His own way

— А что находится в западном крыле? — спросил один особо любопытный ученик, видимо, здраво решив, что этой информацией можно поделиться с остальными. Намджун, не моргнув и глазом, ответил без пауз и волнения, вызывая у всех омег один слаженный вздох (Джин в этот момент лишь закатил глаза на подобное проявление слаженности): — Все, что вам нужно знать? Территория закрыта для посещений, абсолютно вся. И даже не думайте смотреть на женский туалет рядом с лабораторией. И особенно заходить внутрь. Разумеется, в аудитории сразу же поднялся несмолкаемый шум, который раздражал даже больше, чем несмешное, прямо-таки возмутительное сообщение этого «Намджуна», который не выглядел ни поражённым такой реакцией, ни даже оскорбленным. Джин, конечно же, понимал, почему он ничего не делает, давая первокурсникам вдоволь пошептаться между собой. Успокоить такую толпу, будучи обычным учеником на несколько лет старше? Даже если этот Намджун — боевой маг, он не рискнул бы противостоять почти сотне новых учеников, которые были пиздец далеко от того, чтобы называться не стадом, а как-то по-другому. Намджун, собственно, и не рискнул, и Джин прекрасно его понимал. Но чего он никак не мог уложить в своей голове, так это причину, по которой эта территория, о которой говорил Намджун, запретна. Ну не убили же в том туалете кого-то! Хотя почему туда нельзя ходить в обратном случае? У Джина, конечно, мелькнула мысль, что этот туалет может просто быть нерабочим или же Академия просто решила сделать ремонт и начала с места, которое будет пользоваться большой популярностью в считанные дни после открытия. Джин сильно не расстроился, узнав, что нельзя посещать какой-то там туалет на каком-то там этаже, но, похоже, все остальные первокурсники были другого мнения. И они, судя по всему, знали чуть больше об этом месте, потому что шум вместо того чтобы затихнуть, лишь нарастал, с каждым ударом сердца становясь громче, громче и громче. Джин с удовольствием надел бы наушники или вышел из аудитории, лишь бы перестать слышать так много, лишь бы отдохнуть от удушающего воздуха этой комнаты с сотней людей и всего одним открытым окном, но... Но он не мог уйти, показаться в глазах остальных странным, сразу же выставить себя не таким, как они. Выносить этот шум, напоминающий отнюдь не спокойный плеск волн на море, было почти невозможно. Джин с самого детства ненавидел слишком громкие звуки, а гул, который окружал его со всех сторон, несмотря на то что он сидел у окна на второй парте? Он любил слушать плеск волн о берег, шум капель дождя, барабанящих по крышам и окнам. Но эту какофонию, состоящую из шёпота и неясных слов, было невозможно воспринимать. Ох, это ничуть не помогало успокоиться. Голоса, сливающиеся в одно расплывчатое нечто, погружали в отчаяние, в положение, когда в каждом шепотке слышится твое имя и противный смех. Джин с трудом, но выкинул эти тупые аналогии из головы, потому что понимал: они не имеют ничего общего с реальностью. Все эти ученики, альфы, омеги и беты, переживали из-за ерунды, а не потому, что один из них вдруг панически забоялся толпы. Точнее, шума, который эта толпа создавала. — Тишина, — после этих слов непрекращаемый поток чужих слов прекратился не до конца, но Джин облегчённо выдохнул, почувствовав непонятную свежесть от резкой тишины, которую он любил гораздо больше криков и шушукания. Несмотря на то что Намджун сделал это не для него, а чтобы продолжить лекцию, Джин все равно улыбнулся, кидая благодарный взгляд на альфу. Джин признается честно и уверенно, что заметив, как Намджун смотрит прямо на него, он испугался и вздрогнул, но улыбку с лица не убрал, посчитав, видимо, себя бессмертным или же безрассудным настолько, чтобы показать себя с лучшей стороны перед… Альфой. Джин списал свое нервное состояние на предстоящую течку. Все омеги в свои предтечные дни ведут себя немного психованно, ведь правда же? Черт возьми, и в день вступительного экзамена он хотел повести себя подобным образом, только перед Юнги, ещё одним альфой, и осознание собственной распущенности, взявшейся из неоткуда, было даже более болезненным, чем недовольство родителей. Он моментально выбросил и эти мысли из головы, когда Намджун, вроде как нехотя, оторвал взгляд от Джина («он и не смотрел на тебя, идиот», — шепнул ему в ухо голос Хосока) и посмотрел куда-то на задние ряды. Его губы изогнулись в подобие оскала, и Джин вроде даже почувствовал кисловатый запах насмешки в феромонах, исходящих от Намджуна. Но видимо, ему только показалось, верно? Это все гармоны, и Джин почти полностью убедил себя в этом, но когда Намджун открыл рот, Сокджин понял, что верно истолковал чужое настроение: — Вы наверняка задаетесь вопросом, почему же эта территория закрыта для посещений? О, все довольно просто. Позвольте рассказать одну историю, которую ваш однокурсник знает от и до, — Намджун усмехнулся сильнее, продолжая смотреть куда-то на верхние ряды. Он вел себя спокойно и в какой-то степени даже самоуверенно, его сильный чуть хрипловатый голос отражался от стен, проникая каждому под кожу. Джин ущипнул себя за руку в попытке не поддаться этому чарующему голосу. Он был выше инстинктов и уж тем более он не планировал подчиняться какому-то там альфе в принципе, так что… Джин просто продолжил слушать, забыв обернуться, чтобы узнать личность этого самого «однокурсника», который должен был знать историю этого жуткого по идее туалета. Голоса раздались снова, видимо, обсуждая этого самого человека, и Джин только по шуму чуть громче шёпота понял, о ком они говорили, пусть и каждое слово сливалось с другим, порождая неприятную какофонию разной частоты и тональности. Разумеется, речь шла об известном Мин Юнги, не так ли? Может, именно поэтому Джин так и не обернулся, когда осознал, кому было адресовано скрытое отвращение за словами Намджуна. Джин никого из них не оправдывал, просто Мин Юнги был популярен, он был выше кого бы то ни было во всей Академии, не говоря уже о первом курсе. Именно поэтому не было ничего удивительного в том, что его обсуждали. И в том, что Намджун, наверняка просто один из многих, кто ненавидел этого сына богатого родителей, усмехался так неприязненно и черство. — Ничего такого в голову не приходит, — раздался знакомый чуть равнодушный голос. Мин Юнги сидел почти что в самом последнем ряду, если судить по голосу, который отчего-то не терялся в бесконечном шепоте и шуме. Стоило Юнги только начать говорить, как весь шум моментально смолк. Даже когда Намджун, старшекурсник и их лектор на время этой пары, открывал рот, некоторые из первокурсников все равно продолжали разговаривать о своем. Но стоило слово взять небезызвестному Мин Юнги, который являлся не просто родственником ректора этой Академии, а ещё и красавчиком с аурой плохиша из некудышных подростковых романов, скачанных с интернета? О да, все моментально замолчали, потому что говорил он, человек, который срать на них всех хотел и который делал постоянно только то, что желал сам, а не то, что ему приказывали остальные. Даже альфы и беты, те, кому дела не должно было быть до очередного сынка богатых родителей, молчали, и даже запаха раздражённого, покрытого солью или уксусом, не посмели выпустить. Потому что Мин Юнги говорил, и казалось, будто весь мир замер, чтобы этот мальчик отстоял свою вроде даже не задетую честь. Джин не хотел делать поспешных выводов, но его омежья сущность, которая была той ещё сучкой в предтечные дни, хотела не понимать Юнги. Намджун наверняка решил бы, что Джин на его стороне, его красивое мужественное лицо наверняка озарилось бы улыбкой, если бы он узнал мысли Джина. Но вся суть заключалась в том, что Джин чхать хотел и на мнение Намджуна. Они оба были двумя альфами, которые грызлись за территорию, а Джина тошнило от такого проявления собственничества. Хм, не то чтобы Джину нравилось какое-либо вообще проявление этого чувства. Ох, он становился все раздражительнее. Это не то чтобы неожиданно, особенно после ссоры с Хосоком. Джин просто… Он просто хотел, чтобы все побыстрее закончилось. — Если уж вы не помните самую известную историю этого места, что ж, я расскажу, — после этого шум стих не до конца, но достаточно, чтобы Намджун хмыкнул в знак одобрения. Некоторые омеги снова слаженно выдохнули, ведясь на красивую мордашку и ауру доминирования. Они наверняка уже успели нафантазировать себе, как этот Намджун сидит в кресле, как его ноги, обтянутые классическими черными брюками точно по размеру, широко расставлены и как он хрипло произносит что-то вроде «хорошая омега». Намджун начал рассказ через секунду, и, несмотря на все ещё проскальзывающее в толпе смешки и разговоры, Джин позволил себе потеряться в глубоком голосе, который рассказывал нечто очень обыденное и одновременно жуткое. «В этой Академии учились сотни тысяч учеников, они все были обычными студентами со своими переживаниями и проблемами. Но однажды в конце двадцатого века, в семидесятых, случился один неприятный… Инцидент. Пак Намгиль, влюбленный в любимую племянницу ректора Мин, решил, что, раз он альфа, значит, красавица Мин Черён должна стать его. Что она принадлежит ему, раз его взгляд зацепился за волосы, глаза и кожу, что манили только потому, что принадлежали ей. После сотен отказов он предпринял попытку затащить ее в постель во время гона, но девушку смогли спасти. Намгиль напал не скрываясь, посреди бела дня в не особо и скрытом от любопытных глаз саду. Его быстро остановили, пусть и тоже пострадали от острых когтей. На всякий случай до вынесения решения деканатом его заперли в комнате во избежание побега и причинения ещё больше вреда кому бы то ни было. Но Черён не держала зла на горе-любовника, несмотря на его злость и силу, из-за которой она могла пострадать. Даже если жертва нападения быстро оправилась от попытки изнасилования, это не означало, что можно просто закрыть глаза на подобное поведение ученика. Документ об его отчислении был уже на столе у ректора; от того, чтобы превратить жизнь студента, выгнанного из престижного университета с позором, в Ад, отделяла одна подпись. Но этого не потребовалось: через всего пару часов после нападения Намгиль взбесился настолько, что выбил дверь своей импровизированной камеры магией и принялся крушить все вокруг. Стоит ли мне говорить, что его комната располагалась в западном крыле пятого этажа? Его успели остановить только после того, как все крыло было уничтожено. Ректор отдал приказ не применять чрезмерную силу и попытаться решить конфликт мирно. Но о каком мире могла идти речь, когда взбесившийся и отнюдь не слабый маг угрожал безопасности тысячи учеников? Ситуация разрешилась как нельзя лучше: спустя около получаса магического выброса Намгиль вдруг остановился, будто никогда и не собирался уничтожить все здание. Он просто встал посреди коридора, а потом резко упал на землю, как мешок с землёй, тяжёлый и громоздкий. Никто в первые секунды не посмел приблизиться, боясь очередного взрыва магии. Когда ничего не произошло, преподаватели поспешно унесли Намгиля в лазарет, чтобы выяснить причину внезапной вспышки агрессии и силы. Намгиль никогда не славился хорошими оценками или же выдающимися способностями к магии, его однокурсники не могли сказать про него ничего стоящего, кроме нездоровой одержимости Черён, которая началась задолго до инцидента. Многие думали, что Намгиль начал употреблять запрещённые препараты, лишь бы стать сильнее и привлечь, наконец, внимание красавицы Мин, но, по словам врачей, в его крови не было найдено никаких следов лекарств, которые употреблять было запрещено. Но что самое удивительное? Стоило Намгилю проснуться, он обнаружил, что не может призвать даже слабенького потока воздуха. По непонятным причинам его магия исчезла, будто бы он истратил ее всю в момент своего буйства. Разумеется, все вздохнули с облегчением, потому что это означало, что Намгиль никогда не сможет навредить кому-то ещё. Но все, кто сочувствовал Намгилю или ненавидел его за все отвратительные поступки, никогда не ожидали, что он снова причинит боль человеку. Новой жертвой оказалась случайная омега, забредшая в лазарет за подавителями, но по стечению обстоятельств наткнулась она именно на палату, куда нельзя было заходить ни при каких обстоятельствах. Но к огромному облегчению, Намгиль почти ничего ей не сделал: лишь кинул что-то тяжёлое в дверь, не замечая, как осколки проникают под чужую кожу, а затем заскулил, когда попытки призвать свою магию опять не увенчались успехом. Даже представить боюсь, что чувствовал человек, который всю жизнь полагался только на свою магию и который жизни не мыслил без нее. Что чувствовал альфа, потеряв собственное достоинство и ставший бесполезным? Но на этом страдания Намгиля, потерявшего не только возлюбленную, репутацию и возможность выйти в люди после окончания учебы, но и свою магию, не закончились. В один из дней, когда ему разрешили провести десять минут на свежем воздухе на территории Академии, его нашли альфы Черён и омеги, которую Намгиль ранил в лазарете. Думаю, не стоит говорить о том, что они сделали с человеком, который посмел тронуть то, что принадлежало им? Намгиль, избитый, лишенный магии, такой жалкий и ничтожный, не смог вынести своей участи. Он прекрасно знал, что его ждёт, точнее, додумался до этого уже в своем вынужденном заключении. Он понял, что в тюрьме даже для неодаренных магией его ждёт участь гораздо страшнее смерти. Уж не знаю как, но он снова смог сбежать, но вместо того, чтобы уехать в другую страну, начать все заново, попытаться добраться до родителей или родственников… Он решил пойти гораздо более лёгким путем. Его нашли в туалете, повешенного на простынях, что он сделал впопыхах. Никто из тех, кто стал жертвой его агрессии, не особо печалились из-за его смерти. И казалось бы, злодей повержен, его труп остывает из-за открытых окон туалетного помещения, все счастливы, жертвы нашли успокоение в своих парах, а другие будто и вовсе не заметили этих чудовищных событий, погрязшие в собственных мыслях и проблемах. Но все оказалось не так просто, как могло бы быть. Нашлись смельчаки, которые обвинили ректорат и семью Мин в мести и в использовании магии внушения, которая, как вы прекрасно знаете, была запрещена после Второй Мировой Войны на Крымской конференции. Ходили слухи, будто бы семья Мин нашла прекрасный способ избавиться от неугодного альфы, не оставляя видимых следов. Многие даже начали думать, что Намгиль точил зуб на семью Мин, искал компромат на них и только из-за этого начал ухаживать за племянницей ректора. Хотя кто знает, что на уме у этих психов?» — Именно поэтому западное крыло стало запретной территорией, ясно? Его не могут отремонтировать уже почти пятьдесят лет, если не больше, но любые работы, проводимые за это время, так и не были закончены, — Намджун фыркнул в раздражении, будто именно эта часть волновала его больше всего. — Вы хотите сказать, что дух этого Намгиля ходит по Академии? И пугает рабочих и учеников? — кто-то выкрикнул, не подняв руки, и Намджуну потребовалась пара секунд, чтобы вникнуть в суть вопроса. — Именно так. Каждый, кто когда-либо заходил в тот туалет, страдал по вине то ли призрака, то ли собственной глупости. Дух не даёт приблизиться к своей территории никому, и это уже проверено на опыте других любопытных, так что не совершайте необдуманных поступков, ясно? — Намджун оглядел аудиторию, но многие не слушали его, больше увлечённые байкой, чем предупреждением. Они смотрели на факты, а не на смысл. Мистика всегда нравилась возбуждённым и легко возбудимым подросткам. Джин почувствовал себя старым на их фоне, несмотря на то что был всего на пару лет старше. — Но почему никто не знает об этой истории? Я раньше никогда не слышал о чем-то подобном, происходящем в Академии, — какой-то смельчак сказал это достаточно громко, но за гулом учеников, которым рассказали страшилку, его смог услышать только Намджун благодаря острому слуху альфы. — Все очень просто. Семье Мин удалось замять это дело, приняв в администрацию Академии представителей остальных семей из Пятерки. Только благодаря общим усилиям утечку информации удалось предотвратить. Впечатляюще, верно? — Намджун продолжал иронично улыбаться, глядя прямо на Юнги, и Джин почувствовал непонятную горечь. Его совсем немного тошнило, но он и сам не понимал, почему. — Это удивительно, как яро семья Мин хранит свои секреты от посторонних. Возможно, это правда, что они накладывают какое-то заклинание на всех, кто попытается приблизиться к раскрытию тайн этой семейки, — Намджун покрутил головой, щёлкая позвонками, видимо, не боясь Юнги от слова совсем. Джин поражался такой самоуверенности и не мог решить, нравится ли ему это или же наоборот. Хотя он мог честно сказать, что в данный момент его бесили абсолютно все. Из-за звуков, громких и разных, но сливающихся в один белый шум, из-за запахов, в которых смешались страх, возбуждение, непонятный отвратительный восторг и любопытство, — из-за всех этих отвлекающих факторов Джин не мог ясно думать. Он не хотел понимать кого бы то ни было. Ни Намджуна, который наверняка ждал рыка на все свои провокации, ни Юнги, который просто сидел и слушал вместо того, чтобы поставить их всех на место, чтобы заткнуть ублюдков, не затыкающихся, пока не заговорит альфа семьи Мин. Джин хотел просто лечь в свою любимую постельку, накрыться одеялом с головой, оставляя место для дыхания, прижаться носом к нейтрально пахнущим простыням, лишь бы перестать чувствовать так много. Он мог сейчас только думать о том, что эта история звучит правдоподобно, если не учитывать, конечно, призрака, потому что не существует их, ну в самом деле. Они не дети, чтобы верить в подобную чушь, да ведь? Мысли плавно текли, из одной темы вливаясь в другую, совершенно не связанную с предыдущей. «Они просто не хотят тратить деньги на ремонт и реставрацию», — Джин покачал головой, не веря в собственную логику. Чтобы семья Мин, которая славилась не только силой, но и богатством, не смогла заплатить за отстройку какой-то там трети этажа в собственной Академии? Это было сущим бредом, в который Джин даже со своей любовью к чудесам не верил. «Скорее всего, эту историю придумали, чтобы предотвратить случаи изнасилований и дедовщины», — в это поверить было легче, но все равно Джин не собирался высказывать свои мысли вслух. В этом не было никакого смысла, не правда ли? «Ученики сами должны понимать, чего делать не стоит ни при каких обстоятельствах. Но эта история всё-таки сможет на собственном примере показать, к чему приведет та или иная шальная мысль», — Джин все равно хотел испариться из этого мира хотя бы на оставшийся день, но у Намджуна и всей администрации, похоже, были другие планы: — Раз уж у нас возникла такая оживленная, — намек на невообразимый шум в аудитории, — дискуссия, может, сам представитель семьи Мин и ответит на вопросы? Или кто-то слишком боится проболтаться, что за убийством стоит предсказуемая жажда мести? Джин думал, надеялся прямо-таки, что прямо сейчас дух этого Намгиля появится перед учениками и убьет всех своими сверхсилами, лишь бы не слышать ответ Юнги. Это ребячество действовало на нервы, а стойкий пряный запах двух альф не сулил ничего хорошего. — Я скажу это один раз: моя семья, блять, не причастна к этому дерьму, что ты и твои подхалимы напридумывали себе, — Юнги был крайне зол, и Джин, будь он на месте Намджуна, дважды подумал бы перед тем, как спорить с этим рычащим гневным тоном. — Ха, — прозвучало надрывно и с изрядной долей насмешки и желчи. — Нет смысла притворяться невинной овечкой. Люди пропадали на некоторое время и после Намгиля. Вдруг они тоже нашли что-то, порочащее семью Мин? Уверен, твоя семейка таким образом просто защищает свои тайны. Юнги хмыкнул, показывая тем самым, что все, что только что сказал Намджун, — бред, который даже не стоит его внимания и уж тем более злости. Он успокоился очень быстро, и это поражало. Подобный самоконтроль… Перед тем, как всё-таки погрузиться в свои собственные мысли, Джин подумал: «наверняка есть много тех, кто ненавидит семью Мин, завидует им. Но насколько они правы, обвиняя без доказательств?» Но разумеется, никто не ответил ему, и даже Джин ответа на собственный вопрос не знал.