Это семейное

      Командир, каким бы немногословным он ни был, тем не менее оставался человеком слова. В соответствии с ожиданиями Ангелы, после шоу, которое она устроила, ему ничего не остаётся, кроме уступить.       Ничего безрассудного, отнюдь, ничего также спорного или даже неожиданного. Только хорошее может выйти после профессиональной переподготовки, призванной ввести её в курс дела, как орудуют Ударные отряды, то есть спецназ. От неё, как от полевого медика, не ждут активного участия в боевых действиях, но если бой когда-нибудь всё же дойдёт до неё, она должна быть к нему готова. Как бы Ангела ни хотела забыть ощущение оружия в руке, она слишком хорошо знает реальность боя и никогда больше не угодит туда без него. От этого зависят жизни.       Широкая реакция на её демонстрацию тоже более или менее соответствует её ожиданиям. К концу недели видеоролики с её полётом набирают несколько миллионов просмотров, и этот счётчик продолжает расти в геометрической прогрессии после того, как выходят интервью для различных изданий (большинство из которых даже не научные). Что, стоит сказать, намного лучше, чем обычное отсутствие энтузиазма, с которым она сталкивается в отношении своих новых нанотехнологий, было лишь небольшое удивление. Медленное и неуклонное накопление улучшений в её технологиях едва ли поражает воображение так, как её крылатая фотография на обложке. Естественно, она ухватилась за возможность сделать рекламу. Валькирия, строго говоря, не нуждается в нанитах для функционирования, но они, безусловно, облегчают уход за ней. Не говоря уже об их роли в самой имплантации. «Newsweek» даже публикует целую статью о наномашинах в целом, и половина из той посвящена её работе.       Однако, не всё внимание оказывается желанным. После публикаций не проходит и недели, как перед штаб-квартирой начинаются пикеты. Какие именно вопросы они поднимают, Ангела не интересуется. Да и зачем? Она не собирается менять курс только потому, что какой-то там луддит говорит ей сделать это – вежливо или как-либо ещё – и вряд ли она изменит мнение кого-то, у кого хватило извилин тратить своё время на выкрикивание пуристских лозунгов всех и каждому, кому не повезло их услышать.       И хотя для Ангелы это не является проблемой, она всё равно берёт в расчёт свою безопасность. Теперь она просто летает на работу и обратно, не давая протестующим ни единого шанса напасть на неё, оставляя им лишь более неподвижные возможности для недовольства.       Таким примером может быть её дверь.       «ТЫ НЕ БОГ», гласит первый из многих последующих отрывков, наскрябанных на ней.       Ангела фыркает с издёвкой. Хоть в чём-то они все сошлись во мнении. Она сделала больше добра, чем любой бог.       Она подаёт заявление. Потом ещё одно через несколько дней. А потом ещё. Вскоре она меняет свою дверь на дверь с установленной камерой наблюдения, а когда и этого оказывается недостаточно из-за того, что преступники маскируются, она вкладывается в установку целого ряда камер наблюдения в своём жилом комплексе. Это не совсем решает проблему – получается лишь поймать преступников, а не остановить их – но страдания от краски и тухлых яиц явно та цена, за которую стоит заплатить общественными работами, которые вандалы обязуется выполнить после соответствующего штрафа и извинений.       Более насущной проблемой становится шквал предложений, захлестнувший её почтовый ящик, и лишь немногие из них проявляют интерес к тому, что она действительно может предложить. Подавляющее большинство просят меньшее. Всего лишь очередной репульсорный ранец с ручным управлением, а не с мозговым чипом.       Это было бы оскорбительно, не будь так прагматично.       Хотя то, что просят различные производители, во всех отношениях уступает тому, что создала Ангела, нельзя отрицать, что вместе с тем идёт значительно сниженная цена. То есть привилегия, которую мало кто может себе позволить – не беспокоиться о денежных неудобствах. Даже простая замена ядерной батареи на обычную, перезаряжаемую, сокращает расходы более чем вдвое. Компромисс: возможность летать только около часа на полном заряде – не такой уж это и компромисс на самом деле, когда человек не может позволить себе более совершенную версию. Впрочем, для большинства потенциальных владельцев это также не является особой проблемой, ведь она сама летает не больше часа или двух за раз.       Хотя батарея самый кусачий фактор, тем не менее нельзя сказать, что сильно, а вот сама операция стоит на почётном втором месте. Замена позвоночника, вживление чипа, подключение, заживление, реабилитация, время, которое всё это занимает без её нанитов, помогающих ускорить весь процесс... всё это требует больших усилий, она знает это. И хотя Ангела лично считает, что оно того стоит, но такова печальная реальность, с которой она когда-то была слишком хорошо знакома: не всегда можно позволить себе то, что явно стоит того. Та же покупка дома гораздо более финансово ответственный выбор, нежели получение возможности летать, как бы ни хотелось этого. Учитывая всё это, кто она такая, чтобы отказывать другим в возможности осуществить свою мечту о полёте, пусть даже в виде факсимиле? Крылья у неё появились совсем недавно, а она уже не может представить себе возвращение к существованию, привязанному к земле.       Чего она не ожидала (и, если подумать, ей стоило бы), так это запросов со стороны военных предприятий, заинтересованных в этой технологии. И не даже в крыльях – они, стоит признать, не очень рентабельны, если сравнивать их с гораздо более дешёвыми системами, которые уже выполняют эту работу. Нет, их интересует конкретно чип, который управляет ими, и можно ли использовать его для интеграции другого оборудования с человеческим разумом.       Может ли она интегрировать оружие в мозг? Почти наверняка. Может ли она сделать то же самое с машинами, которыми они управляют, танками, самолётами и тому подобным? Вероятно, да. Она не совсем знает, как это сделать, учитывая довольно фундаментальные различия между телом машины и телом млекопитающего, но с командой военных инженеров, направляющих её руку, она не видит причин, почему это нельзя сделать.       Но она и не собирается этим заниматься.       «Я не создаю оружие», вот и весь ответ, который она даёт им, прежде чем отправить письмо в спам. Если им правда нужны её технологии, они могут сами придумать их.       — Ты можешь хотя бы выслушать их? — спрашивает Командир, вежливо, когда однажды приходит к ней в кабинет, чтобы поднять этот вопрос.       Очевидно, кому-то пришла в голову светлая мысль пойти с проблемой в лоб и обратиться к её начальнику. Только вот у «Overwatch» нет прав на её технологии, что заставляет Ангелу задуматься, действительно ли они ожидают, что этому человеку удастся переубедить её, или они правда настолько глупы.       — Я не создаю оружие, — просто отвечает она.       — И я не прошу от тебя этого. Но наши поставщики уже месяц капают мне на мозги по этому поводу, и я не в том положении, чтобы прямо сказать им "нет".       — Я не создаю оружие, — с нажимом повторяет она, ощетиниваясь и прилагая сосредоточенные усилия, чтобы сдержать зудящие крылья. — Я не соединяю мозг с танком, или автоматом, или мехом, или чем там ещё они просят. Это не должно быть оружием! Я создала это, чтобы сделать людей лучше, а не– смертоноснее! Если им так нужен дополнительный набор рук, чтобы держать автомат – отлично. Но миру не нужно больше оружия.       Проходит долгая минута, прежде чем мужчина отвечает, падая своим весом на спинку дивана в её кабинете.       — Иногда... боюсь, иногда оно может понадобиться.       Все иногда ошибаются. Большинство людей ошибаются довольно часто. Когда-то отец думал, что своими изобретениями – своим оружием – он делает мир безопаснее. Потом это самое оружие начало убивать людей, которых оно должно было защищать. Омники здесь ненадолго, а когда их не станет? Против кого будет использовано это оружие?       Ничего из этого она не озвучивает, лишь молча ожидая, когда Командир придёт к решению.       — Я не буду тебя заставлять, но я был бы признателен, если бы ты хотя бы поговорила с ними.       Она не говорит. До сих пор она обходилась без его признательности.       О первой командировки Ангелы в качестве боевого медика писать домой не о чем, как и о второй. Обе миссии она проводит в режиме ожидания, обе проходят без заминок, а значит, и без нужды в ней.       Впервые её услуги потребовались на третьей миссии: неудачной операции по захвату заложников во Франции. Она примечательна тем, что виновниками её вызова оказываются люди – и отнюдь не её коллеги-агенты.       Она входит в школу только тогда, когда всё уже сказано и сделано, и – хотя и печально – Ангела не может отрицать впечатляющее качество насилия, которое «Overwatch» обрушил на террористов. Их штурм длился всего полминуты, в течение которых цели были большей частью ликвидированы, а меньшей частью захвачены – побитыми и все в крови, за что стоит благодарить Уинстона.       Ангела проходит мимо них, не кидая на них второго взгляда. Они будут жить. Её УПМН наниты могут быть введены каждому человеку, находящемуся в здании, и какие бы неудобства не вызовут у них их применение, её это не слишком волнует.       Не после того, что она обнаруживает, когда вместе с остальным медицинским персоналом врывается через вход в спортзал, где последние два дня держали заложников.       Вдоль стены расположился ряд тел, все примерно возраста Бригитты, на коленях и лицом вниз, на стене позади – коричневое пятно, за единственным исключением в виде омника. Она замирает на мгновение, вглядываясь в эту картину, а затем оглядывает каждого из них; не так уж часто выстрелами в голову удаётся убить сразу. Правда, это происходит в основном тогда, когда стреляющий не знает, что делает.       Те, кто были здесь, знали.       — Ангела? — доносится голос Уинстона сбоку. Точно. Мёртвые мертвы и останутся таковыми. Сейчас нужно помочь живым.       Операция была оценена как большой успех с их стороны. Убитые заложники были причиной их появления, а не его результатом. Они спасли буквально всех, кого могли. Повод для гордости. Тем не менее, вместо того, чтобы выпить с остальными, Ангела возвращается в свой кабинет почти сразу после того, как они приземляются в Цюрихе, крылья окутывают её, их сияние согревает её холодную кожу.       — Афина?       — Да?       Она несколько секунд держит рот открытым, пытаясь понять, что именно она хотела спросить.       — Ничего, — она опускает руки, когда не находит слов. — Прости.       — ...Не хочешь провести мне техобслуживание?       — Извини, что?       — У меня в серверной скоро надо заменить воздушные фильтры. Хочешь заняться этим?       Она хочет. Возможно, это и рутинная работа, но гудение аппаратуры Афины и её направляющий голос успокаивают её чуть больше, чем мёртвая тишина кабинета или музыка, ревущая в наушниках. Она не уходит сразу после завершения работы, и искин не торопит её.       — Я не понимаю, — признаётся она в конце, проведя добрых полчаса в дружеском молчании, прислонившись спиной к одному из монолитных компьютеров.       Она давно знает, что в число угроз, с которыми сталкивается «Overwatch», входят не только омники. Так было только раньше, сначала во время войны, когда всё человечество сражалось с единой целью против угрозы омников, а затем сразу после неё. Но, поскольку война закончилась, а «Overwatch» всё ещё существовал, всё ещё был доступен, это было лишь вопросом времени, когда герои человечества будут использованы для других целей. Лишившись общего врага, человечество снова превратилось в то, чем оно всегда было. Люди, что когда-то сражались бок о бок за будущее своего мира, снова стали соперниками самим себе, или даже врагами.       Несмотря на это, она как-то не ожидала – не позволяла себе, возможно – увидеть, как человек развязывает такую жестокость по отношению к ближнему своему. Использовать невинные жизни как не более чем валюту, которую можно свободно выбросить, не обращая внимания, не заботясь о том, какими бы могли стать эти жизни, произойди всё иначе, и как они могли бы во сто крат превзойти любую жизнь, что была до этого. Стать поколением, которому предстояло вкусить плоды её работы. Иметь впереди тысячу лет жизни, они могли бы стать кем угодно, достичь чего угодно – или достичь ничего, как не достигает большинство людей сейчас, довольные продолжать жить вполне благополучной жизнью.       Но вместо этого они мертвы. Стали сноской на чей-то неудавшийся амбиции.       — Вот почему мы здесь, — успокаивает её отец, когда она заговорила с ним об этом по подсказке Афины. — Нельзя корить себя за поступки других людей. В конце концов, мы не всесильны, и так или иначе нам остаётся только продолжать жить.       — Я знаю. Просто... — она осекается, не находя ответа, и от злости хлопает крыльями. — Я просто ненавижу это.       — Вот и хорошо, — улыбается отец. — Это значит, что голова у тебя есть на плечах. Держись за это чувство. Только когда оно исчезнет, вот тогда тебе стоит начать беспокоиться.       Тем не менее, отцовский совет оказывается не очень полезным. Впрочем, он всё ещё отказывается от замены руки, так что, возможно, ей не стоит ожидать от него более срочных решений, только лишь перетерпеть его. Но в одном он всё-таки прав. Нет иного выбора, кроме как продолжать жить.       Ради неё и ради других.       Исчезновение Лены Окстон во время испытательного полёта прототипа телепортационного истребителя становится ударом для всей организации и особенно для её участника-гориллы. Лично Ангела узнает об аварии только спустя день после неё. Только когда она проходит мимо небольшого памятника, установленного в честь девушки в атриуме по пути к выходу, она проводит параллели с лицом молодой подруги Уинстона из авиационного подразделения.       Случившееся оказывается тяжелым испытанием для «Overwatch», и на то есть веские причины. Одно дело потерять пилота из-за экспериментальной техники, но потерять его из-за недосмотра этой техники? Это уже совсем другое. Вообще говоря, как бы человек ни готовился, экспериментальная технология всегда сопряжена с определённым риском. Некоторые проблемы, неизбежно, неизменно остаются незамеченными на стадии прототипа, кому как не Ангеле это знать. Вот только, как оказалось, никаких предиспытательных работ практически не было. Команда «Сверхспышки» сильно отставала от графика именно из-за проблемы случавшейся время от времени потери телепортированной материи. Вместо того чтобы устранить недостатки, выяснилось, что они просто собрали самолёт, чтобы было что показать за те миллиарды, вложенные в проект, надеясь и молясь, чтобы он не подвёл их в критический момент. Но он подвёл. Самолёт вернулся после прыжка без пилота и впоследствии полностью уничтожился в результате крушения.       В общем, закончись дело закрытием проекта и внесением вовлечённых в него людей в чёрный список, запрещавшим тем в дальнейшем работать в научной сфере, так бы этот случай и остался бессмысленным и трагичным, ни разу не коснувшись и оставшись далёким от Ангелы.       А потом призрак Лены Окстон появляется в кафетерии.       Ангелы не было тогда там, но запись с камеры наблюдения, которую показывает ей Афина, подтверждает десятки свидетельств людей, находящихся на месте случившегося. Девушка появляется ровно на три целых три десятых (повторяющихся) секунды, выглядит панически, затем исчезает, чтобы появиться в двух разных местах одновременно, посмотреть друг на друга и снова исчезнуть.       Хронологическая диссоциация, так они это называют. Причудливое название, скрывающее тот факт, что никто вообще не понимает, что происходит, кроме начинающего приходить осознания того, что двигатель «Сверхвспышки» каким-то образом завзаимодействовал с пространством-временем во всей его полноте.       Опальных учёных возвращают, на этот раз под руководством Уинстона, с целью переделать их же работу, чтобы как получить шанс на своё будущее, так и дать его Окстон. Ангела не понимает и половины из того, что рассказывает ей горилла, чем они там занимаются, но три месяца спустя, когда по всей Британии появляется сорок семь задокументированных свидетельств об их пропавшем пилоте, ещё пять – в штаб-квартире и ещё десятки неподтверждённых свидетельств, им удаётся заключить Лену Окстон в единое пространство и примерно ту же временную, если не совсем физическую реальность. Именно в это время она использует свой опыт врача и лучшего в мире специалиста по миниатюризации.       Реакция девушки... мягко говоря, необычная. В последний (и единственный) раз, когда они разговаривали, с британки не сходила улыбка и та была полна вопросов о её крыльях. Сейчас же?       Окстон сильно пугается, когда она входит в её камеру, и если бы призраки могли бледнеть, Ангела уверена, что сейчас это и происходило бы. Она визжит, мерцает и снова появляется в трёх местах, прежде чем обосноваться как можно дальше от Ангелы.       Ангела обменивается взглядом с Уинстоном и остаётся у двери, в то время как обезьяна идёт к своей бывшей в истерике подруге.       — Лена? — он встревоженно, тщетно тянется к ней, его рука висит подле плеча, которого он не может коснуться.       Знакомое лицо, кажется, помогает. Девушка делает последний вдох, чтобы задержать его (нужен ли ей вообще воздух, становится интересно Ангеле), а затем кивает.       — Я в порядке, — восклицает она, звуча при этом далеко от понятия «в порядке». Что она, должно быть, заметила, учитывая её гораздо более уверенную попытку секундой позже. — Я в порядке. Просто... — её глаза встречаются с глазами Ангелы. — Я приняла тебя за другого человека. Прости.       Назвать состояние девушки захватывающим – это ничего сказать. По словам Окстон, с момента её исчезновения прошли годы, хотя сколько именно, она затрудняется сказать. Годы, которые она провела, пытаясь найти дорогу назад в том, что она попеременно называет потоком, штормом и океаном времени, что ей, наконец, удалось сделать только после строительства камеры удержания. Нет никаких воспоминаний о различных задокументированных появлениях, несмотря на то, что она настаивает на имеющихся воспоминаниях о своих кратких погружениях в физический мир. Точно так же они не находят никаких доказательств её присутствия ни в одном из мест, в которых, по утверждению Окстона, она появлялась. Объясняется ли это нынешним хрупким состоянием её разума или тем, что она ещё не успела там появиться, остаётся без ответа. Судя по тому, что Ангеле удаётся уловить из оживленных, длинных и высокотехничных объяснений Уинстона, девушка потенциально существует везде и в каждом моменте времени. «Потенциально» здесь ключевое слово, так как, очевидно, это не так (но может быть, отсюда её множественные появления в один момент времени).       Всё это в теории очень интересно и любопытно, но не то, ради чего Ангела была приглашена.       Когда речь заходит о здоровье британки, Ангела оказывается в тупике. С практической точки зрения, тело Окстон не существует как таковое. Ни одного её атома. И всё же, несмотря на то, что свету не от чего отражаться и он также не является самим источником, они прекрасно её видят. То же самое со звуками, которые она издает, будь то её голос, щелканье пальцами или шаги (которые, несмотря на звук, не тревожат пыль, которую они высыпают на пол). Ангела очень хотела бы, чтобы девушку поместили в вакуумную камеру и проверили, могут ли они по-прежнему видеть и слышать её там; по всей видимости, ей не требуется воздух. Голод приходит и уходит сам собой, иногда даже сменяясь сытостью. Любопытно, что, хотя на неё это не влияет, Окстон может определить температуру.       В общем, загадка за пределами её навыков и знаний, и не та, которую она особенно хочет разгадывать с учётом шестнадцати тонн электроники, которую она должна каким-то образом запихнуть в портативное устройство.       При обычных обстоятельствах, Ангела предложила бы сделать девушке новое тело с уже установленным в нём устройством. Однако, неясно, насколько это поможет, если вообще поможет. Во-первых, оригинальное тело Окстон должно физически существовать, чтобы можно было в принципе провести операцию. Во-вторых, существует смертельная опасность того, как поведет себя отброшенная плоть. Вполне возможно, что она попытается восстановить связь с мозгом в новой оболочке, а о таких плачевных результатах Ангела предпочла бы не думать. Внешний вариант выглядит наиболее безопасным.       По большей части, она просто решает следовать указаниям Уинстона – в той мере, в какой их вообще можно выполнять. Миниатюризация это отнюдь не просто уменьшение размеров всего. Существуют жёсткие пределы того, насколько, скажем, скромный транзистор может быть уменьшен в размерах и продолжать работать. В определённый момент тепло, выделяемое электрическим током, неизбежно расплавит тот (как и любое другое устройство и материал), и тогда придётся искать либо альтернативный путь для тока, либо способ охлаждения транзистора, либо же вообще уменьшать подаваемую мощность – и все эти три способа требуют дальнейшей модификации взаимосвязанных систем, и так с каждой отдельной деталью. Другими словами, куча работы.       Ангела не возражает. В отсутствие подходящих подопытных она могла бы сосредоточиться на том, чтобы вернуть к жизни хотя бы эту девушку. Кроме того, бывало и хуже. С первой итерацией нанитов ей приходилось уменьшать здание до размеров яблока. Что такое одна комната по сравнению с этим?       К тому же, не похоже, что она выполняет основную часть работы. Это доля выпадает на Уинстона и команду под его началом. Так странно видеть гориллу рядом: его огромные руки и громадные габариты затмевают всех и вся, и всё же он явно в своей стихии; сосредоточенный и выверенный. Совсем не похож на себя в поле. И это не говоря о самом виде гориллы, которая работает в лаборатории в качестве исследователя, это уже нечто из ряда вон выходящее. Но Ангела полагает, что её порог странного чуть-чуть перекошен по нормальным меркам.       Хроноускоритель (или, в сердце Ангелы, «Persönlicher Chronischer Verschiebungsereignis-Anker/Leuchtfeuer») в итоге оказывается больше, чем то, чего они изначально собирались достичь, и не совсем по замыслу. По описанию Окстон, камера удержания напоминает трясину посреди океана: когда она была брошена туда течением времени, где она металась, терялась и была взвинчена – плотный суп засасывал её и не хотел выпускать обратно в открытые воды. ПХЯ/М, напротив, это маяк, который девушка может отыскать на другом конце объекта, в другом здании. Ангела была бы настроена скептически, если бы не то, как Окстон оживилась на записи в тот самый момент, когда они впервые активировали его.       Главное отличие, оказывается, в том, что с ПХЯ/М Окстон может отпустить его.       Они немало пугаются, когда всего спустя несколько праздничных минут после освобождения девушки из камеры удержания она исчезает в голубой вспышке, заставляя сердце Ангелы болезненно заклокотать иглами, упав до самых пяток. К счастью, кризис длится всего несколько секунд, которые потребовались Афине, чтобы сообщить им о местонахождении их пациентки, находящейся на расстоянии пятидесяти трёх секунд – в общем, всё обошлось лёгким испугом, ничего страшного.       Вскоре страх британки сменяется восторгом. Ангела предполагает, что возможность управлять собственным течением времени (или чем там ещё может быть это явление) не менее веская причина для этого, чем перспективы трудоустройства девушки после несчастного случая. Её состояние, закреплённое на ПХЯ/М, фактически исключает её возвращение в ВВС – работу, на которую она потратила четверть своей жизни. Однако, с её новообретенными способностями она снова стала полезной.       Для человека, достаточно бесстрашного, чтобы не только стать лётчиком-испытателем, но и сразу же вернуться на службу, как только появляется такая возможность, новоиспеченный агент Окстон выглядит очень неуверенно во время её первой миссии по пути в Лондон, где после периода беспорядков вспыхнул вооруженный мятеж омников. Это, и Ангела точно уверена, открывает новые возможности.       Для них обеих, на самом деле.       — Нервничаешь? — произносит она скорее утверждение, чем вопрос. Чуть больше усердия, и нога девушки проделала бы дыру в полу их транспортного самолёта.       — Так очевидно, да? — хихикает Окстон, или, возможно, учащённо дышит. Нелегко сказать, что именно.       — Чуть-чуть, — Ангела улыбается своей лучшей ободряющей улыбкой. — Хорошо себя чувствуешь? Первая миссия может быть очень страшной.       — Да! Да. Просто... просто я никогда раньше не была на земле, в смысле в гуще событий, ну понимаешь?       — Ах, — говорит она с пониманием. Она ещё не забыла, каково это: думать, не упадёт ли следующая бомба слишком близко.       — Ну то есть–... — продолжает агент-новичок. — Да, я была в ВВС, базовая подготовка, офицерские курсы, все дела. Но на самом деле мы не должны были видеть сам бой. Просто пролететь мимо, сбросить груз на поганцев внизу и обратно на базу. Эмм, без обид.       — Ха! — разряжается мистер Райнхардт хохотом. — Да не парься. Мы, поганцы на земле, были бы мертвецами, если бы не наши ангелы в небе. Вы в этом схожи с Ангелой.       — Избегать получение травм – самое лучшее лекарство, — соглашается Ангела.       — Ну, тогда я постараюсь не дать вам пораниться!       Мило. Девчонка даже салютует.       — Ловлю тебя на слове, — вмешивается Ангела, пока мистер Райнхардт не успевает сказать ещё что-нибудь вдохновляющее. — Но, пожалуйста, сосредоточься на себе. По статистике, если и есть вероятность умереть, то чаще всего это происходит во время твоей первой миссии.       — О-оу? — запинается девушка, кровь оттекает от её лица.       — О, да. Меня разорвало на куски на моей первой миссии. Меня бы здесь не было, если бы не моя технология.       Что-то мельтешит в уголке её глаза – быстрый взгляд подтверждает, что это что-то её отец, бросающий на неё напряжённый взгляд.       — Какое облегчение... — издаёт смешок Окстон, звуча при этом как угодно, но никак радостно. — Ну... то, что ты можешь собрать нас обратно. Не то, что тебя взорвали. Очевидно.       — Ну, не совсем. Это всё ещё экспериментальная технология. Всё ещё на стадии испытаний. Мне нужно твоё письменное заявление, чтобы ты стала добровольцем и мне разрешили вернуть тебя с того света.       — Ангела, — отец говорит громко, в его тоне звучит предупреждение, которое Ангела старательно игнорирует. Сейчас не время для брезгливости.       — К счастью... — продолжает она, — ...у нас есть ещё час до прибытия в Лондон. Если ты не против, мы могли бы завершить формальности за половину этого времени.       Они не завершают формальности ни за полчаса, ни через час. Окстон тошнит от одного только предложения, а девушке действительно нужно быть в духе для этой миссии. К Нуль-сектору нельзя относиться спустя рукава. Жаль, но из всех присутствующих на самолёте людей, за вычетом самой Ангелы, у Окстон уже сейчас лучшие шансы на выживание за счёт носимой ею технологии. В случае ранения она может просто отстраниться и вернуться в тот момент времени, когда она ещё не была ранена. Это не является надёжной защитой: метко пущенная пуля может разрушить её мозг до того, как она успеет перемотать время назад, и тогда никто не знает, что произойдёт. Впрочем, не исключено то, что девушка действительно, в полном смысле бессмертна, превосходя то, что доступно даже Ангеле и её дяде.       Тем не менее, ей определённо не повредит записаться на запасной план.       Как и не повредит всему остальному отряду.       К сожалению, мистер Райнхардт совершенно открыто говорит о своём желании уйти из жизни в лучах славы. Не удивительно, полагает она, учитывая религиозную подоплеку костяка рыцарского ордена, в котором он состоит. А вот отец не верит во всю эту чепуху, и только его собственное упрямство мешает ему принять решение, которое предлагает дочь. Ангела уверена, что сможет заставить его принять решение, когда освоит технологию и развеет все сомнения, а если за это время произойдёт самое худшее... Она уверена, что он и мама простят её за то, что она поместит его в стазис до того момента.       Ангела замечает взгляды, которые отец бросает на неё в самолёте, такие, которые обещают, что им предстоит разговор после завершения миссии. И действительно, когда на следующий день все благополучно возвращаются в Цюрих, очень знакомый стук отрывает её от работы.       — Ты переборщила, я про вчера.       — А что я сделала вчера? Кроме моей работы, то есть.       — Ангела, я люблю тебя, но не думай, что я слеп. Ты пыталась навязать своё заявление новичку в её самое уязвимое время. Это неправильно.       Разговаривай она с кем-нибудь другим, Ангела не стала бы сдерживать насмешку. Неправильно.       — А что тогда правильно? Позволить ей умереть?       — Позволить ей умереть? Мы говорим совсем не об этом, и ты это знаешь. Ты увидела возможность протолкнуть кого-то в свою программу и не преминула воспользоваться ею.       — А когда ещё я должна была ей предложить? Я не хотела давить на неё раньше, в этом не было необходимости, но я также не врала насчёт той статистики.       — Да, я тоже видел те цифры после того, как ты записалась к нам.       — А я пережила их, — лицо мужчины перекашивается от напоминания. Хорошо. Они с мамой, как никто другой, должны понимать ценность её работы. — Ты тоже, кстати. Ты хоть знаешь, каково было маме, когда тебя ранили в Турции? Я всего лишь пытаюсь помочь. На самом деле, никому не повредит записаться. Если им это никогда не понадобится, тем лучше, но если всё же понадобится? Конечно, это может не сработать, но даже один процент шанса на жизнь лучше, чем никакого. Я даю людям этот шанс, неужели это правда плохо?       Это суровая правда, но Ангела лучше других знает, что люди, которые прямо сейчас записалась в её программу воскрешения, вряд ли станут её пациентами. Ей нужно испытания. Опыты. Увидеть, как её теории применяются на практике, чтобы она могла понять, в чём именно их недостаток. Конечно, она теплит надежду, что её технология действительно будет работать, как и каждое намерения сделать ту. Тем не менее, все доказательства, собранные на протяжении всей её жизни, работают против неё. Вернее, против её добровольцев. Именно поэтому она не осмеливается делать больше, чем поддерживать тело отца в стабильном состоянии. Не раньше, чем она будет уверена, что не разнесет его мозг в клочья.       При всём том, шансы успеха не равны нулю. Как бы ни была мала вероятность того, что ей удастся вернуть её подопытных из мёртвых хоть прямо сейчас, а не с сотой или последующей попытки, эта вероятность всё ещё имеется. И неважно, один к ста шанс, тысяче или ещё хуже – это тоже не имеет никакого значения. Шанс один на миллион – это бесконечно лучше по сравнению с ничем. Если бы выбор был поставлен перед Ангелой, она записалась бы, не задумываясь, зная, что она ничем не рискует, но может получить всё, а в случае неудачи она поможет кому-то другому, миллионам, миллиардам других людей.       Не сумев убедить отца участвовать в её программе своими аргументами, мужчина также не может подыскать собственные аргументы, чтобы опровергнуть её. Да и как иначе? Она ведь права. Зачем мириться со смертью, если её можно предотвратить? Только потому, что каждый человек в истории был принуждён к ней? Потому что они не могут представить себе мир без неё? Они уже избавились от стольких бессмысленных страданий. Самая обыкновенная санитария спасла миллиарды людей. Их понимание человеческого тела и способов его лечения – ещё столько же. Оспа, корь, полиомиелит, чума – некогда простые постоянства жизни тоже искоренены. Рак, диабет, СПИД – всё поддаётся лечению. Роды – полностью безопасны, не беря в расчёт посторонние факторы. Рождения мёртвых детей почти свелось к нулю. Война и её разрушительные последствия приостановили многое из этого прогресса, а кое-что даже обратили вспять – холера и дизентерия возвращаются с новой силой, но до тех пор, пока существует оказываемая помощь, жизнь не обязана внезапно кончаться.       Но даже так, все достигнутые достижения были лишь полумерами, замедляющими неизбежное. И не из-за отсутствия желания, стоит сказать. Все медицинские изыскания и стоящие за ними гиганты всегда преследовали одну и ту же цель с тех самых пор, как человек впервые перевязал рану – остановить смерть.       Она, Ангела, – всего лишь кульминация этих тысячелетних усилий. Конечная точка, которая рано или поздно должна была наступить. Если не от её руки, то от чьей-то другой. Если не в этом веке, то в следующем или последующем.       Но вот она здесь. Сейчас. И с ней, наконец, смерти может быть положен конец.       Ангела ожидала, что это чувство вызовет не только шелест пары перьев. Она не Бог. Эти люди... притворяться, что им есть сказать что-то ценное, голося о своих пустых черепушках при помощи письменного языка – ещё одного человеческого изобретения, к которому их маленькие сморщенные мозги настолько не приспособлены, что среди огромного количества великих применений слов они выбрали вариант испортить ей дверь, проявив акт вандализма.       Что же, их проблема решится сама собой. Цепляясь за свою плоть, они лишь гарантируют, что она в конце концов победит. В то время как она и приверженцы её идей будут оставаться неутомимыми и сильными, они будут увядать и исчезать на ветру – судьба, на которую они обрекают всех, кто когда-либо будет жить, и ради чего? Существования в соответствии с замыслом природой? Той самой природы, которой поколение за поколением плевали в её жесткое лицо, чтобы эти идиоты могли вообще родиться и жить без холода, раздоров и голода? С тех пор как первый примат взял в руки палку и понял её ценность, в их роде уже давно нет ничего естественного. Природе угодно, чтобы они жили на деревьях, вечно боясь и имея для этого все основания. Если пуристам это так нравится, пусть тогда бегут в Африку, где они смогут сбросить одежду и снова стать безмозглыми животными, что является логическим завершением их помыслов.       Очень вероятно, они приползут за помощью, когда их тела начнут разлагаться и подведут их.       В любом случае, неизбежно, что именно она окажется на вершине. С учётом этого, всякое противостояние ей лишь пустая трата времени. Трата жизней. Бессмысленно, и, что ещё хуже, предотвратимо. И поэтому она предотвратит.       Отношения человечества со смертью нельзя описать иначе, кроме как глубоко извращенной вещью. Смерть определяет почти всё. Оно формирует форму того, чем вообще является жизнь – в своей основе той есть борьба за то, чтобы избежать смерти как можно дольше. Каждый день столько времени и усилий тратится на то, чтобы обеспечить себе ещё один день. Поиск пищи. Поиск и поддержание жилья. Поиск отдыха, чтобы выдержать нагрузки, которые предъявляются к организму. Как мало времени остаётся на то, чтобы жить, а не просто выживать? Всегда тикают часы, всегда нависает угроза. В жизни человека есть несколько коротких десятилетий, за которые он успевает сделать всё, что только возможно, и лишь малую часть того, чего желает. После определённого момента человеческое тело становится всё более и более ограниченным, и это лишь усугубляется с каждым прошедшим годом. Оно всё больше и больше становится тюрьмой для амбиций и желаний человека. Его всё труднее использовать. Оно всё больше изнашивается.       Зачем мучиться выбором, навязанным им смертью и её лакеем – временем? Почему бы не посвятить первые сто лет своей жизни тому, чтобы обеспечить себе всю следующие тысячу? Почему бы не заняться своими интересами, зная, что они никогда не будут слишком старыми и немощными, чтобы сделать карьеру чуть попозже? Почему бы не завести детей в пятьсот лет или когда человек почувствует себя готовым, а не быть вынужденным часами, тикающими на задворках?       Зачем терять ещё одно поколение?       Лучше сбросить эти оковы. Переопределить понятие жизни. Её цель, причину и природу. Пусть никогда и ни для чего не будет слишком поздно! Ей самой скоро исполнится тридцать, и, несмотря на то, что она полностью сосредоточена на работе, жизнь не ускользнула от неё, и никогда не ускользнёт, если однажды она действительно почувствует желание испытать её.       И этот момент ещё не настал. Слышишь, мама?       — ...Это твой способ сказать, что мне придётся ждать внуков тысячу лет?       Неприятный смешок вырывается с губ Ангелы, прямо вместе с чаем, который теперь запачкал её рубашку.       — Я не думаю, что Бригитта заставит тебя ждать так долго, — она пытается уклониться от вопроса, сосредоточив взгляд на осмотре ущерба.       — То есть... дольше?       Ангела закатывает глаза. Не то чтобы она была против остепениться, просто она даже не может представить себя при таком раскладе; её влечения, или, скорее, их отсутствие, являются лишь одной из причин. Ни один человек никогда не жил в том временном масштабе, о котором они говорят, и она уже не та, какой была лет десять назад. Кем она будет ещё через сто, не говоря уже о тысяче лет?       — В этом вся прелесть, согласись? Я могу потратить целую вечность, чтобы отыскать ответ для себя.       — Это в самом деле звучит интересно, — уступает мама, к радостно подскочившему сердцу Ангелы. — Но вечность? Вечность это ужасно долго. Я могу представить двести лет, может быть, даже несколько больше, но вечность? Тебе не кажется, что тебе станет скучно?       Она уделяет вопросу всё внимание на ту секунду, которая требуется ей, чтобы придумать ответ.       — Неее. Но если даже такое случится, я всегда могу покончить с собой.       Улыбка матери переходит в нечто гораздо менее приятное.       — Не шути о таких вещах, пожалуйста.       — Я и не шучу, — возражает Ангела, уступающе подняв руки перед собой. — Что я хочу сказать, смерть будет выбором. Не тем, что тебе навязывают. Кроме... ну, ты знаешь, — между ними наступает небольшое затишье. — К тому же, я не говорю о вечности буквально. Я не рассчитываю пережить тепловую смерть вселенной! Да даже Солнце, это уже немного перебор, но кто знает? Может, и переживу.       Её ответ вынуждает женщину сделать паузу.       — Это... немного странно слышать, как ты говоришь такое. Миллиард лет?       Ангела пожимает плечами.       — Как я уже сказала, кто знает? Так или иначе, я не думаю, что мне скоро надоест жить, пока во вселенной есть ещё больше загадок, о которых мы даже не подозреваем. Я хочу прогуляться по Луне. Увидеть, как Марс становится зелёным. Посетить другую звёздную систему. И я вполне могу рассчитывать на то, что всё это произойдет. Можешь и ты! Все могут! — счастливо улыбается она.       Улыбка матери не доходит до её глаз, когда она улыбается в ответ.       С этим ещё нужно поработать.