His own way

Разумеется, пообещав что-то, вбив себе в голову, Хосок всегда это выполнял. Вот и сегодня, несмотря на строгий запрет Джина, Тэхена и даже собственного брата на хождение по всяким запрещённым туалетам, он шел зачем-то по темным длинными коридорам. Луна освещала все достаточно сильно, чтобы фонарик, взятый специально для сегодняшнего дела, Хосок так и не достал из своей сумки. Хотя не то чтобы он много чего взял на эту вылазку, ради которой ему пришлось очень тихо и долго пробираться мимо спящего Чонгука и коменданта. Хосок был очень удивлен, когда у него в самом деле получилось пройти незамеченным. Обычно Чонгук, как маленький ребенок, был готов проснуться от любого звука, лишь бы не остаться в одиночестве ночью, в час, когда преступники снимают маски благожелательности и доброты. Так вот, коридоры Академии, ранее днём ярко освещенные ещё и специальными светильниками и фонарями, сейчас утопали в тенях и ночной мгле, пусть луна все ещё и дарила свой, отнятый у солнца свет. Однако не это было самым жутким. Вой, который слышался из-за стен (наверное, электричество или трубопровод), пугал гораздо сильнее. Но и это не особо остановило Хосока перед своей опасной затеей. У него не было особо сильной причины так рисковать своей жизнью и безопасностью, тем более с учётом того, что Джин мог не только его обматерить за подобные действия, но и вполне обоснованно ударить. Хосок просто… Хотел убедиться в своей храбрости, доказать Джину, что он способен в одиночку справиться с какими-то трудностями. Он ведь альфа, он защитник, лидер своей стаи! И Хосок будет тем, кто не позволит своей стае страдать. И он докажет это сегодня, этой ночью! Да, он мог бы сделать это и днём, но… В чем смысл? Где ещё он сможет ощутить это давно позабытое чувство страха и любопытства? Камера, которую он взял специально на случай, чтобы зафиксировать какие-либо аномалии, грела сумку. Хосок очень редко пользовался ей, но когда все же вспоминал о ее существовании, то фотографировал брата, Тэхена и Джина. Свою стаю в основном, ладно? Зайти в потрепанный туалет, от пустого дверного проема которого тянулись очень уж жуткие в темноте узкого коридора царапины, оказалось непосильно сложно. Да, Хосоку было уже некоторое время чуждо чувство страха, особенно в Академии, где склоки и драки между альфами были строго запрещены из-за обилия феромонов, которые они выбрасывали при грызне за территорию. Но когда непонятные звуки, больше напоминающие шаги, повторились снова, Хосок, даже не оглядываясь, ворвался в туалет, затаившись в дальнем углу, чувствуя, как сильно бьётся его сердце от страха. Перед лицом вспыхнула картинка, последняя в плёнке его фотоаппарата, где Чонгук смеётся, выплюнув полчашки чая на чистый некогда стол, Тэхен читает книгу, все равно улыбаясь, а Джин тихо посапывает в кресле за ними. Это фото появилось, чтобы так же быстро исчезнуть: Хосок перевел взгляд на чужую тень, остановившуюся прямо рядом с дверью, и услышал знакомый голос: — Хм, маленький напуганный щеночек, тебе же лучше выйти, — Хосок задрожал, когда узнал бархатный, спокойный, но все ещё немного заигрывающий, будто именно с ним, голос Чимин-щи. Хосок в последний раз огляделся: вокруг на полу валялась бетонная крошка, листки бумаги, порванные напополам или ещё мельче, несколько лоскутов одежды, оставленные, видимо, другими не особо удачливыми учениками, тканевые нашивки разных форм и размеров… Приглядевшись повнимательнее, Хосок понял: разве это не амулеты, сделанные Чимин-щи? Да, ведь и крестик, поставленный красными нитками, был его ярким знаком, дающим гарантию работоспособности. Вот только… — Разве вязь заклинаний должна идти не прямыми линиями? — нити, использованные в этом амулете, были похожи на рваные, безумные мазки, которые обычно делают сумасшедшие художники в попытках передать свои чувства на холсте. Амулет был полностью испорчен, наверняка обладая совершенно противоположными от начальных свойствами. Однако Хосок вместо того чтобы продолжить строить из себя часть интерьера, спрятал камеру обратно в сумку и встал, оттряхнув успевшие стать белыми от штукатурки штаны. Он вышел с бешено бьющимся сердцем, встречая чуть потемневший какого-то черта взгляд Чимин-щи без какого-либо страха. Что ему мог сделать бета, будучи верным последователем ректора, его одним из самых верных (вроде как) союзников? Хосок заметил в чужих руках небольшую стопку каких-то бумаг, которые Чимин-щи даже не думал прятать. Он, наоборот, улыбнулся и помахал ими прямо перед носом Хосока. — Ох, ректор даже в такой час заботится о своих учениках. Попросил меня собрать информацию, а потом сказал, что я должен ознакомиться с ней, — Чимин-щи приблизился к ровно стоящему альфе, проводя по его плечу рукой. Хосок бы вздрогнул, но что-то притягивало его к этим темным, уже не таким и пугающим глазам… Ох, разве что-то не пугало его всего пару минут назад? Хосок смог приглядеться к тексту в руках Чимин-щи внимательнее, пока он был так близко. Даже повинуясь приятным касаниям чужих холодных рук, он смог выдавить из себя чуть испуганное, но все равно заторможенное отчего-то: — А… Зачем вам информация о Мин Юнги? — Хосок почувствовал, как у него замерло сердце от догадки, которая больше звучала, как бред и выдумка. Ну не мог же Чимин-щи, такой добрый в своем стремлении стать другом для всех и вся, оказаться… Предателем? Но почему тогда в том туалете лежал испорченный напрочь амулет, сделанный лучшим артефактором Кореи?.. Чимин-щи лишь улыбнулся, и в этой улыбке что-то не понравилось Хосоку, но что он мог сделать, если во все ещё красивых глазах он видел только злость, почти заполнившую радужку? Искать информацию, помимо имени, было запрещено. Доступ к базе данных мог быть только у ректора, его заместителя и кураторов. И что-то подсказывало Хосоку, что ни ректор-ним, ни Минхо-щи не стали бы делиться подобного рода информацией с обычным бетой, который, будучи известным способностью проникать в чужой разум (его просили о подобном лишь в камерах смертников и то очень редко), запросто мог использовать любую деталь в свою пользу. Хосок, чуть протрезвевший от холодного, змееподобного взгляда Чимин-щи, поднял напуганные глаза на бету, который все равно улыбался. И Хосок понял, только взглянув на эту улыбку: ему сегодня не выбраться из этой западни. — Ох, я тут вспомнил, что мне срочно нужно на подработку! — Хосок пробормотал ещё какое-то оправдание, но Чимин-щи… Улыбнулся шире, видимо, не веря ни одному произнесённому ломанным шепотом слову. Однако не успел Хосок даже как следует обернуться, отступая назад, как ему в спину прилетело хриплое, чуть развратное даже: — А мог бы ещё спокойно учиться, мальчик. Чего ж не сиделось на месте? Перед тем, как всё-таки потерять сознание, Хосок успел подумать: «и всё-таки прав был Джин: не стоило идти на поводу своих желаний».

***

— То есть… Вот, что произошло… — Джин, разумеется, уже не сомневался, что Чимин-щи был виновником, особенно после его безмолвного признания во всех своих грехах… Но разве не было это чуточку, но виной и Хосока, поверившего в сказки и бредни? — Ха, щенки всегда остаются щенками, — Чимин-щи, даже закованный в наручники, блокирующие магию и причиняющие, наверное, жгучую боль, продолжал улыбаться. Даже одетый в черную футболку с номером, походящий на заключённого, потрепанный, с темными кругами под глазами… Он все равно не жалел о своих поступках, о предательстве даже более жутком, чем то, что совершили его предки триста лет назад. — Может, тогда вы, наконец, расскажете, как обстояли дела? — ректор Академии, бабушка Юнги и все ещё глава семьи Мин говорила, отпив из своей элегантной фарфоровой чашки крепкий черный кофе. Чимин начал говорить до того, как дно чашки коснулось блюдца, такого же белого, как и волосы ректора.

***

Этот мальчик был… Незапланированным. Да, я искал кого-то, кто начнет последний виток зодиакального круга, кто положит конец моим страданиям и страданиям моей семьи. Я не знал ни его знака зодиака, ни лунной фазы, в которую он был рождён, а эти факты были очень важны для ритуала. Если человек хоть на каплю не подойдёт, то нужно будет начинать заново. На самом деле мне повезло, что я смог быстро справиться с Хосоком — будь он учеником третьего или четвертого курса, мне, бете без запаха, клыков и боевой магии, пришлось бы нелегко. Однако альфа был щенком, который слишком наивно верил маскам людей, проникаясь их бедами. Я, как и предполагал, довольно быстро смог подавить его волю с помощью небольшого гипноза, но щенок оказался не только слабеньким… Но и занимательным: смог недолго, но посопротивляться моим силам. А ещё щеночек был довольно симпатичным, чего уж греха таить. Я в самом деле не хотел ничего с ним делать. Ну, может, стереть память, возможно, перед этим немного поигравшись с молодым юным телом и разумом… Но потом мне в голову пришла замечательная идея: а что если одним выстрелом убить сразу двух зайцев? Избавиться от лишних подозрений и на ещё один шаг приблизиться к своей мечте! Я даже брата родного ради этой цели в жертву принес. Он стал самым первым, но не последним. До сих пор помню его слова, сказанные перед тем, как он повесился на связанных моими руками простынях: — Спешка, Чим-Чим, и эмоции станут твоей погибелью, — ох, он оказался чертовски прав, верно? Но как я смел ждать ещё десять, пятнадцать, тридцать лет, если наша цель была так близко? Лунный цикл подходил к своему концу, и это было довольно неплохое время начать четвертый, заключительный круг. Мы были так близко к тому, чтобы сбросить вас, Минов, с трона! Занять кресло правителя самим, привлекая все больше и больше магов на свою сторону, во тьму, которую люди ошибочно принимали за яркий свет. Из-за желания поскорее избавиться от неугодных и снова почувствовать силу, пронизывающую до костей, я и поторопился, сглупил из-за спешки, послав в спину спешно удаляющегося щеночка мягкую дымку заклинания (запретного, разумеется), которое на время подавляло волю и стирало любое желание сопротивляться. Не скрою, мне было любопытно посмотреть на то, как выглядит его лицо, красное от удовольствия. О, и кто знает, сделал ли я что-то с ним в итоге, пока он метался в бреду под действием проклятия? Уже после всех развлечений и вроде как успешно наложенного заклинания, до конца осознав, что натворил, я судорожно бегал по собственному поместью, комнате, по кабинету, до библиотеки и обратно. Я взломал сайт академии (снова) и выдохнул с облегчением, только прочитав чужую дату рождения: этот мальчик оказался водолеем — тем, до кого руки пока не дошли. И я вроде даже не сожалел, помня тепло голого тела, помня на вкус эти губы и зная, что совсем скоро моя семья, страдавшая от несправедливости столько лет, сможет снова воссиять, восстать из пепла. Мой брат так гордился бы мной! А потом пришел этот щенок Мин со своей шлюхой, и все испортил! Всю жизнь я был в тени Минов и других более сильных омег и альф! И я бы с удовольствием посмотрел на взрыв стихий Мин Юнги, но у меня ничего не вышло. Из-за вас!

***

— Ты!.. — Хосок, красный от возмущения и стыда, вскочил, готовый кинуться на говорившего без всякого стеснения бету, но его остановила бабушка Юнги. — Что ж, ты пытался, Пак Чимин, — ректор смотрела голубыми глазами в чужую душу, и Чимин сглотнул от страха. Пусть он и говорил правду, не скрываясь, показывая свою истинную сущность без каких-то прикрас… Но он все равно трясся, как осиновый лист, стоило пересечься взглядом с магом, который одним взмахом даже не пальцев, ресниц, мог заставить ползать по земле в поисках прощения. — Почему ты убил своего брата? И почему тогда остальные жертвы не умерли? — задал первый вопрос Юнги, стреляя глазами в сторону ректора, но почти сразу же вновь устремляя злой взор на Чимин-щи. — А что, вы бы хотели видеть в своей Академии путь, устеленный трупами? Ха, что и следовало ожидать от Минов! — Чимин-щи пренебрежительно скривился, впрочем, сразу же продолжая. — Нам нельзя было привлекать внимание. Тем более… тогда, пятьдесят лет назал, когда мой брат согласился умереть во имя нашей цели… мы еще не знали, что магии он лишился бы не навсегда. Но это было и не важно: для полного свершения ритуала первая и последняя жертвы должны были умереть, высушенные досуха. С первой жертвой повезло, — Чимин-щи будто бы и не о собственном брате говорил, сжимая руки в кулаки до побелевших костяшек и скрипя зубами без клыков от злости. — С последней вот не задалось. — И почему же именно я стал последним? — но Юнги наклонился ближе к бете, неспособный подавить его своими феромонами, но все равно заставивший вздрогнуть. А потом Чимин-щи рассмеялся, будто этот вопрос показался ему до безобразия глупым: — По статистике маг, чья стихия совпадает с элементом его знака зодиака, намного сильнее, чем тот, у кого стихия и зодиакальный элемент отличаются. Даже Телец, если будет обладать водной магией, все равно будет слабее, чем Телец со стихией земли. Так было всегда. Но бывают и исключения… Мин Юнги… Рыбы, водный элемент, обладающий магией огня! И этот самородок обходит по силе даже некоторых преподавателей! Именно такие люди с противоположными стихиями и элементами смеют ступить на Дорогу, — Чимин-щи усмехнулся, будто в насмешку, хотя он, можно сказать, восхвалял чужую силу. Зависть, с которой он смотрел на них всех, никуда не делась. — За твои преступления… Тебя направят на исправительные работы. А твоя семья будет исключена из Совета и лишена всех титулов и званий, — после этих слов Чимин с силой вжался в стальное кресло, в котором сидел. Он был похож на собаку, промокшую под дождем и осознавшую, что лучше бы он не сбегал из теплого дома, укусив руку, что его кормила. Как жаль, что осознание этого было чрезмерно болезненным, верно?