His own way

Разумеется, узнать, что у них появились незапланированные каникулы в семь дней, данные великодушно ректором, было неожиданно и приятно. Однако Джин вместо того чтобы провести это время с друзьями, объясниться перед Юнги, почему он бросил его вчера после прекрасной ночи, проведенной вместе… Джин признает, что не говорить о своих планах ни Юнги, ни Хосоку, ни Чонгуку с Тэхеном, было довольно… Глупо и самонадеянно, верно? Но что ещё он мог сделать, когда мысли метались из стороны в сторону, когда Джин не знал, куда девать руки, крутя на средних пальцах кольца, снимая их и надевая на безымянный, казавшийся теперь таким пустым палец, и так снова, снова и снова, испытывая муки совести и не желая, впрочем, ничего менять или объясняться перед кем бы то ни было? Он собрал вещи почти сразу же, как сбежал от Юнги, билеты до дома купил там же, на улице, и теперь, так и не дождавшись наверняка захмелевших друзей с вечеринки, в четыре утра он стоял на автобусной остановке, ожидая автобус, который должен был довезти его до аэропорта. Через несколько часов он уже стоял у знакомой двери, слушая свое дыхание и сжимая тонкую кожаную лямку портфеля сильнее в руке. Джин находился в смятении. Он был так рад, когда родители позвонили ему, пусть он и чувствовал, что все может разрушиться, утечь сквозь пальцы, как его надежды на их понимание ещё три месяца назад. И если раньше он безмолвно терпел все их придирки, не обращал внимания на жестокие слова папы про то, что никто его не понимает и не ценит, когда именно Джин всегда был рядом с ним, переживая за двоих все горести, но, к сожалению, не радости… Джин только раз пошел против них, когда согласился поступить в Академию Магии, так и не получив их согласия или же простого безразличия к его идее. Он никогда так яро не сопротивлялся им, будучи марионеткой в умелых руках родителей, которые ломали его крылья и подрезали перья, чтобы Джин перестал быть уникальным, чтобы он перестал сиять, этим светом все лучше подчеркивая их собственную тьму… Но он ведь все равно их любил, они оставались для Джина самыми близкими людьми на свете, пусть Юнги и стремительно занимал и требовал все больше и больше места в маленьком сердце Джина. Да, если раньше Джину хватало только родителей, потом он и недели прожить не мог без Хосока, потом в его жизни появились Чонгук, а затем и Тэхен… То теперь он просто не может представить себя без Мин Юнги. Разве не иронично? Он, омега, который так яро противился своим родителям, желающим отдать его в руки не хорошего человека, а любого альфы, который согласится взять ответственность за него, омега, который вроде как решил для себя, что никогда не позволит альфе или бете запудрить ему мозги… Разве сейчас он не погряз в Юнги без шанса на спасение? Разве не пошел он в итоге на поводу своих родителей, сделав тот же выбор, о котором они талдычили столько лет? Но в этом не было вины Джина. Юнги был не таким, каким он представлял или видел альф, предложенных родителями: его папе, наверное, очень повезло, что в итоге отец Джина смог пленить его сердце, а не другой альфа, выбранный старшим омегой. Потому что вкус папы Джина в мужчинах? Все «женихи», о которых папа Джина говорил только хорошее, оказывались самыми настоящими мудаками, и Джин в самом деле не особо понимал, как такое происходит. Он всегда чувствовал себя… Не в своей тарелке, будто у него не было места, которое Джин смог бы назвать «родным». Этот дом вроде как никогда не был тем местом, в которое он хотел возвращаться снова и снова. Но сегодня в нем ещё таилась надежда, наполненная воспоминаниями о семье Мин, желание, чтобы тот тихий голос отца… Чтобы чувство, похожее на сожаление, в этом отчего-то негромком шепоте ему не причудилось, чтобы оно было настоящим, а не наигранным… Да, Джин не думал, что едет обратно домой, когда единственное место, в котором он хотел сейчас находиться, — теплые объятия Юнги. Но Джин не успел как следует сформировать заманчивую мысль о том, чтобы в самом деле плюнуть на эту дурацкую затею: понять и принять своих родителей, и уехать обратно к Юнги, как дверь распахнулась. — Джинни! Чего стоишь, как не родной? — его папа стоял в разноцветном фартуке, который Джин сделал на уроке труда вроде как для себя, а в итоге отдал родителю. Джин раскрыл от удивления рот: его папа, даже будучи домохозяйкой в каком-то там поколении, ни разу вот не надевал фартуки, если они не были белоснежно-белыми! — Давай, проходи! — если честно, Джин ожидал не совсем этого. Он думал, его родители опять начнут говорить какую-то чушь… Ох, неужели они в самом деле изменили свое мнение? Джин зашёл внутрь, кидая свою сумку куда-то в коридор и снимая обувь. Папа провел его в столовую, где отец уже сидел за накрытым столом… — У нас какой-то праздник? — Джин даже не думал переодеваться, но вместо того чтобы сесть рядом с родителями, он пошел в ванную, чтобы помыть руки. Затем ему не осталось ничего другого, кроме как все же сесть за один стол с родителями. Они продолжали молчать до того момента, как Джин взял в руки вилку, собираясь положить на тарелку какой-то вкусно выглядящий салат. Его родители говорили что-то про их будни, про работу и соседей, ни разу не упомянув о женихах или альфах, которых хотели бы увидеть рядом с Джином. Они в самом деле ни словом не обмолвились о замужестве или детях, и Джин спокойно смог поесть давно забытые на вкус блюда, которыми так гордился его папа. Джин расслабился, вновь почувствовав что-то особенное, то, что он успел почти забыть… Но как оказалось, все было не так просто. После незапланированного обеда, во время которого Джин вновь улыбался, слушая чужие рассказы, и смеялся над шутками, родители Джина как-то странно переглянулись. — Так… Ты никого не встретил во время своей… Учебы? — Джин все равно смог заметить, как скривилось до сих пор выглядящее молодо лицо папы. Однако Джин, превозмогая желание отвернуться и не отвечать, покачал головой, не желая говорить о Юнги, о своей недолгой течке и ночи, которую он никогда не сможет забыть. Вполне вероятно, что он просто Юнги из своего сердца выдернуть уже не сможет… О мой бог, они ведь были истинными! А Джин так безропотно послушался родителей, пошел у них на поводу, совершенно не подумав об этой незначительной детали… — Ох, отлично, — его папа даже выдохнул от облегчения… Вот только Джин не особо понял, почему тот так волновался. Однако следующие слова заставили его вздрогнуть, а панику вновь вспыхнуть в груди: — Значит, ещё не всё потеряно. Собирайся, дорогой, родственники твоего жениха уже должны были подъехать к ресторану, — то-то Джин и не понял, почему его папа, никогда особо не заморачивающийся о домашней одежде (главное, чтобы она была аккуратной), сейчас был накрашен, а под фартуком виднелся его лучший брючный костюм! — Как ты так можешь?! Я надеялся, что вы изменились и что перестанете говорить эту чушь! — Джин вскочил и огляделся в поисках выхода, слишком пораженный таким отношением, чтобы заметить отсутствие отца… — Джинни, — нелюбимое прозвище резануло слух, заставив задрожать от отвращения. — Ты должен понимать, что твое упрямство ни к чему хорошему не приведет! А ведь Джин только решил дать им ещё один шанс!.. Чтобы только открыть беззащитную спину и получить очередной нож, вставленный между лопаток. Как жаль, что Джин был розой в руках тех, кто не собирался за ним ухаживать, они требовали от него все больше и больше, взамен лишь любуясь красивыми лепестками, в конечном итоге собираясь продать его в руки того, кто больше заплатит. Как же Джин ненавидел своих родителей в этот момент. — Перестань уже жить глупыми мечтами! Задумайся о замужестве и детях! Джин так и не нашел, что ответить человеку, который его мало того, что не слушал, так ещё и не слышал.

***

В ресторане, который выглядел дорогим и богатым, их встречает пустой столик в отдельной кабинке. Видимо, его якобы будущие родственники тоже не особо спешили на встречу. Джин надеялся, что его жених не придет, что он никогда не увидит чужое лицо… Он не хотел видеть ещё каких-то альф, которые не были его Мин Юнги! — Ох, они уже подъехали, сейчас подойдут! — папа Джина взглянул в телефон, прочитал сообщение, видимо, от родителей жениха… Он начал что-то судорожно печатать, прилагая очень много усилий, лишь бы удержать этот «последний билет»… Джина начинает мутить, но он очень старается ничего не сказать. Он старается сохранить то уважение к родителям, что ещё осталось, но!.. — Как хорошо, что они не передумали из-за твоего глупого побега. Наконец тебя перестанут называть старой девой. Может, так ты наконец перестанешь позорить нас. После этих слов Джин вскакивает из-за стола и молит Бога, чтобы дверь оказалась не заперта!.. Его молитвы оказываются услышаны: ему, несмотря на крики и заверения, что ему не сбежать от судьбы, удается выбежать из здания. Он не совсем осознает, что дрожит, когда, загнанно оглядываясь по сторонам в животном страхе быть пойманным, прячется, садясь прямо на бетонный асфальт, за автомобиль премиум класса, когда сжимает в руках телефон, звоня непонятно кому… — П-пожалуйста, Юнги, ты можешь забрать меня отсюда? — Джин плачет, он чувствует, как слезы стекают по щекам, как на душе становится все паршивее и хуже от этого простого осознания… Что его родители считают его товаром, за который нужно платить! — Мой папа считает, что я никто без альфы рядом. Он привел меня на встречу с каким-то женихом, а я не хочу никого, кроме тебя! — Джин говорит что-то ещё, возможно даже, признается в любви, громко и с плачем, шепчет какую-то чушь… Джин знает, что просит невозможного, знает, что их разделяют сотни километров, что Юнги сейчас наверняка только встал и увидел отсутствие Джина рядом с собой, а Джин в это время уже смог найти неприятности на свой неугомонный зад, находясь в другом городе, в панике пребывая от одной только мысли, что… Что его могут забрать у Юнги. Однако альфа вместо короткого «это не мое дело» или «твои родители правы» просто спрашивает адрес, звуча как-то тихо, заглушаемый шумом не только парковки, на которой спрятался Джин в попытках не дать себя увидеть, но и фона. Джин, разумеется, не смеет ослушаться своего альфу, Юнги, который всегда выходил победителем из любой ситуации, который защищал его, даже не зная этого, который… Который находил его, где бы Джин ни находился, где бы тихо ни плакал в тишине. Он не был уверен, что Юнги в самом деле придет. Но его омега вместо того чтобы в самом деле дать ему сбежать, чтобы никогда не приезжать в этот город… Он говорит ему сидеть на месте и ждать, доверяя своему альфе. И Джин в самом деле ждёт, он чувствует, что готов подождать хоть год, если это означает, что Юнги заберёт его в то место, которое Джин начал считать домом. Джин, хоть и дрожит за дорогим BMW, пусть и плачет с надрывом, даже не стараясь успокоиться, все равно чувствует в груди это странное тепло, напоминающее о Юнги. И он не смеет пропустить момент, когда его любимый, дорогой сердцу альфа придет за ним. Он начинает принюхиваться к каждому еле знакомому аромату. Они замечают друг друга задолго до того, как видят: Джин вскидывает голову, когда в самом деле чувствует знакомый двойной запах жасмина и зелёного чая. Но до того, как он вскакивает, чтобы оглянуться в поисках Юнги, который оказался здесь за рекордные полчаса? Юнги находит его первым: он выскакивает из-за машины, сжимает в своих теплых, родных объятиях. Юнги сжимает его руку и говорит, что никогда его не бросит, что всегда будет на его стороне и всегда будет защищать от опасностей. Джин не верит своим ушам, когда слова, так похожие на признание, о которых он читал поздней ночью у себя в комнате много лет назад, слетают с чужих губ. Он хочет Юнги поцеловать, провести руками по выкрашенным в мятный прядям, снова ощутить их мягкость, вдохнуть запах жасмина и чайных листьев. Джин всхлипывает, когда Юнги останавливается, чтобы стереть с розовых пухлых щек слезы. Юнги не хочет видеть, как любовь всей его жизни, его омега, плачет, как краснеют его глаза от грусти и негодования. Юнги точно разобьёт лицо тому, кто заставил его омегу плакать. — Я убью того, кто заставил тебя плакать, — интересно, с какого момента этот безразличный ко всем альфа стал говорить такие жаркие вещи? — Он уже должен был приехать, — Джин хотел просто уйти, забыть об этом дне, как о кошмарах, что мучили его полжизни… Юнги решает по-другому. Они уже было входят в ресторан, Джин сжимает ладонь своего альфы сильнее, будто боится, что он оставит его, бросит на растерзание своих же родственников. Но до того, как они даже доходят до красивых зеркальных дверей, ведущих внутрь (в основном туда шел Юнги, таща на буксире свою омегу), оттуда вылетает… Даже не папа Джина, а очень красивая женщина, выглядящая лет на тридцать, но которая все равно смотрела в основном на Юнги, а не Джина, будто именно нахождение альфы было вот очень неожиданным. Хотя Джин понимал ее: если эта женщина планировала выдать за Джина своего сына, то присутствие какого-то постороннего альфы в ее планы ну вот совсем не вписывалось. Однако вместо возмущений и криков Джин услышал лишь недоуменное: — Ты что, в самом деле пришел? Разве ты не был против этого подставного замужества? — эта женщина, в ком Джин начал замечать очень уж знакомые черты лица, да и глаза эти темные горели родным, но чуть чужеродным огнем, говорила что-то странное. — Ты говорил, что не позволишь забрать меня! — Джин испуганно пискнул, когда Юнги потянул его ближе к женщине, которая была заодно с его родителями! Юнги схватил его на руки, несмотря на протесты и прижал к себе. После этого он улыбнулся, глядя исключительно на Джина: — Верно, Джин-а. Но это было до того, как я узнал личность твоего подставного жениха. Тетя Лиён, мы можем немного ускорить нашу свадьбу? — Юнги обращался, получается, к своей тете, которая лишь пару раз недоуменно моргнула, видимо, не ожидая в самом деле увидеть своего племянника здесь вживую. Погодите, кто был чьим подставным женихом? Но затем, увидев, в каком состоянии находится Джин и что они вроде как не особо и против всей этой свадебной канители, тетя Юнги улыбнулась такой яркой улыбкой, в которой также читалось «вот оно как» и сказала, заправляя прядь черных волос за ухо: — Да, конечно, мы уже все подготовили, на самом деле осталось получить только ваше согласие… — Юнги счастливо заворчал, довольный, как кот, получивший свою мышку… Джин недовольно простонал что-то о том, что никогда больше не позвонит этому альфе… но в душе он чувствовал себя немного… Более счастливо, чем надеялся. «Когда-нибудь я убью его», — но Джин прекрасно знал, что даже если он вправду посмеет отравить чужой горький кофе, Юнги с радостью выпьет его. Просто потому, что они полюбили друг друга и нашли в этом ворохе запахов и чужеродных ароматов. Наверное, судьба в самом деле решила посмеяться над ним, раз свела эти две семьи таким образом, заставив пройти через трудности и боль, чтобы затем протянуть их друг к другу красной нитью. — Я тебя люблю, — и эти слова, произнесенные даже не перед алтарем, а вслух рядом со стоянкой дорогих автомобилей, звучали так искренне, так по-особенному нежно, что никто из них даже не посмел засомневаться в этим признании.