Я пророчить не берусь, но точно знаю, что вернусь Пусть даже через сто веков в страну не дураков, а гениев. И, поверженный в бою, я воскресну и спою На первом дне рождения страны, вернувшейся с войны. И. В. Тальков «Я вернусь».
— Я не знаю, о чем сказать тебе, Мордред. Вряд ли бы я вообще говорила, не сведи нас когда-то судьба… она нас лбами и столкнула. Ты многому научился и жаль, что не выучился главному… умению вовремя остановиться. Впрочем… мне тоже только предстоит постичь эту истину. Я знаю, что тебя переломало. Мне не чужда эта боль. Вначале кажется, что тебе под силу вынести ее, а на деле оборачивается иначе. Ты видел то, что хотел видеть, и верил в то, в чем себя убедил. Меня уже давно не сбивает людское безумие, меня удивляет, когда этого не происходит… а быть может, неумение примириться с потерей и есть одна из его жесточайших форм. Селин плеснула на черную рыхлую землю кислого вина и рассеяла горсть зерна сквозь пальцы. — Спи спокойно, Мордред. Ежели мне хватит сил исполнить предначертанное, твой сын будет жить в лучшем мире, а коли нет… Мы с тобой скоро свидимся.***
Тетива запечатлела очередной поцелуй на налившихся чернотою синяках. Джо поморщился, когда новый удар обжег кожу предплечья сквозь ткань рубахи, и пообещал себе разжиться крагой. По скудному наследству от названного отца-предателя ему перешли нагрудник с металлическими пластинами и кожаные поножи; наручи Рхетт не носил. Джо испытывал тошноту от мысли надеть это, однако выбирать не приходилось, да и пока еще ему и не сулило: даже с затянутыми ремнями защитное облаченье болталось на нем, будто ступа на песте. Наконечник достиг цели. Джо покрутился, с хрустом разминая шею, и хотел уже было идти собирать стрелы, как обнаружил Селин, подпирающую плечом дерево. Стояла она, судя по расслабленной позе, долго. «Блюдет от кусачих», со странным чувством подумал Джо, ведь это ему надлежало теперь ее защищать. В его зоркие глаза сразу бросился обод на ее голове, что Подкова по ее указу грубо спаял из двух старых воедино; крошечные синие камни теперь лежали в выемках рядом, с расстоянием в полногтя. Селин, хоть и не проходила обряд посвящения и не именовалась вождем, все же считалась им, ибо ее сторону заняли четыре крупные цикады вместе со своими отрядами, а они составляли четыре пятых войска — хоть Джо только начал изучать дроби, старался мысленно прогонять через них все вычисления, чтобы не терять сноровку. Лагерь неравно раскололся на два лагеря: одна пятая Мордреда осталась верной с семьями его вдове и сыну. Тех, кто поддерживал Селин, называли селинцами или оскорбительно — басурманами, сторонников наследодателя рода Ролана звали по матери, алетовцами, или дурнокровыми. Накал возрос три ночи назад, когда Селин воочию познакомилась с местной поговоркой о подложенной свинье, спозаранку с Гейбом на руках наткнувшись у шатра на отрезанную поросячью голову с выбитыми глазами. Виновных найти не удалось, и Селин стала выставлять в ночной караул Валдо; до этого отсутствием охраны желала показать алетовцам свое бесстрашие, да и днем ее телохранитель был ей сподручнее, выспавшимся и сосредоточенным. Джо не обсуждал с ней дела и подвижки цикад, часами напролет упражняясь в боевом ремесле и занимаясь братьями, однако догадывался, что присягой та поступилась в угоду безбрачию, ведь согласно обычаям вождь должен был быть связан брачными узами. Наверно, и поэтому она с таким рвением уперлась в побратимство, ибо духовные братья никогда не станут ей мужьями по всем мирским и небесным законам. Впрочем, тревогу Джо ничто не могло унять. Он понимал, что Алета и Селин, вне зависимости от размаха крыльев, всего лишь два мотылька, кружащих вокруг пламени. Обойдя прозрачное озерцо, они спустились с плоской сопки и вскоре достигли лагеря. К тому времени вернулся и Лиам, что зачищал со своими нижние леса от своры кусачих — по разговорам, совсем юных мальцов. Селин направилась к нему, а Джо пошел к шатру. Их общность с Дикланом дала трещину, и Джо сам не понимал почему. Ссор не случалось, ничем они друг друга не огорчали, не обделяли, однако все чаще в братских глазах, зеленых, отцовских, как и у него самого, он улавливал какую-то тихую обиду. Вот и сейчас, глядя на него, Диклан совсем уж по-детски выпятил нижнюю губу, зашивая на колене порванную штанину. — Ну? — буркнул он. — Что ну? — Джо снял с бедер колчан. — Ты чего от работы увиливаешь? И где Гейб? — Его Эдда забрала. Сказала, захворала и до вечера за ним последит. — А ты чего тут? — А что мне уже, отдохнуть нельзя? — Мы говорили об этом, — Джо протер потную шею снятой рубашкой и бросил ее к вороху тряпья. — Иди вон постирай, если заняться нечем. Ты всегда должен быть при деле, этим мы помогаем матери держать порядок. Диклан пуще обозлился от обращения «матерь», растревожившего занозку на сердце. — Не часто ли вы с ней замыслы свои меняете? А? — он поднялся со шкур, надевая штаны с воткнутой иглой. — Это ты живешь тут припеваючи, все мечом махаешь да приходишь на готовое. Я один за вас всех впахиваю. — Я учусь нас защищать, Диклан. — То-то. — Разве ты не понимаешь?.. Не видишь, что вокруг творится? Джо выдохнул сквозь стиснутые зубы, садясь на табурет, и тихо добавил: — Мы послезавтра уезжаем. — На Север? Джо кивнул. Диклан замялся, теребя карман. — Бросаешь все-таки… — Никого я не бросаю, — Джо опустил подбородок. — Иначе никак. — А ты подумал, что будет, если не вернешься? Что станет с нами, пока тебя не будет? Селин срубила голову наследному вождю. Джо перевел на брата взгляд, понимая, что говорил он не своим языком. — Вот оно как, — строго выдал он. — Срубила. Ни за что, по-твоему? Запросто так? В дурном настрое проснулась? Диклан насупился, но не ответил. Страх заглушал злость. Его губы затряслись. Джо смягчил тон: — Помнишь отцовскую причту про хорошего и плохого человека? — Какого из отцов? — съязвил Диклан. — У плохого и хорошего человека всегда схоже начало бытования — страдание, — пропустил его колкость Джо, хотя братское пренебрежение памятью родного отца вызвало в нем новый прилив гнева. — Отличие в том, как поведет себя плохой и хороший человек. Плохой скажет: «Мир причинил мне страдание, и я ему отвечу тем же», хороший скажет: «Мир причинил мне страдание, и я не позволю ощутить это страдание кому-либо еще». Хороший человек использует страдание, в то время как страдание использует плохих. Неужели ты забыл? От воспоминаний об отцовском голосе глаза Диклана наполнились слезами, но ни одна дорожка не покатилась по его лицу. Напротив, нечто неосязаемое подстегнуло его желание донести до брата свою правоту. — А хорошим человеком для тебя теперь заделалась Селин? — хлюпнул носом он. — Селин, что хотела бросить нас в лесу, что убила нашу маму и сотворила тут невесть что? Она привела нас на бойню, почему ты не понимаешь? Тут идет война. Я спать боюсь ложиться. Тебя это больше не заботит? Ты продал родных братьев… и ради чего? Ученья и меча? — Диклан… — Я надеюсь, ты вернешься. Буду за тебя молиться. Диклан стрелой вылетел из шатра.***
Лиам звонким свистом одобрил новый обод Селин и спрыгнул с коня: — Верно говорят, гурьба молодо-зелено. Селин смотрела в сторону уходящего Джо. — Я расставил ребят, чтоб поглядели, — он стер со лба пот. — Пайпа должен еще завтра ветер надуть. Спускать к реке? — Нет, — она отрешенно качнула головой с пустым взором, — все усиление на лагерь. В мое отсутствие всем заведуешь ты. Готовьте припасы. Селин отвернулась от приспешниц Алеты с котлами в руках; те носили траур, хоть он не был объявлен — не проводили даже похорон, не говоря уже о каких-либо почестях. — Я тебя не подведу, — приосанил сутулую спину Лиам. Она же, наоборот, от копившихся в ней тревог удрученно сгорбилась. — Если с голов моих сыновей упадет хоть один волос, я самолично спущу шкуры не только с тех, кто причинил им вред, но и с тех, кто знал, молчал и покрывал. — Ежели кто навредит им, до твоего возвращения не дотянет. Вон, Айрис мою, лентяйку, запрягу, так денно и нощно не сведет с них глаз. Селин, облизнув искусанные губы, кивнула, что скорее походило на судорогу шеи. Лиам ослабил подпругу. — Не боишься? — блестел он единственным глазом. — Клятая, чертова земля. Чего про нее только не молвили. — Да уж наслышана, — Селин потрепала по холке подбежавшего старого охотничьего пса. — Вчера я отправила Кейла в Синие горы, пошли ему гонца убывающей луной, если поменяете расположение. Они пойдут с севера, дабы избежать лазутчиков. — Я не силен во всех этих важных делах. Пес лениво улегся у ее сапог, лижа намятые лапы. — Никакого приема не будет, гномы не перейдут Брендивайн. Вам нужно будет встретить караван у брода, что они заблаговременно обозначат, — Селин вздохнула. — Никаких попоек, Лиам, поминок и свадеб. Тише воды, ниже травы. Лиам поскреб макушку и стянул с коня седло. — Так… — Девичья честь обождет. Случись что, не наказывай, будет за кого воевать. Потом все свадьбы отыграем. Он начал толковать о благородстве и женском долге, но Селин его не слушала, прекрасно зная, чего он так распинался — за дурной лицом Айрис, наконец-то, начали ухлестывать, и будущий тесть хотел поскорее ее сосватать. Дочурку свою, дорогую сердцу, Лиам часто бранил, но любить — любил. Селин уперла безразличный взгляд в парочку закадычных друзей, Сэмли Сени и Нила Чуйки, что бездельничали, беспечно развалившись на отесанных бревнах, будто старый пес у ее ног. О гремучей смеси Сени и Чуйки складывали побаски; по большей части Подкова прибавлял славы их и без того именитым прозвищам, мотая на ус, а затем разнося враки, что те вешали своему тыловому другу, подтрунивая над ним и лодырничая после патрулей на жеребячьих лежбищах. Подкова по доброте душевной прикрывал, выгораживал перед главой их отряда Лиамом, за что ему самому частенько прилетало. Нэл случился даже покрепче разведчиков, с квадратным из-за разросшихся мышцами плеч и бедер складом, однако в кузнечных и конюшенных делах был незаменим, на глаз безошибочно определяя конские недуги. В детстве Нэла лягнула лошадь, он долгое время носил на лице печать ее строптивости, пока та бородой не поросла, за что и получил прозвище, прижившееся попрочнее родительского имени. Селин была одной из тех немногих, что звала его Нэлом даже за глаза, и ему это, бесспорно, льстило. Из взаимного уважения и он потрудился на славу, попыхтев над ее ободом, не щадя сил. Разивший застарелым конским потом, щерившийся редкими зубами он подал ей обод, держа его будто самую дорогую драгоценность в жизни. Селин, конечно, ему не сказала, что плод его кропотливой работы поднял бы на смех любой кузнец к востоку от Мглистых гор. Нэл был горд собой, а это главное — ей нужно было воспитать в цикадах ощущение собственного достоинства, ибо без него, как без горнила, не куются победы ни в кузницах нищих, ни в кузницах богачей. Но в первую очередь она желала сделать из зверья людей. Заметив поодаль ее с Лиамом, Сень и Чуйка встрепенулись и стали делать вид, что следят за юнцами, сложившимися пополам от тяжеленных мешков на хребтах. — Разберемся, — сказала Селин на язычные старания Лиама. — На моей родине есть пословица «Среди оружия законы молчат» навроде вашей «Во время войны безмолвствуют законы». Сейчас не то время, — она перевела взгляд на двух новоприбывших юношей, чья внешность выдавала их отчий край. — Первого к нам Ултир зовут? — Ну, — не уловил вопроса Лиам. — Почем сдался? Натворил чего, сучок? Я его быстро прищучу. Помимо взглядов, что Ултир бросал на нее, наивно полагая, что она их не видит, за ним были и другие провинности, о которых Лиаму она не собиралась сообщать. — Оставь, ничего он не сделал. Скажи ему, чтобы в полдень ко мне зашел. — Зачем? Авось я порешаю. Селин еле сдерживала рвущееся наружу негодование. — Разговор у меня к нему есть. Хочу узнать, как за горами с Хворью дела обстоят. Лиам махнул рукой, чего Селин не заметила: ее взор был прикован к молнией вылетевшему из шатра Гейбу. Выражение его лица исказила жуткая обида. Значит, Джо наконец сообщил о предстоящей поездке, подумала она. — До реки пятеро было, до нас дошли двое, — продолжал Лиам. — Двоих сожрали, что с третьим случилось, не помню. По-моему, в трясине увяз. — Да, идти через Тарбад было крайне глупой затеей, — равнодушно заключила Селин. — Ладно, у меня дел невпроворот. Не забудь сказать Ултиру, чтобы зашел. Прежде чем Лиам сообразил ответ, Селин умчалась под недовольное ворчание пса. Она дошла до окраины лагеря и перешагнула порог опального шатра. Мэри странно застыла, скосила глаза на отвернутую к незваной гостье Алету, но все же склонила голову в едва различимом поклоне. Ужас свежей казни липким смрадом витал в воздухе. — Выйди, — холодновато сказала ей Селин, даже не удостоив взглядом. Та постояла пару мгновений, от неуверенности задергалась, но покорно вышла. Оправив платье, Селин ступила к подвешенной на веревку зыбке, глянула на светлую головку, виднеющуюся из купы отрепьев. Волосы Ролдвайна были пшеничными, материнскими, глаза же отдавали темнотою, как и у всех младенцев; потом только, со временем, наполнятся они цветом по нраву природы, и Селин думалось, что цветом этим станет жженый янтарь. Мэри поила Ролдвайна подогретым козьим молоком, ибо груди его матери опустели. Селин предполагала, что из-за этого Алета мучилась болями, однако, если это было и так, ничем себя не выдавала. — Отойди от него, — с надломом в слабом голосе произнесла Алета так невнятно, что Селин еле разобрала эти слова. Блеклая от горестных слез, с тусклой, прозрачной кожей, обличающей сети вен, Алета держалась стойко — глаза ее по-прежнему горели. — Ролдвайн мой племянник, — спокойным тоном сказала Селин, — и я буду справляться о его здравии, нравится тебе это или нет. — Пришла душу потрепать? Меня убить? Или его?.. Убьешь моего сына, как своим детям в глаза будешь смотреть? Ты ведь тоже мать, хоть и чуждые дети твои тебя сторонятся. Потеряв самообладание, Селин выругалась с придыханием сквозь крепко стиснутые зубы. — На кой черт мне тебя убивать? Взгляни на себя… как полудохлую псину докончить. — Ты все испортила. — Я не могу испортить уже испорченное. — Хочешь сказать, жалеешь, что убила его? — Наивность простительна детям и идиотам, Алета, а ты уже переросла девичество. — Ты сожалеешь? — с напором повторила Алета. — Да, — непроизвольно дернула плечом Селин, каленым прутом по сердцу вспомнив их последний разговор с Салимом. — Если бы я могла повернуть время вспять, убила бы его раньше. — Нечисть клятая, — прохрипела Алета с подкатившим к горлу комом. Селин выразила согласие слабым кивком. — У нас предостаточно внешних врагов, оставим хотя бы вражду между нами. Я не хочу вести войну еще и с тобой. Алета чуть приподняла подбородок, смотря на нее исподлобья, и разорванное в клочья сердце кольнула игла от вида спаянного обода. Она стала медленно вставать, опираясь рукой на сундук: — Войну?.. Клевету и вранье ты называешь войной, плутовка многоликая? Отрубила голову моему мужу, порубила на части брата и каяться вздумала? Прощения вымаливать? Нет… будь ты проклята, и будь проклят день, когда ты пришла к нам. Все, к чему ты прикасаешься, ждет один конец — смерть. Все и всех. Тебе не избежать уготовленной кары, хоть пока ты и торжествуешь. Боги все видят, их глаза повсюду. Придет час, когда ты сгинешь, и вечно бродить тебе в забвеньях преисподней за свои грехи. У Селин лопнуло потрепанное цикадами терпение. Обессиленная Алета не устояла на ногах от полновесной пощечины. Селин схватила ее за волосы и потащила к прорези. — Смотри! — вскрикнула она под плач Ролдвайна, не расцепляя хватки на пшеничной гриве. — Смотри и знай, что все они живы лишь благодаря мне. Умна твоя голова, да дуре досталась. У тебя под носом такое творилось, и что ты сделала? На что обрекла своей слепотой? Молиться, вздумала, я стану? Каяться? Надо будет, всех цикад на колени поставлю за себя заступнические читать. Ты нас с крестьянскими девками не равняй, наша участь иная, и счет в грехах побольше отведен, а если возжелала очаг хранить да лежанкой быть, так я тебя завтра замуж выдам или пуще того, рабыней сделаю. Кто меня стеснит? Покажи этого героя! Думаешь, мне чего-то стоит перебить всех твоих прихлебателей? С тяжело вздымающейся грудью Селин разжала пальцы и оттолкнула Алету: — Рхетта иссекли за сломанную клятву, его за язык никто не тянул. Мордред выдал признание при свидетелях. Где здесь клевета? В чем вранье? Я их, по-твоему, вынудила по обеим сторонам скакать? Алета сотрясалась в беззвучных рыданиях, закрывая рот ладонями. Селин отвернула от нее лицо: — Успокой сына и вели Мэри собирать тебя в дорогу. Послезавтра поедешь со мной на Верхний Север. От потрясения Алета на мгновения перестала трепетать. Селин ответила на немой вопрос: — Узришь, что нас всех ждет, пока ты здесь сопли глотаешь. Убивать тебя я не стану, я в отличие от твоего брата слова свои стараюсь держать, но если вздумаешь перечить или что-либо выкинуть, участь твоя будет незавидной. Я тебя из-под земли достану и спихну окуднику, коему твой муженек вдоволь наслужил. — Каждый будет испытан тем, что порицает в чужих, — дрожащим голосом выпалила Алета, вставая с колен. — Ты избрала ненависть в поводыри души и тем самым ее лишилась. Селин низко опустила подбородок. — Ничья, Алета. Ничья. Так и не взглянув на нее напоследок, Селин спешным шагом вышла. Майская погода лишила Хладные сопли и малейшего ветерочка; низкое ласковое солнце переливчато подсвечивало капельки испарины ночного дождя, замершие крохотными самоцветами на игольчатых лапах елей-великанов. Отогретая, пробудившаяся земля с неутолимым аппетитом чавкала под ногами. В воздухе пьяным дурманом струился медвяный аромат душистой хвои. Весною хотелось жить, как никогда; бурлила в сердцах острая жажда человеческих натур, где даже самые низменные пороки обретали вдруг вдохновленное обличье, перерождались многолетними травами, распускались сочными бутонами. В назначенный час Ултир с поклоном седой от пыли головы вошел в шатер, опасливо косясь, и встал в нерешительности, сложив руки за спиной. — Вы хотели меня видеть, миледи, — сиплым от переживания голосом выпалил он на одном дыхании. Стоя у раскрытого сундука, Селин оценивающим взглядом осмотрела его дрянной вид. — Я не леди, — учтиво ответила она. — На Севере пока что нет лордов и леди. Ултир побелел, скованный напряжением в усеянных кровоподтеками плечах. — Как мне называть вас, госпожа? — Для начала сядь, — она указала на табурет, снимая перевязь ножен. — И прекрати дрожать овцой. Не бойся меня, я тебя не обижу. Растягивая время, Ултир шел к столу неторопливо, лихо перебирая в мыслях, чем мог провиниться, раз Лиам согнал его сюда. Кадык неустанно прыгал, ведь его хозяин был наслышан о недавней казни — муж дурнокровой вошел в этот шатер свободным человеком, а вышел приговоренным пленником. Поговаривали, та, что ныне вызвала его, ворожила ведьмой и колдовством своим могла обращать по велению людские сердца. Но Ултир не мог не признать, что наружность ее подкупала. Кем бы ни была она наяву, женщиной благоденствовала красивой. Иногда, засматриваясь, ощущал, как зардел, но глаз отвести не мог. Селин бросила к кинжалу кожаный плащ, потянула завязки на рубашке, открывая шею, и села напротив юноши, придвинув табурет так, что их колени почти соприкасались. Она с участием вопросила на чистом гондорском наречии: — Подался за горы в поисках лучшей доли? Ултир на мгновения замялся, не ожидая услышать родной речи. — Да, госпожа. — Из какой ты провинции? — Ламедон, госпожа. — В Калембеле по-прежнему восседает лорд Ангбор? — Да, госпожа. Селин удовлетворенно кивнула и подвинула Ултиру свой нетронутый обед. Он отвел от подноса непонимающий взгляд и уставился на нее. — Твое жалование урезано в пользу бравых воинов, что стерегут наш сон, — с мягкой улыбкой пояснила Селин. — Однако и твой труд тяжек, мне доложили о твоем усердии. Позволь отблагодарить тебя, чем могу. — Благодарю и вас, госпожа. Селин отпила вина из кубка и облизнула нижнюю губу, глядя ему прямо в глаза. Ултир шумно сглотнул, невольно сместив взор к округлым очертаниям ее грудей, выделяющимся сквозь тонкую, вылинявшую ткань, и дыхание его вмиг сбилось. Опомнившись, он вновь посмотрел на ее лицо, уже робко и стыдливо; страх поборола старая добрая похоть. — Прошу тебя, угощайся, — сказала Селин как ни в чем не бывало. — Тебе нужно набираться сил, чтобы внести свой вклад в наше нелегкое общее дело лихолетья. Она подвинула ему второй кубок, щедро омытый вином. Ултир пуще смутился, однако отказать не посмел, да и не захотел. — Я жила ниже тебя, в Анфаласе, во владениях лорда Голастила, — продолжила Селин, изучая взглядом его плечи. — Мой лорд в отличие от твоего обдирал нас до нитки. Бывал в крепости Ленгортренд? С набитым ртом удивленный Ултир покачал головой. Она собрала у глаз паутинки морщинок: — У нас на побережье даже шутка ходила: там, где заканчиваются ленгортрендские стены, заканчиваются и деньги. — Я слышал другую, — немного расхрабрился Ултир. — Говорят, чем больше у тебя золота, тем моложе женщины, желающие разделить с тобой старость. Возраст любовниц Голастила исчисляется в обратном порядке. Обнажив ровные белые зубы, Селин расхохоталась, позволяя Ултиру собою любоваться. Он засмеялся в ответ, держа у губ кубок. — Я не знал, госпожа, что вы из Гондора, — заполнил паузу Ултир. — Я оставила прошлую жизнь и обрела приют на вольных землях, однако и Гондор не покидает моих мыслей, а мое сердце радеет за него. Я желаю подарить провинциям этого великого королевства равенство, кое было в нем во времена правления древних королей. Из его взгляда ушла веселость, Ултир процитировал известную присказку: — В день, когда златоглавый орел закружит по небу, из легенд вернется король. — Вернется ли? — выгнула бровь Селин, отпила из кубка и заговорщически прищурилась, немного подавшись вперед. — Я могу доверить тебе тайну? Дыхание Ултира вновь стало неровным. — Да, моя госпожа, — на выдохе ответил он, пустив все силы на то, чтобы не уронить взгляд. — Треснутые по швам, вольные земли некогда были цельным королевством, в чьем вассальном подчинении находился Гондор. Сегодня ты спросил, как надлежит ко мне обращаться, — Селин отставила кубок и накрыла его огрубевшую до черноты ладонь своей. — Я намереваюсь восстановить северное королевство и именоваться первой его королевой. — Королевой? — как завороженный переспросил Ултир, наслаждаясь теплом ее руки. — Правители стали забывать, что являются не только владетелями, но и слугами своего народа. Волнуют ли стольного наместника дела и люди окраин? Зреет ли он целостность вверенного ему государства или закрывает глаза на бесчинства, что творят подобные Голастилу? Юг Рованиона давно утрачен Гондором под саблей истерлингов, а вассальные Дейл и Рохан отделены. Морской владыка Умбар с мощной флотилией и крупнейшая провинция Харондор пребывают во власти султаната Харада. Помяни мои слова, Ултир, если начнется война с Юго-Востоком, рыцарское войско не устоит, а крестьянское и подавно не сможет сражаться. Привлеченных на смотр в Ленгортренд из моей деревни снабжали рыболовными пиками, зато на необъятном пузе Голастила появлялся очередной бриллиантовый пояс. А Дол Амрот с его ударным кулаком элиты гондорской армии? Думаешь, они видят в Минас Тирите сюзерена? В их краю отличается теперь даже буква закона. Титулы лордов обрели собственное политическое значение и перестали быть высокими наградами для слуг государя. Что это, как не измена короне, пусть и формальной? У Гондора должен быть второй щит, и щитом этим станет объединенный мною Север. Ултир собирался с разрозненными мыслями. — Но… но вас ведь так мало. — Не вас, а нас, — Селин указала пальцем на его скрытое рубахой, свежее клеймо. Он в растерянности потер кисть, где еще мгновения назад покоилась ее ладонь. — Хочешь спросить, как я могу занять престол, не имея прав на него и чистой крови? — грустная улыбка легла на губы Селин. — Мне не нужен ни гондорский, ни северный престол, я никогда не была жадной до власти. Коли праведный король соизволит объявиться, я сложу с себя полномочия и не позволю возродиться усобице. Но не кажется ли тебе, Ултир, что тысяча лет — излишний срок? Не думаешь, что стоит оставить надежду и ковать историю своими руками? — Вы жили в Гондоре, госпожа, — осторожно ответил Ултир. — Вы знаете, что это не просто надежда. — Знаю. Однако для меня не существует ценности выше людских жизней, а сохранить я их могу, лишь отступая от вековых устоев. Это многим приходится не по нраву. Так скажи мне, будь я той кровавой нечистью, какой меня величает вдова почившего, позволяла бы я вкушать свою пищу человеку, называвшему меня за глаза ведьмой? Вела бы с ним задушевные беседы? Ултир выпрямился натянутой струной. — Как я сказала ранее, тебе нечего бояться, — заверила Селин. — Хотя был бы на моем месте брат Алеты, ты лежал бы уже в земле. Я избавила цикад от тирана и предотвратила восход нового, и когда разум Алеты окрепнет, она поймет истинное положение дел. На долю несчастной судьба возложила несоизмеримо много потерь. Жадно осушив кубок, Ултир вытер рот рукавом и в упор посмотрел в карие глаза. — Что от меня требуется, моя королева? Селин однобоко улыбнулась, вскинув подбородок. — Не больше, чем до нашего разговора. Мне нужны верные защитники. Я всего лишь хрупкая женщина с единственным орудием — словом и целым сонмом врагов в лице мужчин.***
О прежнем величии хранила думы разве что незапамятная земля да стаи волков, кучившихся в арнорской обители. Странное чувство гнездилось в груди Селин, хоть и почерневшие от пожарищ развалины эти ничего для нее не значили, скорее выступали жестоким напоминанием о неодолимом нечто, порожденным невесть какой силою. Колоссальный город на холмах, гений градостроительного ремесла, обратился под гнетом лет в провалившийся, вымерший муравейник, жалкий в своем падении тем, что не смог даже окончательно сгинуть с глаз долой, воротиться в дикие объятия природы; стены его, казалось, теплили еще, цеплялись за призрачную надежду когда-то вновь сослужить службу человеку. Пожалуй, подобное чувствие тоскливости по навечно утраченному испытает любой, кто знает, как было и как могло бы быть, не переломайся кости истории в чудовищной мясорубке. Здесь же тоже когда-то жили люди, дружили и любили, гневались и враждовали, вкушали вино из погребов и делали замеры очередного платья. Сколько продержались? Кто избежал грозной участи? Древний род угас на этой земле, порос бурьяном и сорняком, и алчность Исильдура, пустившая проклятием яд в кровь его потомков сыграла в этом не последнюю роль. Накрывшая буйной волной Север, закономерная расплата личной трагедии за непростительный грех, когда один брат поднял на другого меч — великое орудие войны, являющееся одновременно и самым валким щитом от гибели ближнего, от повального колеса разрухи, студеной обреченности и неизбывного одиночества. Селин остановила коня, разглядывая неостывшие следы: зверь сильно хромал на заднюю лапу. — Будьте осторожны, — сказала она — Здесь водится много волков. Джо стал рядом и сощурился, вглядываясь в далекие Северные холмы с обозначенной на первом, черноватой точкой. Они с отцом подходили к ним, известным как Стылые холмы, с восточной стороны и не видели развалин древнего города. — Это и есть Форност, Северин Королевский? — не расслабляя глаз, спросил Джо. — Покойницкая Гать, — пробубнил проезжающий мимо Валдо с кислым выражением; скрещенные топоры за его спиной хранили брызги свежей крови кусачих. — Почему его называют Душой королей? — Там загублено душ больше, чем ты видывал за всю свою жизнь, — ответил Валдо, не поворачиваясь. Джо посмотрел на Селин; та качнула головой. — Его прозвали так, когда сыновья последнего короля Арнора предали его память и собственные души, развалив Север. Форност стал столицей Артэдайна, — Селин обернулась через плечо. — Но и Валдо прав, людей в нем сгинуло немало. Джо поджал губы, помня главное правило — война начинается там, где люди жаждут войны, и неважно по какой причине. Селин открыла ему целый новый мир. «Чего ж им все не жилось-то?», думал он каждый раз, узнавая что-то. Исторгающая из рдяного лона проповедников-кровопийц, безумная, жестокая игра, в которой нет ни победителей, ни проигравших, лишь разношерстные трофеи, развращающие душу все пуще, отворачивающие человека от Богов. Не было на земле благородных войн, нет и не будет, но все же война не за края и богатства, а за право жить на своей земле, защищая слабых, по его воззрению, была рассудительнее и оправданнее иных хищных побуждений. Селин глядела на третьего спутника унылого путешествия. Алета выехала из лагеря свободной, с гордо поднятой головой, но когда последний пост цикад был оставлен, ее руки намертво привязались к луке, и теперь она молчаливо волочилась в хвосте. Селин пустила коня рысью, когда Алета нагнала их. Валдо семенил уже далеко впереди, разведывая путь. Джо продолжил расспрос: — Тот дом, что мы проехали на рассвете… Научившись предугадывать его мысли, Селин ответила скорее, чем он целиком задал вопрос: — Останки одной из прилегавших к столице, крестьянских деревень. — Каменных деревень? — удивился Джо. — Это арнорцы, Джонатан. Все их постройки были из камня. — Почему только в одной стене проделали окна? Селин потянулась, выгибая уставшую спину. — Три стены назывались пожарными. В случае возгорания огонь не перебрасывался из окон на задний двор к скоту и соседним домам. — Окна не поэтому выходили на юг, — внезапно подала голос Алета и сразу словила обращенные к ней взгляды. — Дома строили глухой стороной к преисподней. Твоя мать, Джо, ведет нас именно туда, в ледяную обитель всех грешников, чьи не знающие покоя духи мучаются от бремени в забвенных чертогах. Джо уже собрался ответить, но Селин опередила его: — Скажи это южанам, чья преисподняя полыхает негасимым пламенем. — Есть только одни Боги, и имя им Валар. А вы поклоняетесь Деннице. С губ Селин сорвалась усмешка. — Вы уж определитесь, кто такой Денница — ваш верховный Бог или павший с небес верховным злом Дьявол. Я слышала оба изложения. И будет тебе известно, что денница с древнего вестрона обозначает самую яркую звезду, возвещавшую восход солнца и помогавшую месяцу. Поведать тебе, что значат месяц и полумесяц для Юго-Востока? Алета фыркнула кобылой и отвернула голову. — И после этого ты будешь отрицать свое безбожие? — Твой покойный муж перенял у нас с отцом восточное прощание. Это делает его безбожником? Я всего-то знаю больше созиданий и культур. — Обманом построенных на лживой вере. Джо заметил, как у Селин начала подрагивать нижняя губа. У многих женщин это являлось признаком скорых слез, у нее же служило вестником недалекой вспышки гнева. — Твои понятия крайне интересны, Алета. Нельзя казнить за преступления против рода человеческого, а за иноверие — пожалуйста! Заточите поострее топор, Валар его благословили! — Ты сама себя слышишь? Южане убивают невинных младенцев! Вырезают им сердца! — Да, не то что праведные старообрядцы, сжигавшие их еще в утробе вместе с матерью. В чем разница-то? В лицемерной душонке? Алета сверкнула глазами и возопила голосом горемыки, просвещающего законченного тупицу: — Это было давно! — Это было, — отрезала Селин. — Со старообрядчеством боролись нуменорцы, предки здешних королей, но, как только их след простыл, вы снова им заполонили, — ее рука выбрала направление Форноста. — Вот тебе доказательство. Слева от тебя за рекой стоит еще одно. А знаешь, почему боролись? Твои предки извратили исконную веру многобожия в угоду себе и насочиняли с три короба, приписывая свои побасенки богословию. «Не топи теленка в молоке его матери», что это за чушь? Не для того ль они это трепали, чтоб народ попросту меньше мяса жрал? У вас тоже стояли капища, наподобие юго-восточных храмов, только их уничтожили. Лоскутное древо, кстати, их далекий потомок. Так что, Алета, сильно отличается твоя вера многобожия от противного тебе единобожия? Себе-то хоть не лги. Щеки Алеты полыхнули. — Насочинять с три короба, прикрываясь богословием, вроде как твоя привычка, разве нет? — Я привожу обоснованные доказательства, а ты швыряешься беспочвенными обвинениями, глухо следуя за тем, что уже давно погибло. — Ты себе тоже не лги, Селин. Я правду знаю. — Твоя правда и выеденного яйца не стоит. — Неужели? — деланно поинтересовалась Алета, разыгрывая удивление. — Не поэтому ли ты потащила меня с собой? Ты боишься меня, я же тебя не боюсь. — Один небезызвестный вождь уже говорил мне нечто подобное, — глаза Селин потемнели, — а нынче у него даже могилы нет. Ты познакомила меня с подброшенным поросятей, я познакомлю тебя с метанием гороха не перед свиньей, а в нее. Алета подняла подбородок, выдержав удар по больному. — Перед свиньями мечут жемчуг, знаток созиданий и культур. И пословица эта гласит совсем другое. Не стоит распыляться перед пустоголовым, позволь ему потонуть в своем невежестве и грязных, мерзких пороках. Пожалуй, я последую этой мудрости. Селин сжала губы и пришпорила коня. Джо направился за ней, и не взглянув на Алету; он уже попривык за все дни пути, что та вечно едет позади. По подножию взгорья стремительно пронесся олений табун, растревоженный родившейся на западе, протяжной песнью волка. — Почему ты не позволяешь мне отстаивать тебя? — тихо спросил Джо. — Я бы мог ей ответить. Селин не стала мучить его и без того разбухший разум. — Мне по нраву ее бунтарский дух. Я люблю таких женщин, их мало. — А по правде? — Я сказала правду. Джо продолжал неверяще глядеть. — Не знаю, — уклонилась Селин, не желая трепать сердце Дорой. — Я вижу в ней глас своей совести, и мне нравится с ней спорить. Его брови сошлись на переносице. — Совести? — Да, Джонатан. Назойливый пискун глубоко внутри, мешающий жить, и по совместительству крайне губительная черта для политика. Джо почесал в раздумьях курчавый затылок. — Как знаешь. Селин скинула капюшон, рыская глазами Валдо. — Твои слова не возымеют никакого воздействия, да и не пристало тебе ей перечить. Она гораздо старше, к тому же твоя тетка. — Ты признала брак неправомерным, я снова зовусь сыном Бейла. С чего вдруг она моя тетка? — Алета — не ее ублюдочный брат. Считайся с ней и не спеши отрекаться от ее родства. По-моему, ты никогда не слышал от меня дурных советов. А я отринула брак, потому что не хочу в двадцать лет прослыть вдовой и портить репутацию. Это мое лицо в круговерти политической арены, в которую меня скоро закинет. И тебя, кстати, тоже, как моего старшего наследника. Джо уже начинал побаиваться подобных разговоров: Селин постоянно талдычила о нелегком деле, что ему надобно будет подхватить, будто чуяла свою скорую погибель. — Тогда, наверно, стоит снять с нее путы. — Ну, Джонатан, — усмехнулась Селин. — Я же выдвигаю предположения, а не жестоковыйные постулаты. Может, в одну из ночей она спятит и перережет мне глотку. Кто знает, время покажет. Джо вконец запутался в хитросплетениях названной матери и, дабы не спятить самому, углубился в интересующую его суть предыдущего разговора: — Ты сказала, старообрядцы извратили веру. Какую отстаивали нуменорцы? Мою? — Твоя вера — одна из множества ветвей, а отстаиваемая нуменорцами уцелела лишь в Гондоре и княжеском доме Рохана. На Юге и Востоке правители верят, что власть даруется им Богом, в Арноре и Гондоре люди считали королей Богами во власти, — Селин, мельком обернувшись к Алете, вновь посмотрела на Джо. — Как бы ни было иронично, ошибочно считать различием единобожия и многобожия количество божьих ипостасей. Сердцевиной первого является подчинение, второго — спасение. Единобожцы должны неукоснительно следовать божьей воле, гласимой из уст храмовых жрецов, даже если им прикажут убить своей дитя. Суть твоей веры в искуплении грехов и спасении собственной души. Многобожцам не нужны храмы, поскольку Боги окружают вас повсюду. — И грозные очи россыпью звезд неустанно следят, — с тоской на сердце повторил Джо слова родной матери. — Да, — подтвердила Селин. — Как-то мне доводилось слышать, что в роковой день на землю ступит сам Творец в нашем подобии и станет спасителем, избавившим мир от греха, разрушившим смерть и оживотворившим человека. Джо посмотрел на нее своим особым, выверенным взглядом, который значил его заведомую убежденность в том, что вопрос ей не понравится: — Ты никогда не говорила, в кого веришь сама. К удивлению Джо, Селин ответила без дрогнувших на лице мускулов: — Я небрегу что Валар, что Морготом и почитаю лишь Единого Эру. Только истинное величие, как по мне, не требует даров, подношений и жертв и наставляет жить по уму. Мне хочется верить, что своей жизнью я служу ему во благо, уничтожая скверну этого мира. — Может, Творец выбрал тебя исполнять его замысел, поэтому и спас, — совсем тихо произнес Джо, указывая взглядом на ее спрятанный шрам от укуса. — Знать бы его еще, этот замысел. Я рассказывала тебе, Джонатан, что была у эльфов и древнего старца-лекаря. Если они не смогли понять причину моей устойчивости к Хвори, куда уж нам. И думаю, Эру, как Всеотца, его дети сполна разочаровали. Вряд ли уже Он верит в нас и в то, что его испоганенное творение стоит спасать. — Как ты сказала, время покажет. Селин пожала плечами, глядя на алый закат в мутном отливе неба, чья несмелая краска прорезала верхние кроны густой чащобы слева от них. Майский день догорал, время тянулось медленно. Задули злые ветры с востока, сгибая в поклонах верхушки старых деревьев. Порой с их ветвей срывалась трескучая перекличка птиц, но почти всегда простиралось безмолвие, нарушаемое далеким волчьим воем, что звучал без продыху. За тихим разговором они все ближе подъезжали к Северным холмам; отчетливее виднелись поросшие буйными травами стены града, хранившего печать былой славы и горький ужас поражения. После короткого сна, не дожидаясь рассвета и держась подальше от мертвого города, они миновали в поводу обширную цепь оврагов и наконец оставили позади гряды холмов; Сумеречные же холмы тянулись длинной бугристой лентой далеко на северо-запад. Вдоль них им и предстояло пробираться до голых пустошей — самого опасного участка пути. Ориентиром для Селин служили Синие горы, чьи покрытые снегами пики открывались глазу на возвышенностях. Ночи становились ощутимо холоднее, Валдо приносил все меньше добычи. Настал их последний привал под эгидой рослых кустарников; деревья, даже самые хилые, здесь уже не росли. С открытыми глазами Селин ворочалась на подстилке из осоки и лишайников, наблюдая за согбенным у костра Валдо. Алета во сне все время дрыгала ногой, будто от чего-то отбиваясь, чем жуть как раздражала мучившуюся бессонницей Селин. В конце концов, она не выдержала пытку Алеты и накинула свой меховой плащ на сопящего рядом Джо, сама оставаясь в легком кожаном и сев подле Валдо, стянула шнуром сапоги у щиколоток. — Ночи тут тихие, — недовольно гундел тот, ковыряясь в прореженных ее стараниями зубах. — Не по вкусу мне все это. — В этих краях мало жизни, — сказала Селин первое, что пришло на ум. — Ее валом нет. Селин развалила веткой угли, высвобождая горку серых камней, и подбросила ворох сухой травы. Тусклый свет вспыхнувшего огня обдал их лица, выхватил из полумрака. — Ты поспи, если надо, мне все равно не спится. Валдо помолчал, зыркнул на своего огромного гнедого жеребца. — Коней-то загубим. — Не нагнетай, прошу тебя. И без того тошно. Внезапно за их спинами раздался истошный вопль Алеты. Валдо подскочил: — Не ори, тупая ты кура! Селин подбежала к ничего не понимающему спросонья Джо, схватила оставленный кинжал и, упав на колени, рассекла веревку, спутавшую кисти Алеты. Валдо замахнулся топором у ног визжащей Алеты, но Селин рывком метнулась к нему и чуть не попала под лезвие. — Черт тебя дери! — негодовал Валдо, в последний момент чудом успевший отвести руку. — Жить надоело? Безотчетно Селин схватила с осоки вьюн тельца и прижала его к груди, а когда осознала, что сотворила, вмиг оцепенела от страха. — Брось, — прорычал Валдо. — Ядовитая. Змея потрещала ему в ответ высунутым язычком, а затем повернула багряную голову и взглянула на Селин кроваво-красными глазами. Селин уловила в ее, казалось бы, зверином взгляде нечто человеческое, какую-то затаенную мольбу. Она прочистила пересохшее горло и сказала: — Это змея с Сумеречных холмов. Она следовала за мной от рудаурских скал, где хранилось яйцо. Джо упер молчаливый взгляд в ее спину. — Да она междуречного кабана свалит! — протестовал Валдо. — Брось, говорю, пока не цапнула. Селин почувствовала, как ее ногу что-то обвивает. Опустив взгляд, она узнала вторую змею. — Как вы выросли… — еле шевелящимися губами промямлила она. Змея ловко улизнула из ее пальцев и переползла на плечо. Вторая затаилась, обвившись под плащом вокруг талии. Валдо злобно харкнул под ноги и с причитанием: «Связался с бабами» потопал к костру. Застывшая Селин тяжело сглотнула, страшась пошевелиться. — Ты не рассказывала о них, — Джо осторожно обошел мать и встал напротив. — К слову не приходилось, — буркнула Селин. Алета прижимала колени к груди, растирая красную жопу запястий: — Если они с Сумеречных холмов, может, хотят вернуться в родные края? — Они их уже миновали. Хотели бы, остались там, — холодно ответил ей Джо и другим, приободряющим тоном обратился к Селин: — Красивые, я таких прежде не видывал. И бронзовая полоса на голове… прямо как твой обод. Знамение судьбы. От самого Рудаура за тобой шли. Джо протянул руку, но Селин отступила на шаг, и Алета тотчас отпрянула. У обеих сердце колотилось в горле. — Не трогай, Джо, — пробормотала Селин. — То, что не нападают на меня, не значит, что не нападут на тебя. — Мне кажется, они, наоборот, твоей защиты ищут. — Защиты от кого? — Алета плавно поднялась на ноги, не сводя с них недоумевающих глаз. — Не знаю… — с тяжелым вздохом сказала Селин, понимая, что в эту ночь уже не поспит.***
Со всех сторон обступал снег и лед, но вовсе не тот, к которому северяне были привычны — кружилась немыслимая пляска всех оттенков бирюзового, фиолетового, голубого. На Верхнем Севере солнце не садилось, день за днем описывая круг вдоль линии горизонта. Погода стояла морозная и ясная. Землю Вечных снегов, Вечной мерзлоты обуяло лето, что, впрочем, не мешало ему быть забористее и крепче, чем зимы нижних собратьев. Путеводитель из Селин вышел дрянной; не зная местной переменчивости, она шла наобум, полагаясь на скудные сведения, по большей части являющиеся переданными из уст в уста слухами. Север был суров. Маленькое, похожее на бугорок сугроба облачко на краю небосвода в считаные часы обращалось колючей пургой и свирепой метелью. Трудно было и определить его действительные границы и отдаленность: многое здесь обманчиво казалось дальше или, наоборот, ближе, чем было на деле, в зависимости от белой пелены и кружащего солнца. Никто не желал вспоминать заставший их врасплох буран три дня назад. Голубовато-золотистое полотно над головами дышало девственной чистотою, раскрасневшиеся щеки покусывал легкий морозец, и вдруг откуда ни возьмись налетели тучи, нагнали густые завесы, в которых ничего не было видно дальше кисти вытянутой руки. Кони жались друг к другу, Селин и Алета обнимали Джо, Валдо, переступая с места на место, закрывал их от беспощадного ветра, остервенело бившего поочередно со всех концов света, бесновато крутившего седой саван. Под страхом смерти Селин решилась сдаться разгневанному войску Севера и отступить вспять, однако в тот момент, когда она уже хотела произнести это вслух, западный фронт бескрайнего неба начал проясняться. И хорошо, думала она позже, что лютая буря напала на них в середине пути, а не сейчас, когда они в мгновение ока превратились бы в ледышки. Глаза Селин слезились от белой мглы. Сквозь многоголосье свиста и завываний она судорожно вглядывалась на запад, в вычерченные рваным контуром, северные отроги Синих гор. Селин стянула толстый платок с лица, и оно вмиг залубенело. Несколько полноценных, обжигающих горло вздохов — и вновь жесткая овчина, отдающая кислым душком, царапала кожу. Все ее спутники были похожи на гусеничные коконы: пышные меха охватили их с головы до ног, оставив лишь узкие прорези глазам. Селин обернулась к ним и кивком сообщила, что идти, по ее подсчетам, осталось недолго. Переговариваться желания не возникало — на трескучем морозе слова застревали во рту, не шли с языка. Спали они поочередно, короткими урывками, прямо в седлах, иногда вставая на отдых и давая передышку коренастым, нестриженым к лету коням, укрытым пухлой попоной и сдобренным Подковой до жира тучными травами, овсом да корнеплодами. Те вели себя лучше, чем ожидали поначалу их всадники: в медленном темпе, дрожа, с поджатыми, покрытыми инеем хвостами и ушами — но шли. Огромный жеребец, правимый Валдо, не боялся выпученных сугробов и прокладывал дорогу, не обращая внимания на ветер, швыряющий с земли жгучие занозы. Вялые змеи покоились внизу живота Селин под слоями одежды, почти не шевелясь. Иногда она собиралась с силами, жмуря веки в готовности обдать наготу жгучей стужей, оттопыривала ворот и бросала им кусочки копченого мяса, но те по ее ощущениям оставались нетронутыми. Видимо, вопреки природным часам, несчастные животные ушли в спячку, намного опережая положенный срок. Взобравшись на холм раньше спутников, Селин не сдержала ликования — окладистой бородою снежная пустыня обрамляла открывшийся взору залив. Холодные течения качали льдины, накатывали на берег украшенной барашками волной, подгоняемой ревом далекого ветра. Широко улыбаясь под платком, Селин обернулась. Убаюканный мерным конским шагом Валдо дремал, уронив голову на грудь. Ее удивляло, как он, умудряясь сохранять равновесие, носил за спиной два тяжеленных топора, а главное — зачем, ведь это далеко отходило от удобства. У нее у самой под конец дня от сумок и рюкзаков сводило до судорог плечи и спину с красными вмятинами. Джо подъехал к нему ближе и разбудил, потрепав за локоть. Джо и Алета взирали на невиданное море широко распахнутыми глазами, изредка хлопая белыми ресницами. От потрясающего своим размахом и великолепием пейзажа захватывало дух. Казалось, оставленное ими было лишь несуразной подделкой на истинный Север. Будто стекляшка, пытающаяся выдать себя за алмаз. Валдо покряхтел нечто невнятное прикрытым овчиной ртом и стал спускаться с холма. Почти сутки они пробирались вдоль берегового лабиринта ледяных теснин на запад, навстречу незыблемым глыбам с серовато-белыми ребрами отрогов, откуда, в нескольких днях пути, вытекала река Лун, сплетающаяся у первых, угнетенных ветрами и холодами, стланиковых горных лесов со своей Малой сестрой и впадающая затем в узкий затянутый фьорд под одноименным названием. Выехав вслед за Валдо из длинного ледяного коридора, взметающегося гладкими стенами на десятки метров, Селин оторопела. Тот же не упустил возможности поворчать: — Это твои снежные людишки? Три бедолаги, что не пожрал мороз? Джо, не понявший причины остановки, вертел головой, пытаясь углядеть хоть что-то за спиной Селин, а когда наконец ему это удалось, разочарованно опустил плечи. Снежный берег упирало одно-единственное обледеневшее жилище, наподобие тех, что они с отцом и дядьями ставили на Горячей в рыбных местах далеко от дома. Берег был крут, резко падая в воду; с такого ракурса взору открывались легкие волны, качающие залив: слева, за причудливыми ледяными скалами, вдалеке по горизонту виднелись пики первых отрогов Синих гор, что брали свое начало прямо у основания мыса. В направлении севера было трудно что-то разглядеть: горизонт обуял густой белесый туман. Трое укутанных в странного вида шубы, низкорослых и губастых людей, толкая друг друга локтями, уставились на подъезжающую Селин как бараны на новые ворота, вытягивая широкие скуластые лица с уплощенными лбами и резко сплющенными носами. Джо не доводилось прежде видеть никого, кто мог бы хоть отдаленно на них походить. Беспокойно теребя рукавицу из кроличьего пуха, он безо всяких приличий разглядывал их узкие раскосые глаза, темные и блестящие, как самая черная ночь. Кожные складки их опущенных век, взлетающие от внутренних уголков, напоминали полумесяц. Один из троицы, самый высокий, выставил перед собой костяной гарпун острием вверх, но не сместился ни на шаг в своих подвязанных веревкой унтах. Джо и в них усмотрел схожесть с отцовскими бурками, только те были подбиты шерстью, а не мехом, и не превышали колена. Еще он заметил, каким жадным взглядом взирал на их теплую обувь Валдо, и это ему совсем не пришлось по нраву. Как бы Селин ни изъяснялась, стянув в лица платок и настойчиво жестикулируя, туземцы не понимали ее, нахмурившись взирая на пришельцев. Она не могла даже и подумать, что лоссоты, пусть и отрезанные от большого мира, не говорили на вестроне. Ломаный всеобщий слетал порой и с южных языков! Джо и Валдо, следуя ее примеру, тоже открыли лица. Селин перебирала приветствия, пока не ткнула себя в грудь, сказав: «Им мэллон». Лоссоты заохали, улюлюкая на своем. — Мэллон, — тверже повторила Селин, озабоченно вспоминая уроки Радагаста. — Суилад! Им Селин, им тэлин… рэнианнэн… лейтиа формэн… — она запнулась и скривила губы от накатившего негодования: — Да к черту… Учите общий язык! На кой его придумали, по-вашему? Рослый лоссот удерживал заинтересованный взгляд на выбивающихся из-под капюшона, темных кудрях Джо, а затем махнул рукой, повторяя: «Ае би», и стал ловко спускаться с крутого берега. Селин переглянулась с Валдо. — Походу, за собой зовет, — повел плечом он. — Походу, зовет, — согласилась Селин. Алете захотелось закатить глаза от никчемности их разговора. Она была голодной, замерзшей, уставшей и злой, а сама мысль, что Селин вырвала из ее рук сына ради этих дурацких рыболовов, вгоняла в иступленное бешенство. Она слезла с седла, всучила поводья протянувшему руку лоссоту и направилась вслед за первым, желая как можно быстрее со всем покончить и вернуться к цикадам. Неосмотрительная поспешность сразу вышла ей боком — поскользнувшись, она кубарем бы скатилась, не схвати ее Джо за шубу на спине. Валдо отдал своего недовольно всхрапывающего жеребца с выражением лица, не нуждающемся в переводе, однако все же предупредил, что вырвет у всех ноги, если с его конем что-то случится. Джо поежился и встал ближе к Селин, не понимая, почему та никак не откликается и не пресекает наглое и неуместно дерзкое хамство. Переложив немногочисленную поклажу, Валдо уселся посредине обтянутой кожей байдары по повелению рослого лоссота; тот же разместил Селин и Джо в корме, а сам примостился с Алетой в носу. Старые весла заскрипели в уключинах, унося их от крутого берега, на котором так и остались лежать набитые метровой форелью нерповые мешки. Валдо неуклюже сгибал и разгибал локти, напоминая нахохлившегося цыпленка-переростка, норовящего взлететь. Байдара была слишком узка для его стана: впритык сведенные ноги едва по ширине в нее умещались. «Драные карлики», — причитал он от неудобства. Селин еле сдерживалась, чтобы не засмеяться, пока Джо за ее спиной пыхтел от усердия. Немного согревшись от гребли, он едва слышно сказал: — Ты видела тут хоть одного оленя? Она чуть повернулась, села вполоборота. Змеи под исподней слабо зашевелились. — Нет. — Тогда откуда у них шкуры? Селин указала взглядом на весло. — Оттуда, откуда и дерево. Эхо бывшей торговли. — Может, они все-таки выходят за границу голых земель? — Не думаю. Еще недавно леса к востоку от Северных холмов были утыканы деревнями. Джо перебил, усмехнувшись: — Недавно? — По мерам истории. Так вот, если бы они покидали родной залив, всяко говорили бы на всеобщем. — Там что-то есть! — с нескрываемым волнением в голосе воскликнула Алета, выпячивая голову за борт. Лоссот позади нее напрягся. — Засунься обратно, — процедил Валдо. Алета пропустила его слова мимо ушей. — Селин, я что-то видела, — обеспокоенно настаивала она. — Что? — Я… я не знаю. Какую-то тень. Огромную. — Рыбу ты видела, тупая кура. Засунься, кому говорю! — рявкнул Валдо. Селин легонько ткнула его в спину, выглядывая за борт: — Угомонись. — Сама будешь доставать ее за шкирятник. — Ай си муоран сы! — залепетал лоссот, прекратив грести и боязливо озираясь. — Ай ван сы! — Бросьте весла, — сказала Селин. — Живо! Гнетущую тишину нарушала нахлестывающая на байдару волна. — Что это? — шепотом спросил Джо. — Водяной змей, — в тон ему ответила Селин. — Я думала, лоссоты повелевали ими, а… — А он обгадил штаны, — закончил мысль Валдо, поднимая руку. — Даже не пытайся, — предостерегла Селин. — Топор не возьмет дракона. «Дракона?», — одновременно переспросили Джо и Алета. Последняя дрогнувшим голосом добавила: — Ты потащила нас в обитель этих дьявольских тварей? — Поднебесных давно перебили, — буркнула Селин. — Откуда я знала, что водяные уцелели. — Потому что не надо прыгать выше своей головы и уподобляться раздутым амбициям, — Алета вглядывалась в кобальтовую глубь, едва дыша. Считаные минуты ничего не происходило, а затем из лона залива прогремел раскатистый рев, столь свирепый, что страшно было представить, каков он был на самом деле, не заглушаемый толщей воды. Байдару закачала вздыбленная волна. Несчастный лоссот затрясся, проклиная решение оставить берег. У вцепившейся в борт Алеты встали волосы на загривке. Она медленно повернула лицо и выжидающе глянула на Селин, к которой обернулся и Валдо. Селин готова была поклясться, что и Джо прожигал ей затылок глазами. У нее же в пустой голове чирикала птичка. Чего они ждали от нее? Что она отгонит дракона заклятиями? Возведет единобожную молитву? Броситься в воду с кинжалом и заколет его? Селин повертелась и наконец прошептала: — Солнце низкое, угол света небольшой, и вода не стоит, значит, с глубины нас не видно. Темное на темном не увидишь. — Но я же его увидела. — Земля и вода подчиняются отличным законам. Это как с тенью, чем ярче свет, тем темнее тень. Чем выше солнце, тем лучше видно в воде. Валдо покосился за борт. — А ежели он чует другим? — Тогда нам конец, — Селин немного наклонилась вбок, глядя на Алету. — Обратно плыть нет смысла, нужно доплыть до тумана и переждать. Алета уловила нечто двойственное в ее взоре и оказалась права — после недолгой паузы Селин полукивком указала на лоссота: — Он обуян страхом и может воспротивиться. В этом случае тебе придется скинуть его за борт и взяться за весла. — Что сделать? — Если Валдо полезет через тебя, мы перевернемся. — Ты сама вынудила его сесть в эту лодку, а теперь обрекаешь на смерть? — Алета, оставь на потом. Соберись. — Я не убью его из-за твоей ошибки. — Тогда ты убьешь всех, — Селин повысила голос, но вмиг опомнилась: — Да, я ошиблась. Уж прости, живу эту жизнь в первый раз. Но сейчас расклад таков — четверо против одного. Чего здесь мешкать? Подводный рев повторился. Алете стало тяжело дышать, она стянула платок с носа. Валдо схватил лапищами весла; Джо, стуча зубами не то от страха, не то от холода, проделал это же. Байдара медленно двинулась. Лоссот запротестовал, махая руками; Алета шикнула на него, но тот не унимался. — В сторону, — рявкнула Селин, обнажив клинок, и отвела уже локоть, чтобы метнуть его, как после рокочущего, горлового рыка, усиливающего волнение, из глубин взвился исполинский столб воды. Будь они метров на пятьдесят восточнее, их бы снесло сильной воздушной волной, хлестнувшей по лицам. Байдара почти перевернулась, Валдо всем весом навалился на правый борт. С иссиня-черной чешуи гигантского червя лились пенные струи; он разверзнул пасть в утробном рыке, от которого сводило уши, и скрылся под водой. Селин пнула оцепеневшего Валдо и выхватила весла из обмякших рук Джо. Вдвоем они стали грести к туману, но дракон вновь вынырнул, уже гораздо ближе, однако с меньшей волной; взметнулся к небесам, расправляя мощные перепончатые крылья, испещренные когтями. От воздушных братьев эту тварь отличало отсутствие лап. Селин не желала проверять его на умение издыхать пламень, налегая на весла. Водяной дракон, видимо, как и многие хищники, довольствовался запугиванием, любил поиграть с добычей, прежде чем ее пожрать. Змеи обвились вокруг нее, болезненно сдавливая ребра — чуяли небось грозного далекого родича. Внезапно в левый бок горнего дракона прилетел гарпун. Урона из-за чешуйчатой брони он не нанес, но внимание привлек. Белесую плотную мглу прорезало несколько синих проблесков, и вскоре туман изрыгнул две наполненные байдары. Лоссоты бесстрашно устремляли в парящее над волнами страшилище пылающие синим огнем факелы и — о, чудо! — отогнали его. Издав напоследок клокочущий рык, тот ушел под воду, обдавая всех ледяными брызгами. Валдо обернулся к Селин через плечо, стряхивая с лица капли: — Вы, карлики, походу, все даровитые. Не найдя в себе сил для ответа, она лишь вымученно кивнула. Алета, дрожа всем телом, уставилась бессмысленным взглядом в одну точку, пока приободренный лоссот за ее спиной, наконец, схватился за весла. В тумане стало ощутимо теплее; воздух был мягким, обволакивающим паром. Постепенно завеса рассеивалась. Лоссоты из впереди плывущих байдар тыкали в пришельцев пальцами, о чем-то переговариваясь; порой им отвечал короткими возгласами сопровождающий этих самых пришельцев. Вскоре их потрясенные водяным драконом глаза расширил до золотых открывшийся взору остров. Джо так и вовсе приоткрыл рот, не понимая, как здесь, всего лишь в двух часах от ледяной пустыни, могла уцелеть жизнь. Плотные занавеси тумана скрывали прохладное, однако лето. Видимая часть острова была покрыта низкими деревьями, похожими чем-то на знакомый ему хмелеграб, но с более толстыми стволами; Джо насчитал уже четыре загона с сохатыми, а это был только берег! За причалом с байдарами и плотами деревья обступали узкий проход вглубь острова. Ростом островитяне не хвастали: самые рослые едва ли были выше Селин, дотягивая Алете до шеи, а Валдо так и вообще до низа груди. Длинные для их строения туловища с коротковатыми конечностями венчали большие куполообразные головы. Внимательные глаза Джо сразу уловили, что на острове обитало два племени. Их спасители, как и часть скучившихся на берегу, имели буровато-желтую кожу и гладкие, иссиня-черные волосы, длинные и у безбородых мужчин, и у женщин, разве что последние заплетали их в косы и украшали мелкими рыбьими зубами. У людей второго племени глаза были не столь узкими, а лица — скуластыми, обтянутые кожей бронзового отлива. Волосы их были посветлее, у некоторых, особенно детей, вились и курчавились. Многие лоссоты обладали жуткими изъянами: сросшейся с кончиком носа верхней губой, неразделенными пальцами, вывернутыми ушами. У Джо по хребту пробегал холодок от иного — большинство из них вели себя странно, что он списал на их прибытие, вспоминая нападение орков на родную деревню: от чужака хорошего не ждешь. Но все же у него сосало под ложечкой, и отнюдь не от голода. Вот, к примеру, мальчик, чуть младших, чем он сам, лет, плел сеть у недостроенного плота, разжевывая подметку сапог, глядел с настороженным интересом, но, разумно оценивая численность сторон, понимал, что в случае чего свои его защитят — это без труда читалось на его лице. А два паренька помладше за его спиной, смотрели не то что равнодушно, а будто сквозь него, словно он вообще не представлял для них никакого значения, и таких было немало. Неужели для туземцев чей-то приезд на остров являлся заурядным, ничем не примечательным событием? Тогда отчего другие откровенно пялили глаза? Одежда у двух племен, что не удивительно, была сходной. Отплывая от острова в Вечную мерзлоту, лоссоты облачались в шубы из детеныша северного оленя, которого они разводили в загонах. Под низ лоссоты надевали рубаху, с мехом к телу и мехом наружу, и такие же двойные штаны. Сходя на берег, они скидывали свои зимние облаченья, отдавали их женщинам, оставаясь в легких рубахах из моржовых кишок. Исходящему потом Джо и самому поскорее хотелось снять жаркие меха, но он терпеливо ждал рядом с Селин. К ним направлялся вождь, чей титул не вызывал сомнений из-за высоченного костяного убора, украшенного разномастными перьями, пучками, клоками и побрякивающими амулетами. Его длинные иссиня-черные волосы были гладко выбриты у висков, а скрученные пряди на темени напоминали звериные уши. Слева от него, опираясь на тонкий, выкрашенный белым посох, ковылял глубокий старик, с подвязанными к поясу бубнами. Его тяжелая дряблая кожа под мутными, взирающими куда-то вверх глазами была похожа на два вьюка. Оба они были одеты в балахоны из оленьей замши, подбитые снизу широкой каймой с обрядовыми нашивками. К вождю подскочил встретивший их лоссот и живо начал что-то ему объяснять, тыкая пальцами, хватаясь за голову и изображая удары. — Смотри, как красочно описывает твою жестокость, — съязвила Алета, приблизившись к Селин. Валдо, слыша это, злобно зыркнул на Алету, однако промолчал. Селин ответила бесцветным тоном: — Напомни на обратном пути в красках поведать тебе о том, что творил твой брат. — А будет ли он, этот обратный путь? Как ты там говорила?.. Думай всегда о себе? — Вот и подумай обо мне, только с закрытым ртом. Вождь отмахнулся от назойливого рыбака и перевел острый взгляд на Селин, раздувая вывороченные ноздри. Та устало вздохнула, предвкушая языковую пытку: — Суилад! Им Селин… — Ты не эльф, — низким голосом сказал он с сильным выговором. — Я человек. — Твой отец эльф или твой мать эльф? Она приподняла брови. — Нет. — Твой волосы белый, — вождь наставил короткий узковатый палец. — Белый волосы есть эльф. Селин горделиво приподняла голову, служащую извечным напоминанием о бесчинном позоре династии, наградившим ее уродством жемчужной гривы. — Белые волосы есть и у людей. — Нет, — палец вождя перешел к Алете. — Желтый и серый волосы есть люди. — Я человек, — тверже сказала Селин. — И я пришла к вам просить помощи. Его расплывшийся нос задрался. — Помощи? Ты сказать Бо, ты мэллон. Я не знать тебя и не видеть. Зачем ты лгать? — Я не враг вам, значит, друг. — Все не мы есть враг. — Мы все люди, — Селин шагнула вперед. — У нас разная кровь и плоть, мы говорим на разных наречиях, но мы — люди, и все мы под одной угрозой. — Солнце, — вождь поднял палец к небу. — Нет гроза. — Опасность. Все мы в одной опасности. — Что есть опасность? Селин не верила, что наконец говорила это, вот так, на всеобщее слышание: — Король-Чародей вернулся. Вождь шепотом перевел ее слова слепому старику, тот чавкнул беззубыми челюстями, безразлично раскрыв блеклые морщинистые губы, сказал: «Илим кор» и развернулся. — Идти за мной, — велел вождь. У Селин дрогнули губы. Она обреченно вздохнула, пару секунд постояла, что-то решая сама с собой, и направилась к проходу, унося таинство замыслов. Джо перехватил взгляд Алеты. — Эльфы и чародеи? — свела брови она. — Что вообще происходит? — Не лезь не в свое дело, расщеколда, — Валдо закинул за спину их с Селин поклажу, спеша нагнать ее. У Алеты заблестели глаза. Джо понурился, глядя на ее затрясшийся подбородок. — Все сложно… — тихо сказал он. — Я сам не знаю всего. — А твоя мать знает? Джо пожал плечами. — Всяко больше, чем кто-либо. Мне иногда кажется, она знает все. Ты вот, например, знала, что помидоров раньше не было? Их привезли колонисты с острова Нуменор. Раскрасневшееся от мороза лицо ее сделалось серым, как тухлое молоко. Джо сам чувствовал себя скверно, будто все его нутро противилось нахождению здесь. — Я понятия не имею, кто такие колонисты, — Алета подняла свою седельную сумку и стала отряхивать ее от песка. — Драконы, эльфы, чародеи… В какой проклятый мир она нас затащила… — Они и так были частью нашего мира. Как можно не обращать на это внимания? Ты думаешь, есть ли бы мать не боролась с ними, они бы заскучали и ушли? — Забавно, — грустно улыбнулась Алета. — Говоришь ты, а слова ее. Но и ты мудр не по годам… Надеюсь, тебя это не загубит. У прохода она в последний раз обернулась к пристани и первой вошла под лиственный свод, низко опустив голову, будто побитая. — Я говорю так, как считаю верным. — Мы здесь по ее прихоти, Джо, хочешь ты это признавать или нет. Посчитай, сколько раз мы чуть не погибли. Рисковать своей жизнью во имя чего-то — одно, а подставлять других — совсем другое. — Она рискнула всем, спасая меня и братьев. Я тоже поначалу не понимал, считал, что из-за нее погибла моя родная мать… — Сочувствую, — Алета рассматривала виднеющиеся сквозь деревья огороды. — Так что… не все однозначно. Ее взгляд отдалился. — Для тебя, может быть. А я оставила млечного сына под угрозой рабства, вынуждена проводить свои дни с палачом мужа и засыпая видеть топор, которым ему отрубили голову. — Ты тоже хороша, тетушка. Гейба полдня не могли успокоить после поросяти. Хоть кому-то за это раздали розги? Нет. Моя мать карает только виновных. И тебя не тронула, хоть и знала, что твоих рук дело. — Ну ты и сравнил, Джо, — пустила невеселый смешок Алета. — Я не имею к этому отношения, я не стану мстить отпрыску за грехи родителя. И если ты вправду думаешь, что твоя мать карает только виновных, спроси у нее, почему ее прозвали Злым Роком Чернолесья. Еще до сожжения Пеньков к цикадам дошел говор, только вот никто в жизни не поверит, что кровавый мясник, вырезавший младенцев из материнских животов, на самом деле малорослая женщина. — Что за бредни, — поморщился Джо как от ушиба. — Не было такого. — Было. Она делала это на глазах Мордреда. — А он тогда что, стоял и смотрел? — Я… — Алета фыркнула, не зная, что ответить. — Мы не о нем сейчас говорим. Большая цилиндро-коническая вежа шамана громоздилась на узкой поляне недалеко от берега за чередой кибиток-яранг вождя, его жен и детей. Свод ее опирался на три расположенных по центру шеста. В долгий день, как здесь называли время незаходящего солнца, глиняные жировые лампы использовались женщинами только для приготовления пищи, а в долгую ночь, длящуюся с конца осени по начало весны, еще и освещали остров. Валдо стоял неподалеку от входа, держа ворох одежды. Судя по его выражению, он пребывал в приступе лютого бешенства; что Джо, что Алета решили повременить с вопросами и не лезть на рожон. Он то пыхтел, раздувая свои огромные ноздри, то морщинил темноглазое лицо. Вокруг не было ни души, помимо черных молчаливых птиц в шапках серовато-коричневых гнезд. Спустя час из вежи выскочила Селин, чье голое тело было напрочь залито кровью. Джо настолько потряс ее вид, что он даже позабыл отвернуться, исступленно таращась. Алета же потеряла дар речи от уродливого шрама — Селин, как выяснилось, была укушена кусачим и не обратилась. Валдо сразу подал ей рубашку. Ее темные глаза раскидывали по всем сторонам молнии; казалось, еще секунда — и из них полетят снопы искр. — Чертовы ублюдки, — шипела она, завязывая штаны. — Все плохо?.. — выдавил из себя Джо, видя всеобщее замешательство. — Все очень плохо. Селин надевала сапог, держа второй под мышкой. Валдо ткнул ее в плечо и указал назад. Она обернулась. Окрестность вежи, как и прежде, пустовала, за исключением появившейся будто из воздуха, одной из жен вождя, что робко держала за руку сына. Она была очень красива, невзирая на непривычную южным соседям внешность. Ее губы походили на алый весенний бутон. Две толстые косы с выпущенными на лоб передними прядками спускались ниже колен, были усеяны красными кисточками с бусинами, рыбными зубами и амулетами; уши ее и предплечья украшали широкие кольца и крючковые подвески. Тощее тельце девушки, на вид не старше шестнадцати, покрывала испещренная круглыми заплатами, затасканная туника из собачьего меха со скроенным к рукавам капюшоном; к стану ее был пришит нагрудник из оленьих камусов с замысловатым орнаментом из белого и рыжего меха. Но что действительно цепляло в ее наружности — глаза. Полные измученного отчаяния, черные бездны, затягивающие в себя лихим водоворотом сострадательности. Не требовалось знать ни ее, ни языка, чтобы понять страдалицу. Ее маленький косолапый сын был уродом. Левая часть его лица возвышалась над правой, кривая челюсть сильно выдавалась вперед; маленькая голова измялась, будто под кожей костенел не череп, а мягкий воск. Селин отвернулась, шнуруя второй сапог. Ярости в ней не убавилось ни на йоту, зато прибавился отвратный душок лицемерия. — Вот тебе, Джонатан, наглядный пример того, почему правитель должен запрещать сношать сестер и дочерей, а тебе, Алета, к чему приводит слепое следование традициям без капли здравого смысла, — Селин выпрямилась, глядя ей в глаза. — Хотя о чем это я, в этом ведь и есть смысл традиций — делать что-то без капли здравого смысла. — Она, кажется, хочет о чем-то сказать, — несмело подал голос Джо, стараясь не натыкаться взглядом на уродца. Закинув за шиворот неподвижных, свившихся в клубок змей, Селин стала молча подвязывать пояс. Алета пребывала в состоянии крайней растерянности. Она смотрела на извращенное дитя с тяжелым сердцем, размышляя, как же жестоко обошлась с ним судьба в несправедливости миропорядка. В чем мальчик виноват? Кому сделал плохо? За что ж ему так досталось, у самого истока? Их путешествие вышло за грани ее понимания. Все казалось сплошным дурным сном, от которого невозможно было проснуться. — Ее снасильничал отец? — тихо и неловко спросила она, будто незнакомка могла понять ее слова и впасть от этого в еще большее томление. — Закон разрешал им брать в жены даже мачеху, — Селин собирала растрепанные волосы в косу. — Женщин было впятеро больше мужчин. — Кошмар… — выдохнула Алета. — Как ты узнала? — Догадалась. — А ты для чего обнажилась? — В хижину вхожа только нагая плоть. Алета горько усмехнулась, качая головой, и переступила с ноги на ногу. — Мы можем помочь ей? — Чем? — Я не знаю… Взять с собой. Вывезти с острова. — С дуба рухнула? — кислым голосом сказал Валдо, однако кулаки его чесались. — И как ты думаешь это провернуть? — Селин изогнула бровь дугой. — Добровольно тебе ее никто не отдаст, купить ее ты не сможешь. — Спрятать и вывезти… Укутать чем-то. Я дам свой плащ. — Ну, точно. Приехало четверо, уедет пять с половиной. Алета всплеснула руками от прилива раздражения. — Тогда, может, ты что-нибудь придумаешь? Хвалишься ведь своей хитростью, так прояви ее. Селин наконец закончила одеваться и повернулась к жене вождя, держа ладонь на рукояти кинжала. Она несколько секунд рассматривала ее с прищуром, спустила взгляд к ее босым ступням, а затем, присев на корточки, подняла камешек и обратилась к Алете: — Мы можем спасти ее, но для этого потребуется пролить немало лоссотской крови, выбираясь с острова. Понятно, что меня с Валдо тебе не жалко, но какой-нибудь гарпун, вероятно, прилетит в тебя или Джо. Так что, наперсник праведности, выбор за тобой. — Почему ты поручаешь это мне? Разве сама не хочешь помочь ей? — Я поручаю это тебе, чтобы ты ощутила тяжесть выбора и не осуждала впредь мои решения. Напомни, как там алетовцы называют меня? Кровавой потаскухой? Слышать подобные слова от нее сейчас, залитой кровью, для Алеты было пиком горы странности. Она следила глазами за камешком, что Селин подбрасывала в ладони. — Хорошо, — наконец надумала она. — Ночью спрячем ее с сыном в лодке и укроем плащом, затем сядем туда вчетвером, как и приехали. — Вспомни, где мы. Здесь не наступит ночь еще полтора месяца. — Ах да, — Алета потерла лоб и без уверенности сказала: — Дождемся, пока берег опустеет. Селин кивнула, поднимаясь. Она подбросила камешек в последний раз, а затем метнула его в девушку — тот пролетел сквозь нее, не встретив никакой преграды. Алета схватилась за грудь, отшатнувшись. Валдо рванул со спины топор, закрывая собой ошарашенного Джо: — Что за чертовщина?! Селин уныло вздохнула. — Преисподняя наяву. Остатки живых платят рэном, чтобы воскресить умерших в виде духов и добывать синий пламень. Джо высунулся из-за локтя Валдо. — Рэном? — Точного перевода не подберу. Наподобие страшного выкупа, — Селин направилась к веже, скосив взгляд на чан с кровью, которой ее облили, прежде чем дозволили войти в первый раз. — Идите за мной. Алета окончательно перестала понимать происходящее. — Я не стану обнажаться. — С тебя уже никто и не потребует. Зайдя внутрь после Валдо, Алета исказилась от жуткого зрелища: голый вождь и старик валялись около широкого каменного очага с перерезанными глотками. Валдо же, удовлетворенно хмыкнув, хлопнул Селин по плечу, скверно рассчитав силу — она чуть не упала, запутавшись в ногах. Огромного размера вежа была подбита разномастными шкурами и обтянута кожей. — Черт буркалы сломает, — сощурил глаза Валдо. — Это ты еще не видел дневника моей матери, вот там было чтиво, — Селин подошла к началу временника и указала на блеклое, вышитое нитью изображение. — Датирование исчисляется с арноро-ангмарской войны. Когда Форност был захвачен Железной короной, последний король Севера сыскал помощи у лоссотов и укрылся в Вечной мерзлоте. Что значат два черных круга, я не разобрала, король представлен в виде семи звезд, герба королевского дома, — ткнула пальцем Селин, встав на цыпочки, и перевела взгляд на вышитый подле примитивных образов текст. — Он-то и принес им письменность и крашеную нить. Я не знаю перевода, но употреблено повелительное наклонение, так что, вероятно, это был его приказ, волеизъявление или пророчество. Селин ступила правее. — Перо отвернуто от звезд в поклоне. Лоссоты предупреждали его не покидать их, но тот не послушал и был раздавлен льдами в заливе. Смотрите, как забавно. Она вновь возвела руку, и Джо, стоящий ближе всех, заметил, как резко ожесточилось выражение ее лица. — До раскола звезд красной короной летописец установил кольцо из двух сплетенных змей с зелеными камнями, а после — меч. Арнорцы велели запечатлеть их честную уплату, но на деле добились покрова угрозами. — Почему арнорцы? Вернее же будет сказать, артэдайнцы, — Джо повернулся к матери. — Север ведь разделился к падению Форноста. — Вернее будет сказать, чистокровные дунэдайн, — ледяным тоном ответила Селин и пошла дальше, цепляясь взглядом за изображения. — Здесь ничего интересного. Красная корона наслала на лоссотов свой гнев, и львиная доля племен вымерла в ужасных морозах. Из двадцати четырех стоянок в живых осталось трое. — Всего-то, — пресно промямлила Алета, борясь с головокружением. Она с придыханием разглядывала кожи, хранящие печальную историю целого народа. Море издревле кормило и одевало лоссотов, и даже свои первые жилища на побережье залива она строили из китовых костей и покрывали их моржовыми и тюленьими шкурами. В честь убийства гигантского водяного зверя устраивали целые празднества, с плясками и песнями у костра. Селин остановилась у крошечных человечков, соединенных линиями. — Если считать, что это отец, а это мать, — она указала на первый ряд, — то с той поры им дозволялось жениться на сводных по любому родителю сестрах. Красная капля, вероятно, означает смерть, а сеть — долг. В этом случае младший брат или его сын-племянник были обязаны взять в жены вдову старшего брата, даже если у нее уже были дети, а сын мог жениться на неродной матери и стать своим наполовину кровным братьям еще и отцом. Дальше больше. Здесь уже в ход пошли родные сестры, а тут дочери. Лоссотам разрешали меняться женами и одалживать их для зачатия. Женщина — бесправный слуга, обязанный ублажать мужчин по кругу. Алета и Селин переглянулись с похожим чувствованием в глазах. — Мерзость поганая, — скривился Валдо и отвернулся от испещренной линиями родословной. — Да… Внешнее уродство не самое страшное, что может породить единоутробная кровь. Обычно все кончается извращенным умом, — Селин поджала губы. — Этот последний ребенок отмечен синей полосой. Вроде как прошло больше двух веков, но я не уверена. Красные полукруги, по-моему, изображают незаходящее солнце, их здесь двести двенадцать, а черные, исходя из этого, должны значить, наоборот, невосходящее солнце со сполохами, но их сто девяносто семь. — Их счет совпадал бы, будь это года, — выказала очевидное Алета, проходя вперед. — Что это значит? Селин перевела накаленный гневом взгляд на изображение семи звезд, крупных золотых самородков и кольца из сплетенных змей с зелеными камнями. — Потомки последнего короля Севера выкупили у лоссотов родовую реликвию. — Что это за кольцо, раз за него назначили такую цену? — Алета, помнишь, как с четверть минуты назад ты спросила: «Что это значит?», а я сразу же ответила: «Королевская родовая реликвия» и после не сказала: «Нет, Алета, обожди, я ошиблась! Это совсем другое». Конечно, память стоит дороже сокровищ. Думай головой. Алету удивила ядовитая запальчивость, пропитавшая ее слова, ведь Селин с меньшей горячностью и остервенением вела с ней беседы и поострее. Что-то, увиденное в веже, выбило повидавшую Селин из колеи — нечто более жуткое, чем драконы, ожившие мертвецы и злобные чародеи. Не ответив ничего, Алета последовала дальше; Селин с Валдо и Джо остались на месте. — Ты рассказывала, что реликвией королей на протяжении пяти тысяч лет был скипетр Аннуминаса. Валдо нахмурил лоб. — Как ему может быть пять тысяч лет, когда миру всего три? Селин не удостоила вниманием ни одного из них. — Какая грустная ирония, — приподняла она подбородок. — Золото не представляло для лоссотов никакой ценности до второго прихода дунэдайн, но оно их и погубило, — Селин провела пальцем по выпуклым звездам, немного помедлив, а затем скосила взгляд правее. — Терния любой веры взрастают в то, что когда ее последователи разуверяются расхолаживанием, из одной крайности впадают в другую. Здесь повторяется человек с синей полосой. Либо это тот же самый, либо его потомок. Красная капля и перо означают, что он убил вождя, а гарпун указывает направление востока. Видимо, он направился с золотом на поиски других людских поселений, чтобы спасти племя от лютой зимы, но его возвращение принесло еще более страшную беду — темный культ. Я прежде не сталкивалась с синим пламенем, но многое отсюда схоже с верованием орков. У них тоже прослеживаются погудки некромантии и перерождения. Видите? — Селин постучала по человечку с вырванным языком. — Духи безмолвны. Тот, кому они воздают жертвы, достаточно силен для воплощения образа умершего, однако не способен насытить его плотью и разумом. Грубо говоря, он создает лишь тень жившего когда-то человека, используя запомнившийся облик. То есть, это не настоящая, выдернутая невесть откуда душа, а скорее, видение. Обман для глупцов с разбитым сердцем. — Их можно понять… — опустил глаза Джо. — Мертвые должны оставаться мертвыми, Джонатан, сколь сильно горе ни давило бы сердце. Что-то должно уходить навечно. Никто не вправе обращать смерть вспять. — Интересно, что тут написано, — он разглядывал грубо вышитые слова, нить которых все дальше и дальше по кожам замещалась кровяной письменностью. — Наверно, в этом и кроется разгадка. — Влей мне в мертвую грудь насыщенье, не гаси сей пламень в груди, — прочитала Селин начальные строки. Джо удивленно вскинул брови. — Ты же сказала, не знаешь перевода. — С эльфийского не знаю. Это черное наречие. Настала пора дивиться Валдо: — Ты ж… Селин резко повернулась к нему: — Тебе я объяснила, что твое имя значит на ритуальном языке, но я не говорила, что не знаю черного. Мои предки с Востока. Черное наречие — наш второй государственный язык, а ритуальный — язык верования, — она вновь посмотрела на текст. — Орки обычно говорят на упрощенном черном, здесь же написано на первозданном. Это как высокий вестрон и низший. Тот, кто передал знание темного культа, был не рядовым слугой. — Железная корона? — предположил Джо. — Не знаю, но вряд ли человек с синей полосой ушел бы дальше Ангмара. Смотря в какой период это было, тогда бы я могла определить точнее. Эта рухлядь на берегу сказал: «Илим кор», что дословно значит судный день. Есть много пророчеств о кончине мира, но будь это кто-то из последователей Моргота, он бы сказал: «Илим кор дракан», то есть, судный над грешниками день. Верные ему не обречены на смерть, эти же готовились сдохнуть. — Серый круг — остров в тумане? — спросила вернувшаяся Алета. — Да. Туман был наслан после первого рэмона, и остатки племени переселились сюда с побережья, — Селин взглянула ей в глаза и сказала без капли иронии: — Ну, лоссоты, во всяком случае, не могут быть безбожниками. Их Бог дает им то, что они просят. — И что за это требует? Селин указала взглядом на валяющийся между трупами нож. — Голову первенца. Старший родитель должен отрезать голову священным ножом и наполнять кровью чан, что стоит у входа. Валдо сделался мрачным, как грозовая туча. — Тебя ж из него облили. — Переживу, это не самое мерзкое, что мне доводилось делать в жизни, — Селин поскребла корку, стянувшую кожу шеи. — Меня смущает другое. До темного культа нет ни единого упоминания водяных змеев, а после они встречаются почти на каждом лоскуте. Алета внезапно опомнилась, мутным взором смотря на нож: — Как мы выберемся с острова, когда ты их убила? Нам ведь будут мстить… А если сейчас кто зайдет? И я верно полагаю, что этот старик делал синее пламя? — Захочу послушать о своих провалах, Алета, откопаю мать. Я и сама прекрасно сознаю, что случилось, — Селин сложила руки на груди. — Никто не зайдет. У этих двоих было состояние долгого сна с открытыми глазами, когда они молились. Могли сидеть так по два дня. Селин тяжело вздохнула, подошла к очагу и пнула один из камней. Ее голос звучал тихо и сдавленно: — Я должна была догадаться многим раньше. Главным орудием Короля-Чародея испокон веков служила зима. В последние года зимы стали жестче, даже Пламенную сковало льдом. Джо с унынием вспомнил деда. Селин провела ладонью по уставшему лицу, желая открыть глаза и оказаться в детстве. — Еще восемь лет назад охотник на Пустоши предупреждал нас с отцом, что в Вечные снега вернулась смерть. И этот Тарбад… — Погодите, — наконец дошло до Валдо. — Нам не выбраться отсюдова без синего огня? Алета кивнула, устремив взгляд к спине Селин: — Мы в драконьей ловушке.