His own way

Уже через пару часов такси Джина подъехало к дому, в которым жил его лучший друг. С каждой минутой, что проходила без яростной погони за ним, Джин чувствовал, как весь страх и нервозность уходят из его тела. Он постепенно расслаблялся, даже не пытаясь включить телефон, на котором наверняка была уже сотня пропущенных вызовов или даже больше. Джин даже представлять не хотел, что будет, если он позвонит, если позволит себе такую слабость. Он бы наверняка вернулся обратно, не правда ли? Но сейчас, когда он вырвался, наконец, из этой клетки, в которой он задыхался непозволительно долго, Джин чувствовал себя на своем месте. Вот только… Поступил ли он правильно, обманывая родителей, тех, кто желал ему только добра? Они ведь… Воспитывали его все это время… Заботились и любили… Но Джину этого было мало, да ведь? Он так жаждал вырваться из-под их вечной опеки, он решил сам диктовать себе, каким путем идти. А может, их любви было, напротив, чрезмерно много для него одного. Он вздохнул в очередной раз за эту поездку, высматривая за окном знакомые пейзажи. Они уже подъезжали, и Джин не мог дождаться момента, когда он окажется, наконец, в безопасности рядом с Хосоком, его единственным и любимым другом. Он ведь не будет судить его за такое поспешное и глупое решение, раз сам предложил уехать с ним, верно? Хосок, как и всегда, не осудит, а поддержит, заварит успокаивающий чай с искусственным запахом фруктов, включит какой-то фильм и, конечно же, доходчиво объяснит, почему Джин поступил верно. Докажет чужую правоту так, как умел лишь он. «Его паре так сильно повезет с ним», — Джин с удивлением шмыгнул носом, чувствуя, как к глазам подступают слезы. Он дал себе обещание не плакать, пока не переступит порог Академии или же пока ему не скажут, что он поступил. Его организм решил, видимо, по-другому, желая выплеснуть все негативные эмоции в таком жалком, омежьем, по мнению его родителей, виде. Джин ещё раз громко шмыгнул и начал остервенело тереть свои глаза. Нет, он не будет плакать из-за людей, которые ни разу не попытались выслушать его, постоянно твердя о своем! Он мог грустить из-за их слов, из-за постоянных вопросов об отношениях, которых просто не было, из-за их любви, что душила сильнее петли... да, он мог грустить из-за всего этого, но не плакать. Не раньше, чем он получит свою зачётку и пропуск на территорию Академии! Он быстро расплатился с таксистом, наверняка давая больше купюр, чем нужно, подождал, пока он вытащит, забавно пыхтя, из багажника его чемодан и, не забыв схватить с переднего сиденья рюкзак, поспешил в сторону нужного подъезда. Бетонная многоэтажка высотой в пятнадцать этажей встретила пустым двором и чистой детской площадкой, где не было ни окурков от приходящих сюда после уроков школьников, ни фантиков, оставшихся после детей. Джин даже внимания на это не обратил. Он должен был срочно увидеть своего лучшего друга, рассказать ему обо всем, что произошло с ним за то недолгое время, которое он провел с родителями. Подняться на шестой этаж без помощи лифта с тяжеленным багажом было задачей не для слабонервных, но Джин справился, пусть и не за рекордные пятнадцать минут. Монотонные движения, попытки толкать объемный чемодан быстрее и все нарастающее раздражение из-за неповоротливого груза помогали не допускать мыслей о том, что сейчас должно твориться у Джина дома… Если он может назвать то место, где его ни во что не ставили, своим домом... В глазах опять неприятно защипало. Он не мог позволить себе заплакать, пока не доберется до спасительных объятий! И, может, теплого или даже горячего душа. Хосок открыл моментально, будто только и караулил его под дверью все это время, ожидая приезда друга. — Что случилось? Они что-то сделали? Посмели тронуть тебя? — Хосок был альфой, и видеть его в гневе Джину не нравилось никогда, а уж тем более в таких случаях, когда тот злился из-за него. Когда его запах тяжёлыми горячими феромонами растекался по всей квартире, а глаза начинали гореть зловещим, яростным огнем, становилось не по себе. — Я могу хотя бы пройти? Или ты оставишь голодного, несчастного меня торчать в холодном подъезде?! — Джин состорил милую мордашку, пару раз подмигнул, стараясь хоть как-то успокоить не только Хосока, но и себя с помощью эгьё. Альфа вздрогнул, оглядел нечитаемым взглядом тяжёлый, почти достающий Джину до груди чемодан и выругался. — Ты мог попросить меня спуститься и помочь с сумками! Или хотя бы лифтом воспользоваться! Его для этого и устанавливали, черт возьми! — Хосок раздражённо нахмурился и глубоко вздохнул, чтобы справиться с эмоциями и взять гнев под контроль. — А я думал, что его создали для стареньких слабых бабушек, чтобы они не переутруждались! — Джин вздохнул печально, но очень наигранно, и сам поморщился от этих слов. — Так, ты сейчас же идёшь в ванную, моешься и отмокаешь под горячей водой! Я отнесу твои вещи в комнату и принесу чистую одежду, — Хосок, заметив настроение Джина, быстро отдал пару команд, не давая грустным мыслям засесть в голову друга слишком глубоко. — А потом я приду к тебе и расскажу все-все-все? — вздохнул Джин, прекрасно помня каждую свою истерику, начинающуюся и заканчивающуюся в этом доме. Хосок никогда его не подводил, и сейчас тоже ни за что не позволит ему остаться один на один со своими мыслями, сжирающими душу от мерзкого чувства одиночества. — Именно так, — Хосок улыбнулся, и Джин впервые смог выдохнуть, оставляя непонятный страх позади, в доме, из которого он вырвался после стольких лет. Наконец он не одинок в своем стремлении стать чем-то большим, а не просто омегой, у которого вся жизнь обязана свестись к одному: к служению альфе. Джин ни одному из этих самодовольных мужчин не позволит связать себя без его на то согласия! Не позволит воспользоваться его слабостью и страхом. И если его родители думают, что смогут найти на него управу? О, как чертовски сильно они ошибаются! И это осознание, что они проебались с этими своими нравоучениями, будет чертовски болезненным, когда они наконец-то раскроют глаза и уберут руки от ушей, когда увидят не маленького слабого запуганного омегу, а независимого, свободного мага. Джин все сделает для того, чтобы они пожалели о своих словах и поступках. О предстоящей свадьбе в принципе. Джин не заметил, как Хосок принес ему сменную одежду, не заметил, как прошли не какие-то десять минут, за которые он вполне мог не только всполоснуться, но и голову помыть, а все тридцать! Полчаса пролетели незаметно за все не умолкающими мыслями, которые голосами его родителей твердили о никчемности и слабости. Джин прекрасно знал, что только его лучший друг сможет избавить его от этой ненависти и, самое важное, сомнений. Без поддержки самого близкого существа Джин никогда не смог бы сохранить свою целостность, себя в принципе. Он не смог бы отстоять свою позицию, не смог бы даже шагу ступить без того, чтобы посоветоваться с папой, но разве такая жизнь лучше? Может, если бы судьба сложилась по-другому, если бы он не заплакал тогда на заднем дворе школы слишком громко… Тогда бы его сущность победила, встала бы в защитную стойку, подставила первому попавшемуся альфе горло, чтобы связать их вместе навсегда. На всю жизнь. Если бы Хосок не нашел его, Джин не знает, к чему бы это привело. Может, лишь к боли и разочарованию. Он сам не заметил, как оказался рядом с Хосоком, хватая его за рукав и прижимаясь в поисках тепла и поддержки от своего единственного друга. С его волос все ещё капала вода, но он, слава Богу, успел натянуть вещи, которые Хосок принес ему в какой-то момент. Он не заметил этого, отдавшись своему отчаянию, которое по капле забирало все хорошие мысли, оставляя место только боли и разочарованию. О, он был таким некудышным сыном, не правда ли? — Пожалуйста, просто скажи, что я все делаю правильно, — Джин даже договорить не успел, как почувствовал свежий запах крепкого кофе, которые ударили в нос, успокоили запахом и этим чувством… Чувством, которое было похоже на дом. Хосок не перестал выпускать феромоны, даже когда Джин расслабился на диване, все ещё прижимаясь к нему и не думая отпускать чужую руку. — Ты не сделал ничего плохого, — Хосок успокаивающе погладил друга по спине, мягко касаясь тонкими пальцами позвонков. Джин заплакал, чувствуя наконец, как удушающая волна безразличия и ненужности разбивается о стену чужого тепла. Какой же Хосок… Понимающий. «Если и он когда-нибудь меня бросит, я точно не выдержу», — подумал Джин и всхлипнул, вызывая у своего лучшего друга приступ жалости и рваный вздох. — Эй, Ракушка, не плачь почем зря, ладно? Я не могу знать, что опять наговорили твои родители, но пошли они нахрен, ясно? Они не в праве решать за тебя! — Хосок обхватил чужие плечи рукой и притянул Джина к себе в объятия. Омега тихо пискнул и расслабился, вновь почувствовав родной запах совсем близко. Он вздохнул поглубже, погружаясь в сладкие воспоминания из школьной поры. Перед тем, как провалиться в сон, он успел услышать успокаивающий шепот Хосока и его заверения: — Ты можешь поспать. Завтра вечером мы сядем в поезд до Пусана. Нас будет ждать мой брат и новая жизнь в Академии. Я ни за что тебя не брошу, — и Джин заснул, убаюканный тёплыми словами и теплым телом, что прижималось к его собственному. Что ещё нужно было для счастья? Может, только принимающие его странности родители, но Джин даже думать не смел о такой благосклонности Богов. Однако сон, который ему приснился, обещал не только новые чувства и открытия, но и что-то, напоминающее о прошлом. Но это история для другого раза, не так ли? И пусть весь мир подождёт, пока Джин крепко спит, свернувшись калачиком рядом с человеком, который сделает для него все и даже больше.