***
Следующим, кто обратился к Ганнибалу по поводу Чесапикского потрошителя, был Джек. Он позвонил через два дня после визита Ганнибала к Чилтону. Теперь вмешательство Потрошителя стало гораздо более очевидным, и это означало, что Ганнибалу не нужно притворяться, что он не знает почему его вызвали. Алана стояла в углу, волосы заправлены за уши. Ее глаза метались между Ганнибалом и Джеком, который все еще сидел за столом. — Доктор Лектер. Я уверен, вы знаете, почему вы здесь. — Чесапикский Потрошитель снова нанес удар, — Ганнибал кивнул абсолютно спокойно. Твердое, сердитое сжатие губ Джека хорошо сочеталось с покорностью в его тоне, когда он спросил: — Почему вы сказали, что Уилл невиновен? — Что ты сказал? — Алана резко вмешалась в разговор. Ганнибал взглянул на нее абсолютно равнодушно. — Это мое мнение как профессионала. Он невиновен. Было бы неэтично молчать об этом. — Значит, ты сказал Джеку? — медово-карие глаза обратились к Джеку, когда она пробормотала. — Без обид, — прежде чем снова вцепиться в Ганнибала. — Ты должен был сказать мне, Ганнибал. Джек не знает Уилла так, как знаю его я. Я знаю, как он может уклоняться, и я знаю, как легко оказаться в роли защитника. Но он не какая-то милая, сломанная вещь. Он монстр. — Алана… — Джек громко выдохнул. — Нет, Джек. Ему нужно это услышать. Я видела, что находится за маской, хорошо? И долгое время я списывала это на его эмпатию — говорила себе, что он так глубоко погрузился в голову Потрошителя, что просто ничего не может сделать с тем, что выходит наружу, но я должна была знать. То, как он говорил об убийствах… страсть в его голосе. Он называл их прекрасными, Ганнибал. Контролируемая жестокость. Акт возведения свиньи в искусство. Она выплюнула слово «искусство», чувствуя отвращение к его вкусу на языке. Ганнибал почти не заметил этого. Он мог представить себе те же самые слова, сложенные губами Уилла, пропетые идеальным тенором его голоса. Мысль о том, что Уилл так открыто хвалит его, вызвала у Ганнибала мурашки по спине. — Я уверен, ты знаешь, что его эмпатия делает его способным получить доступ к складу ума убийцы… — ответил Ганнибал. — Это не эмпатия… — Замолчите! Вы оба! — Джек хлопнул ладонями по столу. Ганнибал встретил его сердитый взгляд скукой и недовольством. Джек повернулся к Алане. — В теле были органы. Органы, принадлежащие прошлым жертвам Потрошителя. Гнев испарился с ее лица: — Ч-что? — Итак, либо у Уилла был сообщник, что крайне маловероятно, либо… — Ганнибал понимающе кивнул. — Уилл невиновен. — Нет, — Алана судорожно вдохнула, спрятав лицо в руках. Джек потер переносицу, в редкий момент уязвимости он выглядел настолько измученным, насколько, без сомнения, себя ощущал. — Да. А теперь, пожалуйста, доктор Лектер. Скажите мне, почему вы решили, что он невиновен? — Как я уже говорил, у него нет ни одной из черт личности Потрошителя. Ему также не хватает должного медицинского образования. Я еще не видел его в деле, но он кажется мне человеком, предпочитающим управляемый хаос, в то время как Чесапикский Потрошитель подходит под профиль одержимого перфекциониста. Насколько я помню, он вдобавок был болен энцефалитом, когда его поймали. — Да. Мы предположили, что именно это сделало его менее аккуратным. — Напротив. Единственное, что это сделало, как я думаю, лишило его алиби. Энцефалит — это воспаление головного мозга. Оно может вызвать дезориентацию, а также припадки, мышечную слабость, провалы в памяти и галлюцинации. Если бы он совершил убийство, испытывая на себе все эти симптомы, сцены убийства не были бы такими чистыми. И это только при условии, если бы у него вообще были силы, чтобы справиться с такой нагрузкой. Более того, я изучил доказательства, которые были использованы в его судебном деле. Они косвенные, в лучшем случае. Все это привело меня к выводу, что Уилл Грэм не Чесапикский потрошитель, а несчастный человек, который подхватил не ту болезнь, работая не над тем делом, не в то время. Не с теми людьми не было сказано вслух, но судя по тому, как Алана, рыдая, упала на колени, слова подействовали соответственно. Слезы и тушь рисовали неровные линии на ее щеках, пока она обнимала себя руками. Он понаблюдал за ней пару секунд, напитавшись ее горем, затем встал на колени и протянул ей платок с монограммой, который держал во внутреннем нагрудном кармане. Она молча взяла его и грубо прижала к глазам, истерика усилилась. Ганнибал слегка наклонил голову, чтобы увидеть, что Джек тоже опустил голову на руки. Убитый горем. Виноватый. Раздавленный. Ганнибалу хотелось, чтобы Уилл был здесь, чтобы увидеть, как великолепно они сломались. Он провел рукой вверх и вниз по позвоночнику Аланы в успокаивающем жесте. Джек поднял глаза — красные, но сухие. — Разве мы не должны работать над тем, чтобы оправдать его в свете этой новости? — Общественность обеспокоена, а официально еще ни о чем не объявили. Если мы будем делать заявление о причастности Уилла к этому, мы должны быть уверены. Сейчас все, что у нас есть — это лишь предположения. Ганнибал поднял обе брови, не совсем в осуждении, но такая мысль проскочила. — И пока вы размышляете, Уилл гниет в тюрьме, — Алана снова всхлипнула. — Даже игнорируя этическую дилемму его заключения, общественность имеет право знать, на свободе ли Чесапикский Потрошитель. Это общеизвестный факт — он убивает группами по три. Алана издала задыхающийся хрип, который перерос в: — С-стадо. У-Уилл сказал… он… о, боже. Ганнибал вопросительно взглянул на Джека, когда Алана сломалась во второй раз. Джек отвел взгляд. — Это не группа. Это свиное стадо. Уилл сказал, что именно так о них думает Потрошитель. Ганнибал сдержал улыбку. Замечательный мальчик. — Тогда стадо. Вы думаете, что их будет больше? Джек кивнул ему в ответ резким движением. — Вполне вероятно. Во всяком случае, вы сообщили нам все, что нам было нужно. Вы можете… — он неловко махнул рукой Алане, и, хотя Ганнибал предпочел бы, чтобы ее слезы и сопли не попали на его костюм, он подчинился. В конце концов, необходимость потерпеть ее телесные жидкости была справедливой платой за информацию, которую он получил. Если Джек, несмотря на имеющиеся улики, не предпримет немедленных мер, чтобы освободить Уилла, Ганнибал сделает это за него.***
Уилл не знал, что и думать, когда самый влиятельный адвокат по уголовным делам Балтимора запросил встречу с ним. Пик публичности его дела миновал более трех лет назад, даже если бы это было не так, он никак не мог позволить себе ее услуги. Гонорары Мэри-Луиз взлетели до непомерных размеров и стали просто смешными. Он мог бы купить дом на деньги, которые потребуются, чтобы нанять ее. Черт, он мог бы купить два. Тем не менее, Уилл никогда не отказывал посетителям. Ему шло на пользу время от времени находиться среди не-убийц, да он и не был в том положении, чтобы быть привередливым. Мэтью привел Уилла в охраняемое помещение для встреч, запястья и руки уже были в наручниках. Он прикрепил наручники к отдаленным местам под столом, допуская при этом достаточной вольности в своих прикосновениях. Уилл изо всех сил старался не реагировать, но желание ударить санитара по лицу все усиливалось. Когда Мэтью ушел, Мэри-Луиза заменила его. На ней было элегантное дорогое платье, которое подчеркивало ее изгибы. Благодаря своему образу она выглядела одновременно влиятельно и мягко. Уилл уже мог представить, как присяжные беспомощно кивают в такт любой сказке, которую она расскажет. — Доктор Грэм. Так рада наконец встретиться с вами. Меня зовут Мэри-Луиза. Я адвокат по уголовным делам в компании «Louise & Louise». Я пыталась добиться этой встречи несколько дней. Уилл моргнул, удивленный, и сосредоточился на тонком бриллиантовом ожерелье вокруг ее шеи. — Правда? — Да. Если Чилтон даже об этом вам не рассказал, я готова поспорить, что вы также не знаете, что происходит во внешнем мире. Или знаете? Уилл покачал головой: — Предположу, что это как-то связано с Чесапикским Потрошителем. Мэри неожиданно рассмеялась, каким-то образом она при этом выглядела харизматично. — Вы правы. Он снова нанес удар: два убийства только за этот месяц, и оба свидетельствуют о том, что это был именно Потрошитель. Что, в свою очередь, доказывает вашу невиновность. Уилл слабо хмыкнул. Когда доктор Лектер сказал что-то подобное, Уилл почувствовал глубокое облегчение. Когда эти же слова прозвучали из ее уст, они скорее ощущались как крюк, проткнувший его щеку. — Простите мне мое любопытство, но вы не выглядите обрадованным, — ее брови нахмурились. Улыбка осталась на месте. — А должен? — Я бы так сказала. Вам здесь не место, доктор Грэм. И с этими новыми сведениями мы можем это доказать. — Два человека мертвы. Улыбка Мэри потускнела, но не исчезла. — Произошедшее ужасно, и я соболезную их семьям. Правда, — она лгала. — Но мы в этой ситуации должны смотреть на появившуюся искру надежды. Вы невиновны, и мы можем вытащить вас отсюда. — Мы оба знаем, что я не могу позволить себе ваши расценки, — Уилл перевел взгляд с ее ожерелья на подобранные к нему бриллиантовые серьги. — Вы и не должны. Жители Балтимора возмущены несправедливостью, обрушившейся на вас. Они хотят помочь. Пожертвования продолжают поступать, и их более чем достаточно, чтобы покрыть всю сумму. — Вы не шутите? — Честное слово. Надежда зарылась в груди Уилла. Он выкопал ее обратно. — И что вы думаете делать? — Я думаю, что нам нужно работать сообща. Расскажите все, что мне нужно знать, ничего не тая, и мы вытащим вас отсюда к концу месяца. — К концу- Серьезно? — Прямо сейчас дело Потрошителя находится на первых полосах всех новостных издательств в Мэриленде. Добавьте к этому существенную нехватку доказательств в вашем деле и тот факт, что вы страдали от очень серьезного случая энцефалита, когда вердикт был вынесен. Вы, по сути, получите карточку «выйти из тюрьмы бесплатно». Она казалась уверенной, но ее работа как раз и заключалась в том, чтобы казаться таковой. Уилл сцепил руки под столом в тревоге и сомнениях. Если он пойдет на это, и окажется, что она ошиблась, боль будет невыносимой. Однако отказ ничем не будет отличаться от согласия быть запертым в клетке. Он шевельнул нижней губой, уже зная, что выберет, но оставался нерешительным. — Один месяц? — Один месяц. Он вздохнул. Облизал губы: — Что вам нужно знать?***
Как оказалось, Мэри не понадобился месяц, чтобы обжаловать приговор. Ей понадобилось две с половиной недели. Впервые более чем за три года Уилл оделся не в тюремный комбинезон, а в обычную одежду. Это была одежда Мэттью, а не Уилла (старый костюм, который был на нем в суде, был украден и, вероятно, давным-давно продан), но он был не против. Даже непристойные одобрительные взгляды санитара не могли испортить день Уилла. Скоро он увидит солнце. Уилл отклонил предложение доктора Чилтона написать новую книгу (о том, как они вместе проводили время и как на психологическом уровне на Уилла повлияло то, что он так тесно переплелся с психикой Потрошителя, что его можно было принять за убийцу), чтобы вместо этого сосредоточиться на количестве шагов до выхода. По пути к своей клетке он насчитал триста сорок шесть. Триста тридцать два. Триста тридцать три. Триста тридцать четыре. — Вы не можете отрицать, что ваш уникальный коктейль из расстройств и неврозов будет влиять на медицинский мир долгие годы. Триста тридцать девять. Триста сорок. — Это шанс всей жизни. Не позволяйте ему ускользнуть. Триста сорок четыре. Триста сорок пять. Триста сорок шесть. Он удовлетворенно открыл дверь одним толчком, и солнечный свет, согревший его лицо, показался раем. Он даже не заметил толпы репортеров, вспышек их фотоаппаратов и нескончаемые вопросы. Сейчас существовали только Уилл, солнце и свежий воздух. Он вдохнул, наполнил легкие воздухом и представил, как утопает в нем. Непрошенная улыбка появилась на его губах. Он открыл глаза, не замечая массу стервятников, нацелившихся на кусок его дурной славы, и шагнул в толпу. Они отступили (будто от прокаженного), как волны красного моря, и Уилл уже мог видеть такси, ожидающее его на другой стороне парковки. Он ускорился, готовый покинуть парковку. Покинуть Балтимор. Оказаться дома в своей постели, подготавливать дом к возвращению собак. Только когда он открыл заднюю дверцу такси, он заметил среди толпы доктора Лектера, и время, казалось, замедлилось для него. Их взгляды встретились, совершенно случайно, но Уилла это не смутило. Глаза доктора Лектера не отвлекли его от неконтролируемых, нежелательных эмоций. Они наблюдали за ним, образуя зеркальный зал, постоянно отражающий собственные желания Уилла. Они ждали. Уилл мог говорить, когда хотел говорить. Спрятаться, когда хотел спрятаться. Сражаться, когда хотел сражаться. Уилл кивнул, он не хотел говорить, но тем не менее был благодарен за присутствие доктора Лектера. Доктор Лектер кивнул в ответ: может, в приветствии, может в прощании. Доктор Лектер не попытался пересечь парковку и остановить его, поэтому Уилл и не остановился. Он проскользнул в кабину и протараторил свой адрес. Поездка была долгой и стоила приличной доли и без того пугающе маленьких сбережений Уилла, но вид его ворот того стоил. А вот вид самого дома, с другой стороны, вызвал у него тошноту. Таксист, к его чести, прокомментировал только цену поездки. Уилл вытащил из кармана наличные, возвращения которых добилась Мэри до его освобождения, и передал их таксисту. Через четыре секунды такси здесь уже не было. Он с нетерпением ждал момента, когда сменит принадлежащие Мэттью рубашку и джинсы, которые все равно были не по размеру, но только взглянув на свой дом понял, что это не вариант. Возможно, он должен был ожидать подобных последствий, учитывая все произошедшее, но мысль о возвращении домой всегда была скорее источником спокойствия, чем реальностью. Он мечтал об этом, представлял, как проводит время со своими собаками, и ничего плохого в этих сценариях никогда не происходило. Сломанная щеколда двери казалась покушением не только на частную жизнь Уилла, но и на его безопасность. Ему нужно заменить щеколду, замок и ручку. Дерево вокруг — тоже. Он взглянул на небо, задаваясь вопросом, сколько времени оставалось до наступления зимы. Месяц, может быть? Два, если повезет. Ему никогда не везло. В любом случае, ему нужно успеть починить дверь до зимы. Он толкнул ее и успел сделать всего один шаг внутрь, прежде чем поперхнуться и спотыкаясь выбраться наружу. Он почувствовал вонь от мочи и затхлого пива на своем языке. Он едва добрался до края крыльца, как его вырвало. Его дом, его безопасное пространство было осквернено. Испорчено, испачкано и разорено руками, которые не имели на это право. И впервые с тех пор, как Уилл был обвинен, он почувствовал, как на глаза навернулись слезы. Он был сильным, оставался сильным на протяжении всего заключения. Вся его жизнь была похожа на дерьмовое шоу, и он отказывался доставлять зрителям удовольствие увидеть его слезы. Однако сейчас зрителей не было. Не перед кем притворяться. Нет причин оставаться сильным. Он и не стал. Он свернулся калачиком, обхватил руками колени и разрыдался. Несправедливости, которые произошли с ним; жестокие слова, которые въелись в его мозг и разрисовали фасад дома; тот факт, что технически он был обязан своей свободой Чесапикскому потрошителю — все они навернулись ему на глаза и впитались в джинсы. Он продолжал плакать, пока не сорвал голос. Его глаза высохли, почти причиняя боль, и Уилл уже физически не мог плакать. Вероятно, он был обезвожен. Так или иначе, его голова прояснилась. Он быстро подсчитал свои сбережения. Осталось пять тысяч, в лучшем случае. Останется две тысячи, когда он выплатит просроченный имущественный налог. Останется одна тысяча (может и меньше), когда он закупится материалами для ремонта, при том только теми, которые крайне необходимы, чтобы пережить зиму. Остальных денег будет достаточно, чтобы оплатить счета за воду и купить чистящие средства, но не более того. Он может ловить рыбу. Собирать травы и дикие овощи в лесу. Камин обеспечит тепло, хотя ему нужно будет починить дыру в дымоходе. Слава богу, он купил кирпичи и цементную смесь до того, как его отправили в тюрьму, так как он не был уверен, что сможет компенсировать такие расходы сейчас. Ему нужно будет позвонить в компанию водоснабжения, чтобы возобновить обслуживание. У него нет телефона. А машина еще работает? Он взглянул на гниющее транспортное средство; Уилл признал, что она едва работала еще до трех лет застоя, так что ответ скорее всего был нет, наверное, нет. Он проверит ее завтра или, может быть послезавтра. Не то чтобы ему нужно было куда-то отправляться в ближайшее время. Икота, а может быть, последние остатки всхлипа подступили к его горлу. Он вытер глаза о предплечье, потер ладони о грубую ткань чужих штанов и встал. Он способен все это выдержать. В доме пахло еще хуже, чем в прошлый раз, но, по крайней мере, теперь он был готов. Он пошел открывать все окна, даже разбитые (вот и еще 600 долларов). Покончив с этим, он вытащил матрас и диван — главные источники отвратительного запаха, к воротам в конце подъездной дорожки. Это было дерьмовое развитие событий — прийти домой и узнать, что у него даже не будет кровати, на которой он мог бы спать, но не похоже, чтобы события когда-нибудь развивались другим образом. Не то, с чем он не сможет справиться. К счастью, под раковиной все еще лежали три рулона мусорных мешков. Целый рулон потребовался только для того, чтобы убрать мусор внутри и снаружи дома, и еще полтора рулона, чтобы избавиться от вещей, которые принадлежали ему, но не подлежали восстановлению. К тому времени, как он закончил, куча мешков с мусором у входа была пугающе большой, книжные полки — мучительно пусты, а небо — темным. Наверное, уже час ночи. Или два. Или четыре. Единственные часы в доме были сломаны, и пройдет много времени, прежде чем он снова сможет позволить себе телефон. Уилл вытянул руки над головой, истощенный как морально, так и физически, и решил, что утром отправится на двухмильную прогулку до своих соседей и попросит воспользоваться их телефоном. Ему еще нужно подключиться к водопроводу, постирать свою одежду и использовать одежду Мэтью как растопку для костра. Еще нужно поесть, поэтому он решил, что после всего пойдет на рыбалку. И срубит дерево или два для растопки. Зимы в Мэриленде были суровыми, и он нутром чувствовал, что эта будет тяжелее, чем обычно. Он не мог позволить, чтобы его застали врасплох. Он с ожесточением потер лицо, не в первый раз мечтая о том, чтобы его собаки были с ним, но он понимал, что не должен забирать их, пока у него не будет (как минимум) места, где они смогут поспать. Боже, ему нужен сон. Несмотря на всю уборку и проветривание, в доме все еще пахло мочой. Ночной воздух, хоть и не был откровенно холодным, теплым тоже не был. Он зашагал к ангару, нащупал ключ над дверным проемом и вошел внутрь. Ангар был маленький, пыльный, тесный и все же в миллион раз лучше, чем его дом. Он собрал разбросанные инструменты и не различая свалил их в ящики, а затем отодвинул их в сторону. На секунду он подумал о том, чтобы снять рубашку и свернуть ее в качестве подушки, но от нее все еще несло ужасным одеколоном Мэтью. Лучше потерпеть дискомфорт, чем до конца ночи вдыхать «Акс: спрей для перевозбужденных подростков». Он свернулся на полу, маленький, замерзший, уставший, и заснул.***
Следующий месяц Уилл провел за успокаивающей рутиной. Он разрабатывал план проекта, работал над ним, пока он не был завершен, и готовил другой. Ранним утром он занимался рыбалкой. Поздним вечером — рубкой дров. За это время ему удалось заделать дыру в дымоходе (было что-то ироничное в том, чтобы пробить дыру в дымоходе из-за галлюцинаций о животных внутри камина только для того, чтобы снова замуровать его, как только животные действительно в нем появились), покрыть полы лаком, заменить разбитые окна, поменять замки, починить входную дверь и запустить машину (он умел работать с машинами, но не был механиком; по-настоящему «починить» ее никогда бы не удалось). Список вещей, которые все еще оставалось сделать, был поразительно длинным (не последними были чистка, ремонт и перекраска наружной части дома), но все было выполнимо, ему нужно лишь время. Единственные трудности в его рутинной жизни доставляли репортеры. В основном Фредди Лаундс. Она, как и любой другой человек на этой гребаной планете, хотела написать книгу вместе с ним. (Уилл не хотел писать книгу. Уилл хотел свернуться на кровати вместе со своими собаками, в покое, в хижине посреди не-ваше-дело-где, и заснуть.) Единственным нераздражающим сюрпризом стала посылка без обратного адреса. Уилл поразмышлял ровно полсекунды, была ли это бомба, но все равно открыл ее. В посылке лежала зимняя одежда из плотной ткани, приятная и мягкая. Это были: плюшевая темно-синяя шапка, две пары черных перчаток с флисовой подкладкой (одна непромокаемая, другая — нет) и до смешного теплый черный бушлат, а на дне лежала ярко-красная фланелевая рубашка. Коробка прибыла с первыми признаками мороза, и Уилл мог бы расцеловать того, кто ее прислал. Большую часть он надел сразу же, насладившись теплом и комфортом, а фланелевую рубашку оставил для особого случая. Он не был точно уверен, для какого конкретно случая может потребоваться качественная фланелевая рубашка, но она была слишком хороша для повседневной носки. Когда с момента освобождения прошло уже полтора месяца, Уилл, одетый в свои до смешного удобные пальто и шапку, решил, что пришло время вернуть своих собак. Когда-то Алана пообещала позаботиться о них. Когда его только обвиняли, но еще не признали виновным. Она не приходила к нему с момента своего последнего визита в клинику, когда извинялась и умоляла о прощении, добившись только того, что Уилл уставился на стену над ее головой и ждал, когда она наконец уйдет. Он знал, где находится ее дом, если она, конечно, не переехала, но приехать прямо к ней казалось слишком личным. Он все еще был зол на нее, зол на них всех и не хотел, чтобы у нее сформировалось неправильное впечатление. Поэтому вместо ее дома он отправился в Куантико. Он прошел регистрацию как чужак, будто он не консультировал для них два года и не преподавал четыре. Он выслушал указания, как человек, который не знает, куда они направляются, и постучал в дверь кабинета Аланы, как будто она не была когда-то его лучшим другом. — Входите. Уилл открыл дверь. Увидел, как погасла ее милая улыбка, а румянец сбежал с ее щек. Сосредоточился на ее пальцах, когда они заправляли волосы за ухо. — Привет. Извини, что вот так неожиданно зашел. Я просто… Мой дом… — Я видела, — ее тон сочился смиренными извинениями и глубоким сочувствием. На секунду он задумался, каким образом она могла видеть его дом, прежде чем вспомнить, что «Тэттлкрайм» существовал. Почему-то Уилл почувствовал себя еще более неловко, чем если бы ему пришлось объяснять, что произошло. — Конечно. Ну, я почти полностью закончил ремонт и просто хотел поговорить о возвращении моих собак. Наступила тишина, густая и тяжелая. Он услышал, как Алана сглотнула, увидел, как ее губы скривились от боли, и, наконец: — Ох, Уилл. — Где они, Алана? Он мог видеть, как слезы наполнили ее глаза, хотя и отказывался смотреть прямо в них, он хотел, чтобы она наконец перестала плакать. Он не хотел ее жалеть. У него не было лишних времени или сил, чтобы тратить эмоции на кого-то, кроме себя. — Мне очень жаль, Уилл. Они… они были у меня. Очень долго. Но мне было больно. Каждый раз, когда я смотрела на них, я видела тебя, видела то, что, как я думала, ты сделал, и я… — ее голос сорвался, разбиваясь на осколки стекла, которые звучали как всхлипы, но резали, как ножи. — Я не знала. Я думала, ты никогда не выйдешь, и я… я нашла им хорошие дома, я клянусь. Уилл стоял в дверях, застыв, боль и ярость внутри него образовали торнадо. Он хотел закричать. Закричать, заплакать и вырвать ее гребаную глотку, какое право она имела избавляться от его собак... Но он этого не сделал. Он тяжело сглотнул, на автомате, и вышел из офиса. Дверь захлопнулась, заглушив звук боли Аланы. Он ушел. Стая так долго была его светом в конце туннеля. Зои. Элли. Бастер. Джек. Хайди. Харли. Макс. Они были всем, к чему он хотел вернуться, и теперь… Теперь он был один. Уилл ехал, ни о чем не думая, поворачивал в направлении, в котором никогда не ездил, и оказался на стоянке, которую видел впервые. Это была роскошная часть города: деловой район, где, чтобы позволить себе офис, нужно быть до нелепости богатым. Он уже собирался уезжать, как заметил перед зданием табличку: «Д-р Ганнибал Лектер, доктор медицины», которая заставила его остановиться. Уилл моргнул. Серьезно? Он, конечно, знал, где работает этот человек (Уилл распечатал всю информацию, что смог найти о докторе Лектере на компьютере в ближайшей библиотеке, он жадно поглощал каждое слово), но вбить его имя в поисковик и появиться на его месте работы без предупреждения — две очень разные вещи. Он должен уйти. Он собирался уйти. Он вышел из машины, прошел через парковку и вошел в здание. Зал ожидания был безупречным и очень теплым. Не совсем располагающий, но близко к этому. Как будто Уилл должен сидеть и ждать, но не устраиваться поудобнее. Он переминался с ноги на ногу, прекрасно осознавая, насколько ужасной была эта идея, но не в силах заставить себя уйти. Он натянул шапку на кончики ушей, заранее смутившись, и постучал. Ответа не было несколько секунд. Уилл приготовился бежать, поджав хвост, и попробовать еще раз в другой день. Или вообще не делать этого. Потом дверь открылась, и все мысли о побеге улетели прочь. Доктор Лектер был таким же великолепным, каким его помнил Уилл. Высокий, с широкими плечами и идеально уложенными волосами. С острыми скулами, мощной челюстью и блистательными бордовыми глазами. Его светло-розовый костюм в сочетании с пейсли, темно-фиолетовым нагрудным платком и галстуком в тон на ком-то другом выглядел бы нелепо, но каким-то образом доктору Лектеру удавалось казаться в нем еще более элегантным. Легкая, довольная улыбка тронула губы доктора Лектера. — Уилл. Простое слово от кого-либо еще, но похвала от доктора Лектера. Уилл не мог вспомнить, почему мог подумать, что это плохая идея. Дверь открылась шире, как будто в ответ на молчаливую неясность, и Уилл увидел невысокого, тучного мужчину с густой бородой и усами. На нем была дорогая одежда, которая сидела неровно. Для него она была чем-то само собой разумеющимся и выросшим вокруг, а не тем, что было заработано или дорого сердцу. Салфетка, скомканная в его руке, в сочетании с покрасневшими глазами сказали о том, что это был пациент, а Уилл прервал их. Пациент, пыхтя, возмутился самому существованию Уилла: — Ты новенький? Ты должен был назначить встречу. Доктор Лектер ненавидит, когда его прерывают. Это очень грубо. О, вот она. Причина, по которой Уилл не должен был приходить. Он почувствовал, как жар заливает его щеки, пока он пялился на собственную обувь, в которой недоставало ниток и почти были видны пальцы ног, указывающие в направлении двух пар обуви из итальянской кожи, вероятно, ручной работы. — Более того, время доктора Лектера стоит очень дорого. Пожалуй, тебе стоит уйти. Уилл почувствовал, как эти слова вонзились ножом в сердце, внезапно он был вынужден вспомнить, что «уйти» означает вернуться домой — в пустой дом, где нет ни собак, ни людей, ни тепла, — просто чтобы разжечь огонь, поесть, таращась на распечатку статьи, написанной человеком, который явно был против присутствия Уилла здесь. Слезы невольно навернулись на глаза. Он сморгнул их. — Верно, — прозвучало как хрип. Не сравнить с мягким, успокаивающим голосом и мелодичным акцентом доктора Лектера. — Извините. Мне стоит… — он повернулся в сторону выхода. — Пожалуйста, останься, — тон доктора Лектера был мягким, но настойчивым. — Мы как раз заканчиваем, если ты не против подождать десять минут. Глаза Уилла снова дернулись вверх, встретившись с глазами доктора Лектера и задержавшись на секунду в поисках притворства. Участие. Если притворство скрывалось в них, он не смог его обнаружить. Уилл медленно кивнул. Он снова натянул свою шапку — для комфорта, чтобы чем-нибудь занять руки, и увидел, как глаза доктора Лектера потемнели. Может, ему не понравился цвет? Когда дверь офиса снова закрылась, Уилл подошел к одному из кресел в приемной. Кресло было удобным, но не слишком. Оно больше обеспечивало хорошую осанку, чем расслабление, что, по мнению Уилла, соответствовало строгому, но рассудительному характеру доктора Лектера. Уилл сцепил пальцы на животе и наклонил голову так, чтобы его шея легла на спинку стула. Десять минут. Десять часов. До тех пор, пока дом Уилла пуст, ему без разницы.