Нечистый

Юношеские иллюзии Стэна относительно благородной профессии разбились о первое же дело. Его подзащитный нанёс своей девушке шестнадцать ножевых. Всё из-за тридцати штук баксов. Наследство она получила или ещё что, Стэн пытался разобраться как в тумане. Он побежал блевать в туалет полицейского участка сразу же, как увидел фотографии жертвы. Закон обязывал его защищать права выродка. За десяток лет работы он потерял счёт сделкам, в которых продавал свою совесть, применяя к себе же привычную софистику. Одни человеческие отбросы не лучше других. Так кто же тогда он сам? Чёртов адвокат, отправляющий в ад эти отбросы, или адвокат чёрта в собственноручно созданном аду? Винтик в слаженном механизме правосудия или винт мясорубки, безразлично перемалывающей чужие жизни? Не доезжая до дома, Стэн остановил машину и опустил стекло. После затяжных холодов сегодня резко потеплело, и стаявший снег стекал потоком по склону придорожной канавы. В беззаботном детстве точно по такому же ручью он отпускал в свободное плавание кораблики. Наивный ребёнок вырос, теперь у него не было ни счастья, ни свободы, ни кораблика… и неизвестно, будет ли ещё одна весна. Стэн оторвал глянцевую страницу «Юридического Обозрения» — такая не скоро размокнет — и почти машинально сложил из неё простенькую лодочку. Руки привычно помнили, как это делается. Хлопнув дверцей, он стыдливо оглянулся и, не увидев на пустой дороге свидетелей его ребячества, спустил на воду своё судно. Кораблик сразу подхватило течением, и Стэну пришлось перейти на бег, чтобы угнаться за ним. — Эгей! Полный вперёд! Курс на остров сокровищ! — нечаянная шалость поглотила его целиком. Напускная солидность ненужной шелухой слетела с лица. В этот момент он был похож на мальчишку-подростка. Раскрасневшийся, взъерошенный, с улыбкой от уха до уха. Кораблик ткнулся в препятствие, дёрнулся несколько раз и, обогнув его, увлекаемый потоками воды поплыл дальше. А Стэн так и остался стоять — замершей на счёт три фигурой. Сердце тоскливо сжалось, а затем тревожно забарабанило о грудную клетку. Сколько раз он видел подобную картину на фотографиях в делах, и всё же в жизни это выглядело гораздо безнадёжнее. То, что совсем недавно жило страстями и надеждами, лелеяло мечты, рвалось достигнуть вершин, обойдя соперников, теперь лежало кучкой бессмысленной органики. Стэн ни на мгновение не усомнился в том, что парень в канаве мёртв. По мартовскому холоду и едва сошедшему снегу он был одет в футболку и джинсы, потемневшие от воды и крови. Тёмные отросшие волосы колыхались в воде русалочьими прядями. Худые длинные ноги были подтянуты к животу. «Бедный цветок, растоптанный и выброшенный на обочину жизни. Ты мог бы дарить счастье одним лишь своим видом, одним существованием рядом. Твоя бледная кожа никогда больше не почувствует прикосновение ласковых рук, волосы не взъерошат со смехом. Никто больше не затаит дыхание, восторгаясь твоим телом, таким хрупким, что прошибает дрожью, как при передозе. Если бы существовал передоз прекрасного, — Стэн горестно покачал головой. — Какой же юный и красивый! Господи, за что?» Кораблик скрылся из вида, забрав с собой мимолётный всплеск кратковременного бессмысленного счастья. Он присел, протянул руку к бледной шее парня — мальчика, совсем еще мальчика, лет шестнадцати на вид — и выругался. Под пальцами трепыхалась жизнь. Обложив себя последними словами за неуместную рефлексию, Стэн дёрнул из кармана телефон. — Не трогай, — голос раздавался слабо, но настойчиво. — Тебе опасно быть здесь. Рядом со мной. Лучше уйди. — Ты попал под машину? Я вызову помощь. — Нельзя. Мне нельзя в больницу. Я проклят. — Всего-то? — Стэн поднял бровь в кривой усмешке. Если малец будет нести этот бред парамедикам, те наверняка сдадут его в психушку, и как знать, кем он выйдет оттуда. — Знаешь, я тоже в некотором роде проклят. Не дёргайся, я только посмотрю. Стэн осторожно приподнял мокрую футболку. Никаких повреждений на теле не было, если не считать того, что из-за неимоверной худобы хозяина его рёбра, казалось, скоро проткнут тонкую бледную кожу. Словно следуя протоколу, он проверил сгибы локтей — чистые, зрачки — не расширены. Он с облегчением подумал, что парню повезло: не похоже, что его жизнь в опасности. Нога травмирована и на запястьях следы, какие могут появиться после верёвки. Его бы согреть, накормить и обработать раны. — Раз нельзя в больницу, могу отвезти тебя домой. Скажешь адрес? — Это там, где Братья. Я жил с ними с самого детства. Но теперь мне туда тоже нельзя, они сказали, что я полон скверны и больше не могу быть членом Семьи. А тебя Бог любит, — возвестил парень, пытаясь приподняться. В голове у Стэна тоскливо заскреблась трусливая мыслишка о том, что пора вернуться в машину. Одному. Чёртовы религиозные фанатики хуже наркоманов. — Да-да, разумеется, — рассеянно пробормотал он. — «Кого люблю, того наказываю», как говорится. Судя по всему, любит он меня особенной любовью. А что насчёт тебя? Тебя-то он любит? — Я сам виноват в том, что случилось. Я проклят. Уж лучше мне умереть, — настойчиво повторил пацан. — Если уж ты принял такое ответственное решение, нужно убрать тебя из ручья. Вдруг какой несчастный олень попьёт из него и отравится… Жалко ведь невинное животное. Стэн подхватил на руки почти невесомое тело, продолжая болтать, чтобы отвлечь от навязчивых мыслей мальчишку, который явно был не в себе. Он читал, что с ранеными и замерзающими нужно обязательно разговаривать. — И какие имена бывают у проклятых? Чувствуя, как одежда мгновенно пропитывается ледяной водой, Стэн подумал, что всегда терпеть не мог этот дорогущий безликий костюм. Залитая грязно-ржавыми подтёками и растерявшая весь свой лоск пафосная тряпка, несомненно, выглядела куда интереснее. Ещё он подумал, что стоит крепче прижать парня к себе и постараться его согреть. — Братья назвали меня Лемми. Сказали, что я избранный. Они учили меня дарить любовь и очищали от скверны. Но у них ничего не вышло, я так и остался нечистым. — Где же ты успел так запачкаться в свои шестнадцать? — Мне девятнадцать. Все люди грешны. Мой грех — алчность. — Интересно, как тебе это преподносили. Ты съел целых полторы корочки хлеба за обедом? — Я могу творить чудеса. Братья считали, что не делаю этого из жадности — не хочу делиться своей благодатью. Я правда старался. Но у меня ещё ни разу в жизни не получалось сделать ничего… чудесного. Стэн не слишком задумывался, когда решил потащить странную находку домой вместо того, чтобы сдать её медикам. Просто, взяв на руки, не захотел отпускать. Вот и всё. Можно ведь немного подержать у себя хоть этот поломанный кораблик, прежде чем он тоже уплывёт под тёплыми солнечными лучами. — Чудес мне от тебя точно не нужно. Живу один, в доме полно комнат. Пару корочек хлеба на ужин найду. Может быть, вместо того, чтобы умирать, согласишься отлежаться у меня. Не побоишься? — В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся не совершенен в любви, — подобравшись, как новобранец перед сержантом, оттарабанил Лемми. Это было похоже на условный рефлекс, выработанный долгими тренировками. — Думаю, всё в порядке у тебя с головой, раз понимаешь, что опасно с такими замашками в больничку, — добравшись до машины, Стэн устроил ослабевшего парня на заднем сидении, укрыв своим плащом. Светлый велюр обивки тут же покрылся мокрыми грязными пятнами, в салоне потянуло сладковато-тошнотворным запахом крови и благовоний. Садясь за руль, Стэн с отстранённым удивлением отметил, что на машину ему тоже полностью плевать. Деньги, которыми с адвокатом щедро делилась слепая Фемида, позволили ему быстро купить аккуратный домик в спальном районе Бойсе. Две комнаты и совмещённая с кухней гостиная — большего ему было не надо. Для романтических встреч он предпочитал отели, ревностно оберегая свою крепость от постороннего вторжения. Когда Стэн заносил в этот дом свою находку, у него даже не появилось ощущения, что теперь здесь присутствует человек. Скорее, подобранное на дороге сбитое животное, которое он по недоразумению уложил на диван в одной из комнат. Лемми позволил переодеть себя в сухую чистую одежду, но, когда Стэн попытался снять с него джинсы, болезненно застонал. Его левое бедро представляло собой жуткое зрелище — под кое-как намотанными бинтами оказалась глубокая кровоточащая рана, словно кто-то вырезал ножом кусок плоти. — Это тоже сделали «братья»? — Стэн протянул Лемми стакан горячего чая с молоком. Обрабатывать рану лекарствами и пить таблетки Лемми наотрез отказался. «Нельзя, большой грех», — упрямо твердил он. — Они решили, что смогут получить дар, съев кусочек моего тела. Поэтому раздели меня, привязали к кресту и взяли. Совсем немного. Но тем, кто попробовал, стало очень плохо. — Лемми рассказывал, полный спокойного безразличия, и от его тона становилось ещё страшнее. — Тогда они окончательно убедились, что меня не очистить от скверны. Мне завязали глаза, долго везли куда-то, потом оставили на дороге и сказали идти… к какому-то дому… не помню. Когда они уехали, я сразу потерял сознание. — Сможешь повторить то же самое следователю? Я постараюсь, чтобы это не заняло много времени. — Нет! Ни за что! Они моя Семья. Они не хотели мне ничего плохого. Они любят меня. Бог любит меня, — забормотал Лемми. — Всё хорошо, я просто упал. «Совсем чокнутый, — пронеслось в голове у Стэна. — Такой, гляди, ночью перекусить решит да отхватит половину окорока. Чисто во имя любви, ничего плохого». Он смахнул со лба не вовремя выступившую испарину. В последнее время обезболивающее совсем перестало помогать, и приступы накатывали всё чаще. Когда он узнал о диагнозе, о том, что опухоль неоперабельна, конечно, сорвался. Пил. А кто бы не пил, чтобы хоть ненадолго заглушить раздирающий душу, захвативший целиком всё сознание страх. Пускался во все тяжкие. Потому что мог. От падких на дорогой костюм и понтовые часы отбоя не было. Бросил почти сразу, не помогало. Рядом с полными жизни людьми он чувствовал себя уже мёртвым. С ума сводила обида на остающихся, на весёлых, на уверенных в том, что в их жизни имеется смысл. Тех, кто ещё пока не осознал истину, которая открылась ему. Немного успокоившись, он решил подвести итоги и завершить важные дела. Оказалось, никаких особенных дел у него нет. Те процессы, которые он вёл, никак не пострадают, когда будет назначен любой другой защитник. В конечном итоге вынести происходящее, оставшись полностью в здравом уме, не получилось. Границы восприятия сдвинулись. Время будто остановилось, зафиксировавшись одной точке, где он пока ещё жив. В этот раз прихватило особенно сильно. Таблеток осталось на две дозы, и Стэн закинул в рот все оставшиеся, но боль успела придавить катком, заставила замычать и присесть на диван. В глазах потемнело, сделать полный вдох оказалось невозможным, и он задышал поверхностно и часто, как пёс. Лемми тут же оказался рядом, придвинулся вплотную, внимательно разглядывая лицо Стэна, принюхался и спросил, наклонив голову: — Выходит, ты не врал, что тоже проклят? Тогда не страшно, если я дотронусь до тебя? Получив в ответ нечленораздельное стонущее полуругательство, которое в более приличном варианте можно было истолковать как: «Не ешь меня, я не вкусный», Лемми положил ладони на низ его живота. Туда, где пульсировал дёргающий мучительный сгусток. — Братья сказали, что родители бросили меня, но я помню лицо мамы. Она была очень красивая и весёлая, она любила меня… — голова Лемми мягко опустилась на плечо Стэна, его легкое дыхание щекотало шею, а голос звучал плавно и певуче, унося мысли далеко-далеко. Он говорил долго. Стэн молча слушал, выравнивая дыхание, расслабляясь по мере того, как боль под действием таблеток постепенно уходила. Руки на его животе, такие тонкие, лёгкие и поначалу прохладные, быстро нагрелись и потяжелели, кожа под ними словно онемела. Мягкий голос, наговаривающий на ухо ритмичные как в молитве слова, вводил в транс. Стэн этого не хотел, но та часть его тела, которой почти касались тёплые ладони, вопреки рассудку недвусмысленно отозвалась на происходящее. Виновника происшествия эта реакция, казалось, ничуть не смутила. — Ничего, всё в порядке, — прошептал он. — Потерпи, мне нужно подержать тебя ещё некоторое время. Потом ты можешь воспользоваться мной, чтобы снять напряжение. Братья всегда так поступали. — В этом доме никто не будет тобой пользоваться. Как закончишь греть руки, поедим, и ляжешь в постель. У меня всё, — Стэн нервно помотал готовой, давая понять, что не собирается больше обсуждать это. Лемми вздохнул и пробормотал: — Если ты собираешься меня кормить, то еду мне надо заработать. Я могу прибраться или постирать. Стэн собрался было отпустить что-то едкое, но тело Лемми вдруг дёрнулось. Лицо побледнело ещё больше, губы посинели. Казалось, словно что-то выкручивает его изнутри. Он еле успел отодвинуться от Стэна, когда его сложило напополам и вырвало на пол густой тёмной желчью. Отдышавшись, он виновато улыбнулся: — Теперь убедился, что я приношу только неприятности? Совершенно ни на что не годен… — Это что сейчас было? Сомнение в моём профессионализме? Не бывает не годных дел, если хочешь знать. Бывают не годные адвокаты. Стой! Стой! — Стэн уложил обратно на диван порывающегося встать Лемми и пошёл за шваброй. Прибравшись, он почувствовал себя удивительно легко, в проясневшей голове начали привычно разворачиваться варианты необходимых действий. Прикрыв за собой дверь комнаты, где засыпал — хотелось верить, что засыпал — подобранец, Стэн вышел в гостиную. Первый, самый срочный звонок он сделал Терри Гудвину, гинекологу, у которого был самым особенным клиентом в списке. Нет, у Стэна было всё в порядке с вопросами самоидентификации, и подружек никогда не водились. Пару лет назад он спас от притязаний одной слишком предприимчивой леди карьеру и жизнь Терри, которому грозили потеря лицензии и тюремное заключение. Врач оказался понимающим и благодарным, а главное, молчаливым. — Если возможно, в двух словах, мистер Шепард, — не слишком приветливо раздалось в трубке. — Моя пациентка в недоумении, почему должна делить своего прекрасного доктора с посторонним мужчиной. — Срочно приезжай, — Стэн честно выполнил просьбу, уложившись в требуемое количество слов. — До завтра не потерпит? Тут очередь, знаешь ли. — Отмени, что сможешь. Мне очень нужно чудо, уважаемый Гудвин. С использованием твоих инструментов, разумеется. — Ты ведь понимаешь, что даже чудеса не делаются даром? — Я оплачу визит и компенсирую потерю всех сегодняшних красоток. — Не смею отказаться. Давно мечтал тебя разорить, — связь резко оборвалась, но Стэн был уверен, что доктор Гудвин уже сворачивает приём и собирает чемоданчик. Второй звонок требовал более тщательной подготовки. Стэн откинулся на спинку кресла и закурил. Была своя прелесть в том, что не надо беспокоиться ни о вреде сигарет, ни о дыме, пропитывающем дорогую кожаную обивку. Жить одним текущим моментом оказалось неплохо. Полиция — значит допросы, освидетельствование, экспертизы. Следовательно, неизбежность психиатрической клиники. Для такого, как Лемми, это будет означать длительное заключение с применением медикаментов и полную потерю себя. Стэну приходилось видеть таких — безвольных, с потухшим взглядом, полностью сломленных. К тому же Стэн тоже кое-что потеряет. Единственное дело, в котором он увидел смысл, которым пожелал заняться, пусть даже не успеет довести его до конца. Когда сигарета дотлела до фильтра, он уже знал, с чего начать. Мэгги Хэнкок коллеги из Бюро прозвали Поршень за чрезвычайно жёсткий стиль ведения расследований и очень специфические пристрастия в сексе. Недавно её буквально силой вытолкнули на пенсию, и Стэнли надеялся, что Поршень заинтересуется вопросом если не по старой дружбе, то хотя бы от скуки. — Мэгги? Ладно тебе, как я мог забыть свою старушку! Что? Да ты ещё меня переживёшь, — он рассмеялся собственной мрачной шутке. На этот раз фраза действительно оказалась правдой, наверное, не стоило раньше повторять её так часто. — Если позволишь, хочу навестить тебя завтра. Нет, твои эротические услуги мне по-прежнему не требуются. Зато знаю кое-кого, кто не откажется, если тебя это утешит. Дело касается религиозных общин, возможно применение сексуального насилия. Да, всё как ты любишь. Спасибо тебе, Мэгги. Спустя полчаса Стэн встречал длинного и худого, как богомол, Терри Гудвина. Служитель медицины, кинув довольный взгляд на оставленную для него в прихожей пачку зелёных купюр, потребовал скорее показать ему пациентку, на что молча был сопровождён в комнату Лемми. Тот лежал на диване в рубашке от пижамы Стэна, большой ему настолько, что она доходила до середины обнажённого бедра, на котором виднелась страшная рана. — Какая непривычная… м-м-м… полость, — Терри бросил выразительный взгляд на Стэна. — Мог бы предупредить. Я ведь с собой даже инструмент для аборта взял. Стэн развёл руками, не находя, что сказать, так как Лемми проснулся и смотрел на них с выражением глубочайшего ужаса. — Шить здесь бесполезно, и вообще, я не специалист по косметической хирургии, конечно, если вам не требуется восстановление девственности, — ворчал Гудвин, наклонившись над раной. — Сильного воспаления нет. Уколю антибиотик и обезболивающее. Обработаю и наложу повязку. Всё необходимое оставлю, дальше сами по схеме. Покажетесь, если что-то пойдёт не так. — Не надо лекарств, пожалуйста, — жалобно простонал Лемми. — Это недоверие к силам Господа нашего, огромный грех. — Юноша, вы понимаете, что можете лишиться ноги, а то и жизни, если не позволите мне сделать всё, как следует? — угрожающе повысил тон Гудвин. — Не пугай его ещё больше, док. Лемми, давай так. Я возьму твой грех на себя. Мне безразлично, пусть будет одним больше, — Стэн говорил серьёзно, не обращая внимания, как доктор подкатил глаза к потолку. — Считай, что это я тебя заставил. Только мы обошлись без связываний и всего прочего. Не будем задерживать мистера Гудвина, у него и без нас хлопот достаточно. Лемми, поколебавшись немного, кивнул головой, но выглядел при этом слишком затравленно. Стэн не позволил поставить себе галочку в своём мысленном списке достижений под названием «Дело Лемми», так как не был уверен, что согласие парня продиктовано собственной волей, а не привычкой подчиняться. Он пообещал себе, что впредь станет более терпелив и никогда больше не воспользуется ни угрозами, ни ультиматумом. Сегодня последний раз, когда Лемми лишён права выбора. Гудвин видимо действительно был волшебником, так как под его чуткими руками даже Лемми расслабился, а после обезболивающего его лицо посветлело и озарилось подобием лёгкой улыбки. Проводив врача, Стэн на скорую руку соорудил сэндвичей с сыром и остатками копчёной курицы, достал из холодильника вишнёвую колу. Притащил раненому, отмечая про себя, сколько теперь неожиданных вещей придётся продумывать. Не стоит кормить еле живого мальчишку сухомяткой, надо бы чего горячего, овощей каких или что там ещё едят всякие поборники здорового образа жизни. Придётся изучить и это. Лемми начал было слабо возражать, что не достоин такой хорошей еды, но под мрачным взглядом Стэна быстро смолк и, смотря перед собой, взял ближайший к нему сэндвич. То, насколько он голоден, видно было по подрагивающим пальцам. Однако вместо того, чтобы наброситься на еду, он первым делом закрыл глаза и произнёс благодарственную молитву, не забыв попросить снисхождения всяческих благ на своего спасителя. Ел он тоже не торопясь, аккуратно, время от времени поглядывая на Стэна, словно опасаясь, что его будут отчитывать. — Ты похож на брата Джона. Тоже красивый и добрый, — Лемми насытился очень быстро и благодарно коснулся кончиками пальцев руки Стэна. — Сравниваешь меня с тем, кто издевался над тобой? — Брат Джон не такой. Он очень хороший. Остальные братья тоже хорошие. Я думаю, они просто ошиблись. Неверно поняли слова: «Если не будете есть плоти Сына Человеческого и пить крови Его, то не будете иметь в себе жизни», — последнее он произнёс уже с закрытыми глазами. Перед тем, как уйти к себе, полностью обескураженный Стэн посидел рядом с ним ещё какое-то время, всматриваясь в худое лицо и тёмные круги под глазами. Чужой всему миру, выкинутый даже своими «братьями». Видимо, всё же полный безумец, иначе как в нём могло сохраниться столько доброты? Стэн уже и забыл, когда в последний раз спал так долго и крепко — без мучавших кошмаров, без скомканной мокрой простыни под собой. Утром первым делом заглянул в соседнюю комнату — спит. Оставил на кухне записку, что скоро вернётся. Пожелание быть как дома счёл не уместным. Да и вообще не узнавал себя, растерявшего всё своё обычное красноречие в недоумении, что написать вдобавок, какие слова найти, чтобы подбодрить. Дополнил послание улыбающейся рожицей и отправился за рецептом. Врач настоял на контрольном снимке, потом отправил ждать в коридор. Заходя в кабинет за результатом, Стэн думал о том, насколько основательно Лемми промыли мозги. Было бы непозволительно бросать его одного в таком состоянии. Нужно успеть хоть немного социализировать, а потом… Он слышал, что в Техасе есть частный реабилитационный центр, который берётся именно за такие сложные случаи. Денег на счёте как раз должно хватить, чтобы обеспечить Лемми восстановление и получение образования. Ещё он думал о том, что хочет знать точно, сколько ему осталось. Снимки, лежащие на столе, разглядывали несколько собравшихся врачей, среди которых была та, кто некоторое время назад бесстрастно вынесла ему приговор. Вердикт был однозначным: никаких следов опухоли.