опустился, еле сгибая больную ногу. — Как нога? — Ее отрежут. — Кацуки похолодел. Изуку слегка усмехнулся, видя испуганное выражение лица напарника, и хлопнул его по плечу. — Шучу. — Твои шутки меня до инфаркта доведут. — но от теплой улыбки на бледном лице стало намного спокойнее, как минимум, за раны можно уже не беспокоиться в отличие от внутреннего состояния.       Они так и не успели поговорить после смены, обсудить всю эту ситуацию и прийти к определенному выводу, просто пустив все на самотек. Только каждый из них медленно варился в котле из собственных мыслей.       Изуку не вылезал из своей квартиры, не ходил к друзьям и не общался с людьми, предпочитая в одиночестве гнить в этой дыре, медленно разрушая себя на атомы. Его уже тошнило от этого горького привкуса сигарет на языке, но он не хотел оставаться в таком уродливом сознательном, предпочитая сонно проваливаться в туманный мир странного расслабления, не в силах о чём-либо думать. Ситуацию с вынужденным отпуском ухудшали еще и отношения с Кацуки, которые вообще не входили в планы Изуку. Он вообще не думал, что у него будет напарник, а потом планировал, что он будет держаться с ним настолько холодно, что Бакуго бы сам нос воротил от Изуку, но тот как банный лист прицепился и не собирался оставлять командира. Эти мысли лезли в голову, как паразиты, поселяясь в, и так, страдающем мозгу, съедая остатки разумного. Это были очень долгие дебаты со своим собственным «Я», которое не желало принимать новое положение дел, оно пыталось вразумить своего непутевого носителя, что человеческие связи слишком опасны, разрушительны, как для него, так и для остальных, но присутствие другого человека ощущалось намного ярче и жарче, чем каждый ожог на его руках. Только бы не совершить одну и ту же ошибку снова. — Мне просто интересно, чем же ты тут занимался всю неделю? — Кацуки ставит кружку с кофе обратно на стол. Он задумчиво оглядывает командира, что невозмутимо подтянул ногу к груди, пьет отвратительный кофе и не замечает падающего пепла на пол. Большая и растянутая светло-зеленая футболка спадает с плеча, оголяя уродливый и жуткий шрам.       Изуку дергается и проливает на себя немного кипятка. — Твою ж… Ответ спал тебя устроит? — Кацуки хмурится, по бледному лицу этого задрота вообще не скажешь, что он за эту неделю поспал хотя бы пару минут. — Ой, да ладно, я правда спал. Почти все время. Готов поспорить, что ты тоже дрых без задних ног после такой адской недели, — он растягивает слова в громком зевке. — Это вполне естественное состояние сонной и безвольной амебы в конце каждой смены, потому что мозг банально атрофируется и не хочет переваривать информацию, вообще никакую… Да. — Что ты вообще городишь? — Кацуки придвинулся ближе, изучая состояние Изуку более внимательно. — Ну, просто знаешь, я так много и до-о-лго думал на тему наших с тобой отношений… — Изуку резко оборачивается на кухню, в страхе уставившись на банку кофе, но она спокойно стояла и никого не трогала. — Каких нахуй отношений? — сильная одышка. Паника. Тремор в руках и явное головокружение. Бакуго уже начинает беспокоиться, вглядываясь в мутные зеленые глаза. — Изуку, на меня посмотри. — А? Ну, как каких, обычных, знаешь, между людьми, ну, вроде. Если считать, что я человек, да? Просто иногда кажется, что это очень глупое совпадение, совершенно немыслимое на самом деле. — Бакуго выдергивает зажженную сигарету и кидает в свою кружку с кофе, берет бледное лицо в свои руки и заставляет посмотреть на себя. Глаза покраснели. — Это странно. — Твое поведение — вот что странно. Сколько ты скурил? — Изуку пожал плечами и глянул на пустые пачки на полу. Кацуки тяжело вздохнул. Дохуя и больше. — Ты в курсе, что такое количество сигарет ведет к летальному исходу? — В этом и был смысл. — Ты ебанутый? — Кацуки, — Изуку вцепился своими пальцами в его руки. Они холодные, словно у трупа, вызывающие неприятные мурашки по всему телу, но Кацуки стоически терпит, оценивая, насколько же его командир глупый. — Давай будем друзьями? — У тебя крыша поехала? Вообще, очень похоже на симптомы бреда… Хэй, галлюцинации были? Тошнит? — Изуку качает головой из стороны в сторону, пытаясь выбить из нее приступ неприятной и разрушающей тревоги. Цепляется за сильные руки крепче, пытаясь усидеть на стуле ровно, но дурацкое тело все время норовит упасть с насиженного места. Будто бы на полу намного лучше, чем на табуретке. — Просто я подумал, что раз ты сам не хочешь оставить меня, то смогу попросить тебя о чисто дружеском одолжении. А именно: съебаться от меня, как можно дальше. — Ты дурак? Не буду я такую просьбу выполнять. Мы с тобой буквально в прошлый раз об этом говорили, что я буду прикрывать твою спину, а ты мою, и мы оба выживем. Черт, в твоей глупой голове вообще хоть что-то задерживается, или ты все уже прокурил?       Изуку рассмеялся, настолько громко и заливисто, что Кацуки на секунду даже оглох, отпрянул от этого безумства, наблюдая за падением личности в омут собственного сознания. Мидория даже согнулся пополам, пытаясь унять этот приступ смеха вперемешку с диким кашлем, но только сильнее щурился, прогоняя размытый образ комнаты перед глазами.       История циклична. Это какой-то порочный, вечный круг из одних и тех же ошибок, который просто не может закончиться. Дорогие люди уходят, оставляя после себя массивные скалы из привязанности и боли, что сталкиваются над раскаленным и открытым сердцем, перемалывая душу в кровавую крошку, а после растворяются бледными воспоминаниями, заставляя собирать себя по кусочкам. Это его личный, нескончаемый ад, а его кармический долг слишком огромен. Поэтому он снова скован этой жгучей привязанностью, путая тяжелые цепи с мягким, пуховым одеялом.       Это повторяется снова. И снова. И снова.       История циклична.       Изуку смотрит на свои руки, они безудержно дрожат, пытаясь нащупать пальцами родное тепло, но на кончиках только холод, обжигающее тепло просачивается сквозь чистые бинты, марая руки в ярко-красном. Пятна расцветают на предплечьях, густо стекая вниз ручьями, они ускользают вместе с прозрачной водой, унося эту глупую ошибку в прошлое.       Или настоящее?       Кровавая дорожка протекает через всю его сознательную жизнь, смешиваясь с серым оттенком, создавая нечто уродливое. Грязное. Создавая нынешнего Изуку. Который подрывается с места, роняя все вещи на пол, в них все равно нет никакого смысла. Громкий крик в ушах ничуть не отрезвляет, только сильнее путает события, заставляя теряться в хронологии собственной жизни. Два голоса смешиваются в один, приглушенные неистовым шумом текущей воды.       Все повторяется.       Ванная комната слишком светлая, слепит глаза, заставляя прищуренно пялиться на свое худющее тело в небольшом зеркале в комнате. А разве было зеркало? Оно трескается от уродливой картины перед собой, падает мелкими осколками в раковину рядом с окровавленным карманным ножом. Осколки в раковине. В зеркале дикие глаза. Стекло в руке. — Изуку! — он дергается от чужого голоса. К нему тянут руку, желая забрать из этого безумного царства. Рука грубая и большая. Рука шершавая и перебинтованная. Рука мягкая и отрезанная.       Снова и снова.       Холодная вода хлещет в лицо, застилает глаза, тревожит старые раны, заставляя их разгореться сильнее, все тело ноет от этой боли, но Изуку стискивает зубы сильнее и цепляется руками за свои дрожащие плечи. — Ебать тебя накрыло, стало легче? — Изуку переводит плывущий взгляд на Кацуки. Он возвываешься над ванной, держа в руке душ. Мидория бездумно кивает, понемногу приходя в себя.       Образы вмиг растворились перед глазами, оставляя четкую картинку его собственной ванной комнаты и очень нахмуренного Бакуго. Он весь дрожит от холода, или отравления, или паники, в общем-то неважно, он просто хочет, чтобы его сейчас оставили в покое, закутаться в теплый плед и уснуть на жестком полу. Желательно без пробуждения, или он бы хотел прям сейчас оказаться на теплой поверхности, вдали от этих давящих стен, что перекрывают доступ к кислороду и заставляют задыхаться в собственной черепной коробке.       Сука. И так каждый раз во время отпуска. — Спасибо. — слабо выдавливает Мидория осипшим голосом. Поднимается на дрожащих ногах, оглядывая мокрые, но белые бинты. — И извини. — Тебе повезло, что я проходил курс медицинской помощи. — Кацуки укутывает его в полотенце и провожает до кровати. Они сидят пару минут в тишине, просто разгребая многочисленные мысли в своей голове. — Ну, с чего такой «запой»? Во время смен ты так не увлекался. — Я не люблю бункеры. — Изуку признался в этом лишь однажды Айзаве, просто вскользь упомянув об этом во время очередного вынужденного отпуска. — Мне просто физически плохо подолгу находиться в замкнутом пространстве. — Типа клаустрофобии? — Не совсем. Ты же тоже чувствуешь, как эти стены давят? — он заглянул в ярко-красные глаза, в которых промелькнуло понимание. Да, Кацуки тоже рвался на свободу, навстречу ревущему ветру и зыбучим пескам. — Проще как-то забыться, нежели осознанно проживать каждый день в этих четырех стенах. — Но это же не единственная причина? — Изуку недовольно сжал губы. Кацуки попал в яблочко, хотя копаться в голове своего начальника именно в этот момент не хотелось. Но странное чувство, что что-то не так не отпускало. Да, он полностью понимал и поддерживал желание своего командира выбраться из бетонной коробки, но у него не было этого зудящего страха перед массивными стенами. Мидория молчал, пусто смотря перед собой. — Хэй, задрот, поговори со мной. — Пообещай мне, что в этот раз все будет по другому. — Бакуго молчит, не совсем понимая, о чём вообще говорит его напарник. Но Изуку смотрит так побито своими покрасневшими глазами, словно сейчас снова ударится в истерику, и Кацуки не хочет спровоцировать очередной приступ. — Ты про что? — Не умирай за меня. Просто, блять, не делай этого. — Изуку оборачивается на подоконник и что-то берет с него. — Ну и бред же ты сморозил… Дай это сюда. — Кацуки забирает из тонких пальцев помятую пачку сигарет, там осталась одна никотиновая палочка. — Тебе это противопоказано ближайшие пару дней. — Изуку страдальчески вздыхает и с силой трет глаза. Он слишком устал от всего, сейчас просто хочется завалиться спать, лучше бы навсегда. — Мы теперь команда, усек? И не говори мне, что делать, я сам решу спасать мне твою тощую задницу или нет. — Ты невыносим… Просто так происходит каждый раз, все дорогие мне люди почему-то решают пожертвовать собой ради меня и это… Убивает. — Мы на войне, полудурок. Понятное дело, что без человеческих жертв никуда, сам пытался мне вбить это долгое время, а теперь сидишь тут и ноешь, что все вокруг умирают. Ты же сам абсолютно такой же. — Это другое… — Ага, конечно, ты ничего не заслуживаешь и вообще место пустое, а остальные типа дохуя важные и ценные. Ты тоже важный. — Изуку сдерживает саркастический смешок. — Вокруг есть куча людей, которые живы только благодаря тебе, черт, я сам жив только потому, что ты за мной так пристально присматриваешь. — На одного спасенного приходятся десятки убитых. — Изуку крупно вздрагивает. — Скажи тогда, есть ли ценность в жизни убийцы? — Мы солдаты, Изуку, и мы сражаемся не с людьми, а с уже мертвыми зараженными, так что никого ты не убиваешь. — Мидория глотает слезы возмущения, и он не может вымолвить ни слова из-за кома в горле. — По твоей логике, наши сослуживцы тоже жизни не заслуживают? — Прекрати… — Я просто понять не могу твой образ мышления. Ты — ублюдок, потому что вынужден спасать других людей, поднимая оружие, а остальные солдаты все такие хорошие, потому тоже спасают людей, стреляя по зомби. Ты не хочешь, чтобы ради тебя кто-то чем-то жертвовал, но отказываешься от ответной реакции людей, потому что, видите ли «не тратьте свои драгоценные жизни на такое ничтожество, как я». Я правильно понял? — Кацуки, пожалуйста… — Нет, блять, ты меня дослушаешь, раз до тебя в первый раз не дошло. — Бакуго встает с дивана и нависает над Изуку. — Я уже говорил, что не хочу тебя терять, потому что как минимум для меня ты важен, ты столько делаешь для других и нихуя для себя, что меня это просто вымораживает. Ты повлиял на столько человеческих жизней, стольких спас, чтобы в итоге сидеть сейчас и плакать о мертвых спустя такое долгое время? Отпусти уже это, и дорожи дарованными тебе шансами, так же, как дорожат другие люди. Если будешь так загоняться, то просто в могилу себя сведешь, и нахуя, тогда спрашивается, тебя спасали? — А я просил? Почему никого вообще не волнует, что я вообще хочу, что мне нужно, просто постоянно ставят перед фактом. Я не просил меня спасать, не хотел в армию вступать, вообще жить не хотел. Но нет, всем похуй, потому что я кому-то важен, потому что все почему-то решили, что могут решать за меня. Да даже ты! Я тебе прямо говорю: «Не надо рисковать из-за меня», ты говоришь: «Мне похуй, я буду делать, что я хочу». — А хули ты за меня решаешь? Изуку, это совершенно нормально, когда ты делаешь что-то для других и получаешь что-то взамен, будь то плохое, или хорошее. Так что прекрати выебываться и дай другим помочь тебе. — Бля-я-ять, какие вы все невыносимые… — Кацуки проходит на кухню и начинает шарить по полкам, он со злостью распахивает пустые шкафы, хлопает дверью холодильника, а после подходит к валющемуся на полу рюкзаку Изуку и начинает в нем рыться. — Ты что делаешь? — У тебя скоро снова голодный обморок случится, блять, у тебя реально дома ни крошки нет? Я все еще в шоке, как ты умудрился до двадцати трех дожить. — Ну, еще не вечер, двадцать три только в июле будет, а так, всегда есть шанс это исправить. — Кацуки злобно смотрит на него, а потом победно поднимает банку тушенки и уходит на кухню, разогревать ее на плите.       Он возится там довольно долго, громко матерясь на открывашку, дурацкую, пустую кухню Мидории, ругается, что вся посуда занята под пепельницы, а затем выходит, вооружившись вилкой и горячей банкой тушенки. — Ну и нахуя? — Занадом, ешь или я сам буду тебя с ложки кормить, как ребенка. — Изуку отворачивается, показывая свое недовольство. — Какое же блядство. Ешь давай!       Они долго возятся, но только слабое сопротивление Изуку ничто по сравнению с настойчивостью Кацуки, поэтому ему удается протолкнуть вилку меж сжатых губ под недовольное бурчание напарника. Кацуки скалится так, словно смог выполнить самую сложную миссию и теперь буквально является героем. — Вот, молодец, принимай ответную помощь. — Изуку постарался ответить, но в только открывшийся рот уже сунули новую порцию еды. — И поверь, мне будет куда херовее, если ты умрешь по такой глупой причина как «я не в силах позаботься о себе», а с остальным я и сам справлюсь. — Изуку скомкано пробурчал свой вопрос, Кацуки только ухмыльнулся. — Потому что мы друзья и напарники, придурок.       Изуку все еще вырывается, пытается забрать вилку и поесть нормально, как взрослый человек, но Бакуго просто убирает его тонкие пальцы от своих запястий, заставляя подчиниться и принимать такую детскую заботу. Кацуки слишком плох в разговорах, чтобы выразить все свое беспокойство за этого дурня словами, поэтому предпочитает показывать это действиями, заботиться по настоящему, потому что дорожит этим олухом.       Забавно получается, что он так просто привязался к какому-то парню всего за месяц, но Бакуго не собирается копаться в этом слишком долго, выискивая причины, просто принимает это как аксиому, разрешая себе просто чувствовать это тепло от общества другого человека, наслаждаться этими глупыми перепалками и находиться рядом, просто намного спокойнее видеть своими глазами нахмуренное бледное лицо, а не гадать, жив ли тот вообще, или в очередной раз по уши погряз в своем больном сознании. Впервые за долгое время в этом бункере Кацуки смог по настоящему расслабиться.       Пока эту идиллию не прерывает внезапный звон телефона. Кацуки ставит банку на стол и тянется в карман. Он случайно зацепляет пальцами тот несчастный план, ради которого вообще сюда заявился, но парень еще успеет его отдать, сейчас на дисплее высвечивается грозное «Айзава-сан». Изуку хмурится. — Да? — Кацуки? Ты уже передал план Изуку? — Мидория подползает ближе, вслушиваясь в тихий голос своего опекуна. Его тон ему абсолютно не нравится, и внутри все холодеет. — Только собирался, я сейчас у него, а что? — Забудь про план. — Кацуки смотрит на Изуку, но тот пусто уставился куда-то в окно, наблюдая за возней на улице. В спальных районах все было спокойно, но в конце улицы уже стоят военные машины, солдаты бегают из стороны в сторону, не зная куда себя деть. Из динамика раздается сирена, а после и с улицы доносится пронзительный вой. — У нас ЧП.       Изуку подскакивает к окну, пытаясь разобраться в этой мешанине из звука и света. Люди в панике бегут к своим домам, освобождая путь для военных, которые быстрым потоком несутся в одном направлении. Металл блестит красным светом аварийных ламп, перемешиваясь со слабым светом уличных фонарей. Мидория пытается выцепить взглядом причину, где нападение, что случилось? Поднимает глаза кверху и замирает. — Произошла авария в секторе А-4, через два дня вы выступаете, завтра жду в своем офисе.       Черный тоннель с рельсами погружается в кроваво-красный свет аварийных фонарей, они медленно прячутся за опускающимся защитным заслоном, который срабатывает в экстренных случаях, чтобы предотвратить распространение угрозы по остальным бункерам. Дверь медленно опускалась, но в последний момент в тоннель проехал военный внедорожник, а после скрылся, отрезанный от родного дома. — Извините, я знаю, что у вас отпуск, но свободных отрядов больше нет…       Изуку уже не слушает ни объяснений Айзавы, ни многочисленных вопросов и возмущений Бакуго, просто невидяще пялится на творившейся хаос, не в силах поверить в реальность происходящего.       История циклична. Все повторяется.