Вечный медовый месяц

      Аделаида едва ощутимо водила большим пальцем по лбу спящего Берлина, голова которого покоилась на её коленях, и думала о том, как вышло, что один из грабителей монетного двора Испании, являющийся, как она поняла, главным в своей команде, спокойно спит буквально у неё на руках. Девушка даже не представляла, что придя на ненавистную и скучную работу в последний день перед увольнением, она попадёт в плен к грабителям. Но больше, чем нахождение в заточении, её удивляло только то, что она чем-то зацепила Берлина. Зацепила так, что он доверял ей настолько, что мог спать на её коленях, не боясь быть убитым. Должно быть, он хорошо анализировал людей. В первые пару дней ограбления мужчина заводил с ней ненавязчивые диалоги о самом разном: от её морального состояния и отношения к происходящему до того, чем бы она хотела заниматься после увольнения из монетного двора и освобождения. В то время, как остальные девушки дрожали от страха перед Берлином и остальными грабителями и бесконечно рыдали, поддавшись отчаянию, Адель с интересом поддерживала разговор с мужчиной. С момента встречи он показался ей умным, хитрым, опытным и интересным человеком. Большая часть его речи и движений выглядела, как хорошая поставленная роль. Берлина сложно было назвать красивым, да и возраст около сорока с хвостиком лет давал о себе знать, но он был невероятно харизматичным. Каждый раз, когда мужчина смотрел на девушку, Аделаида в глубине души ликовала от того, что на неё обратил внимание этот удивительный человек.       Берлин немного поморгал, не открывая глаз, шумно выдохнул и произнёс с полуулыбкой: «Ты могла бы меня убить, пока я сплю.» — И зачем мне это надо? — девушка, чуть смутившись, убрала руку от его лица. — Рад, что ты всё ещё в здравом уме.       Открыв глаза, мужчина посмотрел в светло-серые глаза Аделаиды, обрамлённые длинными ресницами, а затем проскользил взглядом по её аккуратным бровям, пухлым мягким губам, гармоничным скулам, бархатной девичьей коже, шелковистым тёмно-каштановым волосам, заплетённым в слабую косу, серебристым серёжкам-кольцам в её ушах, словно пытаясь запомнить каждую черту её внешности. Берлин отметил, что она стёрла макияж, состоявший из тонких изящных стрелок и помады вишнёвого цвета, и под её глазами проявились лёгкие синяки от недосыпа, а может, от природы, которые делали её лицо естественным и даже более привлекательным, хотя, она сама, наверняка, так не считала. Мужчина потерял счёт времени, разглядывая Адель, которая чем-то напоминала ему его первую жену. Сколько лет этой девчонке? Девятнадцать, может, двадцать? Ну, восемнадцать уж точно должно быть. И чего она забыла в этом монетном дворе. Здесь работа для тех, кто любит копаться в бумагах. Ей бы что-то творческое. Берлин поймал себя на мысли, что посмотрел бы, как она танцует. Должно быть, завораживающе и по-кошачьему. Интересно, так же, как… Мужчина с неким стыдом отбросил невесть откуда взявшиеся непристойные мысли. Рано. Совсем рано и неуместно, ещё Стокгольмских синдромов у восемнадцатилетних девочек ещё тут не хватало. У него были периоды в жизни, когда он, пытаясь перекрыть душевную боль, развлекался со всеми женщинами, вызывающими у него хоть какую-то приязнь, без разбора, но сейчас совсем не такое время, да и ему хочется, чтобы Адель начала ему доверять. Трудно доверять грабителю, взявшему тебя в плен, но Берлин попытается обеспечить эту возможность. Ему осталось жить несколько жалких месяцев, и за это время он хотел бы сделать кого-то счастливее. Или, может, себя? — Так и будешь на меня смотреть? — смущённо улыбнулась Аделаида. — Законные полтора часа сна прошли, и тебе пора вернуться к своим обязанностям, горе-грабитель. — Задумался, — отозвался мужчина, осознавший, что его взгляд блуждал по девушке не меньше пары минут. — Извини.       Берлин приподнялся и сел на диван. — Сколько тебе лет? — Двадцать два, — отозвалась девушка, у которой появилась возможность размять ужасно затёкшие ноги, которыми она не шевелила, чтобы не разбудить мужчину.       Почти угадал. Молодая совсем, вся жизнь впереди. — И что ты забыла в этом ужасном месте, дорогая? — усмехнулся Берлин. — Сама не знаю, — отозвалась девушка, так и не разобравшись в том, был ли этот вопрос риторическим. — Ты танцуешь? — поинтересовался мужчина. — Танцы — это, наверное, единственное, чем я могу гордиться. — Отлично, — улыбнулся Берлин, посмотрев ей в глаза. — Обещаю устроить на днях романтический вечер с вином, музыкой и танцами, чтобы немного развеяться. — Это прекрасная мысль, но откуда ты достанешь музыку и вино? — Думаешь, Артуро Роман — божий одуванчик? Помимо проигрывателя в его кабинете можно отыскать четыре бутылки вина разных сортов, две из которых, к счастью закрытые, и кто сказал, что нельзя пить на работе? — О, в таком случае я в ожидании, — искренне улыбнулась Аделаида.       Девушка приблизилась к Берлину и поправила повязку на его голове, пробитой тяжелой рукой Найроби, так, чтобы его тронутые сединой волосы выправились и приняли привычный вид. — Адель, ты ведь меня не боишься? — спросил мужчина, перехватив руку девушки и не дав ей возможности отстраниться.       Почему-то Берлина очень волновал этот вопрос. С тех пор, как его последняя жена изменила ему с сыном, мужчина ни с кем не был и, увидев Аделаиду, вновь почувствовал это забытое ощущение лёгкого трепета в груди при разговорах с ней. Ему искренне хотелось что-то почувствовать, и это должно было быть как его, так и её настоящим чувством, а не защитной реакцией напуганного разума. — Нет, не боюсь, — мягко улыбнулась девушка. — Я знаю, что мне не навредишь.       Адель чувствовала лёгкое волнение, когда Берлин был так близко, но это было не страхом перед ним, а скорее волнением и смущением от внимания к ней взрослого мужчины. Ранее у неё были недолгие и невразумительные отношения с ровесниками, поэтому под взглядом Берлина девушка с непривычки немного робела.       Вот и сейчас, когда мужчина чуть прищурил глаза, что придало ему хитрый и довольный происходящим вид, приблизился к ней, чтобы поцеловать, сердце Аделаиды замерло, но она вовремя взяла себя в руки и позволила Берлину коснуться губами её губ. Почувствовав уже знакомый лёгкий запах имбиря и ощутив мягкую ласку поцелуев мужчины, девушка расслабилась и смело выкинула из головы мысли о том, что ей неподобает целоваться с преступником лет на двадцать её старше только потому, что он — преступник лет на двадцать её старше. Поцелуи Берлина были медленными и сдержанными, словно он специально не переходил грань, давая Аделаиде возможность привыкнуть к нему и самой определять рамки дозволенного. Приняв решение не отказывать себе в такой возможности, девушка обвила одной рукой шею Берлина, а другой зарылась в короткие волосы на его затылке ниже повязки, приятно касаясь кожи в меру длинными ногтями. Стойкий аромат его парфюма с древесными нотками окружал её со всех сторон. Мужчина переместил руки с предплечий девушки на её спину и углубил поцелуй, меняя темп с медленного на быстрый и обратно. Наконец, с неохотой оторвавшись от таких желанных губ Аделаиды, Берлин встал с дивана и произнёс: «К моему огромному сожалению, пора выполнять обязанности.» С этими словами мужчина вышел из комнаты, а девушка улеглась на диван, растягивая затёкшие ноги и пытаясь привести в порядок мысли, напрочь спутанные и перевёрнутые с ног на голову поцелуями Берлина. ***       Адель сидела и монотонно досчитывала последние напечатанные деньги, когда дверь в помещении, где она находилась, резко открылась и так же резко закрылась за вошедшим Берлином. Мужчина, не говоря ни слова, уселся рядом с ней и устало откинул голову на спинку дивана. По этим незначительным движениям девушка почувствовала агрессию и раздражительность, исходящую от Берлина, и для того, чтобы спросить, в чём дело, ей понадобилось собрать всю свою смелость. — Что случилось? — Аделаида отложила листки с завершёнными подсчётами и придвинулась к мужчине, посмотрев на его нахмуренное лицо с прикрытыми глазами. — Как же я устал работать с этими идиотами, — наконец, выдохнул Берлин. Никакого порядка, никакой дисциплины, никакой логики, а главное, никакого са-мо-об-ла-да-ни-я, — раздражённо отчеканил мужчина, сопровождая каждый слог лёгким стуком кулаком по боковинке дивана. — Из-за них у нас весь план полетит к чертям. Одному жалко заложницу-бунтарку, другой помешался на сыне, третья ноет, что устала. Слабаки!       Берлин театрально поднёс руки к лицу и потёр его. Аделаида случайно обратила внимание на сильную дрожь его рук. — У тебя так руки трясутся, — удивлённо произнесла девушка. — А, не обращай внимания, — отмахнулся мужчина.       Адель проигнорировала его слова и мягко взяла его руки в свои, поглаживая тыльную сторону кисти большими пальцами и пытаясь унять эту дрожь.       Она подумала, что это нервы. Конечно, откуда ей знать. Вколоть бы лекарство не помешало. Но при ней? Это значит во всём признаться. Я не готов. Не готов разрушать эту сладкую хрупкую иллюзию того, что у нас всё хорошо. А буду ли вообще готов? Нет, только не сейчас. Терпи. Так думал Берлин, наслаждаясь теплом девичьих рук, которые, к сожалению, не могли унять всё чаще появляющийся тремор, так некстати напоминающий ему о приближении смерти. — Спасибо, — вымученно улыбнулся мужчина, — чуть сжав руки Аделаиды в ответ. — Если начнётся, так долго не проходит. — Не переживай, — произнесла девушка и прижалась к Берлину, склонив голову ему на грудь. — Я уверена, всё получится, даже несмотря на такие моменты. Для этого нужен хотя бы один здраво мыслящий человек. А у тебя всегда всё под контролем.       Мужчина приобнял Адель и вдохнул свежий аромат её духов, смешивающийся с фруктовым запахом шампуня, исходящим от её волос. Её голос и близость умиротворяли и успокаивали праведный гнев Берлина. ***       Дни в монетном дворе тянулись так долго, что минуты казались часами, часы — днями, а дни — неделями. Аделаида и Берлин были знакомы всего четыре дня, но за это время они узнали друг о друге так много, словно общались пару лет. Всё освободившееся от контроля над происходящим время мужчина посвящал девушке. Общение с ней позволяло ему сохранить психику и не уподобляться остальным членам операции, начинавшим сходить с ума и разочаровываться в плане Профессора. Спать у неё на коленях вошло в привычку, что может быть лучше? Наверное, только её взгляд, в котором не было ни тени страха, которого так боялся увидеть Берлин. С каждым проведённым с Аделаидой часом он начинал верить, что она на самом деле доверяет ему и хочет стать к нему ближе. Но тремор каждый раз вырывал мужчину из этого приятной иллюзии, напоминая о том моменте, который он так оттягивал. С каждым часом, проведённым с девушкой, Берлину становилось всё сложнее заставить себя признаться. Он был уверен, что две его предыдущие жены, Татьяна и Бланка, бросили его именно по этой причине, быть может, до конца не осознавая этого. Берлин понимал, что тяжело быть вместе с умирающим. Это больно. Больно видеть, как любимый человек сгорает на глазах. Он сам пережил это, и в глубине души не хотел, чтобы кому-то ещё пришлось это испытать, но ещё более отчаянно ему хотелось любви. Пять раз он верил в любовь, и пять раз ему разбивали сердце. Когда-то должно повезти? Однажды, сидя на уже привычном и родном диване и целуясь с Аделаидой, Берлин неожиданно почувствовал некий кратковременный прилив смелости, которым нельзя было не воспользоваться. — Адель… — глухо пробормотал мужчина, безуспешно пытаясь отстраниться.       Девушка не могла остановиться. Ей так нравилось. Нравилось целовать его, сидя у него на коленях. Быть близко к нему. Прижиматься к его теплому телу. Запускать руки в его волнистые волосы. Вдыхать его парфюм, а потом весь день чувствовать слабые волны аромата от своего костюма. Ощущать на своём теле его сильные уверенные руки. — Адель, подожди, — Берлин мягко остановил её руками. — Я собрался с мыслями кое в чём тебе признаться и боюсь, что следующий такой момент смелости настанет нескоро.       Поймав резко переменившийся с довольного на настороженный взгляд девушки, мужчина сто раз пожалел о своём решении, но не отступился. — Я смертельно болен, Адель. Миопатия Хельмера, если тебе это о чём-то говорит. Отсюда и тремор. Эффекта лекарства хватает всё на меньшее время, — Берлин замолчал, наблюдая за её реакцией.       На лице девушки застыло какое-то страшное выражение. Сначала она даже не поверила в услышанное, но спустя пару секунд волна осознания накатила на неё, и маленький хрупкий мирок счастья, с трудом возведённый ими в этом монетном дворе, рухнул. — Сколько… — едва слышимо выдохнула Аделаида. — Два месяца, может, три.       Красивые серые глаза девушки наполнились слезами, и поочередно они покатились по её щекам. — Нет, Адель, — спокойно произнёс Берлин, вернувший себе самообладание, мягко вытер слёзы с щёк девушки и коснулся её лица ладонями. — Не плачь. Послушай меня. Несколько месяцев это не один день. За это время можно сделать всё, что угодно. Ограбить монетный двор Испании, к примеру. Провести каждый день, как последний. В этом есть что-то прекрасное. Ни в чём себе не отказывать, зная, что больше шанса не будет.       Обречённо покачав головой, Аделаида склонилась к Берлину и крепко обняла его, прижавшись к нему так, словно её объятия могли бы вырвать его из цепких лап болезни. Она не могла вымолвить ни слова из-за душивших её рыданий. Адель сама не знала, почему так больно. Она знала его всего 4 дня, но от осознания того, что в его обществе ей осталось провести не больше нескольких месяцев и что жизнь этого удивительного человека оборвётся так несправедливо рано, становилось невыносимо грустно. Берлин прижался лицом к волосам девушки и погладил её по спине. Он уже давно смирился с тем, что умирает, и даже научился находить в этом плюсы, но в такие моменты ему хотелось рвать и метать из-за того, что судьба сыграла с ним такую злую шутку. — Адель, я хочу тебя попросить не думать об этом, — произнёс мужчина мягким успокаивающим голосом, посмотрев в заплаканное лицо девушки. — Я рассказал тебе, потому что не мог утаивать это бесконечно. Но я хотел бы, чтобы ты наслаждалась каждым днём, что у нас есть, не думая о будущем. В этом и заключается прелесть жизни с умирающим. Жить сегодняшним днём. Понимаешь? — Хорошо, — немного успокоившись, Аделаида покивала головой. — Спасибо, что рассказал. — Об этом пока никто не знает. Пусть так и остаётся до поры до времени. Все мы когда-нибудь умрём, это лишь вопрос времени.       Берлин оставил на губах девушки невесомый поцелуй. — Адель, ты скрасишь мои последние дни в этом мире? — Наверное, будет больно, но я переживу, — уверенно кивнула девушка и слабо улыбнулась. — Наслаждаться каждым отведённым днём. — Спасибо, — губы мужчины тронула лёгкая улыбка, и он снова обнял прильнувшую к нему Аделаиду.