***
Мордред широко зевнул, оглядывая подсвеченные лучами, ветвистые верхушки. Они следовали вдоль прохода километров десять; деревья немного поредели, обступая некогда вырубленную тропу. Селин угрюмо шагала рядом и была сильно напряжена. Он подумал, что, вероятно, столкнувшись с намеченным в избушке планом лицом к лицу, поняла, как переоценила собственные силы, и теперь попросту храбрилась. Впрочем, здесь винить ее было не в чем. У Мордреда у самого порой по спине пробегала дрожь, а ведь он был мужчиной, к тому же ненамного, но старше ее. Убить человека оказалось тяжело. Мордред высоко ценил человеческую жизнь и не отнял бы ее, будь у него иной выход. Он корил себя, что даже не попытался договориться или объясниться — по ту сторону ведь были такие же люди, черт возьми — но какой-то тоненький голосок внутри настойчиво твердил о правоте Селин. Не о том, что в результате ее решений все они оказались в Чернолесье, а о невозможности усидеть на двух стульях. Когда вопрос стоит ребром, медлить нельзя. Либо ты, либо тебя. Без насилия не избавиться от насилия. Вообще, за последние месяцы он по-иному взглянул на Селин. Нет, та и раньше местами становилось заносчивой, иногда скрытной, питала страсть к зазнайству, однако же не проявляла характера своего во всю мощь. Сейчас Мордреду явственно открылось железо ее нутра. Никогда прежде ему не доводилось встречать человека, горящего такой уверенностью; даже Томас стоял в сторонке. Способности, как говорил его отец, «южная девочка» имела исключительные, все на лету схватывала и никогда не роптала на тяжесть работы, хотя было видно, с какой сложностью она ей давалась. Илдвайн по природе своей нытиков не выносил, вот и проникся к ней симпатией, да и замечал, как сын на нее смотрел. Думал, наверное, что помогал будущей снохе выходить ее отца; совал лишний ломоть и отпускал пораньше. А теперь, глядя на Селин, Мордред видел в ней нечто недавно совсем открывшееся. Таким людям, стало быть, на роду написано идти напролом и менять порядок. Была бы она мужчиной и повзрослее, пользовалась бы большим уважением в Пеньках. Вряд ли бы ее любили, но ценили б однозначно. Больная нога вынуждала прихрамывать. Шли они молча и в неспешном темпе, Мордред выглядывал на земле чьи-нибудь следы. Когда пригорок стал плавно вздыматься, он заслышал впереди подозрительный шум и велел Селин залечь в кусты, а сам спрятался за камень. Через некоторое время мимо проехал всадник, кутавшийся в пышную бурую доху; впереди него шел рослый мужчина, метая взгляды по сторонам, и еще один плелся за конским хвостом. Мордред с Селин дождались, пока они миновали приличное расстояние, и вылезли из укрытий. — Я узнала его, — мрачно заключила Селин. — Тот, что в седле, велел Хелен побыстрее заканчивать. — Наверное, это и есть Ньял, которого ждали. — Походу. И все же… Мне не дает покоя, что они вызвали его и оставили Берта там, а не доставили в поселение сами. Это же нелогично. — Чего-то опасались. Или не могли покинуть патруль. Или… — Мордред медлил. — Ждали родителей того паренька. Селин слабо кивнула. Гадать смысла не было. Голова налилась свинцом от недостатка сна, желудок сводило. Ночью она съела пару ломтей хлеба и вяленого мяса, завалявшихся в сумке Мордреда, однако для восполнения сил этого было более, чем недостаточно. Да и горло начинало першить — портянки промокли насквозь. Вскоре показался крутой обрыв утеса. Деревья кончились за три сотни шагов, зато кусты стелились до самого края. Мордред и Селин пробрались по ним, подползли к круче и опустили взгляды в глубинную пропасть. Высота была такая, что захватывало дух. Воды Треугольного залива казались черными в солнечных лучах; за ним, далеко впереди, кусок суши истыкали острые серые скалы, в которых Селин обошла не одну пещеру. Внизу гонимые ветром волны разбивались о ровную стену утеса, но чуть правее виднелась полукруглая петля галечного берега, надежно скрытая торчащими из воды высокими камнями. При взгляде со стороны пещер создавалось впечатление, что здесь были лишь отколотые некогда от откоса глыбы, упавшие в залив, а с юга Минхириата берега было не разглядеть как раз из-за выдающегося языка утеса. Укромное обиталище, подумала Селин. Так решил и тот, кто основал на берегу поселение, от которого на сей день остались только обугленные каркасы домов и построек с черными головнями, с высоты кажущиеся разбросанными по неосторожности кубиками. Насколько можно было разглядеть, повсюду в грязи валялись поваленные заборы, лодки, бочки, сети — будто ураган прошелся. Селин предположила, что урон нанес дневной бриз; ночной, наоборот, дующий с суши на залив, не смог бы так разнести огонь из-за скал. Его бы попросту успели затушить. По крайней мере, когда в ее детстве на взморье вспыхивали будки пьяных рыбаков, даже самым нерадивым удавалось совладать с пламенем. Они с Мордредом сместились правее и заметили выдолбленную в отвесном склоне, древнюю и узкую тропу, по которой идти можно было только гуськом. Да и то, не всяк бы на такое решился. Запнешься о камешек, потеряешь равновесие — и уже летишь превращаться в кровавую лепешку. Значит, рассудили они, Ньял — если это был действительно он — поднимался не здесь: конь бы не одолел и первый извив. И что ему в принципе было делать на пожарище? Вероятно, их племя перекочевало в новый лагерь. Осмотрев все как следует, они прошли километр на юг, но ничего больше не приметили и решили возвращаться. Как бы Селин ни грызла досада, без припасов и добротной защиты от непогоды здесь было делать нечего. В исполинском Чернолесье, омываемом двумя заливами и Великим морем, без точных наводок блуждать, вероятно, придется не одну неделю. Либо заходить с Сонной узины и рыскать следы, либо как-то выманивать их из леса, а на этот счет у нее идей не было совсем. Борьбу надобно вести решительно и глубинно или не вести ее вовсе. Середины здесь быть не может. Мысленно она всегда возвращалась к тактикам, частенько использованным Салимом. Порой ясное утро скрывает лучше, чем даже самая темная ночь: то, что видишь изо дня в день, не вызывает подозрений, а тот, кто старается все предвидеть, теряет бдительность. В столь изощренном деле, как хитрость, умельцем назывался тот, кто грамотно смещал упоры с важного на второстепенное. Необходимое быть сокрытым выдвигалось на первый план, однако супостату ситуацию навязывали в неверном свете, неволя превосходящего по силам противника отказаться от умыслов и позволяя перехватить у него инициативу. Лоб в лоб мог пойти каждый дурак, полагаясь на древнюю стратегию запугивания числом и вынуждения к подчинению, а вот для обмана врага требовалось особое мастерство. Именно им и обладал Торин Дубощит, гномий король, воевавший против ее прадеда, царя Хефрона Красного, вождей истерлингов — хус-ханов — и предводителя орков горы Гундабад, Азога Бледного, более известного как Азог Осквернитель. Торин, здраво расценивая неравенство, избегал прямого столкновения с основными силами противника на главном направлении — раскинувшейся пред горой Эребор степью. Гномы давили, трепали вражеское войско с флангов, отвлекая внимание, заманивая, рассеивая, вынуждая вести сражение на невыгодных позициях и уже не атаковать, а обороняться на нескольких направлениях. Торин Дубощит верно определил слабые места противника — и это без знания положения дел в стане врага посредством разведки, что особенно восхищало Селин — и распределил силы своего войска для точечных ударов по ним. За сто пятьдесят лет до легендарного сражения, во времена морийских битв, Морг, отец Азога, провозгласивший себя королем Мории, гномьего королевства близ Азанулбизара, долины Туманного ручья, обманом схватил законного короля Трора и обезглавил. Его тело и голову выкинули за врата, на лбу наследника Старейшего из Праотцев Морг вырезал свое имя, а после издевательски бросил кошель с монетами его свите, веля передать остальным гномам, чтобы здесь они больше никогда не появлялись, иначе всех этих «нищих попрошаек» заклеймят. Окончанием Битвы Пяти Воинств и появлением гномьей поговорки о безвыходном положении, «с монетой во рту», стала насаженная на кол голова Азога Бледного, с затолканным в рот кошелем — отмщение за надругательство над телом Трора, дедом Торина. Блуждая в коридорах сознания, Селин еле заметно вздрогнула от прикосновения Мордреда к локтю. На Чернолесье давно уже опустилась ночь. Селин проследила за направлением, куда указывал его палец, и напрягла зрение. Ньяла она опознала только по пышной длинной дохе; он вел коня в поводу, петляя меж деревьями, а в седле, судя по силуэту, сидела либо женщина, либо крупный ребенок. Тех двух, что они видели с ним утром, уже не было. Одновременно Селин и Мордред подумали о Берте. Что, если их укрытие нашли, его убили, а конопатого парнишку забрали? Они переглянулись, договариваясь взглядами. В любом случае необходимо было убедиться, что в седле сидел именно он. Дождавшись, когда Ньял пройдет метров сто, они тихо двинулись следом и шли, пока те не встали на привал. Костра не разжигали и не переговаривались. Сплошной темный плащ неуклюже слез с коня и сел на поваленный сук. Мордред чуть все глаза себе не сломал, но не смог рассмотреть лица. Под завывания ветра Селин на корточках подбиралась все ближе и ближе — и тоже, безрезультатно. Она выждала, когда Ньял подпер спиной широкий ствол, опустившись на землю напротив сука, и повернулась к Мордреду. — Я обойду, — сказала она одними губами. — Страхуй. Он кивнул, будучи уверенным, что Селин хотела только разглядеть получше, и не подразумевая о ее шальных мыслях. Селин отступила и пошла правее чуть наглее, но не сводя с них целенаправленного взора, а затем стала красться, стараясь ступать в унисон песнопениям ветра, скрипу деревьев или птичьим возгласам. Оказавшись в опасной близости, Селин повторила сработавший в первый раз расчет — резко подскочила и подставила нож к горлу. Капюшон сполз, волосы оказались не рыжими. Глаза Селин расширились — ей открылось лицо женщины, находившейся во время истязаний Салима в соседней комнате. Обутая сейчас в те же сапоги, подбитые мехом змеиного соболя. — Сидеть. Руки, — велела Селин, глядя на Ньяла. — Где Хелен? Он ответил спустя секундную паузу, отчетливо понимая, что, что бы ни сказал, кровь все равно прольется: — Ты та девчонка из Сизого леса. — Скажите мне, где она. — Полагаю, с извинениями я немного опоздал, а? — в тоне сквозила нескрываемая, смертельная усталость. Селин душила свое желание вопить во все горло от ярости и обиды. «Верно полагаешь», подумала она. «Моего прощения ни одному из вас вовек не вымолить». — Я задала вопрос. Женщина подала слабый голос: — И тогда ты нас не убьешь? Ньял опустил оценивающий взгляд с Селин на нее. — Дашь ей, что она хочет, и нам конец. — Вам незачем умирать. Мне нужна она. — Вранье, — выплюнул Ньял, но держал руки на виду. — Вы не в том положении, чтобы вести переговоры, — Селин выудила из-под ворота рубашки кожаную, исписанную углем карту, прижимая лезвие к горлу женщины. — Ты покажешь мне, где Хелен. Потом ты. И лучше, чтоб совпало. У женщины дрогнул голос: — Ладно. — Ты что делаешь? — прошипел Ньял. — Она наверняка уже мертва. Я не хочу умирать из-за нее. — Не надо. Давай поговорим, — он вновь взглянул на Селин поднимаясь. — Сиди на месте, я сказала. Отвернись. Держа ладони поднятыми, Ньял кивнул. Он почти повернулся, но резко подскочил и бросился к ним. Внезапно в него сбоку влетел Мордред и повалил на землю. Женщина, воспользовавшись замешательством Селин, умудрилась вывернуться и дернуть ее за ворот на себя. Та зацепилась ногами о сук и упала на плечо — женщина, перехватив ее руку с ножом, почти вогнала острие под ее подбородок. До боли сжав зубы, Селин сумела сопротивляться давлению; резко подвинувшись, она лягнула ее по ребрам, а, когда женщина упала, молниеносно вонзила нож ей в шею. Ньял отвлекся на предсмертные хрипы; Мордред сбросил его с себя одним толчком и схватил выпавший из ладони топор. — Нет! — крикнул Ньял, протянув руку к окровавленной женщине. Мордред пнул его по затылку, стараясь твердо стоять на ногах; его собственный ушибленный затылок надсадно трещал. Ньял остался в сознании, лишь перевернулся на спину, бессмысленно хлопая глазами. Подскочившая Селин схватила его за грудки: — Скажи мне, где Хелен! Дыхание Ньяла участилось, стало рваным; он задыхался. — Она… — Черт возьми, где она?! — Она… Она беременна… Помоги… Его лицо содрогнулось от боли и навеки застыло. — Я его не ранил. Что с ним? — Мордред встал рядом, проверяя челюсть на перелом. По переносице текла кровь. — Удар? У Селин заложило уши. Подбежав к мертвой женщине, она распахнула ее плащ. Ноги отступили на пару шагов; Селин согнулась пополам и упала на колени, держась за живот. Ее стошнило желчью. Она посмотрела на свои окровавленные пальцы, впивающиеся в рыхлую землю, и ощутила, как сильно тряслась, будто невидимые руки шпыняли ее из стороны в сторону, в то время как нечто густое сковывало все ее тело ледяными щупальцами. В сдавленной, пульсирующей груди кольнуло так, будто ее пробил железный наконечник стрелы. Почувствовав на плече руку, она дернулась и резко отскочила. Мордред звал ее, но она не слышала. Осмотревшись безумным взглядом по сторонам, она вновь остановилась на теле женщины. Наконец звон в ушах поутих. Селин провела ладонью по лицу, размазывая грязь. По щекам струились слезы, но она не понимала этого. Мордред присел рядом, заглядывая в ее затуманенные глаза. — Все позади. Все. — Нет… — прохрипела она. — Все только началось. — Ну… — Мордред потер ноющий подбородок, решив сказать Селин то, что она желала услышать: — Они получили, что заслужили. — Но Хелен будет жить. — Всякое случается. Они сами были не уверены, жива ли она. Мы сделали, что хотели. Выяснили, что никакого поселения уже нет, обезопасили Пеньки. Поджав дрожащие губы, Селин закрыла глаза ладонями. — Селин… — выдохнул Мордред, наплевав, что вне укрытий зывать друг друга по имени было опасно. — Ты поквиталась за отца… Надо возвращаться. То, что мы сделали, и для нескольких многовато, а для одного человека… — Я не просто человек, — еле внятно молвила она, но затем вложила в голос силу: — Во мне течет могущественная кровь древней династии, а я только позорю ее. Ответь мне, друг, как я смогу вернуть свой дом, когда не справляюсь даже с этим?.. Потупив взгляд, Мордред почесал лоб. Видя ее состояние, граничащее с исступлением, он начал издалека: — Что значит даже? Ты смогла найти их местоположение по меху сапог. Мы сделали тут невозможное. Пойти против стольких и остаться в живых… Расскажи кому — посчитают брехуном. — Хелен не понесла никакого наказания. Где здесь справедливость? — Ну… А ты вообще часто ее встречала? Селин шмыгнула носом. На кисти остался липкий сопливый след. — Пойдем. Мы и так сильно задержались. Мордред протянул ей руку, помогая подняться. Он хотел было захоронить тела, но, посчитав, сколько времени на это уйдет без лопаты, передумал. На сердце от этого стало только тяжелее — не дело это, оставлять вот так вот мертвых, кем бы они ни были. Как-никак, перед ликом смерти все едины. — Так ты из гондорской знати? — дабы отвлечься от угрюмых мыслей, тихо спросил он. Отрезвевшая разумом Селин колебалась с ответом. — Нет. Мы бежали в Гондор, когда в моем царстве произошло восстание. — Что такое царство? — Государство, во главе которого стоит царь. Мордред допил из меха остатки воды. — Как княжество Рохан? — Во главе княжества стоит князь. — Другими словами, как ни назови… — Почти. Раньше княжеством называлось вассальное подчинение королевству. Рохан давно уже стал отдельным от Гондора государством, но название и титулы сохранил. — А у тебя какой титул? — До моего восхождения на престол или моего мужа — царевна. После царица. Мордред помрачнел пуще прочего. — Так ты выбрала себе уже мужа? — Я в опале. И, насколько тебе известно, в последние года занимаюсь мукой, а не политикой. — Какой смысл в благородной крови, если она проклята? — Хороший вопрос, — нехотя буркнула Селин. — Подумаю об этом, как минутка подвернется. Мордред скосил на нее взгляд. — Да ладно тебе, я не хотел обидеть. Просто… Хотел сказать, что не кровь делает тебя тобой. — Кровь дает права и полномочия. Без нее я — никто. — А я тоже, по-твоему, пустое место? — Нет. У нас разные судьбы, вот и все. — И все же мы идем рука об руку. Селин не ответила. Мордред несколько минут помолчал, вглядывалась в лес, прислушался к ночным звукам, и затем вновь подал тихий голос: — А кто сейчас царь в твоем царстве? — Мой трон оскверняет бывший коробейник. Истинным царем может именоваться лишь тот, в чьих жилах течет кровь первого царя. Священная власть была дарована ему Высшей Силой, и воспрепятствовать этому — значит пойти против самой природы. — Ты не думала… Не знаю, как сказать. Ну, что, может, оно и к лучшему? Если у простого коробейника получилось все это провернуть… Царь же должен в крепости какой-нибудь сидеть, нет? Селин сохранила невозмутимость: — Знаешь, почему коробейники и их потомки никогда не смогут занять пост в личной охране или разведке? Или быть придворными лекарями? Мордред на несколько мгновений задумался. — Нет нужных умений? — У них нет родины. У них где нажива, там и родина. Если поставить хорошую цену, они продадут и сам меч, которым их обезглавят. — Берт ведь раньше тоже коробейничал. — Об этом я и говорю. Берт верный друг мне и тебе, но он ослушался воли Томаса. — Чтобы защитить Пеньки. — Сути дела не меняет. У него был приказ старейшины, и он пошел вопреки ему. Мордред по-дурацки усмехнулся. — Не думал, что застану день, когда услышу от тебя что-то в защиту Томаса. — Я не его защищаю, я объясняю тебе, как не оказаться обманутым в заварушках, где делят шкуру неубитого медведя. Не лезь на рожон, если не умеешь определять за тавром нравственности и политики интересы отдельных людей. — Ну… — Мордред прицокнул языком. — Раз уж что я и выучил за всю жизнь, так то, что противно жить в нравах, где позорно быть нищим, но не позорно быть подлецом.***
Обратный путь занял у них почти на двое суток дольше, чем когда Селин с Бертом шли до Чернолесья. Они старались держаться ближе к реке; чаще приходилось и делать привалы из-за безмолвного паренька, не проронившего за все это время ни слова. Мордред в самом начале предложил ему выбор: будучи строптивым, идти со связанными руками или свободным от уз и послушным. Вид у того был настолько жалостливый, что скулы сводило. Он молча засеменил за кобылой, но вскоре Мордред посадил его в седло, а сам пошел подле. Ногу по-прежнему тянуло, однако наступать на нее было уже не так болезненно, да и земля местами выравнивалась, не изобилуя препятствиями. Что делать с конопатым невольником, не ведал никто. Все понимали, что добавлять избушке еще один рот, поведение которого непредсказуемо, было бы глупым решением. Мордред склонялся к тому, чтобы взять его с собой, в Пеньки, сказать, мол, нашел одиночку в лесу — не оставлять же на растерзание зверям. Но обратная сторона монеты подсказывала, что если паренек прекратит играть в молчанку и расскажет подлинную историю своего появления, им с Бертом будет крайне худо. И так придется насочинять с три короба, повествуя о засадах кусачих и вынужденных пряталках в канавах, дабы оправдать длительное отсутствие. Лишь одному человеку Мордред уже рассказал правду — отцу — ибо совесть не простила бы держать его в неведении. Как-никак, сложилось уже традиционное понимание — если патрульный не возвращался в срок, ему пришел конец. Мордред привязывал Стрелу рядом с Зарей, смотря на паренька через плечо. Тот выглядел здоровым — кормили, поили его исправно, да и сном не обделяли — но лишь один его, казалось бы, еще совсем детский взгляд вынуждал мурашки бежать по загривку. Он заметил, что Селин на него вообще не смотрела, хотя бессонными для нее ночами укрывала своим пледом. Видимо, даже убеждение в праведности действий не смогло пересилить обыкновенную житейскую истину — она поступила с ним так же, как его родители поступили с ней. Ни больше ни меньше. Разве что, его самого и пальцем не тронула. Но и это — пока. Мордред велел пареньку идти за ним и первым вошел в избушку. По выражению Берта он понял, что что-то случилось. — Дора и Джек пропали, — пояснил тот, поглаживая ножны. — Позавчера прошел дождь… — мрачно сказал Мордред. — Если какие следы и были… — Да вроде без драки обошлось. — Их могли заставить. — Ну, сейчас узнаем. Минут через пять из подпола показалась Селин, крепко сжимая пальцами вязаное одеяло. С белым как полотно лицом она от изможденности плюхнулась прямо на пол рядом с открытой дверцей. — Какие-то вещи остались, но… — выглядя окончательно раздавленной, сказала она слабым голосом. Избушка заполнилась тишиной. — Домой? — предположил Мордред. Конопатый парнишка за его спиной сел на приставленный к углу табурет, изучая стены исподлобья. — Вряд ли, — Селин повесила голову. — В день зимнего Солнцестояния она упоминала, что хотела бы осесть в Бри, но больше мы к этому не возвращались. — До Бри не меньше двенадцати дней пешего, — сказал Берт, — а, учитывая, Джека, и того больше. — Я не знаю, — в растерянности уставилась на свои сцепленные пальцы Селин. От надрыва в ее голосе у Берта сердце сжалось. — Ладно, — он подошел к раскрытой двери, глядя поочередно то на нее, то на Мордреда. — Я проверю, авось найду чего. На рассвете приеду и… Договорить ему не позволили. Раздался свист, а затем почти сразу — хруст. Селин расширенными глазами смотрела, как Берт ничком грохнулся на пол с торчащим из затылка топором. Метнувшись и стащив с табурета обомлевшего паренька, она столкнула его и, захлопнув дверцу, набросила сверху одеяло. Стоя вполоборота, она увидела, как отбежавший к стене Мордред с криком упал, держась за обрубок левой руки. Кровь хлестала нещадно. — Не вздумай рыпаться, — громогласно велела Хелен, испепеляя спину Селин взглядом. — На пол. Живо! У Селин внутри все похолодело. — В глаза мне боишься посмотреть? Хелен подскочила и с силой лягнула ее по ноге, вынуждая рухнуть на пол. — Сборище ублюдков! — рявкнула она. — Мои друзья мертвы. Мы сохранили вам жизнь… А вы что сделали? — Я их убила. Он вообще ни при чем. Селин сморщилась от пинка по спине и попыталась чуть подтянуть ноги, прикрывая живот. Ребра пронзила острая боль. Полубоком она поползла на локте, но Хелен схватила ее за волосы и приложила головой о пол. От удара из глаз полетели искры. На несколько мгновений все потемнело, а затем будто рассыпалось мириадами ослепительных молний. В каждой Селин мерещилось искалеченное лицо Салима. Его вскрики, его мучения, его боль. Она почувствовала, как сильная рука обхватила голенище ее сапога, и следующий за этим мощный рывок назад. Селин учащенно заморгала. Улучив момент, она выхватила из-под пояса нож и, резко повернувшись, полоснула Хелен чуть выше колена и сразу же всадила лезвие ей в бедро по самую рукоять. Селин молниеносно перекатилась вбок, аккурат в тот момент, когда Хелен опустила топор и вонзила его в половицу. Селин выскочила на улицу, перемахнув через тело Берта. Испуганные кони ржали, желая разорвать привязь. Хелен погналась следом, прихрамывая на раненую ногу. Из кармана ее штанов виднелся край кожаной карты. — А ну, стой! Куда бежишь? Хелен потеряла ее среди поросли. Она встала, останавливая ладонью кровь, и съежилась, когда лопатку противно обожгло. — Вот сука! — взревела Хелен. Селин отбежала назад и спряталась за стволами. Хелен перехватила покрепче топор: — Так и будешь прятаться? Иди сюда и сразись! Сохрани остатки чести! Или ее у тебя нет, как и у того выродка? На провокацию Селин не поддалась. Хелен медленно пошла, вглядываясь в каждую тень: — Вы с ним друг друга стоите. Он сжег нас дотла, не щадя ни детей, ни стариков. А ты? А? Сказать, сколько детей ты сделала сиротами, тварь? Иди сюда! Селин кралась к ней со спины, но Хелен, вовремя заслышав, резко повернулась и махнула топором. Селин увернулась, слегка задев ее кисть кончиком ножа. Инстинктивно Хелен разжала пальцы и упустила оружие. Она ударила Селин по лицу кулаком левой руки, а затем дернула за волосы, притянула к себе и стала душить предплечьем. Хелен вскрикнула, когда зубы намертво вцепились в ее плоть, и, ударив ее лбом по затылку, отшвырнула в сторону, стиснув челюсти. С горящими глазами она подлетела к хватавшей ртом воздух Селин и взяла ее за грудки. Селин царапала ее перекошенное от ненависти лицо, пытаясь добраться до глаз, но после очередного удара в ушах зазвенело, и все окончательно поплыло. Она нащупала сбоку от себя что-то влажное и холодное и из последних сил огрела Хелен по виску. Это оказался камень. Хелен дернулась, потеряв равновесие, съехала вбок на наледи, но быстро пришла в себя и вновь набросилась, не жалея кулаков в мощи ударов под суровый аккомпанемент крепких ругательств. Селин уже не сопротивлялась; собственное тело предательски отяжелело. Бледный как смерть Мордред навалился на Хелен плечом, сбрасывая ее с Селин, но та быстро вырвала преимущество и, схватив его за затылок, стала колотить о землю. — Остановись, — Селин харкалась кровью, но была не в силах подняться; лишь чуть повернулась набок. — Я могла спалить весь чертов лес вместе с вашей вонючей сворой. Хелен пропустила издевку мимо ушей, понимая, чего та добивалась, давя на больное. Однако она прекратила, едва услышала другой голос, робко окликнувший ее. Она повернулась, отпуская голову Мордреда. — Гарди… — Не надо. Паренек стоял в нескольких метрах, немигающим взглядом осматривая открывшуюся ему картину, и слышал отовсюду еле уловимый голосок, будто все вокруг, каждое деревце, каждый камешек и листик, капелька росы, окровавленный островок снега, расколотая клювом кора — все твердило: «Остановитесь, люди… Придите в себя… Что за ужасы творите? Что же вы делаете? Для чего вам отнимать жизни и лишаться своих? Опомнитесь!» Хелен встала, подняла с земли топор и подошла, сильно прихрамывая, к захлебывающейся кровью Селин, пристально изучая ее разбитое лицо. — Есть что сказать? Селин с трудом сглотнула и закашляла. — Ты загораживаешь мне солнце… Отойди. Хелен крепко сжала пальцами рукоять. — Чтоб я вас больше не видела. Она приобняла Гарди за плечо и отвернула его от них. Через минуту они затерялись среди деревьев.