Глава 1
29 января 2023 г. в 13:58
Месяцы проходят, а Ангела всё меньше и меньше помнит свою семью. Их образы, их смех, солнечные лучики на её коже, когда она гуляла с бабушкой по светлому летнему лугу. Как они читают сказки на ночь и поют песни на день рождения. Как они ходят в гости к друзьям и кушают горячую еду.
В основном эти воспоминания просто навевают тоску. По их улыбкам. По их тёплым объятиям. По более лучшим дням и вещам, чем те, что у неё есть с дядей.
Ангела никогда не встречала своего дядю до того дня, когда он приехал, чтобы забрать её из лагеря беженцев. Она помнит, как её семья иногда говорила о нём, и помнит, что это никогда не было чем-то хорошим. В то время она не очень хотела уходить с ним; она хотела, чтобы мама с папой или бабушка пришли и забрали её, но этого, очевидно, не могло произойти. Он сказал ей, что они поедут в Германию, что было страшно. Она никогда раньше не покидала Швейцарию, но ей не хотелось больше оставаться в том месте, и потому она ушла с ним. Конечно же, она ушла. Лагерь был убогим, как и всё в нём, все они просто ждали следующего дня, не надеясь ни на что, кроме ужина, а в плохие дни не было даже этого.
Последняя деталь не изменилась, но, по крайней мере, теперь здесь есть полный холодильник.
Она старательно игнорирует всё внутри, что не является молоком, и закрывает дверцу, после чего приносит бутылку на стол и выливает содержимое в хлопья – после того, как тщательно вымоет миску и ложку, чтобы убедиться, что на них больше ничего не осталось. Иногда, когда дядя работает до поздна и Ангела приносит ему что-нибудь поесть, он кладёт свои инструменты в тарелки. Это мерзко. Она задаётся вопросом, не из-за его ли ужасных манер её родители никогда не приглашали его в гости.
Какова бы ни была их причина, Ангела рада, что они не приглашали его. Ей стыдно признаться, но дядя иногда пугает, когда они работают в его лаборатории. Обычно он хороший, даже дарит ей леденцы и наклейки за то, что она хорошая девочка, но от его игл всё ещё больно, а порезы болят несколько дней. Как бы она ни была благодарна ему за то, что он забрал её из лагеря, войны и ночных налётов, ей очень сложно унять беспокойство, когда они приходят к нему в лабораторию.
В большинстве случаев ей удаётся подавить это чувство, когда она помогает дяде поддерживать чистоту в доме, а не занимается его экспериментами. Иногда ей удается задвинуть это настолько далеко, что она находит в себе смелость задуматься о назначении всех этих странных машин, которые он держит. Её папа с мамой тоже были врачами, но у них не было ничего подобного ни у них дома, ни даже в больнице, где они работали. Само то, что Ангела не может понять, как работают все эти штучки, делает их ещё более интересными в её глазах. Фантазии о том, что они могут, занимают её мысли во время работы, а ей нравится, когда её мысли заняты. Занятость помогает ей не блуждать по воспоминаниям.
Долго фантазировать ей не пришлось. Однажды, когда она приносит дяде вещицу, за которой её послали, Ангела обнаруживает, что он стоит над спящим мужчиной, лежащим на операционном столе, по локоть во внутренностях и напевает какую-то взрослую, скучную музыку.
— А, вот и ты, положи это здесь, спасибо, — он улыбается ей.
Ангела сглатывает, затем трясет головой, чтобы отогнать пламя, лижущее краешки её воспоминаний, и делает то, о чём её просят. В лаборатории нет стула, поэтому она запрыгивает на стол у ног пациента, откуда может наблюдать за ходом операции. Дядя не возражает, да и в доме не так много других дел, поэтому она часто наблюдает за работой дяди. Это странно. Она чувствует себя странно, когда смотрит. Неприятно. Но она хочет остаться и посмотреть. Чтобы понять. Она хотела стать врачом, прямо как мама и папа, с тех пор, как себя помнит, и если она собирается воплотить эту мечту в жизнь, нельзя, чтобы лёгкая тошнота помешала ей оперировать в будущем. В данном конкретном случае дядя, похоже, только вырезает что-то, что, к сожалению, означает, что он не использует ни одного из своих интересных инструментов. Удивительно, но крови почти нет. Гораздо меньше, чем она видела из гораздо меньших ран после бомбежёк в лагерях. Она не понимает, поэтому спрашивает его. Он не возражает, когда она спрашивает его о чём-нибудь.
— Если крови было так много, у них, должно быть, были разорваны артерии. Это достаточно легко исправить, но оно может привести к смерти, если не сделать это быстро.
— Легко? — спрашивает она, её живот скручивает.
— О, да. В своё время я ежедневно имел дело с повреждёнными артериями. Частые последствия после шрапнели. О, я когда-нибудь рассказывал тебе о...
Она не слушает. Она ничего не слышит. Легко, говорит он. И всё же сотни людей умирали каждую ночь.
Ангела часто спрашивает себя, можно ли было легко спасти её папу с мамой, если бы только кто-то был рядом, чтобы помочь им, когда на больницу напали. Она спрашивает себя, можно ли было спасти людей в лагерях, если бы только она знала, как им помочь.
Как и всегда, она отгоняет такие мысли, чтобы они не вышли из-под её контроля. Возможно, тогда она не знала, как помочь, но именно поэтому она станет врачом. Чтобы она могла помочь, когда это нужно, а не просто прятаться и плакать. Вот почему она должна быть храброй, а не прятаться под кроватью, когда дядя зовет её помочь. Именно поэтому она спрашивает его, как починить повреждёние артерии.
Дядя поправляет очки, прерывая свой рассказ на середине и оставляя в процессе небольшие брызги крови у основания носа. На его губах появляется странная улыбка.
— Иди сюда.
Он показывает ей. Он тянет за вену (артерию, потом она узнает разницу), выходящую из открытого сердца, и объясняет, что если её сильно задеть, из неё будет идти кровь, пока вся кровь не закончится. Он указывает на все остальные такие же артерии. Затем он рвёт артерию пальцами.
Ангела подскакивает в тревоге. Несколько месяцев назад она, скорее всего, закричала бы при виде такого зрелища. Несколько месяцев назад это было бы одной из самых страшных вещей, которые она когда-либо видела.
— Не бойся, — он похлопывает её по плечу, оставляя на её футболке красный отпечаток, который никогда не смоется. — Что ж, я не использую это на большинстве пациентов, но для демонстрации...
Он берёт в руки одно из множества этих странных устройств, стоящих по всей комнате, это похоже на коробчатый пожарный шланг (он называет его «Медигевер»), потом дядя пускает поток красного света из его ствола прямо на открытое сердце пациента. Словно по волшебству в считанные секунды повреждение устраняется само собой, а затем исчезает и разрез, через который оно было вскрыто, а после не остаётся никаких следов повреждений.
Она думает о пациентах, которых дядя не спас. О женщине, у которой не прекращала идти кровь, когда Ангела сделала ей дядин укол, но внезапно отовсюду полилась кровь. О мужчине, чья опухоль начала расти, а не была выжжена лазером, и быстро поглотила его целиком. О другом мужчине, который принял дядины таблетки и быстро сошёл с ума от боли, и которого дяде пришлось вырубить и увезти куда-то. О злых линиях, украшающих всю её кожу.
— Почему не использовать это всегда?
— Ах. Понимаешь, нельзя достигнуть прогресса, если постоянно придерживаться проверенного и действующего метода. Нужно всегда расширять границы знаний, чтобы узнать, есть ли там ещё что-то, что ждёт своего часа. Например, когда люди перестали использовать пиявок для лечения болезней крови! В итоге это дало свои плоды.
Она не понимает. Разве не лучше сначала просто использовать машину, а к другим методам прибегать только тогда, когда это не сработает? Всё это кажется ненужным.
Она отгоняет эту мысль. Конечно же, дядя знает лучше неё, он же врач! Она должна быть благодарна ему за то, что он вообще готов учить её, незачем задавать ему глупые вопросы.
Кроме того, мама и папа всегда говорили, что хорошие девочки слушают врача.
А Ангела была очень хорошей девочкой.