Это семейное

      Ей двенадцать лет два месяца, когда Ангела возвращается из школы и обнаруживает, что мистер Линдхольм ждет её вместе с воспитательницей и отбивается от орды других детей, желающих посмотреть на настоящего героя. Она не сразу узнает мужчину без костюма – последний раз она видела его вживую... ох, может быть, за год до смерти её родителей. Он вместе с его женой иногда навещали их, когда она была маленькой. Они всегда приносили ей крутые игрушки ручной работы. Они, должно быть, стоили больше, чем всё, что у неё есть сейчас.       — Ангела! О, как ты выросла. Иди сюда! — только радость от встречи с мужчиной не даёт ей расстроиться из-за его слов. Это не его вина, виноват дядя. К тому же, он не видел её так давно, что, с его точки зрения, она действительно должна была вырасти.       Он приглашает её на мороженое и рассказывает историю о том, как он разыскал её, чтобы удостовериться, что с ней всё– ну, не в порядке, этого не могло быть, но, по крайней мере, что о ней заботятся после того, что случилось с её родителями. Когда же он разыскал её – она уже была на попечении родственника, и поэтому он оставил всё как есть.       — Я слышал, что случилось с твоим дядей. Кто-то упомянул, что некая Циглер попала в беду, так что я немного покопался и выяснил, что они поместили тебя в систему. Я хотел приехать раньше, но из-за неутихающей войны... В общем, как ты держишься?       Это, внезапно осознает Ангела, вопрос, который никто, включая её саму, не задавал ей с тех пор, как её поместили сюда. Как она держится? Она ненавидит это место. Она ненавидит делить комнату вдвое меньше её прежней с пятью другими детьми. Она ненавидит поношенные, свисающие вещи на ней. Она ненавидит некоторых других детей. Она ненавидит, что им кажется, будто они могут толкать других и им это сходит с рук. Она ненавидит, что им это сходит. Она ненавидит психолога. Она ненавидит, что не может никуда выйти, ничего себе позволить. Она ненавидит людей по телевизору, говорящих об экономике. Она ненавидит, что не может побегать даже минуты.       Она натягивает на лицо улыбку. Это не те вещи, о которых мистер Линдхольм хочет услышать. Она заметила, что для взрослых спрашивать о таких вещах – скорее вежливость, чем что-то искреннее, как в те времена, когда родители спрашивали её, как детский сад, а дядя даже не притворялся, что его это волнует. Честно говоря, Ангела тоже не особенно хочет вспоминать о своих проблемах. Мороженое они получают максимум раз в неделю, и нигде оно не бывает таким вкусным, как то, что купил ей мистер Линдхольм. Портить вкус, жалуясь на то, что она не в силах изменить, было бы пустой тратой хорошего дня.       — Могло быть и хуже, — говорит она в конце концов, хотя не знает, как. Она могла бы умереть вместе с родителями или в экспериментах дяди, предполагает она.       Когда мистер Линдхольм уходит, он обещает, что навестит её снова, и, к удивлению Ангелы, так и происходит. На этот раз он предлагает купить ей кое-что из необходимого, и Ангела рада, что у неё есть одежда, которая не свисает на ней, хотя она следила за тем, чтобы не выбрать ничего слишком красивого или слишком выделяющегося, чтобы остальные не стали ещё сильнее завидовать, чем они уже. В свой третий визит мистер Линдхольм приходит вместе с женой, и что-то похожее на надежду расцветает в груди Ангелы, когда они идут по улицам её маленького немецкого городка, так далеко от Швеции.       Она говорит себе, что должна подавить это чувство. Ей двенадцать, а некоторые из детей, живущих в приюте, попали сюда совсем маленькими – после войны просто не хватало семей, готовых взять детей к себе. Однако надежда такая забавная вещь, и, вопреки самой себе, Ангела ведёт себя как обычно, когда пара навещает её. Они с миссис Линдхольм не могут вести беседу, так как женщина не знает немецкого, а Ангела – английского, но они обходятся тем, что мистер Линдхольм переводит между ними; с каждым последующим визитом всё меньше и меньше, так как Ангела бросается учить английский язык. В конце концов, если она хочет стать врачом, ей понадобится английский, так что можно и выучить его – или, по крайней мере, так она себе говорит.       Ей тринадцать, когда они спрашивают её, не хочет ли она жить с ними, и Ангела больше всего удивляется, что она настороже. Она хочет уйти. Она хочет уехать подальше от этого нищего места и несчастных лет, которые наверняка будут ждать её до того, как она станет взрослой. Она хочет снова обрести дом. Ей нужны лучшие возможности, чем те, которые может предоставить сиротам перенасыщенная система ухода за сиротами.       Она давит это чувство. Она хочет уйти, а мистер Линдхольм – всемирно известный герой. Опасаться нечего.       Пара предлагает ей оставить свою фамилию из уважения к родителям. Ангела пытается и не может прогнать мысль о том, что они оставляют себе выход. Она не очень привязана к своей фамилии. В конце концов, её носит и дядя. Фамилия Линдхольм, напротив, известна во всём мире. Или, возможно, печально известна, но в её понимании всегда лучше быть известным, чем неизвестным, независимо от репутации.       Она улыбается сквозь пульсирующую боль в груди, благодаря их за то, что они помнят её родителей. За то, что вспомнили её. Если это какой-то тест, она отказывается его провалить.       Недели, предшествующие её отъезду из детского дома, пока улаживаются формальности, проходят неловко. Никто не желает ей зла, чтобы она осталась, но все явно завидуют ей за то, что она уезжает жить с самым настоящим героем. Конечно, это не означает, что они тоже навсегда тут останутся. Никаких обещаний поддерживать связь не даётся. Она уезжает за границу, которая с тем же успехом может быть и другой планетой.       Учебный год только-только закончился, когда были подписаны документы, и всё ещё потрясённая Ангела оказывается в аэропорту Штутгарта вместе со своими новыми опекунами. Она никогда раньше не была в аэропорту, и его размеры и суета её немного пугают.       Ничуть не облегчает ситуацию, когда при её прохождении металлодетектор вспыхивает красным сигналом тревоги, заставляя её сердце болезненно забиться.       Ангела догадывается о причине того и другого.       — Что не так? — спрашивает миссис Линдхольм, как только она отказывается идти к дополнительному сканеру, в который ей велит зайти охрана.       А что вообще так? Не прошло и дня, как она покинула приют, а уже становится известно, что дядя что-то с ней сделал. Что она не та девочка, какой они себе её представляют. Захотят ли они всё равно взять её с собой? Она не хочет этого знать. Она не хочет возвращаться.       — Мне... — слова застревают в её горле, пока она не проглатывает их обратно. — Мне обязательно проходить его? — Ангела опускает глаза, пока говорит, но всё равно ловит быстрый взгляд, которым обмениваются мистер и миссис Линдхольм. Она обхватывает руками локти в тщетной попытке остановить их дрожь.       — К сожалению, но либо это, либо досмотр, так что...       — Можно мне его, а не сканер?       Сотрудник охраны, естественно, не находит при ней ничего, что она забыла отложить до сканирования. Поскольку её телефон остался в детском доме, ей нечего откладывать. Женщина выглядит немного растерянной, её взгляд мечется между Ангелой и мистером Линдхольмом после того, как металлодетектор срабатывает во второй раз, но в итоге их пропускают.       Лететь интересно. Вид из окна почти заставляет её забыть о том, что взрослые с ней будут спрашивать, как она включила металлодетектор, но они ничего не спрашивают, и Ангела рада этому. Что бы там ни было.       Дом Линдхольмов больше, чем даже тот, что был у её родителей. В комнате, которую ей дали, поместилось бы два десятка или больше детей в детском доме, а кровать, на которой могли бы уместиться трое из тех, с кем она спала накануне, к тому же гораздо мягче. У неё есть свой компьютер, новый (в самом деле новый) телефон, целый гардероб красивой и подходящей одежды – всё с длинными рукавами по её просьбе – ежемесячные карманные деньги, которые больше, чем за несколько лет её прежних вместе взятых... список можно продолжать. Это больше, чем у неё было долгие годы, а может быть, и когда-либо, и от этого немного вскруживает голову. До такой степени, что она постоянно находится в ожидании, что вот-вот случиться какой-нибудь подвох.       Ангела почти не находит себе места, когда миссис Линдхольм покупает ей таблицу прогресса роста за месяц, и даже делает на ней первую пометку, когда её вешают в комнате. Она заметила? Уже заметила? Она обратила внимание ещё во время первого визита в приют или говорила об этом с воспитательницей? Это её способ сказать ей, что она знает и ждёт, что она сама заговорит?       — Не волнуйся, Ангела, ты не успеешь глазом моргнуть, как вырастешь, — успокаивает женщина с искренней улыбкой, отмечая маркером её рост.       ...Возможно, ей можно пока не волноваться насчёт этого.       

***

      Примечание Автора: Глава, в которой Ангела не знает, как работают сканеры в аэропорту.