***
Ганнибал зашел в здание Балтиморской клиники для душевнобольных преступников с низкими ожиданиями. Хотя диагноз доктора Грэма как чистого эмпата делал его исключительно редким и интересным, у Ганнибала были сомнения в точности данного диагноза. В конце концов, доктор Грэм стал офицером полиции во время защиты докторской диссертации, был уволен с военной службы за нежелание стрелять из своего оружия и к двадцати годам занял преподавательскую должность в Куантико. Два года спустя ФБР наняло его на должность профайлера-консультанта. Не исключено, что его высокий IQ и умение читать людей могли быть неправильно истолкованы и приняты за расстройство эмпатии. Помимо его сомнительного эмоционального состояния, интересным в нем можно было посчитать только тот факт, что его можно было принять за Потрошителя. Хотя, учитывая, что на момент ареста он страдал от запущенного энцефалита, вряд ли он представлял собой многообещающую перспективу. В то же время несправедливо приговоренному профайлеру необязательно быть интересным самому по себе, чтобы заинтересовать Ганнибала. Пока доктор Грэм носит Чесапикского потрошителя, как неподходящий ему костюм, Ганнибал будет хранить закладку на его имени и действиях. Будет на что посмотреть в свободное время. Санитар (имя на его бейджике — «Браун») проводил Ганнибала до кабинета доктора Чилтона. Мистер Браун шепеляво произнес: — Доктор Чилтон скоро выйдет. Ему приходится делать кучу приготовлений каждый раз, когда кто-то приходит к доктору Грэму. В глазах мистера Брауна был различим блеск. Молодой дикий зверь, который не знает покорности. Этот зверь пускал слюну жажды принятия и признания на два слова — доктор Грэм. — Доктор Грэм часто принимает посетителей? — Ганнибал улыбнулся. — Не часто. Нет. — Нет семьи, которая могла бы навестить его? Голова мистера Брауна задергалась из стороны в сторону, словно дикая собака принялась вытряхивать воду из ушей. — Нет, но доктору Грэму семья и не нужна. Ему и так хорошо. Ганнибал хмыкнул, слегка любопытствуя, останется ли преданность мистера Брауна с ним после того, как он узнает правду о непричастности доктора Грэма к убийствам Потрошителя. Любопытство было отброшено в сторону, когда Доктор Чилтон вышел из своего кабинета. Между ними повисло мгновение — густое, как ил, когда доктор Чилтон понял, что Ганнибал был лучше. Его работа лучше. Его репутация лучше. Его костюм лучше (минимум на семь тысяч долларов). Зависть и раздражение зародились в этом моменте, а затем время возобновило свой ход. Доктор Чилтон разгладил лацканы своего костюма, сшитого на заказ (но не дизайнерского), в попытке привести в порядок те немногие перья, что у него были. — Доктор Чилтон, — Ганнибал кивнул в знак приветствия. — Доктор Лектер! Я знал, что в конце концов вы нас посетите. Вы пытались оставаться безразличным к делу одного из самых сложных криминальных умов века, но никто не застрахован от любопытства, не так ли? — Как я упомянул по телефону, Алана беспокоится о нем. Она сказала, что он не разговаривает уже полтора года, — Ганнибал скривил губы в профессиональной улыбке. Самодовольная ухмылка доктора Чилтона дрогнула, когда Ганнибал назвал Алану по имени. Он не так уж скрытно боролся за ее внимание еще со школьных времен, и его неспособность выразить что-либо помимо профессиональной вежливости делала его легкой мишенью. Он быстро оправился. — Да, в любом случае, он почти не разговаривал и до своего обета молчания. Заявил о своей невиновности и ничего больше. К счастью, слова — далеко не единственная форма коммуникации. Его детство, к примеру. Матери нет, отец-трудоголик, отсутствие постоянного жилья и неспособность общаться со сверстниками. Не считая его любви к животным, он представляет собой настоящее руководство по созданию убийцы. Доктор Чилтон явно гордился своей оценкой. Он выпятил грудь, как горилла, призывающая самку. Мистер Браун смотрел на него широко раскрытыми голодными глазами. Ганнибал задавался вопросом, забрал ли тот уже чью-то жизнь или это желание еще не было удовлетворено. Возможно, он предложит юноше бесплатный сеанс терапии и узнает. — Мне придется поверить вам на слово. Боюсь, я не занимался исследованием доктора Грэма и знаю только о том, чем поделилась Алана. Губы доктора Чилтона дернулись вниз, снова скривившись от небрежного упоминания имени Аланы. — Вы обнаружите, что недостаток подготовки может значить больше, чем просто несчастный пациент в этих стенах, доктор Лектер. Мистер Грэм нестабилен настолько, насколько я и предполагал. Мистер Грэм. Не доктор. Как будто признание его серийным убийцей лишило его титулов и должного уважения. — Благодарю за предупреждение, — Ганнибал вытянул руку в приглашении, легко вписавшись в роль хозяина, несмотря на то, что он находился на вражеской территории. — Мы можем отправляться? Доктор Чилтон шагнул вперед, прежде чем успел распознать смену ролей. Он вытянулся с явным раздражением в напряженных губах, но ничего не сказал. Он знал не хуже Ганнибала, что время брать власть в свои руки прошло. Мгновение спустя Ганнибал шагнул в ногу с доктором Чилтоном. Мистер Браун, который шел впереди и постоянно оглядывался назад, не знал о хитросплетениях их светского танца. Как человек, который не был рожден богатым и не имел возможности общаться с оными, Браун явно был не в своей тарелке. Однако не знать шаги не означало не слышать музыку. То, как он смотрел на Ганнибала из-под ресниц, едва осмеливаясь встретиться с ним взглядом, указывало на то, что он тоже знал, кто ведет, а кто следует. Они добрались до самого защищенного крыла молча. Вдоль стен располагались решетки, а за ними находились заключенные, каждый в своей камере. Это были мужчины и женщины, которых общество считало безобразными. Безумными. Рабы своих низменных инстинктов. Ганнибал мог прочитать каждого из них за секунду, но он этого не делал. По крайней мере, не сейчас. Не когда его ждет гораздо лучший деликатес, запертый в особой камере, отрезанной от остальных в самом конце крыла. Уилл Грэм находился не за решеткой, а за стеклом. Благодаря помешательству СМИ, освещавших суд над Потрошителем, Ганнибал знал, что доктор Грэм был красив. Это никогда не ставилось под сомнение. Однако, когда он подошел к камере, то решил, что слово «красивый» было нелепым кузеном того слова, которое правильно описало бы заключенного. Превосходный, наверное. Или потрясающий. Обворожительный. Изумительный. Очаровательный. Он сидел, откинувшись на спинку стула со всем спокойствием ангела, играющего на лютне, но нарисованного с пустой, удушающей двойственностью женщины с ребенком на руках и мужчины, просящего милостыню Рустичи. Хотя судя по его фигуре (развитая мускулатура была видна даже сквозь мешковатую белую униформу), он вероятно, больше подходит для роли Les raboteurs. Не ангел и не бродяга, а рабочий. Доктор Грэм расслаблено сидел на своем стуле — единственном предмете мебели в его камере, кроме привинченной койки. Его голова была наклонена так, что шея упиралась в спинку стула, глаза были закрыты. Длинные пальцы ровным движением двигались рядом с внешней стороной бедра, массируя что-то, что мог видеть только он. Ганнибалу было любопытно что это, но когда указательный и средний пальцы доктора Грэма дернулись в том, что почти наверняка было царапающим движением, и его осенило. Его собаки. Алана однажды пожаловалась на них, сразу после того, как доктора Грэма посадили в тюрьму, но до того, как она начала избегать Ганнибала (его неизбежных вопросов о ее психическом состоянии, что, в свою очередь, возвращало разговор к доктору Грэму). Их было семеро, если Ганнибалу не изменяет память. Семь бродяг, полюбившихся мужчине, самый высокий уровень проявления человеческой близости которого (по словам Аланы) состоял в том, чтобы не убежать сразу же после столкновения с коллегой. Ганнибал занял левый стул, а доктор Чилтон тот, что справа. Мистер Браун стоял в стороне, сцепив руки за спиной и не сводя взгляда с доктора Грэма. Ганнибал не мог его винить. Доктор Грэм был искусством во плоти, заслуживающим восхищения. Доктор Чилтон прочистил горло. Натянутый гортанный звук его голоса прорезал тишину. — Мистер Грэм, доктор Лектер пришел, чтобы провести с вами беседу. Рука доктора Грэма нарисовала в воздухе плавный полумесяц, — возможно, чтобы погладить собаку по голове и шее. Ганнибал подождал, пока доктор Грэм придет в себя: плечи напряглись, обкусанные губы недовольно сжались, дыхание целенаправленно выровнялось. Когда доктор Грэм прижал руку к штанине и быстро постучал по ней средним пальцем, Ганнибал понял, что он был здесь. И затем, словно сирена пропела самую высокую ноту своей песни, он открыл глаза. У Ганнибала перехватило дыхание, пальцы почти физически дергались от желания сделать набросок. Нет, нарисовать. Хоть наклон и форма глаз доктора Грэма были приятными, Ганнибала поразил именно их цвет. Как будто северное сияние объединилось с угасающей голубизной ясного ночного неба, чтобы создать идеальное сочетание глаз доктора Грэма. Ганнибал мог смотреть на них часами не отвлекаясь, он был уверен. Доктор Грэм встретился с ним взглядом на короткое мгновение, прежде чем сосредоточиться на туфлях нового знакомого. Ганнибал проглотил обольстительный тон, который пытался вырваться перед лицом такой разрушительной красоты, и вместо этого прозвучал спокойно и дружелюбно. — Здравствуйте, доктор Грэм. Взгляд доктора Грэма метнулся к галстуку Ганнибала, затем к его колену. Он ничего не сказал, но угол наклона его туловища выдал его. Доктор Грэм хотел знать, почему Ганнибал был здесь. — Меня зовут доктор Лектер. Я здесь не для терапевтических бесед, а для того, чтобы просто поговорить. Я не ваш психиатр, а вы — не мой пациент. Я не скажу, что не заинтересован в вашем психоанализе, поскольку это было бы ложью, но я делаю это без каких-либо скрытых мотивов. Я не могу перестать видеть, — так же, как не можете и вы. На этот раз зрачки доктора Грэма дернулись вверх, почти встретившись с глазами Ганнибала, но так до них и не добравшись. Стремление к минимуму зрительного контакта было хорошим знаком. Достоверное подтверждение теории о чистой эмпатии. Доктор Грэм не хотел понимать людей так хорошо, как делал это. Более того, он не ожидал никакого понимания в ответ. — Если эти условия кажутся вам приемлемыми, я хотел бы продолжить. Могу я называть вас Уилл? Взгляд доктора Грэма направился вниз, скользя по туловищу Ганнибала, по его ногам, прежде чем остановиться на носке его ботинка. Спустя секунду его взгляд подпрыгнул, миновав глаза Ганнибала и остановившись в его волосах. Минута прошла в молчании. Две минуты. Незадолго до трехминутной отметки его подбородок опустился на полдюйма, подтверждая согласие. — Очень хорошо. Спасибо, Уилл, — Ганнибал был близок к тому, чтобы замурчать. Пальцы Уилла замерли. Его зрачки расширились, неизвестно — от похвалы или от незнакомого звучания своего имени. Его едва нахмуренные брови сказали Ганнибалу, что Уилл тоже не был уверен в причине своей реакции. Аномалия, которую Ганнибал хотел бы, чтобы они исследовали вместе. — Доктор Лектер проделал долгий путь, чтобы увидеть тебя, Уилл, — неприятный, чересчур самоуверенный голос доктора Чилтона прорвался сквозь их тонкую паутинную нить зарождающейся связи, разрушив ее. — Ты даже не собираешься поздороваться? Гнев пронзил грудь Ганнибала. Он резко повернул голову к доктору Чилтону. Количество грехов, совершенных им двумя простыми предложениями, было ошеломляющим. Например, Чилтон вмешался в разговор Ганнибала. Использовал имя Уилла, не спросив разрешения, не заслужив этого. Однако самым большим нарушением стало напоминание Уиллу о том, где именно он находится. Уилл откинул голову назад, прислоняясь к стулу. Глаза закрылись. Хоть он и близко не был таким расслабленным, как до их прибытия, что указывало на то, что он еще не отступил к своей версии дворца памяти, было ясно, что их разговор окончен. Какого бы прогресса ни добился Ганнибал, теперь он был потерян. Доктор Чилтон не обратил внимания на ущерб, который он нанес, и продолжил трепаться. — Не отчаивайтесь, доктор Лектер. Он всегда такой. Высокомерный в своем молчании, считает себя выше нас и всего, что мы делаем. Классический нарцисс. Уилл фыркнул, его мнение об аналитических способностях доктора Чилтона явно отражало мнение Ганнибала. Ганнибал вернул свое внимание к Уиллу, отметив, как сгорбились его плечи и напряглись ноги. Он был неподвижен. Защищался. Оградился. Это не были признаки того, кто считал себя выше прочих невежд, а того, кто осознавал, что он должен бороться с невеждами только ради того, чтобы выжить. Уилл привык к тому, что его игнорировали, ставили неверные диагнозы и использовали. Возможно, слабоумие доктора Чилтона еще может оказаться полезным. — Это правда, Уилл? Доктор Чилтон увидел, что находится за твоей завесой? Ты правда так прост? — Ганнибал говорил тише, речь стала похожа на бормотание. Постукивающие пальцы Уилла сжались, ногти впились в штанину его комбинезона. Ганнибал хмыкнул, довольный результатом. — Я так и думал, что нет. — Вы его переоцениваете. Он интеллектуальный психопат, способный имитировать крайне высокий уровень эмпатии. Ничего более. Не позволяйте его репутации обмануть вас, — доктор Чилтон повернулся лицом к Уиллу. — Если, конечно, вы не хотите опровергнуть это, мистер Грэм? Опровергните свой статус нарцисса. Опровергните свою роль в убийствах Чесапикского потрошителя. Опровергните свои мысли по поводу меня. Вы могли бы сделать все это, если бы только заговорили, — доктор Чилтон снова повернулся к Ганнибалу, не дав Уиллу шанса что-либо сказать. — Я полагаю, вы не знаете, из-за чего мистер Грэм дал обет молчания? Позвольте мне разъяснить. Это своего рода игра, рожденная из уважения к моему опыту. Он знает, что, если действительно заговорит со мной, я раскрою все его секреты за неделю. Вся эта таинственность и интрига исчезнут. Он не говорит, потому что боится меня. Он знает, что встретил достойного противника. Глаза Уилла чуть приоткрылись, ровно настолько, чтобы посмотреть на Ганнибала из-под навеса темных ресниц. Его взгляд будто говорил: ты тоже это слышал? Ганнибал наклонил плечи на четверть дюйма вперед. Слышал. Уилл снова закрыл глаза, теперь он был спокойнее. Доктор Чилтон нахмурился, возвращая внимание Уиллу. — Неудивительно, что доктор Блум послала доктора Лектера вместо себя. Еще один мост был сожжен, а, мистер Грэм? Уилл открыл глаза и уставился в потолок. Его тело напряглось, но не в защитной и злой манере, к которой он тяготел. Это напряжение было мягким. Почти обеспокоенным. Уилл перестал выстукивать немелодичный ритм на своей ноге и вместо этого поднял руку и почти изящно заправил несколько прядей за ухо. Интерес, вспыхнувший в груди Ганнибала, взорвался ярким фейерверком одержимости. Мало того, что чистая эмпатия не была ошибочным диагнозом, она была еще более притягательной, чем Ганнибал мог себе представить. Уилл в этом движении был больше Аланой, чем самим собой. Если бы Ганнибал вдохнул достаточно глубоко, он бы почти почувствовал запах искусственных маргариток. Вот только Уилл не стал бы носить красивые цветочные ароматы. А если бы и стал, то не часто. Уж точно не с целью привлечь подходящего партнера. Нет, Ганнибал признал Уилла, как минималиста. Какой бы запах ни предпочитал Уилл, он должен был быть комфортен. Сейчас Ганнибал мог учуять в основном только тюремное мыло. А что под ним? Будет ли запах его кожи, не прикрытой химикатами, мускусным или сладким? Каким он был, когда Уилл был свободен от клетки Чилтона? Запах одеколона? Лосьона после бритья? Если да, то вряд ли это было чем-то дорогим. Наверное, что-то с кораблем на бутылке. Ганнибалу нужно узнать естественный запах Уилла, прежде чем порекомендовать подходящий одеколон, хотя определенно было искушение просто пропитать его собственным ароматом. Утверждение, своего рода, чтобы отвратить недостойных. Доктор Чилтон, совершенно не подозревая об открытии Ганнибала, продолжал говорить. — Признайте это, мистер Грэм. Я единственный человек, готовый мириться с вами в долгосрочной перспективе. Никого не заботите ни вы, ни ваша предполагаемая невиновность. Никто не хочет играть в вашу игру, будь то неправдоподобное молчание или фальшивая эмпатия. Вы — ничто, — доктор Чилтон наклонился вперед, жадно вглядываясь в (признаться, ошеломляющее) выражение боли, вспыхнувшее на лице Уилла. — Хотя все может быть по-другому. Поговорите со мной. Позвольте мне рассказать вашу историю. Я напишу книгу — вашу книгу, об убийствах Чесапикского потрошителя, — и вы войдете в историю как яркая, сияющая звезда. Звучит неплохо, не правда ли, мистер Грэм? И все, что вам нужно сделать, это открыть рот. Вы можете начать постепенно. Ответьте немногословно, и аудитория будет знать, что вы оставались непокорным до самого конца. Просто скажите мне, что чувствовали, когда убивали их. Или как вы выбирали своих жертв. Это ваша мать или ваш отец довели вас до безумия? Или, может быть, вы хотели бы начать с недавних событий. Как вы относитесь к своему пребыванию здесь? К сотрудникам? Ко мне? Поза Уилла резко изменилась: загнанное в угол животное плавно переоделось в шкуру хищника. Его позвоночник выпрямился. Хладнокровный, но вялый. Доминирующий. Непоколебимая уверенность человека, рожденного в богатстве. Он небрежно поднял голову, как будто они тратили его время, а не наоборот. Направление его взгляда полностью обошло доктора Чилтона, чтобы посмотреть на Ганнибала. Прямо ему в глаза. Сердцебиение Ганнибала ускорилось, когда он узнал холодное безразличие, приковавшее его к стулу. Эта версия Уилла не чувствовала гнева или боли из-за высказываний доктора Чилтона. И с чего бы это ему, если доктор Чилтон был не более чем животным под его ногами? Свиньей на убой. Так выглядели глаза Ганнибала прямо перед тем, как он просил передать ему визитку. Они принадлежали Чесапикскому потрошителю — раскрытому и разоблаченному. И именно увидев взгляд Потрошителя у Уилла, Ганнибал впервые в жизни почувствовал, что его видели. Быть увиденным и узнанным вызывало зависимость. Амброзия высочайшего качества проникла в легкие Ганнибала и отравила его вены. Он хотел большего. Больше этого взгляда, больше этого чувства, больше Уилла. Больше, больше, больше. Чтобы на него смотрели не только в темноте, когда он демонстрирует свои низменные пристрастия, но и при сладком свете дня. Быть полностью понятым этим сосудом совершенства. Ох, он столько может сделать. Прежде чем Ганнибал успел обдумать это дальше, Уилл (великолепный Уилл) открыл рот. Его губы обрели форму одного-единственного слова, которое было произнесено его огрубевшим от долгого молчания голосом. — Грубо. Вот так и закончился его обет молчания. Полтора года добровольного уединения, прерванного лишь для того, чтобы выразить свое пренебрежение самонадеянным доктором с дерзким языком. Полтора года стараний выброшены по прихоти. Ганнибал мог бы вздохнуть в знак симпатии, но момент слишком короток, а зрителей слишком много. Уилл пришел в себя в один миг. На губах Купидона скривилась хмурая гримаса, когда он принял свою прежнюю защитную позу. Его плечи опустились сильнее, чем раньше, что свидетельствовало о его истощении, и, не обращая внимания на взволнованную болтовню доктора Чилтона, Ганнибал решил, что не будет продвигаться дальше. Когда Уилл придет к нему, а Уилл придет, он будет искать принятия. Ему нужно будет место, куда он сможет без страха положить голову, чтобы отдохнуть. Пристанище, где он мог бы стать собой. И Ганнибал предоставит ему это.***
Когда Ганнибал покидал клинику, он попросил Мэттью Брауна записать свою контактную информацию на обратной стороне одной из визитных карточек доктора Чилтона. Мистер Браун сам по себе не был груб, однако то, как он смотрел на Уилла, было неприемлемо. Не то чтобы Ганнибал не понимал его увлечения. Уилла нельзя назвать как-то, кроме как божественным, и уличный мальчишка, такой как Мэттью Браун, должен был браться за любой шанс заполучить то, что его обаяло. Как голодная дворняга, глядящая в окно на теплый камин и сытный ужин, мистер Браун знал, что Уилл Грэм может сделать его завершенным. Он также знал (должен был знать на каком-то инстинктивном уровне), что такая роскошь, как Уилл, не предназначена для того, чтобы его грязные, неуклюжие руки оставляли на ней синяки и пятна. Уиллу должны поклоняться. Его должны баловать, и давать ему заботу. Он достоин служителя, настолько сильно ему преданного, отчего даже готового слизывать кровь недостойных с плоти Уилла. Наибольшее, что мог предложить мистер Браун, — это убогая ежедневная борьба за объедки с улиц. И этого Ганнибал не допустит. Если бы мистер Браун довольствовался восхищением издалека, все было бы иначе. Даже Ганнибал не смог бы убить каждого, кто бросил на Уилла жаждущий взгляд. (Он и не хотел этого. Уилл почти не шевелился во время их встречи, и Ганнибал уже мог сказать, что его мальчик был воплощением чувственности. Он не мог ожидать, что люди не будут замечать сексуальный потенциал Уилла, так же, как он не мог попросить художника проигнорировать Лувр). К несчастью для мистера Брауна, Ганнибал распознал желание — жадность, в его лихорадочном взгляде. Этому санитару никогда не будет достаточно просто наблюдать. Он хотел дотянуться, дотронуться, не оставив Ганнибалу иного выбора, кроме как отрезать ему запястья. Ганнибал закрыл глаза, смакуя эту мысль. В другой раз. Теперь важно было вытащить Уилла из клиники, подальше от доктора Чилтона и мистера Брауна, ближе к Ганнибалу. Не недостижимая цель, учитывая все обстоятельства, но требующая времени. И первым шагом к его цели, его Уиллу, стал Джек Кроуфорд. Агент Кроуфорд не поднял голову, когда Ганнибал вошел в его кабинет, слишком занятый одной из множества папок, разбросанных на столе. В офисе пахло химикатами (мазями, химиотерапией, дорогими духами, дешевым одеколоном), и Ганнибалу не нужно было спрашивать, чтобы понять, что у любимой жены агента Кроуфорда последняя стадия рака. Агент Кроуфорд не обращал внимания на Ганнибала еще сорок пять секунд. За это время Ганнибал узнал, что агент Кроуфорд проводит на работе больше времени, чем положено, учитывая диагноз его жены. Многие работники обедали в офисе, судя по затхлому запаху еды и стопкам меню на вынос. Ганнибал также узнал, что поимка Чесапикского потрошителя была главным достижением агента: вырезка из газеты о вынесении приговора Уиллу обрамлена и расположена среди моря дипломов, сертификатов и наград. Именно новость о Чесапикском потрошителе вкупе с упоминанием имени Аланы обеспечили Ганнибалу шанс на эту короткую встречу. — Доктор Лектер, вы хотели меня видеть? — усталые карие глаза встретились с ним взглядом. Ганнибал протянул ему руку: — Пожалуйста, зовите меня Ганнибал. Агент Кроуфорд потянулся через загроможденный стол, чтобы ответить на рукопожатие. Его хватка была крепкой и профессиональной. Он дважды кашлянул, затем откинулся на спинку стула. — Джек. Что я могу для вас сделать? — Не так много, я думаю. Я пришел, чтобы сказать вам, что сегодня утром я навещал доктора Уилла Грэма. — И? — мясистая рука Джека сжалась в кулак, темная кожа на костяшках пальцев побледнела. Тон его голоса понизился. — Я уверен, что он невиновен. На лице Джека отразился огромный спектр эмоций. Шок. Сомнение. Гнев. Страх. Отрицание. Неуверенность. Еще раз гнев. Он остановился на гневе и закричал: — Что, черт возьми, ты несешь? Ганнибал сохранил нейтральное выражение лица и профессиональный тон: — Я встретился с ним сегодня по просьбе Аланы. Он не обладает ни одной из черт личности Чесапикского потрошителя, и, по моему профессиональному мнению, он не тот, кем его считает общество. — И откуда же мог взяться ваш анализ, доктор? Уилл не разговаривал больше года. — Он заговорил сегодня. Добавилась неуверенность. Отрицание. Гнев, гнев, гнев. — Что он сказал? — Он сказал, что доктор Чилтон был груб. Джек ждал продолжения. Ганнибал, не дрогнув, ответил на его взгляд, молча разрешая Джеку отдать еще один приказ, как будто Ганнибал был одной из его послушных пешек. Джек отвел взгляд первым: — Что-то еще? — Нет. С пухлых губ сорвалась череда проклятий. Он хлопнул ладонью по файлу, который читал. — У меня нет на это времени. Уилл Грэм — Чесапикский потрошитель, а на столе у меня еще дюжина серийных убийц, которых нужно поймать. Я не буду возобновлять дело Потрошителя только потому что Чилтон груб. — Не потому что доктор Чилтон груб. Потому что Уилл Грэм невиновен. Сквозь трещину его гнева просочился сладкий страх. Затем, как медвежий капкан, гнев снова захлопнул его. — Спасибо за беспокойство, доктор, но я очень занят. Уверен, что вы сможете найти выход. Ганнибал кивнул, легко соглашаясь. Он пожелал Джеку хорошего дня. Они не стали бы открывать дело Потрошителя из-за этого разговора, Ганнибал и не надеялся на это. В конце концов, цель их встречи была не в том, чтобы собрать плод, а в том, чтобы посадить семя. Теперь, когда очередная жертва Потрошителя будет раскрыта миру, в первую очередь Джек подумает не о подражателе, а об этом разговоре. Ганнибал сжал губы, почти улыбнувшись, и сел в свою машину. Он пошел к Джеку сразу после визита в клинику для душевнобольных не только для того, чтобы добавить значимости заявлению о невиновности Уилла, но и потому, что он был человеком, который любил оставлять лучшее напоследок. Окончание дня в кабинете Джека, возможно, оставило кислый привкус на его языке. Возможность же закончить день в доме Уилла, с другой стороны… Предвкушение стучало в его груди весь час езды. В конце подъездной дорожки Ганнибала встретили сломанные ворота, старый побитый седан и полуразрушенный дом. Вандалы и мятежная молодежь оставили на месте свой след: выцветшая красная и черная краски были разбрызганы по стареющему дереву в форме всех существующих оскорблений. Убийца. Каннибал. Псих. Урод. Чокнутый. Все оскорбления, предназначенные для Потрошителя, нацелены на невиновного. Входная дверь была не заперта, осколки дерева вокруг защелки и лицевой панели свидетельствовали о том, что первое вторжение было неаккуратным. Мягкий толчок двумя пальцами — дверь открыта. Внутри дом был в еще худшем состоянии. Стены были измазаны кричащими рисунками и граффити. Сатанинские символы утонули в деревянных полах. Мусор был везде. Красные стаканчики, раздавленные банки и пустые бутылки. Фекалии и мех. Ганнибал сморщил нос от запаха этого места — старого алкоголя и мочи, — затем шагнул влево. Если бы не матрас, гниющий в дальнем углу, он бы подумал, что это гостиная. Как бы то ни было, он решил, что это либо спальня, либо не предназначенная для чего-то определенного комната. Учитывая эмпатию Уилла, опыт работы и детство, для него, вероятно, было очень важно иметь четкую линию обзора. Ганнибал не торопясь исследовал комнату, систематизируя все, что мог узнать об Уилле Грэме. Матрас был старый, испачканный в пятнах от дождевой воды и телесных жидкостей. Его единственными украшениями были простыня и тонкое одеяло. Уилл скорее всего очень сильно потел во сне. Кушетка, расположенная перпендикулярно кровати, была не в лучшем состоянии. Ее когда-то желтовато-коричневая обивка была безнадежно порвана и испачкана. В дымоходе над камином была дыра — возможно, от кувалды. На столе под окном валялись остатки станка для изготовления приманок, а на полу валялись два недостроенных лодочных мотора. Он был рабочим, как и предполагал Ганнибал. Уилл, неожиданно, оказался музыкантом. Слева от камина стояло старое пианино, а скамья располагалась так, чтобы Уилл мог чувствовать пламя за своей спиной, пока играл. Если судить по состоянию остальной части комнаты, то, скорее всего, оно было расстроено. Возможно, даже не подлежит ремонту. К счастью, у Ганнибала дома было пианино, и он был более чем готов поделиться им. С точки зрения проявления креативности и индивидуальности комната была пуста. Вместо того, чтобы отдавать место эстетическим удовольствиям, Уилл собирал книги. Они стояли на полках, заполненных до отказа. Многие из книг были испорчены либо погодой, либо незваными гостями, но те немногие, что остались нетронутыми, явно были любимы. Ганнибал отметил те, которые выглядели так, будто их читали бесчисленное количество раз, чтобы он мог прочитать их сам. Стопка распечатанных статей лежала поверх книг на верхней полке, и Ганнибалу нужно было только взглянуть на резкий, небрежный почерк на полях, чтобы принять решение сунуть их под мышку и забрать с собой. Кухня не впечатлила: на полу стояло несколько мисок для собак и почти не было посуды. Было ясно, что Уилл предпочитает больше заботиться о своих собаках, чем о себе. Верхний этаж был гораздо более практичным, чем остальная часть дома; большинство комнат оставалось пустыми. Единственным признаком того, что верхний этаж вообще был обитаем, был чулан Уилла, и все равно нельзя было сказать наверняка. В отличие от постоянно расширяющегося гардероба Ганнибала, выбор одежды в чулане Уилла был скудным. Несколько пар скомканных джинсов валялось на земле. Шесть рубашек с длинным рукавом болталось на неуместных пластиковых вешалках. Куча пропотевших маек была свалена на полке над ними. Это была жалкая пародия на гардероб еще до того, как Уилла заточили в тюрьму, а два года запущения не принесли ему пользы. Материалы были испорчены молью и заплесневели. Практически непригодны для носки. Ганнибал не прикоснулся к одежде, но отметил для себя, какую одежду предпочитал Уилл. До зимы оставалось всего три коротких месяца, и Ганнибал не мог позволить этим объедкам быть единственным спасением Уилла от переохлаждения. Ванная была его последней остановкой в доме. Она была в основном пустой, кроме одной бутылки дешевого шампуня, куска мыла, полотенца, бритвы и флакона одеколона с (ожидаемым) кораблем на этикетке. Ганнибал выбросил одеколон в мусорное ведро, когда уходил. Он направился к ангару позади дома. Соседнее здание не избежало неминуемых рисованных оскорблений, однако замок на цепи не был сломан. Голод вспыхнул в груди Ганнибала при мысли о том, что он увидит место, созданное Уиллом и не тронутое свиньями. Он взломал замок за считанные секунды и протиснулся внутрь. Его встретили закономерные запахи: пыль, масло, опилки и ржавчина. Под ними, едва заметно даже для Ганнибала, скрывалось нечто более приятное. Солнце и теплый дождь с ароматом кофе и свежей зелени. Совершенство. Ганнибал вздохнул глубже, представляя, как прижимается носом к шее Уилла и заполняет легкие его запахом. В своем дворце памяти он залил этот аромат в тонкий хрустальный парфюмерный флакон и осторожно поставил его на полку в комнате, предназначенной исключительно для Уилла. Сам ангар был непримечательный, разве что немного заставленный. Инструменты для работы по дереву: ручные пилы, шлифовальные машины, небольшая ленточная пила и рубанок были разбросаны у левой стены, мягко уведомляя о талантах Уилла. На полу стояло множество открытых ящиков, и вместе с разбросанными вокруг инструментами они образовывали круг около того места, где Уилл, должно быть, сидел и работал. Дровяная печь среднего размера и запасной генератор с правой стороны делали комнату визуально меньше, чем она была на самом деле. Однако больше всего Ганнибала заинтересовал мешок с цементной смесью и стопка кирпичей у двери. Они подразумевали, что дыра в дымоходе была там еще до прибытия вандалов. Ганнибал вышел из ангара и запер за собой дверь. Хотя дом и не позволял заглянуть в личную жизнь Уилла, как надеялся Ганнибал, визит не был пустой тратой времени. Теперь Ганнибал знал, какую комнату в собственном доме он будет переделывать по вкусу Уилла. У него также появилось представление об увлечениях Уилла, хотя ему требовались дополнительные исследования для того, чтобы узнать более детальные подробности и понять, что именно Уиллу нужно, чтобы получать от них удовольствие. Он сел в свой бентли, по пути положив статьи с пометками Уилла на пассажирское сиденье, воображая тот день, когда ему не нужно будет воровать, чтобы получить доступ к мыслям Уилла. День, когда Уилл будет свободно говорить, и между ними не будет стекла или свиней, которые могли бы отвлечь его внимание. День, когда Уилл по-настоящему будет принадлежать Ганнибалу. Скоро.