When the Sun was strong And shadows grew so long She stole her way Into your empty heart … And she moved like ice She oh oh oh oh She was cruel and blue like ice No flaws on her, no imperfections She changed your direction What could you do? And she moved like ice She oh oh oh oh She was cruel and blue like ice Halfway between Heaven and her hands Was a place for you to land What could you do? She was someone so undefined (She was so divine) She was someone so hard to find (So hard to find) You in those lost and uncertain hours You were so safe In those ivory towers She oh What could you do? Когда солнце пекло сильней и сильней, И тени становились всё длинней В твоё пустое сердце Она прокралась незаметно … Как лёд она скользила Она – о-о-о!.. Как лёд была она синим и жестоким Совершенством без изъянов Она изменила течение жизни твоей Но что ты мог поделать? И она как лёд скользила Она – о-о-о!.. Как лёд была она синей и жестокой И предназначено тебе было судьбой В её объятиях замереть меж небом и землёй И что ты мог поделать? Для тебя она была незнакомкой (Она была просто божественна) Которую так трудно было отыскать (Так трудно найти) В то время неопределённостей и сомнений Ты искал защиты и успокоений В её башнях из слоновой кости Она – о-о-о!.. Что ты мог поделать? © Conjure One – “Like ice”.
Совершенство. Она не должна была показаться ему такой красивой, он должен был увидеть в ней монстра, как увидел бы любой ас, он должен был почувствовать отторжение при виде синей кожи в затейливых узорах, а не притяжение, но отчего-то – ему нравился грозный вид ледяной великанши. Ангрбода. Он искал её, и искал долго. Казалось бы, владычица Железного леса – разве так уж трудно её отыскать? Но её владения обманчивы, переменчивы, опасны. В них так легко заплутать и так трудно не потеряться. Она играла с ним, он знал это. Несколько месяцев дурачила, водила за нос, вынуждала разгадывать всё новые и новые загадки, сбивала с толку и верного пути, заводила в тупики и дразнила. И – заставляла его искренне улыбаться, что в последнее время было редкостью: по-настоящему тёплыми улыбками он одаривал разве что своего сына и мать, да изредка, в хорошие дни, Тора. Она была вызовом, она была загадкой, она была ему ровней, а ещё – она была семьёй. Ведь они оба были связаны узами брака с ныне покойным Трюмом, что, по меркам йотунов, делало их не чужими друг другу. Поэтому, подразнив и убедившись, что он силён, умён и достоин её общества, она приняла его в своих чертогах.* * *
Почти полстолетия. Почти полстолетия они кружили вокруг друг друга, заигрывали, флиртовали, ухаживали, обменивались знаниями и ненавязчиво пытались позаботиться. Они сближались потихоньку, постепенно, медленно, но верно – шаг за шагом, день за днём, улыбка за улыбкой. Они оба не подпускали так запросто к себе других, им обоим необходимо было время и проверить друг друга. А потому – полстолетия. На то, чтобы убедится в том, что поняли практически сразу. И однажды, спустя полвека после первой проскочившей между ними искры, когда он без раздумий и сожалений отдал ей с таким трудом добытый артефакт, что так ей понравился, она спросила у него прямо: “Хочешь сделать меня своей?”, – на что Локи, уже начавший слыть богом лжи, покачал головой и ответил правду: “Хочу, чтобы ты хотела быть моей”. Не прошло и года (достаточно скоро по их меркам), как они провели брачный ритуал.* * *
– Яблоки Идунн?.. – ахнула Ангрбода. – Откуда столько?.. – От матушки. – Локи поцеловал жену, притянул в свои объятия, положил руки ей на почти незаметный живот и замер, размеренно вдыхая и выдыхая, с каждым выдохом понемногу передавая ей свою магию. – Ей кажется, что я устал и бледен. – Ангрбода вздохнула, нехотя отстранилась и укоризненно на него посмотрела. – Ей просто кажется. – Лофт, – строго произнесла она. – Иди ко мне, – снова обвивая её руками, шепнул бог огня. – Я не знаю, когда смогу прийти в следующий раз. Отец что-то подозревает. Ангрбода только головой качала, напоминая, что это для неё их дитя будет первым, а не наоборот, но Локи ничего не мог с собой поделать. У них хорошая совместимость сил, а это практически гарантировало то, что ребёнок у них получится сильный. Но всё же – лучше ведь подстраховаться. Лучше поддержать её сейчас и лучше убедиться, что дитя не выжмет из неё все соки, не осушит её до дна, как почти осушил его Слейпнир. К слову про которого… – Слейпнир говорит, что хочет сестрёнку. – М-м-м… – тихо и довольно выдохнула Ангрбода. – Что ещё он говорит? – Больше ничего. Только ржёт надо мною, неблагодарный жеребёнок. Она необидно рассмеялась, отстранилась и вытянула одно из золотых яблок из корзинки. Надкусила осторожно, попробовала и зажмурилась от удовольствия. – Ну вот, а то я уж было начал думать, что мне червивые подсунули. – Червивые? Яблоки Идунн? – в неверии протянула она, смакуя следующий маленький кусочек. – Именно. А Слейпнир от них морду воротит, привереда. Ему кислых, зелёных подавай, каких только разве что в Мидгарде и сыщешь. Он у нас не любит сладкое, никогда не любил, а когда был ещё в моём чреве, то и меня заставлял от него отказываться. – Меня на кислое не тянет, – разгадав его намёк, улыбнулась она. – И пока ещё никаких изысков не хочется. – Что мне тебе привезти? Я думал наведаться к цвергам и… – Привези мне себя, в целости, сохранности и не падающим от усталости. А артефактов у нас и так уже довольно. Она вновь откусила кусочек яблока, притянула мужа к себе, поцеловала и протолкнула языком ему в рот угощение. Он вовсе и не падал с ног от усталости, высыпался и ел как всегда много. Просто четыре месяца подряд пытался отдать ей как можно больше сил, возможно – но только возможно и разве что иногда – несколько в ущерб себе. – От тебя костром пахнет, – глубоко вдохнув, прошептал бог огня. – Мне нравится. – Сожгли с девочками кое-кого, – небрежно отмахнулась Ангрбода, снова потянувшись к его губам. – Что-то так крови хочется… – пробормотала она, прикусив чуть сильнее, чем обычно, его губу, и жадно слизала выступившие алые капли. В тот вечер, как и во многие другие, Локи разделил с ней ложе, свою магию и силу, а она с ним – золотые яблоки, что предназначались ей и их дитя. А пять месяцев спустя в один из вечеров, когда бог огня сидел подле кровати роженицы и помогал её ведьмам принимать роды, никто из них не нашёл в себе сил удивиться, что они умудрились породить богиню смерти.* * *
– Отец, я его оставлю! – в воздухе повисло невысказанное неуверенное “Можно?..”; Локи посмотрел на тощего, облезлого, полудохлого щенка, потом – на то, как вцепилась в него обеими руками Хель, вздохнул и вопросил дочурку: – Как назовёшь? Видимо потому, что щенок попытался при их первой встрече то ли гавкнуть, то ли рыкнуть, то ли заскулить, то ли всё сразу, и издал какой-то странный звук, Хель так его и назвала: “Гарм”. С живыми у неё отношения как-то не складывались: то она случайно хворь какую при прикосновении на них насылала, то ещё какая напасть случалась. Так, может, хоть в этом полумёртвом щенке она найдёт себе товарища для игр. Локи любил дочь. Конечно, любил, и баловал, как мог, и навещал почти каждую ночь, и подарки приносил. Но привести её в Асгард и представить отцу с матерью?.. Асы и на него косо смотрели, что уж говорить про неё, богиню смерти… Ангрбода ни словом, ни взглядом не показывала, что хотела бы, чтобы об их браке знали все девять миров, но оно и так было понятно – конечно, она этого хотела: чтобы они вместе жили, и дочь растили, и ритуалы проводили, и чтобы не приходилось Локи, как вору во мраке ночи, прокрадываться утайкой в собственный дом.* * *
Он часто пробирался сквозь Железный лес в облике зверя: так оно было и легче, и быстрее. А в последнее время жена, перекинувшись волчицей, стала встречать его на границе своих владений, и до дома они бежали вместе: иногда наперегонки, мчась галопом по оврагам, а иногда – просто медленно трусили бок о бок по узкой тропинке. – Может, волчонка заведём? – спросила она у него как-то. – Хель уже большая совсем, да и братика хочет, и лучше не одного. Слейпнир же в наших краях гость нечастый… Локи посмотрел на жену долгим, пристальным взглядом и без капли сомнений произнёс: – Уже высчитала благоприятную дату. Она лукаво ему улыбнулась и промурлыкала: – Конечно. И только из глубокого уважения к тебе, о муж мой, просто не опоила отварами и не потащила в ритуальный круг, что уже подготовила. Бог озорства со смешком произнёс: – Не уверен, что у нас с тобой именно волчонок получится, моя милая змея. – Он распахнул полы её одеяний и, припав к её губам, прошептал: – Но попробовать стоит. Локи как в воду глядел: они действительно породили Великого Змея. Правда, несколькими минутами позже на свет появился и второй близнец: маленький волчонок, которому в будущем предстояло стать Чудовищным Волком.* * *
Кап. Кап. Кап. В тёмной и сырой пещере мерно капала вода, и только биение капель о металл да сиплое дыхание и нарушали её тишину, а кромешную тьму изредка прорезали искры огня, вырывавшиеся вместе с дымом из пасти спящего дракона. Проклятое драконье золото, за которым столькие охотились и за которое столькие полегли – вот что нет-нет да и мерцало обманчивой теплотой в редких вспышках света. Страж охраняет своё сокровище много веков, и видел за это время и честолюбивых глупцов, мечтавших прославиться его убийством, и тех, кого обуревала цвержья алчность до злата. Людская молва зовёт его монстром. Но того ли они так величают? Что с того, что дракон спит на злате – ведь он сторожит проклятое сокровище, обладание которым не может принести никому счастья. И что с того, что всякого рыцаря, бросившего ему вызов, он убивает – ведь пещера его глубоко в горе укрыта, и добраться до неё отнюдь не легко: не забрести в неё сбившемуся с пути усталому путнику. Да и кто же приходит к дракону? Либо те, кто хочет стать богатым, либо те, кто хочет стать знаменитым – и всегда те, кто хочет стать убийцей. – А можно его получше рассмотреть? – тихо попросила Хель, и Локи кивнул: в иллюзорной пещере вспыхнули факелы, освещая могучего зверя и его несметные сокровища. – Монстрами испуганные глупцы не называют тех, кто страшен внутри – только тех, кто кажется им страшен снаружи. Богиня смерти долгим взглядом посмотрела на отца, поправила седую прядку и деланно уверенно улыбнулась. – А теперь про Ванахейм! – затребовал неугомонный Фенрир. – Нет, про Асгард! – возразил его брат-близнец. Их с Ангрбодой дети никогда не покидали не то что Йотунхейма – пределов Железного леса. А знать, что там, за его границами, им хотелось. И Локи наколдовывал им иллюзии, воссоздавая виденные им картины: показывал моря Ванахейма, горы Свартальфахейма, поля и цветы Льоссальвхейма, когда рассказывал про то, как живут другие. Он учил их, как мог и чему умел, потому что знал: навечно их ему не спрятать. Ни от жизни, ни от асов.* * *
Один Всеотец испугался. Он думал, что сделал всё, чтобы не совершить ту же ошибку, но, видимо, этого было мало. Да, Локи не заполучил себе в жёны Сигюн, но нет, похоже, не в жене было дело: всё равно он породил оборотней-близнецов, один из которых – змей. Морской Змей. От яда такого же в своё время уже погиб его сын, и теперь – снова?.. Нет, невозможно. Тор, бог грома, его наследник. Похоронить его второй раз?.. Нет, просто невозможно. И Всеотец отправился в мир мёртвых, тревожить сон давно почившей вёльвы и узнавать, что день грядущий им готовит.* * *
Они с самого начала знали, что когда-нибудь в двери их дома постучатся асы и придётся Локи предстать пред грозным оком Всеотца. И это свершилось – позже, чем они предполагали, но раньше, чем надеялись. На поляне рядом с их домом неуверенно топтался Слейпнир, тревожно бил копытами и прядал ушами. А в седле на его спине (хвала богам без шпор, иначе Локи бы за себя не ручался) с самоуверенной улыбкой восседал не кто иной, как его дражайший братец. Тор. Он, каким-то безошибочным чутьём вновь умудрившись его найти, просиял при виде Локи и передал, что отец требует их к себе. Немедленно.* * *
Отца трясло от ярости. Локи в жизни своей никогда не видел, чтобы Один, столь многое повидавший на своём веку, всегда смело смотревший в лицо опасностям, никогда не терявший спокойствия и самообладания, был в таком бешенстве. Он пытался его как-то успокоить, но всё без толку: царь не желал успокаиваться, царь желал гневаться. Он пытался что-то объяснить, но бесполезно: Всеотец не собирался его слушать. Он пытался надавить: на отцовскую любовь к сыну, но – безуспешно; на корысть, властолюбие и тщеславие, – и они, казалось, всё же заставляли Одина сомневаться, но – не передумывать. И он вновь и вновь, раз за разом слышал в ответ лишь опостылевшее “Нет, Локи”. – Отец, прошу, выслушай же меня! Ведь Лафей – бобыль бездетный, а она – владычица Железного леса. Но – нет, Локи. Ведь их дети по праву займут трон Йотунхейма. Но – нет, Локи. Ведь перестанут быть лишь мечтами мирные отношения между двумя испокон веку враждующими мирами. Но всё равно – нет, Локи. На все его слова, все аргументы, все просьбы и мольбы. “Нет, Локи. Она просто околдовала тебя, эта ведьма”. “Нет, Локи. Никакого брака нет”. “Нет, Локи. Это не дети, это монстры”. Он пытался объяснить, в ответ, как попугай, возражал “Да, отец”, убеждал, что ну конечно есть их брак, по всем правилам проведённый и скреплённый, и вовсе и не околдовывал никто и никого, и это не просто дети – это его, Локи, дети. Но спокойно говорить отец не желал, это было видно сразу. Да и сразу было понятно, что тот на самом деле хотел и собирался сделать, а потому… Потому Локи довольно скоро сорвался и начал обвинять в ответ. – Но я же знаю тебя, ты внуков собственных не признаешь. Куда этих – может, тоже в конюшню прикажешь? Али на скотобойню, куда и хотел сперва Слейпнира отправить?! – Локи… – Не пытайся солгать богу лжи, я её чувствую. И я знаю, что ты хотел избавиться от него. Но как увидел, что я копытами искры выбиваю, так и решил, что легче выделить одно стойло моему дитя, чем заново отстраивать на пепелище новые конюшни. Упоминание Слейпнира Всеотца усовестило и немного успокоило: как бы он ни отпирался, а к этому наглому жеребёнку привязался. И Локи устало вопрошал: “Отец, ну какие монстры? Это же мои дети, твои внуки”. Отец, казалось, понимал, но отчего-то всё стоял на своём. И Локи напоминал, что он – Повелитель магии, что он в любого зверя обернуться может, и вопрошал, не желает ли тот уж заодно и от него откреститься. – Не выворачивай мои слова, Локи, ведь ты же знаешь – я люблю тебя. – Знаю. А ты ведь знаешь, что внешний облик – ничто. Я могу менять его по нескольку раз на дню, но если это не заставляет тебя отречься от сына, то почему же заставляет отречься от внуков? Но… несмотря ни на что, смягчить вердикт Локи всё же не удалось. Только отсрочить.* * *
Первой была их с Ангрбодой старшая дочь. Казалось, Хель боялись все поголовно, и спокойно находиться в её присутствии не мог никто в Асгарде, окромя Одина Всеотеца да самого Локи. И Бальдра. Они были настолько разными, а их силы – настолько контрастными, что смотрелись удивительно гармонично. И средь асов ходили шуточки, что вот уж воистину жизнь и смерть ходят вместе. А ещё вместе по паркам гуляют и в библиотеках пропадают. Хель одним своим касанием могла изничтожить практически любого. Прирождённый некромант, сильная ведьма, повелительница смерти – она была настоящей богиней. И она была неприкасаемой. Из всех живых спокойно дотрагивались до неё лишь братья да мать с отцом, все же остальные, включая могущественного Одина, опасались притронуться даже к её затянутой элегантной перчаткой ручке. Кроме, опять-таки, Бальдра. Впрочем, чего бы бояться богу весны, богу самой жизни? Он улыбался всем одинаково тепло, всех одаривал своим светом и добротой и всех любил. И его тоже – любили все. Кроме, пожалуй, Локи. Бог огня к этому своему брату относился удивительно равнодушно и общих восторгов не разделял, да и не понимал. Но их общению с дочерью не препятствовал – пусть, коли это делает Хель счастливой – то пусть. Вот только недолго ей было быть счастливой. Уже спустя несколько недель богиню смерти сослали в царство мёртвых – править средь усопших и никогда более не видеть живых.* * *
Следующим был Йормунганд, их с Ангрбодой средний сын. Он не мог убивать касанием, как Хель, и даже окаменять взглядом, как ему приписывали трусливые зеваки, столбом застывавшие с открытым ртом при виде него. Он просто рос. И рос. И рос. И рос… Его посчитали слишком огромным и отправили в океаны Мидгарда за несколько дней до того, как должны были вернуться из Ванахейма Фрейя, Фрейр и сопровождавший их Тор. И в Асгарде вместе с Локи остались лишь Слейпнир и Фенрир.* * *
Всеотец очень старался не привязываться к волчонку, но у сына трикстера было едва ли не столько же обаяния, сколько и у самого трикстера. Фенрир просто не мог усидеть долго на одном месте, всё волчком крутился, туда-сюда носился, а когда превращался, то так потешно за хвостом своим гонялся, что было просто невозможно смотреть без улыбки. Но это пока он был маленьким. Хотя как – маленьким. Волк как волк, может, чуть крупнее обычного – но с какой-то очаровательностью щенка. Но время шло, и шло неумолимо. И волчонок вырос: сперва – в большого волка, потом – в очень большого волка, а затем – в огромного, чудовищного волчищу, что вызывал уже не улыбки, а страх. И Всеотец, очень старательно не привязываясь к перевёртышу, как мог поспешно отдал сына трикстера на воспитание другу трикстера.* * *
Лофт чувствовал себя неспокойно: он, ощущая как сгущаются тучи над его младшим сыном, прислушивался ко всем сплетням, распространяемым испуганными асиньями, расстраивал заранее и старательно все козни, что пытались подстроить подвыпившие асы, и знал доподлинно, что потеря бдительности будет стоить ему потери ребёнка. И Локи хитрил, обманывал, шантажировал, подставлял пытавшихся подставить его дитя и всё же смог выгадать им несколько лет. Но не более того. Фенрира всё же сослали: Один отослал его от дворца и отдал на воспитание – при живом отце! – другому. Асгардцу. Тюру. Конечно, если бы Локи и мог кому из асов доверить своего сына, так это, пожалуй, ему. “Надёжный, верный, преданный, олицетворение воинской доблести, лучший на поле брани”, – говорили про него в Асгарде. А для Локи он был просто одним из немногих, кто не был удобным знакомством, не был полезной связью, а был, пожалуй, кем-то вроде друга. Но тот предсказуемо предал их. Что и неудивительно: да, Тюр был ему другом, но таковым ему был и Теорик, а потому с самого начала было ясно: коли Всеотец не то что прикажет – а намекнёт на что-то, то тот пойдёт против своего воспитанника. Ведь всякий ас в первую очередь не друг, не брат, не муж и не любовник, а верноподданный своего царя, радеющий за процветание Отчизны.* * *
– Да успокойся же, Локи!.. – восклицал пытавшийся удержать его Тор. – Руку Тюру уже не вернуть, пойми же – это была достойная жертва, ведь монстр повержен и повязан. Бог грома вроде как пытался его успокоить и поддержать, но делал только хуже. Братец отчего-то не мог и мысли допустить, что Локи слёзы проливает не по какой-то руке какого-то друга, а потому, что в маленькой пещерке связанным так, что и не шелохнуться, веками вынужден будет сидеть на одном месте его маленький неугомонный волчонок.* * *
Тьма, что однажды нашла дорогу в чьё-то сердце, уже не покинет его. Смерть, что некогда приняла кого-то в свои объятия, уже не отпустит его. И ту, и другую добровольно объял в своё время его побратим. И та, и другая так и не оставили и новое перерождение бога огня. Всеотец нет-нет да и видел отблески жестокости в спокойной зелени глаз приёмного сына. А потому не нашёл в себе сил ни удивляться, что тот породил воплощение смерти, греха и боли, ни сомневаться, что именно Локи суждено устроить Рагнарёк. Даже когда он стоял с повинной головой и, оставив гордость, просил о милости. – Отец, я виноват перед тобою и готов понести наказание за ослушание. Но я прошу тебя, наказывай меня, а не моих детей. Они ведь ни в чём не виноваты. Отец, они ничего не сделали. – Пока. – Что?.. – в недоумении переспросил трикстер, и Всеотец подавил вздох: он ведь, несмотря ни на что, любил сына. И хотел уберечь его от правды. Жаль только, что не всегда ему это удавалось. – Пока не сделали. Но сделают.* * *
Стращать Рагнарёком – излюбленное занятие всех прорицателей всех времён, народов и рас, а эти байки о последней битве и гибели богов травить начали где-то с момента сотворения мира. Но сколько бы времени ни прошло и воды ни утекло, а в них всё верят. И кто верит? Все! Начиная от конюха последнего и царём заканчивая. А Локи не понимал. Не понимал, почему все так серьёзно воспринимают метафоры, срывающиеся с уст впавших в транс провидцев. Не понимал, зачем пытаться предотвратить предсказанное, если всё равно веришь, что, как ни старайся, не предотвратишь. А ещё он не понимал, что же это за справедливость такая, что заставляет наказывать ничего не сделавших за то, что они, быть может, никогда и не совершат. Но самое главное, чего он не понимал, так это почему все так верят в то, что знают, что на самом деле видела вёльва, если даже она ни слов своих, ни видений не в силах упомнить?* * *
Локи был богом огня, а потому нередко именно ему приходилось предавать пламени павших. Локи был тем, кто породил богиню смерти, а потому всегда со спокойствием смотрел в мёртвые лица бывших знакомых. Но Локи был ещё и сыном своих родителей, а потому… Потому не мог совсем уж спокойно смотреть на то, как рядом с убитыми убивалась мать. Хотя – стоит признать: сердце кольнуло чёрным удовлетворением от того, что за его слёзы Всеотец заплатил слезами ещё горше.* * *
Ему часто приписывали то, чего он не делал, и винили в том, в чём он не был виноват. В детстве, когда кто-то разбил мамину любимую вазу, выговорили ему только лишь из-за того, что он оказался в её палатах, когда были обнаружены хрустальные осколки. В отрочестве, когда Тор всё же втягивал его за собою в какую-нибудь авантюру, упрекали в том Локи: ведь он же умнее, он же рассудительнее, он же должен был понимать, какая это была глупость, и остановить брата. Как будто его упёртого братца хоть кто-нибудь мог остановить. И как будто не ясно, что для всех же было лучше, когда бог огня сдавался и следовал за громовержцем: так он мог хоть как-то минимизировать ущерб. Впрочем, упрекали – Локи, а наказывали – Тора. Со временем трикстер учёл свои ошибки и более возле места преступления, неважно, своего ли или чужого, не показывался: во избежание. Но ему всё так же приписывали то, чего он никогда не делал. …и всё так же не подозревали в том, что делал. Глупцы.* * *
Один, казалось, что-то подозревал, но подозрения его были основаны лишь на паре слов, что своим беззубым ртом прошамкала дряхлая и давно почившая вёльва. А потому его никто не пытался обвинять. Следить потщательней – да. А обвинять – нет.* * *
Локи планировал смерть Бальдра тщательно, старательно и много раз. Можно сказать, что он развлекал себя придумыванием планов один другого безумнее, чтобы вконец не обезуметь самому. Ведь несколько веков уже на него давили знание, что когда-нибудь, быть может, и случится то, что было предречено, сомнение в том, что и впрямь такова их судьба, и неопределённость, ибо время тянулось, пророчество не сбывалось, а платить за него всё равно приходилось. Да и что ему, собственно, Бальдр? Какая Локи разница, жив тот или мёртв? Мать, конечно, расстроится. Зато дочь обрадуется. Поэтому он то задумывался, зачитываясь в библиотеках рецептами ядов, не отравить ли его грешным делом, то прикидывал, не поссорить ли его с кем на расправу скорым, то думал, не наслать ли на него хворь какую смертельную. Но богу весны начали вдруг сниться дурные сны. Но всполошилась мать и взяла клятву со всего живого и неживого, что они не причинят вреда её дитя. И для Локи это стало делом чести: найти лазейку. И испытать судьбу.* * *
Это всё получилось как-то очень глупо. Он уже и забыл, зачем тогда проскользнул в Асгард на праздник в честь ставшего неуязвимым бога весны, на который его не позвали. Кажется, ему было обидно: он и сам бы на него не пошёл, и не было никакой нужды его так спешно в Муспельхейм ссылать. Он и сам не понял, зачем предложил Хёду тоже попытать удачу в новом развлечении асов. Должно быть, пожалел тихо стоявшего в стороне как всегда извечно мрачного брата. Он и сам не знал, что подтолкнуло его подложить эту окаянную стрелу из омелы. Но, быть может, Один был прав, и это действительно была судьба. И это судьба заставила его всё-таки положить в полный колчан стрел ту единственную, что могла сделать это чёрное дело. И это судьба заставила Хёда вытянуть именно её. И именно судьба направила руку слепца, что насмерть поразила бога весны. И Локи даже как-то растерялся, когда оказалось, что этот – даже и не план, даже и не попытка, а так – просто… Что получилось. И что у него теперь, кроме Тора, нет больше братьев.* * *
Вскоре в Асгарде стало совершенно невыносимо жить. Все будто с ума посходили: за Локи, по понятным причинам, стал тщательней приглядывать отец, за них с Тором, по ещё более понятным причинам, начала ещё больше трястись мать, трикстер всё время затылком чувствовал, что хоть краем глаза, но Хеймдалль за ним следит, но самое странное? Бог грома. Тот вообще вцепился в него мёртвой хваткой и таскал за собою повсюду, всячески пытался защищать и надоедал ужасно. Десятилетие-другое Локи потерпел, думая, что это временно и вскоре пройдёт. Вот только время шло и ничего не проходило, разве что терпение трикстера подходило к концу. И тогда Лофт улизнул в Свартальфахейм и договорился кое с кем из своих хороших знакомых, что был ему должен. Вскоре он вернулся в Асгард с богатыми дарами для отца, матери, брата и нескольких особо приближённых ко двору асов и с громко ругающимися и возмущающимися мастерами-цвергами в придачу.* * *
В один совершенно непримечательный день Всеотец с удивлением обнаружил пред своим троном своего младшего сына и тех, кто требовал его голову. И ладно бы тот по незнанию натворил чего недопустимого, как бывало порой у того же Тора, так ведь нет – об заклад побился. И проиграл. Но не это его беспокоило. И не то, что его наследника пришлось удалить из зала, чтобы тот не разрешил это дело поспешно и с помощью Мъёлльнира. И даже не то, что Локи как-то не слишком старательно пытался выкрутиться и договориться с цвергами о другой плате. Одина беспокоила подоплёка этого дела. Его беспокоило то, как пристально смотрел на него сын, будто бы думал, что тот позволит ему умереть. Будто бы хотел, чтобы Один допустил расправу над ним, ведь тогда… Ведь тогда трикстер окажется прав. Ведь тогда не сбыться пророчеству вёльвы.* * *
Один запретил цвергам его убивать. Категорически и безоговорочно. Как Локи и думал. – Не нужно, отец. Ведь честь дома Одина превыше всего, – гордо возразил он и сказал: – Рубите. Только помните: я проиграл вам голову. Извольте же не трогать шею. В итоге ему зашили заговорённой нитью губы и отдали цвергам в каменоломни на работы. И, хвала всем богам, он наконец-то смог покинуть Асгард надолго и без сопровождения.* * *
Это были хорошие восемь лет. Трикстер ненавязчиво подставил одного, скомпрометировал другого, организовал несчастный случай для третьего, сплёл аккуратную ажурную паутину интриг и, втихую провернув государственный переворот, помог взять власть в Свартальфахейме роду, из которого были братья Брокк и Эйтри. Те самые, что заплатили ему за это многими красивыми побрякушками, кои поднёс в качестве дара асам Локи, что по его научению так старательно разыгрывали спектакль пред грозно нахмуренным Одином Всеотцом и что помогли ему сбежать из-под всеобщего удушающего присмотра. Он не зря прослыл богом хитрости и обмана, а потому странно было, что кто-то мог даже мысль допустить о том, что он мог так просчитаться. Странно было, что даже Один Всеотец не смог увидеть дальше того, что ему показали. Ведь Локи не просто так “проспорил” именно свою голову, и не просто так велел, чтобы его лишили именно голоса. Просто для того, чтобы суметь погрузить в сон Йормунганда и Фенрира и дать возможность их духам захватить чужие тела, ему необходимо было провести множество тёмных обрядов и изготовить целый ряд артефактов. И все они требовали абсолютного молчания заклинателя. Он давно увёл из почти разрушенного и обескровленного без Каскета Йотунхейма жену и её ведьм: провёл их тайными тропами в ледяные и пустынные земли Мидгарда, что зовутся “Антарктида”. А тогда забрал её в свои пещеры, что выделили ему в горах Свартальфахейма для труда и отдыха. Это было хорошее время. Идеальные условия для работы, исполнительные цверги-подмастерья, помогавшая ему во всём Ангрбода – всё это было в его распоряжении. Так что, вне всякого сомнения, для бога огня это были прекрасные восемь лет. И вне всякого сомнения, для бога грома они таковыми не были: все эти годы Тор неустанно требовал у отца возвращения брата, грозился пойти и освободить его самолично и сгубить заодно всю цвержью расу. И Один поддался на его уговоры и за немалые деньги выкупил своего младшего сына из “кабалы”. К немалой досаде оного.* * *
Вскоре начали готовиться к коронации Тора. Локи не было обидно: он давно уж не тешил себя иллюзиями, что отец решит водрузить свою корону на его чело. Один в любом случае выбрал бы своего любимого бога грома, и пусть тот безрассуден и порою откровенно глуп, но коли Совет при нём будет толковый, то, глядишь, и не развалит он вверенное ему царство на части. Локи не было завидно: он никогда не мечтал о том, чтобы его царём величали. Ему всегда была больше по душе роль серого кардинала. Локи даже и не ревновал: канули в лету те времена, когда он хотел стать любимым ребёнком и мог сделать всё, чтобы заслужить родительское одобрение. Ещё в детстве к нему пришло понимание, что Один всё равно больше любит Тора, а Фригг – Бальдра, и сердце давно уж не сжимало безумное желание встать с ними вровень. Но Локи знал, что если он допустит воцарение братца, то уже ничего не сможет изменить. Ведь Тор ненавидел всё с Йотунхеймом связанное чистой и слепой ненавистью. Узнай он, что правдивы слухи и брат его и впрямь “с ледяной великаншей спутался”, так страшно подумать, что натворит: он в ярость и от одного намёка впадал. И ведь если всё же коронуют бога грома, то бога огня это обречёт на вечную ложь, вечные утайки, вечные бесплодные попытки всё исправить и на то, что в конечном счёте он сорвётся и всё же устроит всем такой Рагнарёк, что мало не покажется. Поэтому, взвесив все за и против, коронацию Локи всё же срывает.* * *
Его никогда не изумляло, что ему нипочём йотунхеймские морозы, ведь он же бог огня, с чего бы ему мёрзнуть. Его никогда не удивляло, что не расползались чернилами ледяные обморожения на его коже от прикосновений Ангрбоды, ведь он же сын Одина, а тот, в свою очередь, сын Бёра и ледяной великанши Бестлы. Никогда не придавал он большого значения и тому, что ему, Повелителю магии, и магия йотунов с лёгкостью давалась, и лишь кивал рассеянно, когда жена с удовлетворением и гордостью говорила: “Чувствуется наша кровь”. И он никогда не думал, что, когда владычица Железного леса в обращении “Мой принц” делала всё время акцент на “мой”, она имела в виду не только то, что он её, но и то, что он действительно их принц, принц Йотунхейма. Да к тому же принц наследный.* * *
Когда от ледяного прикосновения к его руке ничего не случилось, схвативший его йотун попытался выморозить его магией льда. И тогда на его отчего-то враз посиневшей коже стали проступать узоры сходные тем, которые Локи не раз и не два оглаживал кончиками пальцев на жене. И в душу трикстера закрались сомнения.* * *
Говорят, что даже могущественный Один не смог коснуться голыми руками Святыни Йотунхейма. Говорят, что духи древних зим выморозят насмерть любого, кто посмеет потревожить их покой. Говорят, что лишь истинный йотун может притронуться к Каскету и познать его могущество. Руки трикстера подрагивали, да и самого его заметно потряхивало, когда он голой кожей ладоней всё же осторожно притронулся к сосредоточению силы целого мира, а потом… Потом Локи сжимал Каскет в руках, слышал знакомый шёпот снежных ветров и чувствовал, как рассыпается на ледяные осколки ложь, что обволакивала его всю жизнь, и в нарочито медленном танце кружатся снежинки собранных воедино кусочков мозаики. …“Мой принц” и узоры на синей коже его руки… …извечная почтительность всех ведьм в Железном лесу и “Магия йотунов у тебя в крови”… – В тот день ты забрал из Йотунхейма не только Каскет, не так ли?* * *
Сын Лафея. Подумать только, сын Лафея. Йотун. Приёмыш. И всё сразу стало на свои места.* * *
Локи не был праведником сам и не требовал этого от других. Локи был богом лжи и обмана и потому всех на всякий случай подозревал во лжи и обмане. Вот только он никогда не лгал напрямую тем, кого считал своей семьёй. Да, недоговаривал. Да, двусмысленными фразами вводил в заблуждение. Да, подстраивал порой события так, чтобы показать всё в нужном ему свете. Но нет – не лгал в собственном смысле этого слова. Ведь ложь внутри семьи – неприемлема. А значит, никакая они ему не семья. Ведь он же – приёмыш. Неродной и нелюбимый, просто… трофей. Пригретый до поры до времени, нужный для того, чтобы объединить два царства и установить вечный мир меж враждующими народами. И тогда становится понятно, почему Один, никогда не допускавший и мысли посадить ледяного великана на трон Асгарда, говорил, что они оба рождены были стать царями. И тогда становится ясно, отчего был столь зол Всеотец, когда узнал о его браке с ледяной великаншей, отчего называл и её саму, и детей их монстрами: оттого, что для него все йотуны монстры, оттого, что “трофей” сделался бесполезным и порушил все планы на себя, ведь коли ушёл бы Лофт к ним в Йотунхейм и прознал правду, то заместо шаткого перемирия и наместо грёз о вечном мире пришёл бы новый виток вечной войны. И тогда становится очевидно, отчего Один всегда относился к нему холоднее, чем к другим – своим детям. И тогда как же было не стать ему богом лжи, коли даже те, кого он называл родными, пуще всех напастей оберегали его от правды?* * *
Локи чувствовал себя преданным, использованным и обманутым. Подумать только, ему всю жизнь запрещал то, чего он больше всего хотел, тот, кто не имел на это никакого права. Один не мог ни повлиять на его выбор невесты, ни требовать его развода с женой, ни распоряжаться судьбой его детей. Один вообще не мог ему указывать, как указывал всю жизнь. Ведь он ему не отец и никогда им не был, хоть и называл себя таковым.* * *
Два царя. Два лжеца. Два “отца”. Один лгал, что у него нет сына, другой лгал, что есть. Один бросил, другой подобрал и использовал. Локи, отойдя от постели одного, кто воспитал, отправился на встречу со вторым, кто породил. Ведь двух отцов быть не может, один из царей ему никто. Осталось только окончательно определиться с тем, кто именно.* * *
Лафей. Он вызывал в нём какую-то застарелую боль и ярость, близкую к ненависти. Один. Он вызывал боль ещё сильнее, и любить его Локи тоже было особо не за что, но… Но он всё-таки любил. А потому, когда трикстер собрал их вместе, чтобы сделать выбор, то он был очевиден.* * *
Это был не очень хороший план. Хотя он был бы хорошим и даже очень, кабы Локи поступил как Один и просто бросил брата в Мидгарде, смертным и уязвимым, без присмотра. Хотя и это бы ничего, и план всё равно был бы просто прекрасным, если бы трикстер просто убил Хеймдалля, а не только заморозил. Локи обвинял Тора в том, что тот размяк, но на самом деле? К сожалению, размяк он.* * *
Ему стоило бы махнуть рукой на брата. Ведь есть ли он у него теперь? Тор, бесхитростный и безрассудный, они выросли вместе, вместе пировали и в последний путь провожали павших приятелей, вместе… Только что окажется сильнее? Любовь к брату или ненависть к йотуну? Что окажется важнее – невысказанное обещание всегда держаться друг друга или постоянно повторяемая клятва перебить всех ледяных великанов? Всех и каждого. Всех до одного. Всех… включая его?.. Локи стоило бы махнуть рукой на – брата?.. – и поступить как Один, просто оставив его одного в незнакомом и чужом мире. Но он не смог. Дурак.* * *
Локи всегда просчитывал всё до мелочей, но, как ни старался, нет-нет да и просчитывался в какой-нибудь из этих мелочей, что, к сожалению, порой лежали в основе всего остального. – У меня бы всё получилось, отец! Ради тебя. Ради нас всех. Но – снова, в который уже раз, набившее оскомину “Нет, Локи” в ответ. Нет, Локи – не получилось бы. Нет, Локи – не избежать неизбежного. Нет, Локи – и нет никаких “нас”. И Локи наконец-то всё понял. Это он, бог лжи, не хочет конца света. Это для него он сулит гибель всего, что дорого ему, смерть всех и каждого из родных. Это для него, это для йотунов нет ничего хуже, это ледяные великаны на первое место ставят семью, а асы… Каждый ас в первую очередь не отец, не брат, не сын, не муж и не любовник. Каждый ас в первую очередь любит Родину и радеет за свою Отчизну. И ради эфемерного всеобщего блага, ради процветания родной земли – они готовы проливать кровь, отдавать жизнь и жертвовать всем. И всеми. И даже теми, кого любят. А потому не зря не чувствовал Локи лжи в словах Всеотца: тот любил его, всё-таки любил. Вот только… Только мечту о светлом будущем, наступление которого обещала после Рагнарёка вёльва, он любил сильнее. И Локи, не сводя с – отца?.. – глаз, сам разжимает ладонь.* * *
Бездна. Ненасытная, вечно голодная, нескончаемая и сокрушительная. Она распахнула для него свои объятия, обволокла собою, обвилась вокруг чернильной пропастью пустоты и вежливо постучалась тараном в двери его души, сознания и тела. Локи смог от неё кое-как закрыться, почти смог отбиться и в итоге сумел откупиться. Но цена была высока, и из открытого Тессерактом портала из далёкого мира читаури на Землю шагнула его полумёртвая душа в едва живом теле.* * *
У людей есть поверье об огненной птице Феникс: начав ослабевать и потухать, она сжигает себя, чтобы вскоре вновь возродиться из собственного пепла. Всеотец веками всматривался в приёмного сына и пытался понять, действительно ли разгадал Повелитель магии секрет перерождения, ведь не приходилось ждать веками нового бога огня и ведь слишком схожи были они меж собою, поражая одинаковостью жестов, мимики, привычек, пристрастий и даже привязанностей. Один жил долго, очень долго. И он устал, и он ослаб, и он уже и хотел бы, чтобы его душа и сила нашли пристанище в новом теле. Поэтому Одину нужен был Рагнарёк, нужно было спалить всё дотла, чтобы наконец-то будущее пришло на смену отжившему своё прошлому. Тот Локи, что пытался пойти против судьбы, этого понять не мог. Он был молод, глуп и полон сил, и к нему не могло ещё прийти знание, что открывается начавшему ослабевать и потухать богу огня. Знание о том, что нужно сделать, чтобы начать всё с начала. Всеотец всю жизнь желал выведать его секрет, но даже узнай он его – ему бы это нисколько не помогло. Ведь сжигать себя дано лишь порождениям огня. И ведь лишь пламенная душа в истлевающем теле может на такое решиться.* * *
В какой-то момент, чтобы не сойти с ума в бесконечной пустоте Бездны, Локи погрузился в себя, ушёл в самые дальние и потаённые уголки сознания, в надежде, что сможет там спрятаться от окружающего Ничего. И случайно наткнулся на то, чего не могло там быть: полустёртые воспоминания, клочки мыслей, выцветшие чувства, обрывки древних знаний – все они были чужими, но ощущались как свои. И многое объясняли. Локи вспомнил белый домик на морском побережье, шум волн и крики чаек, споры близнецов и смех Сигюн. Кажется, в Мидгарде ему мёдом намазано – каждый раз семью он уводит именно в этот мир. Локи вспомнил полумрак пещеры, шипение змеи, бурлящее варево зелья, свою усмешку и “Вилли и Вё, знаешь ведь таких? Тебе придётся возлежать сразу с двумя братьями Одина, Пророчица, чтобы дать жизнь богу грома”. Кажется, никто так и не понял, что на самом деле вкладывал в своё “Я такой же Одинсон, как и ты, Тор” Локи и отчего от простого “Не правда ли, мама?..” едва заметно вздрагивала Фригг и становилась сразу в очередном споре на сторону трикстера. Века идут, а в Асгарде как прежде мало что меняется – и как и прежде в царской семье пуще всех напастей оберегают от правды. Локи вспомнил тихий шёпот “Я брошу весь мир к твоим ногам” Лафея, пульсацию силы Каскета и как долго он уговаривал артефакт признать супруга достойным. Кажется, новый правитель так и не понял: трикстер дал ему силу, дал могущество, дал власть и посадил на трон. Он дал ему всё, что обещал, и даже больше, потребовав взамен от Лафея всего лишь быть хорошим отцом и царём. Но тот так и не смог понять, что ни о какой любви меж ними и речи быть не могло, и во имя того, чего не было, посмел погубить его Сигюн, посмел бросить своего сына и в конечном счёте заслужил то, что получил: бессилие, отчаяние и смерть. Локи многое вспомнил, многое осознал и наконец сумел уразуметь, что не бежать от своей судьбы надо, а идти с нею рука об руку.* * *
Говорят, что для вёльвы и прошлое, и будущее едины, и она одинаково хорошо может их узреть. И на удивление говорят правду. И пророчества её всегда истинны, и сбываются тоже всегда. И всё это верно, всё правда и… И всё. Касается. Только. Живой. Вёльвы. Для той же, что супротив воли подняли из могилы, прошлое и будущее не просто едины, а смешены и спутаны. Она всё ещё могла видеть, но лишь отрывками и смутными образами, о которых в трансе как могла поведала Одину. Конечно, нельзя было сбрасывать её слова со счетов. Но и слепо принимать на веру их тоже было нельзя. Локи знал, что то, что она увидела, либо уже произошло, либо ещё произойдёт. А ещё он знал, как показывать всем то, что надо, пряча от чужих глаз изнанку и скрывая за завесой лжи и обмана истину.* * *
В декорациях разгромленного Манхэттена и под арии увещеваний пытающегося вернуть его домой бога грома прошло первое действие трагедии. Когда оно подошло к концу, Локи убедился, что армия читаури разгромлена, проследил, что захлопнулась зияющая пасть портала, удостоверился, что Тессеракт в руках Тора и под занавес разыграл своё главнозлодейское сокрушительное поражение и пленение. Впереди был антракт длиною в несколько месяцев, а затем в сценарии вторым действием значился Рагнарёк и смерть главного героя – точнее, главного злодея, что героически отдаст жизнь во имя спасения всех и вся и искупит тем самым все-все свои грехи. Локи думалось, что пьеска довольно паршивенькая и драматурга из него, увы, не выйдет. А ещё ему думалось, что их погрязшему в мелких ссорах и дрязгах, обмельчавшему и прогнившему миру и впрямь нужна встряска. Он и сам ослаб и внутри покрылся чернотой сажи, но на этот раз ему надо было не только лишь сжечь себя, как века назад поступали предыдущие “Фениксы”, на этот раз ему предстояло захватить с собою все ветви Иггдрасиля. А это нелёгкая работёнка – даже с тоской начинаешь подумывать о стезе драматургии. Тем более что многие падки на дешёвые и довольно паршивые пьески.* * *
Локи так старательно разыгрывал трагедию главным образом потому, что в этом спектакле сам себе смерть предназначил исходом. Он хотел породить нового бога огня, и на роль отца своего ребёнка в идеале ему надо было найти кого-то из дальних родичей, чтобы не разбавить, а усилить кровь, но можно было и просто возлежать с кем-нибудь заведомо и гораздо слабее, а после выжечь все примеси чужого рода из своего дитя. Энтони Старк был вполне приемлемым вариантом: богат, умён, герой, занимает неплохое положение в обществе и уж точно не позволит, чтобы с “его” сыном, пусть даже и от врага, что-то случилось. Но Тор спутал ему все карты, и бог лжи и сам уже не знал, что у него получится и получится ли вообще.* * *
Локи всегда видел в боге грома брата, кровного родственника, семью. Он никогда не видел в нём любовника, и никогда даже в голову ему не могло прийти посмотреть на него как-то иначе, чем на тех же мать с отцом. А вот Тору, видимо, могло. И приходило. Ведь да, ритуал толкнул его на грех, разбив оковы приличий, но нет, не может он из ничего раздуть пожар страсти, а может лишь на время усилить то, что уже есть. А значит, это уже было, пусть и погребённое под наносным слоем чувства долга и братской привязанности, но было. И вот это-то по-настоящему и пугало.* * *
Трикстер не знал, что делать с не тем ребёнком. Ему надо было сжечь себя, надо было отдать всё своему дитя и надо было переродиться, а для этого ему нужен был ребёнок. А, спасибо Тору, ребёнок у него был, да не тот. Локи сомневался, пытался рассчитать, что может понадобиться для столь радикальной смены сущности дитя, прикидывал, не легче ли вообще избавиться от совсем пока ещё крохотного плода, и… И не ожидал, что цверги не только злопамятными, но и благодарными быть умеют, да настолько, что вместо блокирующего магию артефакта подсунут Тору тот, что Локи самолично создал и зарядил во время своей “ссылки”. Браслет-накопитель, что берёт лишь излишки магии носителя и браслет-паразит, что вытягивает силу из окружающих, знакомо поблёскивал теперь на его руке. И если прежде Лофт ещё тешил себя надеждой, что у него ещё есть шанс породить бога огня, то браслет всё расставил по местам, когда начал пытаться высосать магию из плода и передать её хозяину. И это прояснило сразу две вещи: перерождению не бывать, и, как и следовало ожидать, своему дитя Локи навредить просто не может. Поэтому браслет, что должен был быть помощником, оказался проблемой: Повелителю магии постоянно приходилось с ним бороться, передавать свою силу дитя, не давать артефакту отнять переданное, поддерживать определённый магический уровень, чтобы тот не решил за него и не угробил его плод, и при этом не забывать подкармливать браслет. Получился замкнутый круг: браслет отдавал силу Локи, Локи отдавал силу ребёнку, у ребёнка её пытался отнять браслет и передать обратно Локи, который снова передавал её ребёнку. Поэтому вскоре Повелителя магии залихорадило: ему пришлось спешно перестраивать свою магию так, чтобы выставить щит перед дитя.* * *
Вообще-то Локи был зол на Тора, да ещё и как. Не-брат опять влез туда, куда не следовало, опять спутал ему все планы и, будто бы этого ему было мало, ещё и превратил в дешёвую мелодраму и клоунаду трагедию, что трикстер так тщательно готовил к постановке. А ещё Тор душил его в своих медвежьих объятиях, не давал спокойно вздохнуть и просто отдышаться, вёл себя даже хуже, чем после смертей Бальдра и Хёда, и всячески сводил его с ума. А Локи нужно было время, нужно было пространство, нужно было обдумать всё в одиночестве, но – асы не любят оставлять в покое, а потому все его попытки отбиться воспринимались новоиспечённым царём исключительно как какая-то игра. И в какой-то момент богу огня всё это предсказуемо осточертело. Осточертело, что невозможно и шагу ступить без присмотра. Осточертело, что всякие возражения воспринимались исключительно как капризы беременного и ни слова, ни поступки его никем не принимались всерьёз. Осточертело, что ему по сто раз на дню говорили “Люблю”, ведь любовь они понимали настолько по-разному, что для Локи было бы лучше, кабы не любили его вовсе. Потому что тогда и он сам смог бы наконец разлюбить окончательно. Локи надо было от него как-то отбиться, надо было отвадить его от себя, надо было… Он никогда не собирался вредить Тору, да и, благодаря старой клятве Одину, и не мог, наверное. Но вредить и необязательно для того, чтобы заставить заплатить, для того, чтобы оставить разбитым, раздавленным и униженным. И лгать для этого тоже необязательно. Достаточно просто двусмысленными словами заставить поверить в то, чего нет.* * *
Открытие портала отнимает уйму сил, кому как не Локи было это знать, а потому предводитель читаури выполз из него ослабшим, обескровленным, обессиленным и только лишь в тот момент, когда в его мёртвом сердце распустил лепестки обманчивый цветок гордыни победившего. И именно такой момент, когда кто-то уже мнит себя победителем и греется в лучах славы, и нужно подгадать “проигравшему” для того, чтобы побольнее сбросить с пьедестала, пообиднее втоптать в грязь и попроще суметь уничтожить рано начавшего праздновать победу врага. Локи не стал церемониться, не стал произносить долгие витиеватые речи, полные злорадства, не стал глумиться над глупцом – он ведь и сам потерял слишком много сил, чтобы растрачивать их понапрасну на красивые публичные казни. Он просто и подло первым успел ударить в спину, с помощью браслета вытянул остатки сил из Некроманта и обратил его в пепел. Трикстер обвёл взглядом поле боя, убедился, что всё кончено и пророчество сбылось, и направился к истекающему кровью громовержцу, чтобы заставить заплатить его за свою боль болью ещё более сильной.* * *
Первое, что сделает Тор, когда убедится, что читаури повержены, когда поймёт, что не всем его старым товарищам удалось пережить эту бойню, когда соберутся вместе потрёпанные, усталые, но живые Мстители, так это, конечно, кинется за Тессерактом – проверять, и впрямь ли он похищен. И в опустевшей комнате, в которую ни Халк, ни Старк не смогли бы так просто проникнуть, агенты Щ.И.Т.а покажут ему прощальный “подарок” Локи – видеозапись с камеры наблюдения. На ней Джейн Фостер нажимает тревожную кнопку, что намертво блокирует вход в комнату с Тессерактом, спокойно расстреливает немногочисленных охранников, с милой улыбкой вгоняет кинжал в сердце доктору Селвигу и, сорвав с его окровавленной груди простой серебряный крестик, поднимает неестественно голубые глаза на видеокамеру, а потом… Потом на некоторое время изображение пропадает, а когда появляется снова, то в закрытой комнате нет ни Тессеракта, ни Джейн Фостер – только безжизненные тела убитых.* * *
Ревность. Локи уже знал её ядовитый вкус, что может отравить собою всё существо твоё, коли однажды найдёт дорогу в сердце. Локи уже знал, как мучительно хочется изничтожить соперника, убрать с пути своего, а иногда – и просто убрать. Локи уже знал, что нельзя идти у неё на поводу, особенно когда она, в общем-то, беспочвенная. А ещё Локи знал, как слепа она бывает, как затмевает разум и что из себя представляет. А потому не пытался лгать себе: это была ревность. И в том сомнений быть не могло.* * *
Доктор Джейн Фостер, “смертная девка Тора”, как с тщательно скрываемой болью и совсем не скрываемой издёвкой называл её трикстер. Бог грома в неё влюбился. Подумать только, впервые за века решил влюбиться, и не в кого-нибудь – в неё. Тор хотел, чтобы она стала царицей Асгарда. Тор хотел, чтобы она воспитывала его детей. В том числе и от Локи. И кабы всё прошло как задумано, то бог лжи смог бы поступить так, как всегда пытался: переродиться и отдать нового себя на воспитание жене. Но, видимо, что-то не так было с этим планом, раз он каждый раз проваливался. И, хвала богам, провалился он и в этот раз. Локи нередко уступал брату то, чего тот хотел, но уступить ему собственную жену?.. Нет, это было всё-таки чересчур. И да, чёрт возьми, он ревновал, хоть и знал, что Ангрбода его, хоть и знал, что с Тором она просто игралась, хоть и знал всё это, но то, что братец впервые за века решил влюбиться, и влюбиться в его женщину – это и впрямь было просто-напросто чересчур. Доктор Джейн Фостер, “смертная девка Тора”… Локи сказал Тору чистую правду: её нет, никогда не было, а была лишь умелая личина, под которой скрывалась в Мидгарде умная, хитрая, жестокая и совершенная в своей ледяной красоте Ангрбода – истинная дочь Йотунхейма. Его жена.* * *
Если дёрнуть за одну ниточку, то полотно затрещит, но выдержит. Если дёрнуть за другую, то полотно разорвётся так, что уж не сшить потом. Главное – это знать, нужно ли тебе сотворить или разрушить, и понять, за какую из нитей судьбы и когда следует потянуть. Знание – вот что правит миром, вот что даёт узреть истинную суть вещей и даёт подлинное понимание происходящего. Ведь если знать, что у них с Ангрбодой получилось погрузить в сон Фенрира и Йормунганда и дать возможность их духам вселиться в тела смертных, если знать, что смерть такой оболочки не сможет вернуть их назад, что они вновь будут искать нового только появившегося на свет младенца, то становится понятно, зачем на самом деле “Джейн Фостер” жестоко убила “доктора Селвига”. Да, они обставили этот ритуал так, чтобы все подумали, будто бы Локи околдовал “смертную девку Тора”, желая причинить боль не-брату, но на деле? Им просто нужно было поймать дух в замаскированный под крестик артефакт, чтобы суметь пробудить Фенрира. И ведь если знать, что на самом деле Локи послал Разрушителя за предавшими его троицей воинов и Леди Сиф, а вовсе не за Тором, что не властолюбие и не желание навредить двигали им, когда он позволил брату пожертвовать собой, а знание, что Ангрбода проследит, чтобы Хель не забрала его покинувшую смертное тело бессмертную душу, а Всеотец столь благородный порыв непременно оценит и простит наследника, то тогда можно заглянуть чуть глубже и понять: трикстер не-брата всё-таки любил. И ведь если знать, что на самом деле Локи вовсе и не околдовывал Соколиного Глаза, если знать, что у агента Бартона были свои счёты с Щ.И.Т.ом, то неожиданно может оказаться, что смерть Фила Коулсона была просто частью их сделки.* * *
Йормунганд, хитрый змей, был единственным из всех детей Локи, кто власть любил искренне, чисто и самозабвенно. Поэтому ничего удивительного, что он сумел не только проникнуть в Щ.И.Т., но и стать правой рукой Директора Фьюри. Мария Хилл. Неприметная девушка, на которую и не оглянешься лишний раз. Его новая смертная оболочка. Именно она распорядилась, чтобы за Тессерактом приглядывал именно Клинт Бартон, именно она натолкнула на мысли о возрождении инициативы “Мстители” Фьюри, и именно она смогла организовать тайную встречу для Соколиного Глаза и “доктора Селвига”. Когда-то давно Сокол ослушался прямого приказа и проявил слабость, не уничтожив очередной объект. Наташу Романову. Будущую Чёрную Вдову. Её приняли в Щ.И.Т. после долгих и кровавых допросов, когда убедились, что у них есть то, что гарантирует её верность. Со временем Клинт подставил всех агентов, что её мучили, и остался только тот, кто когда-то отдавал им о том приказы – а теперь отдавал приказы им самим. Агент Коулсон. Локи предложил Соколу соколиные крылья, пообещал, что Мидгард выстоит и все Мстители выживут, но главное – что они с Чёрной Вдовой смогут быть вместе. Тот принял его условия безоговорочно, попросив только об одной мелочи. Об одной мести. Об одной смерти.* * *
Энтони Старк был гением, так что неудивительно, что он кое о чём догадался. А ещё он был бизнесменом, а потому пришлось с ним поторговаться, прежде чем прийти к взаимовыгодному соглашению. – Кто ж крестит богов? – с усмешкой покачал головой бог лжи. – Будем первыми, – невозмутимо пожал плечами Железный Человек, лучезарно улыбнулся, протянул руку и, наконец, обменялся с трикстером клятвами. Старк всё-таки действительно был гением и смог понять то, чего тысячелетиями не могут понять асы: для йотунов нет ничего важнее семьи. А значит, если стать её частью… “Раз уж не быть мне родным отцом этому ребёнку, буду крёстным”, – заявил смертный. Нахальный, нахальный смертный. Но – сообразительный. Пожалуй, он ему всё-таки нравится. – На наше дерево с соседнего собираются вторгнуться инопланетные захватчики, в наполеоновских планах которых значится дальнейшее установление своей гегемонии над всей рощицей. – Старк сделал паузу и усмехнулся: – Чёрт, звучит-то как! Когда будем собирать и радовать остальных Мстителей?..* * *
В последнее время боги ослабли, в последнее время Сила, что раньше выбирала себе одного, стала рассредотачиваться меж несколькими. И если боги огня научились сохранять всё до последней искорки, то боги жизни… Их было четверо: три богини плодородия, Фригг, Фрейя и Сиф, и один бог весны Бальдр. Сиф от своего дара отреклась, но покуда жив был Бальдр, отсутствие третьей богини плодородия было почти незаметно. После же его смерти… Их осталось всего двое, и они уже просто не могли справиться с всё увеличивающимися задачами. И мир стал гибнуть.* * *
В Хельхейме всегда тихо и спокойно. Локи прошёл сквозь Врата Смерти, кивнув стражнице Мордгуд, потрепал по холке заскулившего и завилявшего хвостом Гарма и с улыбкой поприветствовал встречающих его дочерей. Он не соврал Тору ни в чём, ведь их дитя, и впрямь, в Хельхейме, и у них, конечно, нет никакого сына. Зато есть дочь, и чтобы подарить ей жизнь Локи запер себя в петле времени, за одну неделю прожив три недостающих месяца. Измучился, измотался, но исхитрился, и теперь Хель встречала его с золотоволосым дитя на руках, смотревшим на мир его зелёными глазами. Лаувейя Локидоттер. Богиня жизни, богиня весны, богиня плодородия. Перевёртыш, как и все его дети. Ласточка. Пусть Тор думает, что их “сын” мёртв и не догадывается, что в Хельхейме их дочь просто гостила у сестрёнки, которая меняла ей пелёнки в ожидании, когда их родитель разберётся со своими делами. Пусть помучается, глупец, ему полезно: может, наконец поумнеет и поймёт, что не надо почём зря обижать злопамятных и злокозненных трикстеров.* * *
Когда Локи по тайным тропам и под покровом теней пришёл в Асгард, то первым делом отправился в покои матери: просить прощения за слова свои и поступки, успокаивать, что Тор жив и здоров, рассказывать, как прекрасна её внучка и обещать, что вскорости они непременно её навестят. Потом он отправился к обломкам Радужного моста, ведь как и прежде в самом сердце созданного им ледяного дерева находилась Святыня Йотунхейма, прикоснуться к которой может лишь тот, кого артефакт признает достойным. А после он, наконец, пришёл на самую окраину Асгарда и постучался в двери дома, что должен был быть его. Внутри было неестественно тихо: ни голосов подруг, ни детского смеха. Впрочем, откуда бы взяться детям, коли Всеотец отдал Сигюн Теорику при условии, что у них никогда их не будет? Она всё же стала вдовой, хоть и не стараниями Локи, она всё же стала свободной от навязанного ей родителями и царём брака, и она всё же станет его. Его судьба, его любовь, его богиня верности. Он опустился перед ней на колени, целовал руки и просил стать его женой. Сигюн тихо вздохнула, ободряюще сжала его ладонь своей ладошкой и улыбнулась такой светлой и чистой улыбкой, какой только она и умеет.* * *
Локи давал Тору столько вторых шансов, что просто не счесть. Он прощал ему незнание, прощал невнимание, прощал непонимание. Но неволю прощать не собирался. Бог огня вынудил освободить себя от угрозами вырванных брачных клятв. Но – не освободил бога грома в ответ, заставил заплатить за невнимательность незнанием того, что будет дальше, и непониманием того, что есть сейчас. Пусть же и он помучается в неволе, ведь не деться им друг от друга уже никуда, слишком много веков и слишком много клятв держат их вместе, и далеко не все из них, к сожалению или к счастью, можно разорвать. Наверное, Локи его простит. Да что уж там – конечно, простит. Через век-другой. Или через тысячелетие. Ведь несмотря ни на что, бог огня всегда прощал богу грома то, чего не спустил бы никому другому.* * *
Йотунхейм покорился. Выжившие йотуны в благоговейном страхе падали пред ним на колени, признавая нового короля. Истинного короля, по праву крови и по праву силы занявшего свой трон. Власть никогда не была его целью, но оказалась неплохим средством, так что, он знал, теперь у него есть время. Время восстановить силы, время вернуть Йотунхейму его былое величие, время увидеть, как вырастет его дочь и как поделят трон и обязанности две его сдружившиеся королевы. У него есть время, пока Тор и его войско будут помогать Мидгарду оправиться от разрушений. У него есть время, пока они ищут пути вернуться домой. У него есть время, у него есть Каскет и Тессеракт, у него есть сила и у него есть терпение. А потому Локи подождёт, отстроит свою крепость и посмотрит, на что пойдёт могучий Тор ради того, чтобы вернуть потерянное. Так что Локи Лафейсон доподлинно знал: он возвеличит свою державу, приведёт к процветанию свой народ и никогда, никогда не заскучает. Тор Одинсон ему этого не позволит. The – happy?.. – end. Примечание: Льоссальвхейма, или Льюсальвхейм (Ljusalfheim), или Альвхейм (Álfheimr) – в германо-скандинавской мифологии один из девяти миров Иггдрасиля, родина светлых Альвов. Бобыль (разговорное) – одинокий бессемейный или бездетный человек, холостяк. Бесла, Бестла (исл. Bestla) – в Скандинавской мифологии великанша из рода инеистых великанов, дочь Бёльторна. Вышла замуж за Бёрa. Известна тем, что является матерью Одина и его братьев (“Старшая Эдда”). Считается, что она мать всех асов. Гегемония (от греческого hegemonia – предводительство, господство) – первенство, превосходство в силе, влиянии. Начиная с XIX века, особенно в исторической публицистике, “гегемония” обозначает верховенство одного государства над другим. Хронологическая последовательность. Для всех, кто не очень понял, запутался или хотел бы просто знать поточнее, я расписываю здесь, в каком порядке и в какое время происходили написанные мною события. В фильме “Тор” где-то на третьей минуте указано, в каком году была война между йотунами и асами: “965 A.D.”. “A.D.” значит от “Рождества Христова”, то есть нашей эры. Поэтому я брала 965 год нашей эры как год рождения Лофта, третьего (после Лодура и Локи) перерождения бога огня. Соответственно, в наше время ему чуть больше тысячи лет. Где-то в 300-400 лет он посватался к Сигюн, но ему отказали. Где-то в 400 лет он родил Слейпнира. Где-то в 500 лет он женился на Ангрбоде. Где-то к 550 годам у него уже было трое детей от неё. Где-то к 600 годам их забрали в Асгард. Где-то к 620 годам их отослали из Асгарда. Где-то к 900 годам он становится причиной смерти Бальдра (конец XIX века, бурное развитие промышленности, люди уходят из сёл и идут в города на фабрики-заводы работать). Где-то в районе первой и второй мировых войн Локи проводит восемь лет в Свартальфахейме. И в оставшиеся до наших дней десятилетия проходит подготовка к коронации Тора и, соответственно, события, показанные в фильмах “Тор” и “Мстители”. Ещё одно небольшое пояснение: Когда Локи говорил в пятой главе Сиф “Ты была рядом, когда никто больше не смог понять причин моего отчаяния”, то он говорил о том времени, когда Сигюн отдали Теорику. Леди Сиф тогда только-только пыталась всем доказать, что и дева может быть воительницей, и они проводили время вместе в тренировках: Локи выпускал пар, а она – набиралась опыта. От автора: Я хочу поблагодарить всех, кто уделил время и внимание моей работе, и если она не оставила вас равнодушной – дайте мне об этом как-нибудь знать, я буду вам очень признательна. И если у вас возникли какие-то вопросы, или что-то осталось неясным, не стесняйтесь спрашивать, я постараюсь всё разъяснить и пояснить. Спасибо за то, что дочитали до конца. С искренним мурлыканьем, Лунная Мурка.