***
— Не получится, говорил? — Сергей улыбался истерически, не веря своему счастью. Спустя лишь пару месяцев, после того, как он покинул центр города, удаляясь с мероприятия, будучи совсем разочарованным, у него получилось. Правда получилось. Перед ним, в огромной и тяжеленной капсуле, наполненной (лишь на одну часть, не полностью) водой, подключенной к множествам аппаратов, дабы обеспечивать тепло внутри, юношеское тело мальчишки. Да, именно парня. Он сразу просчитывал варианты, кого именно ему и предстояло создать: девушка? Отличный вариант, но слишком уж тяжелый. Хотя бы потому, что девушки, порой, и без науки — неизвестные существа, истеричные, коварные. Но есть и добрые, красивые, спокойные. Но Сергею девушка была и не нужна, ему выдался удачный эксперимент воссоздать парня. Перед тем, как приступать ко внедрению генетических способностей мальчишки, записывал и то, что ему необходимо, до каждой мелкой детальки: возраст, рост, вес, цвет волос, цвет глаз, размер губ, длина пальцев, характер, повадки и так далее. Парень был, на вид, не так уж и высок, но худощав. Волосы сейчас казались темными (из-за того, что намокли в воде), коричневыми, но на самом деле они светлые, пшеничные и, Костенко был полностью уверен, что они мягкие. Волосы были отросшими, словно юноша не стригся пару лет. Губы его тонкие, бледно-синие, лишь чуть приоткрыты. Глаза, к сожалению, закрыты, но мужчина и так знает, какого они цвета — серо-голубые. Не знал Сергей, почему же, но его привлекали такого рода цвета глаза. На фоне светлых волос, они казались еще более неотразимыми. Возраст парня составлял, примерно, шестнадцать лет. Для такого возраста, его тело, что сейчас покачивалось в воде, казалось слишком красивым, привлекательным, манящим: бледная кожа, чистая и блестящая, ни единой родинки. Идеальное тело. Длинные руки и ноги, тонкие пальчики на руках… Сергей махнул головой из стороны в сторону, дабы отогнать ненужные мысли прочь и наконец достать то, что сотворил собственными руками. Стеклянная, прозрачная крышка капсулы легко поддалась Сергею и он, взяв ее, опустил аккуратно на пол, теперь уже рассматривая парня ближе: тот тяжело дышал, с хрипотцой. Похоже, его легкие только-только задышали лучше, ведь под крышкой, закрытой наглухо, внутри, не было воздуха практически, только теплый, давящий. Мужские руки подхватили тельце из воды, доставая оттуда. Парень, можно сказать, почти и не имел веса (или это просто так кажется) — очень легок для Костенко. Далее, нужно было его куда-то уложить. Вопрос — куда? Рядом стоит лишь медицинский стол, и то, он предназначен для содержания на нем оборудований. Но места особо в этой комнатушке (это, кстати, часть подвала частного дома) не так уж и много, и потому, придется нести его в дом. Уложив тело на постель в своей спальне, Сергей принялся ощупывать его: пульс в норме? А как дыхание? Наклонившись к нему (ведь он стоял, а парень лежал), одним ухом, повернув голову боком, приблизился к его лицу, дабы услышать дыхание снова, а глазами метался по влажной, от капелек воды, груди. Та вздымалась. Несильно, но все же, даже это давало понять, что существо дышит. И тут Сергея вышибает. На ухо закашляли, сильно, громко, да так, что он отшатнулся, не сразу понимая, что произошло. Он жив. Охринеть. Правда, как человек. Глаза стали открываться, быстро-быстро взмахивая мокрыми и длинными ресничками, как крылья бабочек в дождливый день. Сергей же наблюдал. Руки парнишки содрогнулись, а кашель наконец утих, и теперь он задышал еще глубже, взглядом метаясь по комнате: осматривал все, что попадалось под взор, даже обычный, однотонный потолок белого цвета, но после, увидев неизвестного, что стоял рядом у постели, попытался вымолвить что-то. Получалось плохо: губы, то и дело, то размыкались, то смыкались, но не издав ни одного звука, тут же прекратил это занятие. — Нет, ну же, говори, — Сергей с особой осторожностью присел на колени перед кроватью, локти рук уместив на ее край, касаясь ими холодной руки парнишки, — Как тебя зовут? Мальчишка вновь стал бегать глазами по комнате, отрываясь взглядом от мужчины. На стене, за спиной Сергея, где стоял рабочий стол, висит листовка: «PASHA Technology — поставщик ИТ-услуг». — Па-, — Первое, что издает существо, прищуривая глаза, всматриваясь лучше в листовку, — Паша… — Паша? — Сергей ласково улыбнулся, дотронувшись твердыми подушечками пальцев до нежной, гладкой, холодной кожи, — Хорошо, Паша. Я буду называть тебя именно так.***
Прошло уже два года с тех пор, как Паша, так скажем, появился на этот свет. Сегодня у него не официальное день рождения — исполняется восемнадцать лет. Павел не ходил в школу, а занимался дома с Сергеем — зачем нужно учебное учреждение? Мужчина и так отлично справлялся с тем, чтобы, например, научить Пашу считать, правильно писать, уметь анализировать и прочему, что способствует развитию мозга. Искусственного мозга. Учился он всему, чему его обучал Костенко: математика, химия, физика, биология, развитие русской речи устная и письменная. Читали вместе, по вечерам, различную литературу — от детской до высшей математики. Паша очень полюбил русскую классику: Михаил Юрьевич Лермонтов, Александр Сергеевич Пушкин, Сергей Александрович Есенин, Владимир Владимирович Маяковский… Когда им снова выдавался прекрасный вечер вместе почитать, то они посвящали друг другу стихи. Очень красивые, чувственные, порой смешные. Им нравилось проводить друг с другом время. Паша любил рисовать. Паша любил петь. Паша любил долго спать. Паша любил Сергея. Да, он, будучи знающий, что же это такое за чувство, как любовь, понял, что и сам влюбился. Хотел все было рассказать Костенко, но не решался: что сказать? Как правильно ему это сказать? А что, если он разозлится? Почувствует отвращение? Невзлюбит его? Этого Паша боялся больше всего — ненависти и отвращения. Лишь только год назад, в месяце мае, перед своим днем рождения он понял это, принял, смирился с безысходностью. Тщательно скрывал свои потаённые чувства. Скрывал то, что мужчина, во всем его поддерживающий, заботливый, веселый и харизматичный, но порой серьезный — его предмет симпатии. Но сегодня он решится сказать правду, сказать всë, что думает, и все, что чувствует к этому замечательному мужчине. — Паша! — Деревянная дверца частного дома раскрывается, а вслед за входящим Сергеем, входит и теплое дуновение ветерка майского вечера, — Я дома! — Серëжка пришел, — Парнишка бубнит под нос, сидит в своей спальне на постели, смотря в окно, наблюдая, как фонари, что стояли у дороги, только-только начали гореть, означая начало позднего вечера. — Паш? — Мужчина заметил, что тот не встречает его (как делал это обычно, нет, всегда), и решил зайти к нему, опасаясь, что с мальчишкой что-то не так, — Все хорошо? — Да, все хорошо, — Павел сидит на краю постели, поджав к себе свои длинные и тонкие ножки, повернув голову в сторону двери, где, прямо в проеме, стоит Сергей (сзади), держа в руках коробочку, — Что это? — Я купил тебе торт, — Сергей подходит ближе, встает напротив, молчит пару секунд, видя, как глаза, наблюдающие за ним, выдавали его беспокойства — замешательство в первую очередь, — Что с тобой? Тебя что-то расстроило? — Я просто хочу поговорить с тобой, — Паша двигается в сторонку, освобождая еще одно место рядом с собой, когда Костенко усаживается рядом с ним, — Серьезно. — Вот это да… — Сергей наигранно удивляется, вздымая бровями, — В чем дело? — Ты мне нравишься, — В отличии от мужчины, Паша очень серьезен, даже слегка печален. Повисло молчание. Такое напряжение давило на обоих, но в первую очередь, на Павла, ведь тот ждет ответа, а ответа не следует. Не уж то Сергей правда задумался? Ищет правильный ответ? Рассуждает, как и делает это постоянно? Подбирает формулу? Считает? Анализирует? Вспоминает стихи? Что? — Не понял, — выдает, спустя пару-минутное молчание, старший, — Поясни. — Если бы существовала формула любви, я бы, может, и объяснил. И снова тишина. Оба смотрят друг на друга. Оба ничего не понимают: Паша не понимает, почему, сидящий напротив него, так сводит брови к переносице, разомкнув свои губы, приоткрывая рот. Может, он возмущается таким образом? Как Паше стоит понимать это? Сергей же не понимает, как ему отвечать: сказать парнишке, о чем он сейчас думает? А о чем он сейчас думает? Да о том же. Не зря же он создавал этого юнца. Не зря так усердно работал над ним и с ним. Не зря он хотел полюбить кого-то, как этого сорванца. Не зря. — А ты искал? — Сергей усмехнулся, выводя тем самым Павла из колеи, но вводя в непонимание. — В книгах нет этой формулы, — произносит в ответ тихо, сглатывая вставший ком в горле, отворачивая голову и, уложив боком, ухом, ее на поджатые к своей груди колени, вздыхает тяжко, — Я не нашел. — Паша, ты бы знал, какой ты у меня дурачок, — Сергей откладывает коробку с тортом в сторону, на пол, придвигаясь еще ближе к парню, приобнимая его за плечо и, потянув на себя, заставил его боком облокотиться на него всего, голову умостить на свое плечо. — Почему? — Потому, что я тоже люблю тебя. — Любишь? — Паша поднимает голову, дабы взглянуть на лицо мужчины и видит его теплую улыбку. — Люблю, и никакой формулой нельзя доказать, — Рука Сергея, что лежала на плече младшего, стала нежно поглаживать это же плечо, оглаживая шов белоснежной футболки, — Прими это, как факт. Паша не знает, что ответить — он счастлив. Он рад узнать, что его не оттолкнули, не отпрянули от него и, уж тем более, не закритиковали, просто ответили взаимностью. На лице засияла улыбка, а сердце забилось так бешено, что аж уши заложило. — Пошли уже чай пить, именинник, — Мужчина отстраняется от юноши, взяв в руки коробку, поднимая ее с пола, а после и сам встает, направляясь прочь из спальни, слыша, как быстрые и мелкие шажки последовали за ним.***
Солнце уже давно скрылось за горизонт, и в окно теперь попадали не лучи солнца, а свет белых фонарей — единственный источник свет на кухне, где и сидят двое наших героев. Пили они вовсе не чай, нет — а зачем? Парню восемнадцать исполнилось, в конце концов: сладкое, красное, полусухое вино и шоколадный торт — не самое лучшее сочетание, но им вполне сейчас подходящее. Павел, фокусируя свой взгляд в темноте на торте, что стоял в темноте на столе, и рукой тянется к нему — беред ягодку, вишенку, умостив ее между своих губ, пока еще не желая съедать. Сергей наблюдал, как тот вертит ее языком на своих губах, облизывает, а уже потом вбирает в рот, разжевывая — без косточки. — Вкусно? — Сергей улыбается, оперевшись локтем о деревянный стол, голову, опустив подбородком, на свою ладонь. — Очень, — Тихо отвечают ему, вяло, — Ты бы тоже попробовал. — Я не хочу торт. — А что ты хочешь? Сказал бы Костенко, чего он на самом деле хочет, но ему казалось это безрассудным: сказать о том, что он хочет его? Серьезно? А не сильно ли хотелка при-обалдела? — Я хочу выпить, — Сергей ищет второй, свободной от опоры, рукой бутылку вина, что стоит где-то рядом с тортом, — Черт, да где она? — Она у меня, — Говорит парень, а вслед за его словами булькает жидкость, давая понять, что уже давно не является содержимым полу-пустой бутылки. — Эй! А ну отдай! Костенко встает со стула, посмеиваясь и удивляясь, насколько же Паша живой: чувствует голод, чувствует жажду, имеет свойский характер — капризный, порой невыносимый —, и все это — ненастоящее. Но такое живое. А что он еще чувствует сейчас? — М-м-м! — Вощмущенно мычит юноша в ответ, когда у него пятаются, а прямом смысле, вырвать из рук бутылку, словно соску отнимая, — Ну что ты? — Тебе хоть и восемнадцать, но так много пить — вредно, — Сергей смеется уже громче, предвещая этим победу (отобрав бутылку наконец-то), и делает глоток. — А почему ты пьешь? — Паша ждет, пока тот оторвется от бутылки и, когда же Сергей это сделал, поставив ее на стол, услышал следующее: — Чтобы отрубиться и не кинуться на тебя. — Это как? — Мальчишка нахмурился и вжался крепче в деревянный стул, обхватив пальцами его края, крепко цепляясь в него. — Ты точно хочешь узнать? Голос мужчины был твердым, ровным, тихим и пугающим, заставляя парня содрогнуться (что он, собственно, и сделал), окутывая в полнейшее замешательство: что он имеет ввиду? Кинуться — это ударить? — Да. Сергей подходит к сидящему мальчишке ближе, опускаясь перед ним на колени и, уместив свои горячие ладони на голые коленки (ибо Паша в шортах), попробовал раздвинуть его ноги, что он сделал с легкостью — уместился уровнем груди промеж них. Паша не понимает, что тот делает. — Знаешь, Паш, — Костенко разрывает тишину, но крепче становится пугающее напряжение, — Я хочу тебя. — Что? — Хочу тебя. Мужчина проводит своими руками от голых колен выше, до самых бедер, чувствуя, как парень содрогнулся. Задышал глубже. Сжал руки, свисающие по бокам, в кулаки. — Что ты делаешь? — Тихо и неуверенно, но четко произносит Павел, пока крепкие, горячие руки оглаживали бедра. — Попробуй узнать очевидное, — Также тихо в ответ, также четко, но намного увереннее. Хоть как-то привыкнув к темноте, парень опускает свой взор на того, что сейчас так старательно и нежно пальцами пробирался под футболку — ухмылка не сходила с лица. — Соблазняешь меня? — Да. Сергей видит, как мальчишка усмехается тоже. Слышит, как дыхание его сбивается с ритма, превращаясь в короткие вдохи и выдохи, словно он задыхается. Чувствует дрожь его колен, как грудь, до которой он уже добрался своими ручищами, вздымается быстро. — Тебе не нравится? — Мужчина касается пальцами обеих рук до твердых сосков, большими и указательными, несильно сжимая их, слегка прокручивая, но после оставив в покое, опуская руки обратно, ниже. — Не знаю… — Томный выдох парнишки заставляет Костенко прикусить нижнюю губу, заставляет окунуться в раздумья о дальнейшем. — Тогда, думаю, нам с тобой стоит выпить еще, — Сергей неохотно, но все же встает со своих колен, выпрямляясь и пошатываясь в сторонку. — Налей мне в стакан, — Павел прикрывает глаза и смыкает ноги воедино, когда мужчина, что был промеж них, исчез. — Как пожелаешь. Костенко, взяв в руки бутылку и постояв с ней пару секунд, держа в одной руке, развернулся, ведь прямо за ним, над раковиной, висели шкафчики с посудой. Ему хватило лишь двух вялых, маленьких шажков, чтобы добрать до них. Открыть дверцу. Взять стеклянный сосуд. Налить алую — а в темноте она кажется черной — жидкость. Еще разворот. Еще два шага обратно. Протянув вторую руку, в которой держал наполненный сосуд, первой же приблизил бутылку к своему лицу, решив допить содержимое. Паша вяло перехватывает стакан, смотря на него, прищуриваясь и, махнув головой, опрокинул его на себя, случайно, конечно же. Руки совсем не желали держать, тряслись, а пальцы превратились в банановую кожуру, буквально. Стакан грохнулся на пол, не разбился, но неприятно зазвенел, а жидкость, что пролилась на мальчишку, впитывалась огромным, темным пятном на его ноге. — Ну что же ты? — Сергей ставит бутылку вновь на стол, но уже пустую и совсем ненужную, взглядом проследив за стаканом, что катился к стороне проема двери. — Я случайно, — Павел встает, но тут же отшатывается (ибо встал он довольно резко), закружилась голова. Но крепкие руки, вовремя его подхватившие, не дали случиться падению. — Да черт с ним, с этим стаканом, — Костенко ласково прижимает того ближе к себе, решив, что, на кухне не лучшая обстановка, чтобы начать действовать, а приступить ему ну очень уж хочется, — Пойдем. — Мне так хочется спать, — Цедит Паша тихо и почти неразборчиво. Сергей игнорирует. Ведет его в спальню, придерживая одной рукой за талию, прижимая ближе к себе, а второй упирается на стенку, чтобы и самому свое равновесие сохранить. Вроде, просто вино, ничего более они и не пили, но слишком уж сильно их повело, а мужчину особенно — жарко, что-ли? Да, похоже на то. Из-за духоты в доме, из-за вина, что придавал большего пыла, подступая алыми красками к щекам, их и повело. Обоих. Еще пару шажков — и они на месте. Дверца, что вела в комнату Сергея, приоткрылась под толчок его свободной руки, недовольно скрипя. Звук неприятно режет по перепонкам, от чего Павел, также недовольно, скривил свое лицо, также недовольно промычав себе что-то под нос. Оба входят. Нет, точнее, мужчина входит и тащит за собой парня, а после и на кровать его укладывает, сам же усевшись с ним рядом. В спальне тоже темно: шторы закрыты, не пропуская даже лунного света, не то, что уличных фонарей. Очень тихо. Хотя, нет — Паша очень тяжело дышит, тянется куда-то рукой, поднимая ее вверх, а после роняет. — Сережа, — Зовет тихо, ласково по имени, на выдохе, — Голова болит. — Сейчас пройдет. — Сереж... — Да? А в ответ — тишина. Похоже, парень стал засыпать, но, казалось, мужчине это только на руку. Не совсем аккуратно, но осторожно, Сергей перебрался с края постели ближе к мальчишке, встав перед ним на четвереньки, а после навис и над ним. — Паш, ты спишь? Тишина. Лишь неровное дыхание. — Паш? Тишина. Костенко облизывает губы, открывает широко глаза, надеясь, что это ему поможет видеть в темноте лучше. И да, правда, помогло: видит бледноватое личико парня. Видит, как его носик подергивался, как губы то смыкались, то размыкались. Наверняка такие теплые... Мужчина склоняется своим лицом ближе к чужому лицу, по- прежнему нависая над парнем, стоя на четвереньках. Дыхание того стало опалять кожу, где-то на уровне подбородка. Кисловатый запах вина. Костенко не собирается больше тянуть, а потому, уже намного осторожнее, касается своими губами до распухших губ Паши. И правда — теплые, даже слегка влажные. Мнет их медленно, нежно прикусывает и слышит копошение где-то внизу — рука юноши придвинулась ближе к телу. Не спит еще. Опустившись руками (упирался ими в постель кулаками) на локти, по бокам от головы парня, коснулся носом его шеи. Такая нежная, мягкая кожа, что захотелось тут же ее испортить, изгрызть к чертям собачьим. Губы мужчины, как и его нос, касаются тоже, чувствуя и ее тепло. Маленькими поцелуями, он добирается до участка кожи за ушком — короткие, светлые волосы стали щекотать его нос, и мужчина улыбнулся. — Мой мальчик, — Костенко произносит это очень тихо, на глубоком, медленном выдохе, еле шевеля губами, а в ответ слышит, такое же тихое, мычание, — Мой милый мальчик... Одна рука Сергея, что была полусогнута, приподнялась и выпрямилась, ладонью пробираясь под голову парня, приподнимая ее — осторожно, медленно. Лишь бы не будить. После, когда же он почувствовал ладошкой короткие волосы на загривке, пальцами нежно поглаживал их, перебирая между собой. Снова мычание, но еще более тихое, чем было, томное. Сергея ведет: уже давно, еще когда они сидели на кухне, он чувствовал, как слабое наслаждение разливалось по всему телу, как оно пробиралось до самого мозга костей, и словно говорило: «Ну-же! Давай, возьми его! Возьми прямо сейчас!». Домашние, спортивные штаны, что сейчас на Сергее, так сильно мешали ему — каждый раз через нижнее белье его вставший член потирался головкой о них. А хотелось бы о парня. К слову... Костенко снова поднимается, упираясь в кровать снова кулаками, припустился ниже пахом, коснувшись до колена парня. Оно слегка дрогнуло, а нога стала поворачиваться на бок, как и все тело. Теперь уже Паша лежит на боку, одну ногу (что лежала на другой сверху) согнув в колене, другую же наоборот — выпрямив. Похоже на позу цапли. Глаза мужчины метались по телу парня, и остановились на его заднице. Мокрые шорты он так и не снял. Может, даже и к лучшему, ибо они сейчас так хорошо обтягивали... Костенко осторожно перебирается и руками, и ногами за спину мальчишки, укладываясь на бок. Придвигается ближе к нему. Кладет одну руку на бедро, поглаживая и, с особой нежностью, мнет. Павел что-то тихо буробит своим пьяным слогом, пока Сергей оказался впритык к нему. Пахом. Имитирующий толчок, и мужчина уже закатывает глаза: член, даже через все слои одежды, так хорошо и ощутимо потирался промеж двух половин, обтянутых шортами. Глубокий выдох. Вдох. Еще толчок. Еще. — Сережа... — Павел тихо и плавное протягивает имя, вновь так ласково, так сладко. — Да? — Сергей останавливается, посмотрев на парня, перекинув свою голову через его плечо, чтобы увидеть его личико. Но ему не отвечают, молчат, посапывают. — Сереж. — Я слушаю... Да, правда, мужчина очень внимательно слушает: то, как произносит его имя парень — великолепно. Настигает такое спокойствие, умиротворение, возбуждение. — Сережа-а-а-а... — Юноша усмехается, но чему, неясно — специально, что-ли? Костенко продолжает. Снова толчки, но уже более эмоциональные — грубее, быстрее. Ему очень хотелось завладеть этим мальчишкой, ну вот очень, да только не может — боится. Боится навредить ему, а потому и успокаивает себя только тем, что потирается об него, как пес. Он и рычать готов. Чесслово. — Сними, — Рука парня, что лежала на его же боку, стала опускаться назад и, когда же она добралась, длинные пальчики вяло подцепили край футболки мужчины, приподнимая ее. После и резинка спортивных штанов. Сергей замер. Опустив голову, стал наблюдать, как Павел медленно пробирался к его паху, оказавшись ладонью на вставшем члене, поглаживая через ткань нижнего белья. Это завораживающее зрелище, к тому же, еще и очень приятно. Настолько, что Костенко, опустив и свою руку, пробравшись ею в штаны, на руку парня, стал прижимать ладошку ближе, направляя ее — вверх-вниз. Блондин поддается, даже расслабляет свою руку, отдав ее под власть мужчины — тот и сам водил ею, удовлетворенно, глубоко дышал, через раз, на выдохе, выдавая, по-искренне, стон наслаждения. Ему нравилось, как рука парнишки хорошо укладывалась на органе. Но нужно больше. Что он сказал? Снять? Без проблем. Старший убирает ту самую, правую руку парня, на что он, как-то печально, вздыхает, но оставляет на месте — за спиной. Сам же мужчина, укладываясь на спину, приподнялся, снимая штаны, а за ними вслед и сами боксеры, бросая их, к чертовой матери, на пол. Так лучше. Павел, кстати, поворачивается на другой бок, прямо лицом к Сергею, не открывая своих глаз: вяло улыбается, тянется уже другой рукой ниже — ищет на ощупь нужное место. — Сережа-а-а-а, — И снова сладко тянет, тихо, на выдохе, приоткрыв один глаз, ища им в темноте лицо мужчины. — Паша... — Костенко и сам вздыхает, произносит имя парнишки, еле шевеля губами. А парнишка уже снова касается рукой органа, только уже огаленного, обхватив его — вяло по-прежнему, но это вовсе не отвлекает, а лишь возбуждает, и так до дрожи возбужденного, мужчину. Начинает движения: вверх-вниз, а добираясь до-верху, большим пальцем обводит влажную, от мелких капелек смазки, головку, и ускоряет свои движения. Сергей вздрагивает каждый раз, когда Павел так неумело, вяло трогает такую зону (головку). Тихо стонет, с хрипотцой, словно, даже, рычит. Но это и неудивительно — его наслаждение зашкаливает настолько, что, не то, что рычать охота, но и кричать от удовольствия, будь на то его воля. Если бы не воля, он бы и поимел этого пацана. Со всеми его потрохами. Хотел слышать, как он стонет. Как он кричит от удовольствия. От удовольствия, которое дарит ему Костенко. Но сейчас именно мужчина довольствуется, чему неимоверно рад. Рука Паши ускоряет движение еще, еще и еще, но оставляет свой темп лишь тогда, когда мужчина, схватив ее за кисть, очень глубоко задышал, прикусил нижнюю губу, откинул голову назад. Когда, вот-вот, почти кончил. — Тебе нравится? — Шепот младшего заставляет мужчину вернуть голову в обратное положение, также на него и посмотрев. — Очень, Паш, — Произносит на выдохе Костенко, сжимая кисть руки, что совсем расслабилась, отдаваясь воле того, кто ее держит. — Продолжай, — Мальчишка, по-прежнему не открывая глаза, растягивает свою улыбку шире, словно он чему-то до безумия рад. Но, нет, это всего лишь алкогольное опьянение. Сергей неуверенно, но верно ведет руку, что держит, снова по той же траектории — вверх-вниз. Еще. Быстрее. Стоны срываются с губ чаще, вместе с глубокими вздохами, охами и ахами. Пелена застилает глаза, оставляя мужчину в полной темноте, хоть в комнате и так не ахти света. Слышит где-то под своим ухом такое же тяжелое дыхание парня — спит. Глубоко сопит. Но Костенко хочется думать о другом: глубоко сопит он не потому, что спит, а потому, что именно он заставляет его делать это. Представив, как Пашу он заводит также сильно, как и Паша его — высшая степень наслаждения. Это и сводит с ума. Заставляет кончить за пару секунд. Заставляет потеряться в пространстве собственного облегчения. Заставляет, наконец, заснуть.