Одна из нас

— Я могу для вас еще что-то сделать, госпожа? — Нет. Ступай. От тихого мягкого голоса Селин поморщилась, прежде чем усилием воли заставила себя приоткрыть веки. Полумрак ослеплял. Судорожный глоток горькой слюны, обжигая язык, скрутил горло в жгут. В неверном свете луны у окна читался силуэт высокой женщины. Ее длинные кудри, рассыпанные волнами по спине, отливали, словно черное золото. Чуть опустив мутный взгляд, Селин остановилась на поясе из серебряных листьев. Слабые слова с хрипотцой прорезались из ее рта: — Почему вы здесь? — Это мой дом, — незнакомка, застывшая, будто статуя, и не шелохнулась. Виски болезненно пульсировали. Приподняв руку, Селин стянула со лба припарку. — Тогда почему я здесь? Молчание закрепилось. Селин еще раз бросила взгляд на женщину; та же, как и прежде, стояла недвижимо, изучая мрачное небо. — Тебя изыскали в снегах. Хладную, как чистый кусок льда. Быть может, ты не совладала с силами и не смогла спуститься в бурю. Голова кружилась. Селин вытолкнула воздух сквозь крепко стиснутые зубы, наваливаясь затылком на подушку. Одеревеневшие пальцы вцепились в одеяло. Она зажмурилась так крепко, что перед глазами заплясали цветные мушки. — А быть может, — женщина чуть повернулась, обнажая точеный профиль, — ты нарочито свершила то, к чему стремилась. Зришь в подобном достойное? Селин смочила губы языком. Какая ко всем собакам разница, подумала она. Смерть всегда паскудна. Нет в ней ничего достойного и примечательного. Это все есть только в жизни. Нас помнят, нас чтят, нас любят за то, кем мы были до своего конечного вздоха. Все последующее не имеет ровно никакого значения. Селин приподнялась на локте, более трезво, уже оценивающе, глядя на собеседницу. Бархат платья, кожа сапожек, жемчуг и серебро. Женщина была явно богата, а значит, ее слово имело здесь вес. — Нет, — наконец молвила она растерянным тоном. — Я совершила ошибку. Нам, людям, это свойственно. Незнакомка едва заметно приподняла уголки пухлых губ, улыбаясь мягко и ласково, с неутолимой тоскою, словно искушенный взрослый, взирающий на нашкодившего по неразумию, нерадивого ребенка. — Мне не чужды люди, как ты, по всем вероятиям, полагаешь, — она удерживала взгляд карих глаз. — Ты пришла во дворец гостьей, и, сколь мне ведомо знать, снискала должное почтение. Тебе прислуживали, дозволяли делать все, что пожелаешь, и не препятствовали ни одному из твоих побуждений. — Я не пришла во дворец. Меня в него привели. Я позволяла делать с собой все, что было необходимо для поиска лекарства. И, насколько мне дано судить, это не принесло никакого толку? — Сожалею. — Как и я, поверьте, — Селин поудобнее уселась на кровати. — Скрывать не буду, я боялась того… что здесь могут со мной сделать, однако надеялась на благоприятный исход. — Многие теплели у сердца надежду, — кротко вздохнула эльфийка. — Понимаю… — опустила подбородок Селин, разыгрывая крайнюю степень участия. — И если ничего не вышло… Я благодарна вам за гостеприимство и все, что вы для меня сделали… — она осторожно подняла взгляд. — Вы знаете моего хозяина? Следопыта, что привел меня сюда? Лилейное лицо женщины сделалось печальным, однако ее глаза, покрытые будто пепельной дымкой, прояснились. Селин расценила это, как положительный ответ: — Не могли бы вы узнать, потребуюсь ли я ему еще? — В этом нет надобности. — Мне разрешается беспрепятственно покинуть дворец и эти земли? Должна ли я что-то владыке Ривенделла или кому-либо еще? Женщина плавно шагнула вперед. Впервые на ее лице дрогнула какая-то сильная, невысказанная эмоция. Селин уловила в ней и толику жалости, что лишь покоробило ее, будто бы она была чахлым цветочком, который вот-вот окончательно загнется, а радеющий за него садовник, уповая вылечить понурое растеньице, зная о напрасности усилий, все же переводит на него удобрения. — Отчего ты так жаждешь возвратиться к утраченным дням? Селин еле заметно передернула плечами, отводя взгляд. В ее чертах застыла мука. — Потому что это была какая-никакая, но жизнь, — она сглотнула подступающий к горлу ком и на пару мгновений замолчала. — Вам это может показаться нелепым, но… Уставившаяся в одну точку Селин вздрогнула, когда тонкие пальцы коснулись ее подбородка и нежно его приподняли. Серые, как облачная ночь, глаза тускло сияли напротив печальным звездным светом. Эльфийка беззвучно приоткрыла губы и вновь их сомкнула, проведя подушечкой указательного пальца по скуле Селин. Ее взор сделался далеким, будто она смотрела не на нее, а сквозь. То ли в прошлом блуждал ее лик, то ли в настоящем, то ли в будущем. Селин же не отрывала взгляда от этих глубинных омутов. Сколько столетий, а может быть, тысячелетий им довелось узреть?.. Отстранившись, женщина выпрямилась во весь рост: — Тот, кто оказался в плену собственных страстей, не может зваться свободным. Искусный лучник, не попадая в цель, не взводит вину ни на стрелу, ни на лук. Тебе не обрести исцеления на земле моего народа, ибо болезнь твоя проникла в сердце глубже, чем я рассудила в час нашей встречи. Все мы стоим на пороге необозримой будущности, и не мне сулить твою. Когда спадет жар, ты будешь вольна покинуть долину. Я дам тебе коня, одеяние и пропитание, дабы укрепить уцелевшие крупицы твоей веры. Однако взамен возьму твое слово. — Чего вы хотите, госпожа? — Ежели мы свидимся с тобою вновь, ты исполнишь любую мою волю, какою бы она ни была. Приободрившаяся Селин дважды моргнула, решив не задавать лишних вопросов и не испытывать случай. Вряд ли эльфийская госпожа когда-нибудь оставит дворец в угоду людским селениям, а если таковое и случится, сама она, скорее всего, до этого дня и не доживет. — Даю вам слово. — Отдыхай и набирайся сил. Я навещу тебя через три дня. Прежде чем уйти, женщина вновь подошла к окну, задумчивым взглядом взирая на россыпь звезд, выглядывавших из прорезей плотных туч, жавшихся друг к другу, точно черные овцы на пастбище. Селин же все это время смотрела на нее. Вот она предстала сейчас, богатая и красивая, с высоким положением, а выглядела такой же несчастливой, как и она сама. «Что ею движет?», думалось Селин. Вместо того чтобы наслаждаться прелестями долгой жизни с сородичами, стояла сейчас в покое оказавшегося не в то время и не в том месте человека; судя по всему, выхаживала его, поддерживала разговор. Не от скуки же, в самом деле? А может быть, и так. Заори она во все горло: «Я — дочь царей из династии Аарра», вряд ли бы эти слова возымели на эльфийскую госпожу большее влияние, чем комариный писк. И чем глубже она размышляла над этим, тем гаже становилось на ее душе. Селин откинулась на подушку, представляя за закрытыми веками багряный стяг на фоне бескрайней синевы и безжалостно палящего солнца, раскаляющего острые скалы; красный песок, обжигающий кожу, намеревающийся в любой момент обуглить ступни несчастного, попавшего в его безвыходную ловушку; схваченное за горло нестерпимым пеклом мерихадское море, пустыню Памир, раскинувшуюся на сотни километров во все стороны света, с единственной живительной веной, великой рекой Йедуарим, порожденной молниями, сыпавшимися стрелами с небес. Ее царство, ее родина, ее дом.

***

— Госпожа Арвен велела оставить тебя здесь. Голос сопровождающего вывел Селин из потока мыслей. Она повернула к нему лицо, сидя в седле, и слабо кивнула. С гор в спину дул холодный мартовский ветер. Эльф хотел уже было развернуться, однако, еще раз внимательно осмотрев склон, остановил на ней взор: — Не сходи с Тракта и держись подальше от лесов. Не разводи огонь без острой необходимости. — Поблизости есть кто-то из ваших? — Нет. Под конец зимы мы изничтожили всех больных к северо-востоку от брода и вновь отступили к долине. — Едва ли это надолго… — Селин вдохнула запах весенней сырости, крепче сжимая в пальцах поводья. — Не мне судить, — лаконично ответил эльф, напоследок смирив ее противоречивым взглядом. Она проследила за ним, пока тот не поднялся по склону к грядам тусклых скелетов орешника. Небо было чистым, за исключением редких сизых штрихов. В сгущающихся сумерках медленно зажигались звезды. Словно белые искорки. «Потерявшись во тьме, ищите свет». В ее руках осталась лишь эта тончайшая ниточка. Селин проехала пару сотен метров по раскисшей дороге и, выждав время, свернула к редко растущим деревьям. Поблуждав по местности и как следует напрягши зрение в унисон чваканью копыт, у бурой проталины, протянувшейся темной лентой, она нашла первую веху своего пути — припорошенный легким снежком камень с выветрившимися рунами. В немой бессодержательности сердца болезненно кольнуло. Отгоняя назойливые мухи воспоминаний, Селин сняла капюшон, сдавила потуже волосы жгутом и повела коня прямиком в хвойную чащу, прислушиваясь к окружающим звукам. Едва дыша, она порою и вовсе останавливалась, подолгу вперив взгляд в пустоту между стволами, совладала с бешеным галопом в висках. Одинокие снежинки таяли на щеках. Крупный и молодой черный конь Тирон, подаренный ей госпожой Арвен, оказался достаточно умен; не создавал много шума, без особого труда минуя подворачивающиеся на пути препятствия. Иногда заросли становились столь густы, что они еле-еле сквозь них протискивались; временами лес сдержанно затихал, и не было слышно ничего, помимо конского дыхания с вырывающимся из крупных ноздрей паром и насупленных завываний ветра над убеленными снежными мантиями перелесьями. Заночевав, закутавшись в теплый плащ у огромного, некогда поваленного грозой и наполовину сгнившего дерева, Селин позавтракала на рассвете кукурузным хлебом, и вновь уселась в седло, растирая озябшие пальцы. Она настороженно оглядывалась по сторонам, с особым вниманием рассматривая длинные, натужно скрипящие ветви и вспоминая, как четыре с половиной месяца назад ей чудилось, что они обзывали ее крысой. Страх был еще слишком свеж, чтобы она сочла его глупостью, однако Селин с удивлением для себя обнаружила, что справляется с дорогой лучше, чем ей представлялось в самом начале, при отходе из долины. К полудню она почти одолела крутой подъем по густо поросшему лесом склону и остановилась на недолгий привал у зарослей пихт, давая передышку скорее Тирону, нежели себе. Удачно подвернувшийся за камнями родник напоил ледяной водой похудевший бурдюк и двух одиноких скитальцев. Петляющая, загроможденная валунами дорога резво сужалась, чем подхлестывала выбор Селин в верности намеченного маршрута. Приметив неподалеку скальный выступ, она свернула и вскоре обнаружила пологий склон хребта. Карие глаза на миг вспыхнули огнем ликования, однако потухли они так же стремительно, как и зажглись. Впереди поджидал тяжелый переход через голые скалы, от которых зависела вся ее дальнейшая жизнь. От мысли, с какой легкостью еще недавно она готова была с ней расстаться, Селин съежилась и посильнее укуталась в плащ. Она намеревалась до ночи достигнуть седловины между двумя пиками — древней каменоломни — второй вехи своего пути. Первые сутки, за исключением жутких хищных птиц, то и дело пикирующих над головой, преодолелись достаточно легко. Успешно подысканные камни для привалов закрывали от воющего в расщелинах и ущельях ветра. Короткие сумерки быстро сменялись ночами, настолько темными, что глаза не могли ничего рассмотреть дальше вытянутой руки. Селин не разводила костров; лишь жмурилась от подозрительных отзвуков во тьме и жалась спиной к невозмутимому Тирону. Это немного ее и подбадривало — всякая животина чуяла опасность лучше человека. В такие часы свежие ножны пустовали, а в ее руках неизменно покоился широкий клинок, пожалованный ей служанкой по указу госпожи Арвен. Селин шла, ведомая смутной памятью, — в разы медленнее, чем когда ее вел следопыт — и мысли, что она окончательно заблудилась, с завидной периодичностью сменялись веяниями блеклых воспоминаний. Останавливаясь, она усердно часами рассматривала камни и причудливой формы ущелья, пытаясь вспомнить, видела ли их прежде, или это не более, чем игры ее воображения, не желавшего смиряться с обреченностью положения и глупостью ожиданий. Вскоре ей удалось спуститься с хребта, по темным гребням которого она блуждала почти четверо суток; снизу они напоминали зубья тупой пилы. Селин отужинала хлебом, рассчитывая оскудевшие запасы, и заночевала прямо у подножия, рядом с источником, впервые отважившись ненадолго развести небольшой костерок. К концу следующего дня она пересекла неширокую долину, стараясь держаться западной стороны, и миновала проход между двумя холмами, что стало третьей вехой ее пути. Дальше дороги Селин не помнила совсем. Все здесь казалось ей однообразным, даже мелкие камешки выглядели зеркальными близнецами. Сменяющие друг друга, смыкающиеся скальные коридоры — и никаких признаков жизни. Жуткое, затерянное место, лишенное всяческой надежды. Место, куда вряд ли по доброй воле ступит нога человека, и уже дважды умудрилась ступить нога Селин. Тирон брел строптиво, нехотя, мотая головой, требуя вернуться, однако она настойчиво вела его в поводу, изредка шепча слова успокоения; себе же мысленно неустанно повторяла: «Пути назад нет». Селин поймала себя на мысли, что начала терять чувство времени. Она шла, как ей казалось, без остановки уже несколько часов, но застывшее в одной точке солнце, изредка появляющееся меж выступов, твердило об обратном. Ей захотелось взвыть, но упрямые ноги, подхлестываемые остатками былой воли, твердо шагали вперед. Селин тщетно напрягала зрение, до рези в глазах вглядываясь в однообразные пятна пещер. Внезапно она остановилась, сузив веки до двух узких щелей. Уступ вдавался в утес, как площадка, а за ним зубчатой аркой темнело углубление, едва различимое с такого ракурса. Но ее внимание привлекло иное — в нескольких метрах от него торчал каменный шест, однако что на него было насажено, она не разглядела. Селин стреножила Тирона, подвязала плащ и стала взбираться по плоским камням, словно лестнице. Вскоре ей удалось распознать раскрытую в реве голову варга. — Вира, — вполголоса сказала Селин, не отрывая взгляда от пещеры. — Я пришла заключить обязательство. Выйди ко мне. Ответом послужило гробовое молчание. Селин трижды звала ее по имени, но ни одна из попыток не увенчалась успехом. — Здесь тебя погреб с проклятиями твой же народ. Я знаю, что ты привязана к этому месту и жаждешь прекратить мучения. Скажи, как это сделать, и я постараюсь помочь тебе. Селин провела ладонью по лицу и плюхнулась наземь от усталости. Голову будто пухом набили. Она просидела так некоторое время, рассматривая исцарапанные о скалы пальцы. Солнце, казалось, не сдвинулось ни на сантиметр. Селин угрюмо хмыкнула. Пожевав губу, она чуть опустила взгляд и стала изучать наваленные на утесе груды камней. — Могу сделать тебе и иное предложение, Вира. К примеру, быть замурованной здесь до исхода дней. Как тебе, а? По вкусу? Силы твои действуют только за границей пещеры, это мне доподлинно известно. Путники, стало быть, здесь большая редкость. Как думаешь, многие тебя найдут, если я снесу шест и завалю проход? Я-то отсюда рано или поздно выберусь, а вот ты что будешь делать, скажи на милость? Послушав тишину, Селин поднялась, отряхивая бедра от песка и крошки: — Как пожелаешь. — Таскай-таскай камни, — раздался из глубин пещеры скрипучий голос, — авось худо-бедно к дряхлости и кончишь. — Для обвала мне достаточно поддеть один рычагом. Мелочиться не стану, возьму потяжелее, моего веса хватит. Работы на пару часов, половину из которых я буду взбираться и искать палку. Испещренное бороздами морщин лицо показалось в густой тьме. Селин храбрилась, пытаясь выглядеть непринужденно, однако внутри все похолодело от взора этих мутных, лишенных зрачков глаз. — Готова, наконец, поговорить? — хрипло выдавила из себя она, вновь садясь на землю. — А мой урок усвоен не был, — прогнусавила Вира, не размыкая губ. — По-старому мнишь себя умнее всех. — Ну… — Селин демонстративно развела руки, стараясь унять дрожь в пальцах. — Падать ниже уже некуда, тебе не кажется? Вира цокнула языком. — Зачем пришла? — Найти человека. Белые глаза не выражали эмоций, однако в голосе появилась нескрываемая насмешка: — Не того ль, кто принес тебя ко мне с горячкой? Как давно, напомни, ты его уже ищешь? Селин помедлила с ответом: — Нисколько. Он довел меня до Ривенделла, и больше я его не видела. С наглой ухмылкой старуха склонила голову набок, будто к чему-то прислушиваясь. — О втором знаю, в первом заблуждаешься. — Я хочу найти Мордреда. Ты видела его, когда рылась у меня в голове. — А, Однорукого… — Вира поскребла ногтями подбородок. — Дурная задумка. Очень дурная. — Я вроде не просила тебя ее оценивать. Сможешь найти или нет? — Дай ответ лучше себе, осилишь ль путь до места, что я укажу? — Ну, сама с собой, думаю, я как-нибудь уж договорюсь. Вира усмехнулась. — Мне под силу ответить на многие интересующие тебя вопросы, равно как и исполнить многие из просьб. Не желаешь узнать, отчего тебе так полегчало, когда ты ушла от остроухих? Или как обстоят дела во владениях царя Зафара? Что ты вообще слышала о Мерихаде за последние года? Может, и нет ее уж подавно, а ты так истошно жаждешь туда вернуться, что погубила в своей жажде всех, кто любил тебя… Могу смилостивиться и позволить объясниться с дядей. Хоть попрощаешься с ним, как и алкала. От лица отлила краска; Селин собрала у глаз тонкие морщинки, однако в кои-то веки прикусила язык. Коль уж чему действительно она выучилась за прожитые лета, так это смирению. Горячую кровь важно уметь кипятить в нужный час, иначе сам ошпаришься, а то и потонешь в бурлящем вареве. — Меня интересует только то, что я спросила, — сухо ответила она. Потемневшие до черноты глаза лишь пуще подчеркивали залегшие под ресницами тени. Старческая рука с мокнущими струпьями колыхнула полы тускло-серого балахона. Из-под него выползла маленькая пестрая змейка, напоминающая окрасом ту, что Селин видела после пробуждения в пещере, однако размером она была гораздо мельче: едва ли длиннее раскрытой ладони. Змейка подползла к сапогам Селин; та же не сводила с нее мрачного взгляда, смотря прямо в кроваво-красные глаза с вертикальными зрачками. Высеченная будто из темных драгоценных камней чешуя переливалась при дневном свете, в отличие от гладкой багряной головы, окольцованной бронзовой полоской, словно обручем. Будь у Селин золотой, она поставила бы его на то, что один укус ползучей свалит наповал и буйвола. — Протяни ей палец, — проскрипела Вира. — Дай себя почуять. Селин на мгновение метнула в нее взгляд, острый, будто копье, и вновь вылупилась на змею, чувствуя, как от скопившегося напряжения каменеет спина. — Чтобы она укусила, и ты заманила меня к себе за противоядием? — Кусать тебя иль нет, лишь ей решать. — Она не подчиняется твоей воле? — скептично уточнила Селин. — Змеи древних жриц с холмов Вечерних сумерек никому не подчиняются. — Тогда как ты ими управляешь? — Прочисти уши, Злой Рок. Закусив губу, Селин настороженно протянула ладонь навстречу приподнятой багряной голове. Змейка потрещала высунутым раздвоенным языком, приближаясь к ее указательному пальцу. Селин затаила дыхание. — В моей пещере хранились два уцелевших яйца, — Вира поджала губы. — Переселенцы спрятали их тут в пылу гонений. — На чьей стороне были жрицы? — Селин плавно отвела руку от змеиной головы. — Не на той, ежели их подчистую истребили, — съязвила Вира, причмокнув языком. — Первая вылупилась, когда луна закрыла солнце, уж как с полгода. Второе яйцо стало нагреваться в день, когда Подлунный Волк принес тебя сюда, и треснуло двадцать пять ночей назад. Стало быть, сама судьба. Змейка описала круг и застыла в нескольких сантиметрах от правой ноги Селин. — Ценный дар… — задумчиво протянула она, но не успела задать следующий вопрос, как из тьмы пещеры выскользнула вторая змея и за считаные секунды оказалась уже по левую сторону от нее. Скукожившееся лицо Виры говорило громче всяких слов. — Как я и сказала, — проворчала старуха, не раскрывая рта, — сумеречные змеи никому не подчиняются. — Ценный дар, — повторила Селин и вложила в голос силу: — Они помогут мне отыскать Мордреда? Вира фыркнула, словно кобыла. — Это змеи, Злой Рок, а не карта. Авось порожний котел, что ты кличешь башкой, сварит уж, наконец, похлебку. Селин пропустила издевку мимо ушей, понимая, что Вира всего-навсего злится из-за потери, однако все же никак не могла отделаться от мысли о еще одном ее хитром плане. Она снова посмотрела на старуху, уже более сосредоточенным взглядом: — Так ты дашь мне карту или дальше будешь пустословить? Вира покопалась в балахоне и выудила из кармана горсть птичьих костей. Потрясши их в шестипалых ладонях, она резко швырнула их к ногам и несколько минут изучала безжизненным взором. — Держи путь на юго-запад до Южных холмов. Селин выждала время, однако Вира больше ничего не сказала, по-прежнему пялясь на разбросанные кости. — Это все? Точнее указать не сможешь? — Тебе надобно поспешить, — совсем тихо, с появившимся в тоне волнением протараторила Вира. — Я вижу лик смерти. «Я тоже», подумала Селин, смотря на ее кошмарное, обезображенное лицо. — Ты можешь спасти жизнь. От нее зависит твоя. Тяжко вздыхая, Селин почесала бровь кончиком пальца: — Каково твое условие? — Ты о чем? — Я сказала, что постараюсь помочь прекратить твое заключение взамен на содействие. Ты ответила на мой вопрос, теперь очередь за мной. Выражение старухи, казалось, на мгновение прояснилось. — Благородно, — пресным голосом заключила она. — Я попрошу у тебя лишь одного — в ночь, когда с неба подряд упадут три звезды, вернись ко мне. Селин недолго помолчала, обдумывая услышанное. — И ты, конечно же, не скажешь, как скоро это будет, верно? — Мне неведомо. — Что, если я буду за сотни дней отсюда? — Значит, такова воля рока. Отрешенно покивав, Селин потерла глаза. — Давеча ты говорила, что безразлична к судьбе мира, ибо она давно предрешена и тебе известна. Однако мне все больше кажется, что это не что иное, как твоя очередная ложь, поданная под угодной подливой. Вира равнодушно потаращилась на нее еще немного своими белыми, будто источенными жуками, глазами, и растаяла в плотной дымке пещеры. Селин совсем невесело рассмеялась, сдавливая ладонями виски. Вскоре она с удивлением обнаружила, что солнце уже стало спускаться к закату по окрашенному румянцем небу. Совершенно растерянным взглядом она посмотрела на маленькую змейку, а затем на ее «старшую сестру». Селин аккуратно встала, стараясь не совершать резких движений, и медленно развернулась. Спускаясь по плоским камням, она периодически оборачивалась и со странным, отчасти трепетным, чувством в груди понимала — змеи хоть и держаться на расстоянии, но следуют за ней по пятам. Эта мысль пугала и восхищала одновременно. Тирон и вовсе не обратил на них внимания; лишь прядал ушами, обдавал ее щеку горячим дыханием, пока она возилась со сбруей, и всем видом показывал, что стоило бы уже, наконец, убираться из этих гиблых мест. Селин полностью разделяла его мнение, однако долго еще поглядывала через плечо на отдаляющуюся пещеру Виры, сидя верхом. Холмы постепенно становились более пологими, скальные коридоры ширились. Селин спешилась, когда землю укутало темное покрывало, и шла по дну ущелья крайне медленно, ведя за собой коня. Благо сегодня удача ей благоволила — ночь была светлой. Разглядывая свисающие с камней узловатые корни, она гнала прочь страшные образы, что чудились ей. На рассвете удалось приметить вдалеке древние развалины на гребнях и склонах холмов. Понимая, что движется в нужном направлении, Селин чуть ускорила шаг, а затем и вовсе вернулась в седло и стала уныло жевать остатки хлеба, то посматривая на руины, то косясь на ползущих в пределах видимости змей. Их гибкие тела овивали камни и с завидной легкостью миновали лужи и поваленные деревья. Меньшая порою терялась в тени какого-нибудь валуна или расселины, но быстро нагоняла. Селин выбралась из лабиринта скал, когда солнце стояло высоко в зените. На открытой местности она облегченно выдохнула, поворачивая на юг. Резко ее сердце пропустило удар, а кровь оглушающе застучала в висках. Из глубокого оврага, преграждающего ей путь, выбивалась тонкая струйка дыма.