Одна из нас

Сквозь дыру в обвалившейся стене виднелся каркас громадного каменного моста. Некогда процветавший город-крепость канувшего в века северного королевства ныне выглядел, как мрачный склеп, запустевший и покинутый. Безмолвная река едва слышно несла свои потоки, вспоминая, как столетия назад по ее ледяным водам мчались густые караваны, чьи пестрые паруса развевались под упругими ветрами. Старый охотничий пес, в тускло-рыжий бок которого с аппетитом вгрызлась плешь, резко оторвал от пыльного пола голову, заслышав тихий шорох и оскалившись, уставился на хозяина. Тот ткнул в плечо прикорнувшего в долгом ожидании собрата и встал, держась за отвисший, спрятанный под широкий пояс живот: — Кажись, идет. Чуешь? Поднимайся. Тьма ночи и настенный факел с трудом позволили глазам разглядеть появившийся будто из воздуха высокий силуэт. — Странник, ты?.. Вошедший, не снимая капюшона, слабо кивнул, озирая камору часовой башни. — Опаздываешь, — хозяин пса отмахнулся от оскаленной морды. Глядя на свежие кровавые разводы, красующиеся на подбитом мехом плаще ночного гостя, он храбрился и не выказывал испуга, но дрогнувший голос сдал его с потрохами. — Еще б час, и мы б ушли. — Меня задержали, — Странник равнодушно посмотрел в ответ. — Где она? — Э, нет, знаю я вашего брата. Оплата вперед. Странник молча отвязал от нагрудного ремня мешочек и бросил его в раскрытую напротив ладонь. В полной тишине раздался звон монет. Хозяин пса наскоро пересчитал увесистое серебро с бронзой и хотел было уже развернуться, но будто прирос к полу с приоткрытым ртом. Откашлявшись, он наконец нерешительно заговорил: — Ты пришел один? Странник кивнул. Упитанный хозяин пса недоверчиво прищурился, будто сам с собой что-то решая, и спустя пару секунд размышлений сипло сказал собрату: «Приведи девчонку». Он вновь посмотрел на следопыта с суеверной опаской: — Мы кличем ее Крысой между собой, живучая тварь. Уже нашли такой. Никто из мужиков на нее не взбирался, боялись хворь подхватить. — Почему сразу не убили? — взгляд Странника метнулся к лестнице, когда со второго этажа донесся шум. — Рана не проросла, прежде такого никто не видывал. Ну и решили вам отдать, на целительство. Вдруг что-то да и получится. Я сам жену и двух дочек потерял от треклятой беды. — Эти благородные мотивы вынудили тебя назначить за ее голову цену? Хозяин собаки фыркнул. — На чем могу, на том и зарабатываю. Наш край давно уже затух — одни следопыты да разоренные крестьяне, — он обернулся на шаги за спиной. Вслед за его дружком на короткой веревке, обмотанной вокруг шеи, шла молодая женщина, на вид не старше двадцати лет. Она сморщилась от света факела, но подбородок не опустила, боязливо, затравленно осматриваясь. На лице отразилась странная эмоция при виде старого пса: его-то на привязь не посадили. Правую скулу украшал свежий синяк, на лбу отпечатался чуть побольше и уже желтоватый. Под носом виднелась струйка запекшейся крови, однако била умелая рука, без перелома. — Покажи плечо, — повелительным тоном почти что гаркнул толстяк после того, как рот пленницы был освобожден от кляпа. Женщина медлила, смертельно побледнев, и он опрометчиво повысил голос: — Живо, я сказал! Она испуганно съежилась, бросила взгляд на Странника, непослушными пальцами откинула плащ и опустила ворот растянутой рубашки до плеча. Следопыт медленно сокращал расстояние между ними, не отрывая взгляда от сероватого шрама, тянущегося от края ключицы в виде уродливой выпуклой змеи. — Как давно тебя укусили? — он нарушил затянувшееся молчание, но в ответ получил его же. Собрат толстяка дернул веревку со словами: «Говори, когда спрашивают». Женщина болезненно ойкнула, ее била дрожь. В слепой надежде она взглянула на незнакомого мужчину, однако прочитать в его суровом выражении хотя бы подобие участия не смогла — лишь ледяную отчужденность. Под тусклыми серыми глазами залегли синеватые тени, словно не спал он по меньшей мере несколько дней кряду. — В начале… В начале августа, — с трудом выдерживая тяжелый взгляд, она нервно сглотнула. — Когда на деревню напали. — Как ты спаслась? — Сбежала в лес. — Сказал же, крыса! — толстяк рукой показал второму, мол все, уходим, и напоследок обратился к женщине: — Добрый господин купил тебя, теперь он твой хозяин. Хочешь и дальше жить, делай то, что велят. Махнув на прощание Страннику, двое мужчин вышли из развалин башни, освещая путь единственным факелом. Пес засеменил следом. Странник задержал взгляд на чумазом, до ужаса испуганном лице напротив, а затем посмотрел на худощавую шею с красноватыми припухлыми следами. Едва он приподнял руку, женщина дернулась, вздрогнув, и крепко зажмурилась. Ее обкусанные губы подрагивали. Веки разомкнулись в то же мгновение, как на пол упала жгучая веревка — в карих глазах пронеслось удивление, сразу же вновь сменившееся страхом. В них мелькнуло нечто еще, в самой глубине, как ему показалось, будто эхо отгремевших дней прошлого. — Идешь молча за мной, ни на шаг не отходишь. Поняла? Принимающая судьбу женщина изучала его заляпанные глиной сапоги. — Ты поняла меня? — Да, хозяин. На переносице Странника залегла угрюмая морщина, однако он, ни слова более не сказав, направился к пролому в стене. Женщина покорно пошла за ним, внимательно смотря под ноги на каменную крошку. Правило «чем тише ступаешь, тем дольше дышишь» она выучила сызмальства. Никто уже не помнил в здешних краях, откуда взялась страшная болезнь, но, поговаривали, что, как и большинство бед, перекочевала с далекого таинственного Востока, где нарушались сами законы природы. Даже набеги орков не вселяли такой ужас в окрестных жителей, как Кусачая хворь, прозванная так в народе из-за способа распространения. Заражались все — дети, взрослые, старики — едва кожа надрывалась под натиском безжалостных зубов. Все они превращались в нечто ужасное, дикое, нечеловеческое. Походили на бешеное зверье. Тела темнели, разбухали, покрывались, словно змеями, вздутыми черными венами; изо рта текла бурая пена, а белки глаз становились багровыми, как бычья кровь. Брали их только огонь да острая сталь, отсекающая головы. Находились, конечно, с силой духа, те, кто сразу себя сжигал, до обращения в нечисть, но большинство же на что-то надеялись, либо на ближнего не поднималась рука — так Кусачая хворь и разошлась, скосив одно поселение за другим. Многие в поисках спасения бежали, но о них мало что известно — никто не возвращался. Ночной воздух холодил кожу. Слышимость ухудшали порывы шквалистого ветра, бьющего с севера в уцелевшую часть башни. Где-то вдали раздался раскатистый удар, будто великан швырнул огромный валун в стену, и Странник мгновенно пригнулся, прячась за выступ развалившейся казармы. Женщина следом юркнула наземь, втянув голову в плечи от галопа собственного сердца. Страх намертво прилип к языку. Хоть ее новоиспеченный хозяин и производил впечатление человека, способного за себя постоять, кусачие нападали обычно сворами, и у таких одиночек, как они, шансов на благоприятный исход было маловато. На несколько мгновений воцарилась гнетущая тишина, затем вдалеке ухнул филин, в реке послышался приглушенный всплеск. От воды поднимались клочья тумана, похожие на дым, окутавшие, словно в пуховые одеяла, стоячие опоры. С высоты они напоминали сломанные кривые зубы из каменных десен. Странник сосредоточенно вглядывался в каждую тень панорамы разрушенного города, а женщина — в его лицо, тускло освещаемое полной луной из прорезей свинцовых туч. Ничего не обнаружив, он жестом показал ей идти дальше. Через несколько километров скелеты наклонившихся под странными углами домов сменились скелетами кустов и деревьев: в восточной части города, по-видимому, проживали зажиточные горожане, с собственными садами и парками. Из трещин мраморных беседок пробивались заросли иссохшей колючей лозы. В деревнях и придорожных городках такого отродясь не встретишь — не верилось, что человек способен придать куску камня столь изящные формы. Лица вечно молчаливых статуй, окольцованных фонтанами, провожали двух бредущих по чьей-то всевышней воле людей в напряженной, не предрекающей ничего хорошего тишине. Казалось, еще чуть-чуть — и изваяния застонут под жалостливый аккомпанемент ветров. Женщина неуверенно поравнялась со Странником. — Я могу просить вас об отдыхе? — Нет, — неохотно буркнул он, не сбавляя шага. Она с полсекунды подумала над тем, что, может, стоило бы заикнуться об исполинской усталости, давящей к земле горой на плечах, но отбросила мысль, лишь представив возможные последствия гнева своего хозяина. После парочки ударов крепкого кулака ей останется разве что ползти. Впрочем, вопрос о конечном пункте был проглочен, как и предшественник. Следопытов здесь недолюбливали. Они слыли жестокими, нелюдимыми воинами, держащимися ото всех особняком. Вечно шатались по Эриадору обособленно, ночевке в теплой корчме предпочитали спанье под открытым небом. Изредка обменивали всякий хлам в селениях с местными торгашами, еще реже соглашались сопровождать путников по Тракту за пару монет. Поговаривали, что они сильны в делах целительства, травах и мазях, однако мало находилось смельчаков, готовых проверить их умения на себе. Дурная слава витала вокруг племени следопытов, как паровое облако. Внезапно Странник схватил женщину за руку, останавливая, затем резко толкнул вбок, к выступу. Здесь некогда располагалась древняя зала, ныне же уцелели лишь две стены с колоннами и обвалившийся купол, треснутый, словно скорлупа куриного яйца. Изогнутые коренастые деревья, выросшие из расщелин в полу, скрывали узкую, обрамленную узорчатым камнем дорожку, ведущую в прилегающий сад под уклоном вниз. Испуганная женщина зажала рот ладонью, стараясь дышать как можно тише. Глаза Странника встревоженно рыскали во тьме, тщетно пытались обнаружить источник шума. Он и не заставил себя долго ждать — спустя мгновения с дорожки выбежал старый пес. Охваченное ужасом животное мчалось, как от огня. Отчетливо слышный скрежет когтей о пол доселе скрывала рыхлая земля. Женщина проводила блеклую молнию взглядом, готовая поклясться, что плешивый бок пса потемнел от крови — собственной или чужой. Страх сковал ее горло, язык намертво прилип к небу. Смерть здесь следовала по пятам, куда бы ты ни направился. Женщина сделала судорожный вздох, все еще держа ладонь у губ, и заставила себя посмотреть на Странника, на лице которого отпечаталась обреченность. — Будь здесь и жди меня, — сухо отрезал он, указывая на выступ, высотою в два человеческого роста. Лихорадочно закивав, она спряталась за сохранившуюся кладку. Могильный холод проступал сквозь ткань плаща, острый край камня болезненно впивался в правую лопатку. Она не знала, сколько так просидела, дюжину минут или час, вслушиваясь в каждый шорох. Хозяин не возвращался. В груди неприятно закололо, глаза защипало. Пустой желудок свело спазмом, женщина сплюнула скопившуюся во рту горечь. Одеревеневшие пальцы нащупали под ногами булыжник. Луну на миг закрыло черное пятно, похожее на огромную птицу. Разум не успел обдумать эту мысль. Ей вдруг примерещилось, что она слышала горячие молитвы умирающей веры, раскаты отдаленных криков, сдавленные вопли, скрежет окровавленных клинков. Нечто непостижимое, не поддающееся логическому объяснению витало в воздухе. Словно все мучения и страдания, пережитые этим городом, не желали никак его покидать, обрушивались на случайных путников безжалостной лавиной теней, желающих быть услышанными пусть даже через века, обрывками исковерканных видений. Ее будто пытались предупредить, направить к предначертанной участи. Женщина не смела пошевелиться и сидела в той же позе, прижавшись спиной к холодному камню. Казалось, что сковавший тело цепями ужас, поглотивший все остальные чувства, — неотъемлемая часть окружающей тьмы, которая давила все мучительнее. С ней будто что-то происходило, словно она физически уменьшалась. Могло ли такое привидеться? Померещиться? Ледяной ветер завывал в трещинах, пронзительно свистел, гнал по небу рваные клочья туч. Изо рта женщины вылетал пар. Чуть приподняв голову, она увидела слабо светящиеся звезды. Внезапно послышался шепот, похожий на неразборчивое бормотание, которое то усиливалось, то затихало. Голос, казалось, шел издалека и вселял невообразимый страх. Он звучал то высоко и тонко откуда-то сверху, то раздавался глухим замогильным стоном из-под ног. В сплошной поток жутких звуков вплетались слова — мрачные, жестокие, бессердечные и безжалостные, напоминающие древнее, как сама земля, заклинание. Ночь бранила утро, которого была лишена; холод проклинал тепло, к которому стремился. Через некоторое время голос зазвучал внятнее, и женщина в панике осознала, что теперь была способна разобрать слова:

Под камнем черным и тяжелым забудетесь вы вечным сном, Охватит холод ваши кости на смертном ложе золотом, Поглотит черный вихрь звезды, погаснут солнце и луна, Зачахнут травы и деревья, и море высохнет до дна. Лежите здесь, в покое вечном, пока Владыка Темный сам Над голой выжженной землею воздымет руки к небесам.

Тотчас по ту сторону кладки что-то заскрежетало. Кожа покрылась мурашками. Женщина вжалась пуще в стену, не найдя в себе силы даже маленько шелохнуться. От мысли, что или кто мог быть позади нее, бросало в холодный пот. Раздалось какое-то отдаленное то ли рычание, то ли вой, постепенно затихающее, и наступила тишина. До зари перебирая в памяти картины запутанного лабиринта останков города, женщина не единожды собиралась с силами, чтобы выйти наконец из укрытия, но лишь мысль об этом заставляла ее колени беспокойно дрожать. Смочив обветренные губы языком, молящим о капле чистой воды, женщина чуть отползла, сжимая в ладони единственное доступное ей орудие, и высунула голову. Никого. Сквозь зияющую дыру в куполе виднелось бледноватое небо, испещренное мазками оттенков розового и желтого. На участке треснувшего пола карие глаза рассмотрели характерный темный след — ночная кровь не была видением, но, отчасти протрезвевший разум подсказал: судя по тому, как быстро бежал пес на всех четырех, принадлежала она не ему самому. Выждав несколько минут, в которых совершалась сделка с собственной храбростью, женщина осторожно выползла из-за кладки и трижды осмотрелась. Все по-прежнему — никого. Вцепившись в булыжник двумя руками, едва бредя, шаг за шагом, она медленно подошла к деревьям, скрывающим дорожку, и неуверенно ступила на нее, вглядываясь вдаль. Страшно было даже кашлянуть, чтобы прочистить пересохшее горло. Жуткие предвестия томили ее. Следуя строго по извилистому маршруту, она спускалась все ниже и ниже, и вскоре развалины, видневшиеся раньше как разбросанные на широкой ладони детские кубики, сменились видами похожих друг на друга темно-серых стен. Периодически на пути встречались глубокие канавы, заполненные грязной водой. Кое-где торчали гнилые решетки, обвитые ветхой бечевкой, а чуть дальше ввысь вздымались ряды кольев, по-видимому, намертво вдолбленных в землю, раз сохранились до сих лет. Женщина то и дело озиралась вокруг: ее голова с копной грязных светлых волос крутилась из стороны в сторону, как у совы. Сердце постоянно сжималось от предчувствия скорой беды. Каких-либо следов нового или старых хозяев она не обнаружила, впрочем, это было и к лучшему: появилось мнимое ощущение временной безопасности, такое же хрупкое, как и тоненькая сухая веточка у носа сапога, которую она предусмотрительно обошла. Метрах в тридцати из трещины торчала ржавая труба. Женщина — на секунду позабыв обо всем — жадно подставила открытый рот и стала глотать спасительную влагу. Вкус отдавал металлом, на зубах скрипел песок: долго же ей придется сидеть со спущенными штанами, но лучше так, чем умереть от жажды. В северной части города лес плотно подступал к подножию крепостной стены. Именно его женщина и заприметила: в ее положении было предпочтительнее передвигаться средь древесных стволов, нежели по покрытой вереском пустоши на юго-восток. Однако пугала и перспектива пробираться сквозь лесные болота — в узы трясины попадали и опытные охотники, выслеживавшие капельных оленей, водящихся лишь в этих широтах. Она достигла крепостной стены, едва задребезжали сизые сумерки. Резко похолодало, свирепый ветер бил в левое плечо. Высоко в небе точками кружило воронье. Тронутые осенним золотом деревья, казалось, плыли в туманном море. Немного подбадривало лишь то, что через каких-то пару-сотню метров можно будет ускориться: пружинистый мох приглушит шаг, да и мелкие камни перестанут колоть ступни сквозь видавшие виды подошвы сапог. Прямо у развалин стены растянулись кусты с ярко-красными плодами. Крупные ягоды покрывал белесый налет, напоминающий ажурную паутину. Пятнистые мясистые листья плотно прижимались к ветвям. Женщина обошла кусты, перелезла через наваленные друг на друга, отесанные валуны и заполненные изветшалым барахлом повозки. В нос ударил резкий запах плесени. У ближайшего дерева она заметила странную тень, но не успела об этом толком и подумать, как оцепенела — впереди раздался щелкающий треск. Настолько жуткий, что, заслышав его хоть раз, невозможно никогда уже забыть. Такой треск смыканием и размыканием челюстей издавали кусачие. Обращенные в них люди слепли, но зато приобретали чуткий слух, позволяющий выслеживать жертву на расстоянии десятков и даже сотни метров. Они редко нападали на диких животных и скот, обычно от сильного голода, и тот, что забрел сейчас сюда, похоже, был как раз из числа тех, кто давно не лакомился человечиной. Птицы сорвались с деревьев, разлетаясь хаотичными стрелами. Кусачий бессмысленно шатался взад-вперед. Тело его было будто сложено, сшито из отдельных уродливых кусков. Из подмышки сочилась, пузырясь, какая-то коричневато-рыжая субстанция. Она же стекала из отверстий, бывших когда-то ушами. Сердце женщины, казалось, и вовсе остановилось, а затем затрепетало, как выброшенная на берег рыбешка. Крик застрял в горле. Она так и застыла с приоткрытыми губами и приподнятой над землей ногой, во все глаза таращась на извергнутое преисподней чудовище. Но то, что она мельком заметила правее, немного привело ее в чувство — за узловатым корнем дерева сидел ее хозяин. Судя по наклону головы, он был либо без сознания, либо мертв. По позвоночнику пробежал озноб, перед глазами заплясали пятна. Пути назад нет. Кусачие редко передвигались в одиночестве, а значит, в любую минуту здесь могла появиться орава зараженных. Казалось, все эти мгновения женщина и вовсе не дышала. В висках стучала кровь. Медленно переведя взгляд с распухшей, почерневшей, обросшей грибами башки, залитой бурой пеной, на следопыта и обратно, она отвела руку назад и что есть мочи резко швырнула булыжник в сторону. Кусачий противно и протяжно затрещал, подорвался и помчался вслед сломанным веткам и глухому удару о ствол. Женщина вмиг разулась, сунула подмышку сапоги и подбежала к мужчине, стараясь ступать на островки малахитового мха. Проверив дыхание и отодвинув его плащ в сторону, она поморщилась: на рубашке расползлось обширное багровое пятно. Поддев ее дрожащими пальцами, она потянула ткань вверх, уповая на лучшее, и впервые за долгое время надежды оправдались — кожу под ребрами рассекала глубокая ссадина, как от ножа или кинжала, а не укус. Лицо мужчины было как лед. Здравое решение оставить его здесь, забрав легкое оружие и деньги, перевешивало на чаше весов, но при одной лишь мысли о кусачих во тьме чащи, кровь стыла в жилах. Женщина тяжело вздохнула и опустила налившуюся свинцом голову.