Проклятья моей души

      Когда метка появилась в первый раз, Ци Жун уже живет с тётей и дядей. И это был момент, когда его избалованное сознание пришло в смятение. Потому как рисунок на коже был знаком до каждой мелочи. Начиная от красоты меча, яркости изумрудныого пламени и заканчивая пархающими серебряными искрами бабочек.       Ци Жун в смятении и недоумении. И самую чуточку в восторге, как это может быть лишь у ребёнка, что восхищается самым для себя дорогим человеком. И вдруг узнавшим, что кумир — это твоя половинка души. Се Ляня нельзя было не любить. А тут вдруг оказалось, что они могут принадлежать только друг другу. Потому что метки не лгут. Ци Жун изучил рисунок брата от и до, мог нарисовать по памяти и назвать каждую мелкую деталь. Поэтому ошибки быть не могло. Но радость разбили жестокие слова венценосной тёти: спрячь, скрой, забудь. Не смей говорить брату об этой ошибке. У него более высокая Судьба.       Вот так. Ошибка. Для них связь родственных душ оказалась ошибкой. Грехом. И о нем стоит забыть, пожертвовать счастьем двоих ради более великих целей. Ци Жуну предстояло стать неполноценным, потому что все знают об идеальности Наследного принца Сяньлэ. О его метке. Вся страна праздновала событие её появления. А метку Ци Жуна не увидит никто. Сначала из-за приказа и изоляции в покоях, а после и вовсе от того, что приглашеный мастер наложил какую-то магическую хрень не только на кожу, но и запрет на разглашение. Теперь он не мог даже слова вымолвить на счёт своей судьбы.       И Ци Жуну больно от этого, обидно и срывает тормоза. Невозможность быть рядом, невозможность прикоснуться так, как хочется. Невозможность почувствовать себя полноценным. Невозможность всего, что предначертанно родственным душам, убивала не хуже медленного яда. Вознесение Се Ляня только усугубило все. А последующая война и падение Сяньлэ, да перерождение в демона, и вовсе поставило крест на чем-либо в сознании бывшего человека.       Демоны не должны пятнать собой Небожителей.       Одно радовало. Наложенный запрет исчез с первой смертью. Но метка так и осталась грехом в сознании, которую не преодолеть. И остаётся только беситься, срываясь на подчинённых, да глупых статуях Се Ляня.       А потом появляется Хуа Чэн.       И метка словно горит. Ци Жун позорно сбегает.       Да, он признает, что сбежал в первые же мгновения, не успев толком и разобраться что к чему. А вы бы как поступили, если бы рядом оказался пышущий силой, кровью и гарью тысячи костров, только недавно переродившийся Князь? Явно не чай сели с ним распивать, да обсуждать совместное будущее. Которое аппоненту нафиг не сдалось явно.       Их последующие встречи были вообще театром абсурда, непонимания, пополам с отчаянием и, что уж греха таить, презрением. Со стороны Хуа Чэна.       Ци Жун же… а что Ци Жун? Он только больше сходил с ума. Потому что не смотря на всю свою истеричность, взбалмошность и показную недалекость — тему родственных дух знал не хуже самых именитых учёных. Просто потому, что изучая материалы вседоступных библиотек, людских легенд и прочей хрени, хоть немного мог заглушить дыру в груди. И знал, что бывают случаи тройственных союзов. На Небесах, кстати говоря, вон, есть такой пример. Но что допустимо Небожителям, то невозможно другим. Ци Жун давно не верит в сказки. И потому берет от связи то, что может.       Пусть презрение от Хуа Чэна за подражание. Пусть боль от того, что убивает раз за разом. Но ведь он помнит.       Пусть смирение от Се Ляня за такого не идеально крикливого родственника. Но ведь он тоже помнит.       Ци Жун берет от греховной связи то, что может. Пусть даже крохи. Хотя сейчас будет в два раза сложнее и больнее. Потому, что оказывается, Небожителю и демону, все же, быть вместе можно.       И плевать Хуа Чэну и Се Ляню на запреты.       У Ци Жуна нет якорей для жизни.