Выражения лиц не меняя, благородные лгут короли.
Селин потирала пальцами виски, вспоминая, когда в последний раз ей удавалось поспать свыше трех часов. Надсадная боль разрывала голову, будто перебродившее пиво хлипкий, держащийся на одном честном слове бочонок. — Не сгущать краски, — спустя время сказала она и развернулась. — Только я в исключительном праве делать это. Джо шутки не оценил, потоптавшись на месте. — Ты в порядке? У тебя кровь носом пошла. — Да… Бывает, — Селин скользнула по ноздрям костяшкой большого пальца и, на мгновение задержав взгляд на темно-красном следе, рванула к истоку временнику, дабы начать все по новой. Голос ее звучал натужно бодро: — Каждый из вас сейчас со мной, потому что обладает и явными, и скрытыми талантами. Гласите любые мысли, даже если вы сочтете их глупостью. Незначительный камень, что вы видели на острове, может стать выходом. Думаем слаженно, ответ спрятан здесь. — Ответ на что? Селин не оделила слова Джо вниманием, озабоченно вглядываясь в блеклые стежки. Троица за ее спиной без уверенности переглянулась. — Я видел гнезда… — Джо опустил взор к своим заляпанным грязью сапогам. — Послание цикадам? — Чушь, — с нахмуренными бровями Селин изучала эльфийские буквы. — Следующий. Из-за затянувшегося молчания она обернулась через плечо: — Что, все? Мысли кончились? Сильно же ваше желание выбраться из преисподней. Так и не получив ответа, Селин вернулась к образам. Лихорадочно метая взгляды, Алета от бессилия заламывала себе пальцы. — Ты назвала нож священным. — Назвала. — Его святость в отрезании голов? — Хорошо, Алета. Молодец, — сказала Селин спустя минуту. — Это значит чушь? — переспросила Алета с недоверием. — Это значит ты подала мне пищу для размышления, которую я попытаюсь выварить в наше спасение, — в последний раз окинув сцену королевского прощания с лоссотами, Селин спешно направилась к изображению гарпуна. — Все сюда. Зачем человек с синей полосой убил вождя? — Ты ж сама сказала, — пробасил Валдо, распахивая жаркую шубу. — Спастись от холода. — Не почему, а зачем. Разве вождь не хотел и сам спасти племя? Что послужило причиной? — Первенство, — предположила Алета. — Золото. — Власть, — встал поближе к матери Джо. — Бабы, — добавил Валдо. — Все беды из-за баб. — Думайте, — глазами испепеляла лоскут Селин. — Я хочу знать, зачем он его убил. Что толкнуло его на этот шаг? — Вспомни, зачем убила Рхетта. — Неплохая попытка, Алета, но нет, — Селин подвинулась левее, охватывая взором родословную. — Единое племя с едиными воззрениями и устоями… Поступают так, как велено, потому что не знают иного… Вспомните себя в детстве. В лесу вы едите ягоду, а не лосиное дерьмо, ибо так делают ваши родичи. Мы все — отражения, ведомые доверием. Подобное от подобного. — Яблоко от яблони, — поправила Алета. Селин отмахнулась. — Для чего синей овце выбиваться из стада? Будь это алчность или похоть, его бы линчевали, а ему доверили самородки, ценности нижнего мира, не представляющие ценности для них самих, — Селин облизнула сухие губы. — Что произошло здесь на самом деле?.. Зачем вымирающему племени резать головы первенцам? Они своевольно сокращали численность, и без того прореженную холодом. Думайте! Мне нужна разгадка. В исступленном непонимании Алета глазами описывала круги по веже. — Что там за уродливые собаки? Селин проследила за ее взглядом. — Волколаки. — Кто? — Демонические псы. Ни разу не слышала? — Нет. Решив взять передышку, Селин слабо кивнула Алете, зовя за собой. Валдо и Джо остались ломать головы у гарпуна. Написанные кровью, угловатые волколаки распахнули пасти в угрозе. Первый был намного мощнее остальных, с крупными когтистыми лапами и хвостом в виде молнии. Селин взирала на него, закусив губу, а затем вздохнула. — Единобожцы верят, что Моргот когда-то ходил по этой земле. Тролли, гоблины, многие орочьи племена почитают его, как своего создателя. Алета сказала уже без удивлений: — Я считала их пугалками детских страшилок. — Это понятно, ты всю жизнь провела к западу от Гватло и к югу от Ветреных холмов. Для многих из них солнечный свет ядовит, так что они держатся ближе к северным отрогам, где есть долгая ночь, и не отходят далеко от пещер, — Селин терла подбородок, скользя глазами по треугольным красным каплям, спадающим с клыков. — Охват личности Моргота всегда поражал меня, но не в том смысле, в котором ты, вероятно, сочла. Одиночество служило ему и силой, и проклятием. Крайне печальная история, если так подумать. Отвергнутый родным братом был вынужден скитаться и создавать новую семью из извращенной природы… — Оправдываешь Дьявола? Селин поджала губы. — Скорее не понимаю, почему люди норовят клеймить одних и восхвалять других за сходные грехи. Но, раз уж на то пошло, его я хотя бы могу понять. Он творил страшное, но и не предварял себя добродетелью. Тех же, кто сотворил с ним все это, вы величаете Богами. Как по мне, намного более жутко осознавать, что Валар сидят где-то на волшебном острове за горизонтом и ни черта не делают, когда пятилетние дети с голоду выцарапывают друг другу глаза, — Селин заправила за ухо выбившуюся прядь. — Моргот прилетел из-за моря на Анкалагоне Черном, самом могущественном из порожденных им творений. Говорят, размах его крыльев затмевал небо, а дыхание плавило в воск пики древних гор. На всем Юго-Востоке ты не сыщешь храбреца, осмелившегося загубить змею. Их считают детьми драконов, чьим прародителем был Анкалагон. — Убивают младенцев, но не убивают змей… Селин раздраженно фыркнула. — Я что, зря пример про лосиное дерьмо выдумывала? Мы стоим сейчас в штанах, с открытыми лицами и волосами. Окажись мы там, нас бы окрестили шлюхами и повезло, если бы продали в рабство, а не распнули в назидание. Им не знакома другая жизнь, они не ведают, что бывает по-иному… лучше. Вонзись тебе в плечо стрела, что ты сделаешь? Надрежешь, извлечешь наконечник и прижжешь рану. Занесенный нож — их извлеченный наконечник, крик о помощи, который не каждому дано услышать. Кулаком с оттопыренным большим пальцем Алета указала на два трупа позади. — Их-то ты убила. Что ж не порассказала про лучшую жизнь? — Невозможно за час разобрать по камням гору. Я не всесильна, Алета. Мне нужны были гарантии, что нас не принесут в жертву, и я их получила. Как бы ты их остановила? Мольбами? Они бы им не внемли. Угрозами? Если уж совсем притягивать за уши, я дала им то, о чем они так молили своего божка. Алета не сыскала слов для ответа и вновь посмотрела на волколаков, немного отрезвленная хладнокровием собеседницы. — Что значат символы над мордами? — Их называют вестниками судного над грешниками дня или химерами, демоническими гончими в огненных оковах. Рок, Недород, Раздор и Завоеватель. Изображены неверно, должны стоять справа налево. Их срыв с цепей на землю сломает четыре печати: мор, войну, голод и смерть. Предшествует этому праведный пламень, в третий раз охвативший Царьград мерихадского царства. Когда Рок сломает смерть, грешники воскликнут небесам: «Падите на нас и сокройте от лика Сидящего на престоле, ибо кто может устоять против гнева его?», чем ознаменуют второе пришествие Моргота. У Алеты по предплечьям пронесся табун мурашек. Она хрипло спросила: — Ты веришь в это? Со скрещенными на груди руками Селин пожевала губу. — Мой отец отрекся от единобожия еще до моего рождения и воспитывал меня в ином ключе. Он был по-своему мудр… — Селин отбросила мысль. — Если говорить по существу, Царьград горел девятнадцать лет назад во второй раз, но праведным огнем впервые. — Почему город называется Царь? — задумчиво протянула Алета. — Это что-то несет в себе? — Царем именуется правитель царства. — Как король в королевстве? Селин молча кивнула. — И что случилось? — Гонимый пророчеством царевич предал казни семерых жен и овладел родной дочерью от четвертого брака, своим единственным ребенком. Некий базарный попрошайка предрек, что лишь так он спасет род от клейма неплодородия и зачнет наследника. Царевне тогда было двенадцать, все беременности оканчивались мертворождениями, но их скрывали. Однако… — Селин невесело усмехнулась и несколько секунд молчала. — Однако если спишь с будущим царем, связь перестает быть личной. Ползли слухи об ужасном преступлении царевича, начались волнения и череда ошибок власти к народу. В сложившейся тогда обстановке царский дворец проявил неспособность к решительным действиям, чем позволил пламени разгореться. Когда наконец родился здоровый ребенок, однако девочка, царевич пришел в неистовство и почти заколол ее. Его остановил сводный брат царевны, сын его четвертой жены от первого вдовьего брака, который присутствовал при родах. За это его подвесили к воротам, где каждый желающий мог выместить гнев от царского грехопадения. Впоследствии его спасли сестринские мольбы, да и простолюдины побаивались убивать наверняка, но грудь успели отбить настолько, что вряд ли он долго прожил из-за сердечных ударов. Можешь не спрашивать, для чего я тебе о нем рассказываю, я и сама не знаю, — Селин склонила голову. — Пусть хоть из моих уст он прозвучит истинным героем. Алета невольно извергла горький смешок и сразу же его устыдилась. Ей было действительно жаль эту маленькую девочку, поплатившуюся за жуткое родительское нерадение. — У вас это считалось изменой? Спасти младенца от кинжала? — Изменой является то, что сочтет носитель царской крови. Все, что пожелает. Незнамо как Алете почуялось, что нечто запретное растормошила она своими расспросами, и Селин было больно об этом говорить, хотя лицо ее держало каменную маску. — Ты знала его? С вернувшейся во взгляд осмысленностью Селин очнулась от задумчивости. — У меня, конечно, цепкая память, но не настолько, — она перенесла вес с одной ноги на другую. — Брата царевны звали Гектором. Он положил жизнь на защиту сестры и занимался обучением мерихадской армии, доведя ее до безукоризненности. Иноземные послы приезжали увидеть его легионы воочию и поучиться у него военному ремеслу. Через пятнадцать лет эти легионы перебили всю царскую семью. Мне тогда был год. — Откуда тебе обо всем этом известно? Я спрашиваю не только про эту историю… а про все. Селин собрала морщины у внешних уголков глаз. — Моя мать была не последним человеком при дворце и постигала науки у лучших учителей. — Мордред говорил, ты дочь служанки и рыбака, — ляпнула Алета, не подумав, чем нагнала пущую тень свое на лицо и сердце. — Да я догадалась уже, о чем он тебе говорил, — произнесла Селин, почти не размыкая губ. — После побега стали в Гондоре, кем подвернулось. — Я многого не понимаю… — начала Алета тоном, в котором была заложена нелепость вопрошаемого. — Но для чего было казнить жен? — Это было его личное сумасбродство на почве братоубийственного обычая, возникшего по окончании Крамолы Девяти Царевичей. Чтобы не возникало престольных распрей и смуты, наследный царевич убивает всех братьев и племянников, скопит их жен и дочерей. Те, что выживают, становятся послушницами жрецов и реже жрицами. Побеждает не всегда старший сын почившего царя. Все его дети мужского начала имеют равные права на престол независимо от возраста и порядка рождения. И так повторяется, круг за кругом. — Повторялось, — оправила Алета. — Я не знаю устоев узурпатора. Он вполне мог последовать традициям. — Для чего тогда разрождаться, дабы потом убивать? — Южное здравие отлично от северного. Из дюжины детей до десятилетия часто не доживает и половина. Древние предания гласят, что на мерихадском престоле всегда должен сидеть наследник династии, иначе мир потонет в бедствиях. Алета подняла угрюмый взгляд к волколакам. — Почему праведным пламенем должен полыхнуть именно Царьград? — Тебе не странно, что ваше богословие я знаю лучше вас? — лишенным всяческих эмоций голосом спросила Селин. — Царьград — место, где все зародилось. Древняя кузница человечества. В ней люди открыли глаза с первым восходом солнца. Три племени людей ушли на Запад верными Валар, а одно осталось и возвело Палату Моргота на месте вырвавшегося из лона скалы, опалявшего небо, огненного столпа. Царьград построен на остове Палаты. Там все началось, там все и кончится. — Хворь, война, урожая нет… Неужели правда?.. — Мор уже проходил по земле Великой чумой, и я не ведаю ни одного столетия без войны. Загубленный урожай не больше, чем закономерный итог предшествующих событий. Я лично за редким исключением предпочитаю не верить в то, что недоказуемо. Не позволяй уловкам чернокнижников и жрецов затуманить твой разум… — ее взгляд отдалился и завис в одной неопределенной точке. — Ибо ложь, повторенная тысячу раз, становится правдой… Озаренная Селин рванула обратно, к противоположной стене вежи, и отпихнула Джо. — В чем отличие между медлительным и скоропостижным? В том, что определяет меру борьбы. Холод морил лоссотов веками, но они выживали, смирившись с долей. Стой за этим Король-Чародей, он бы продолжал травить их морозами, будучи их нерасторопным врагом. Какой враг убивает стремительно? — Дракон, — сразу догадался Джо. — Дракон, поработивший море, их единственного кормильца. Любое другое племя переселилось бы южнее, чем одновременно одолело бы обоих врагов. Любое другое, но не они. Почему? С лихорадочным блеском в глазах Алета пробежалась по кожам. — Думаешь, человек с синей полосой не приносил темный культ? — Синяя полоса означает колено, в котором появился дракон. Обыденной, привычной жизни настает конец, но лоссоты не бегут, а, наоборот, укрепляются на побережье, — Селин постучала пальцем по гарпуну. — Подобное от подобного. — Сдаюсь, — безуспешно пытался вникнуть Валдо. — О чем толкуешь? — Некое подобие человека, выдававшего себя за эльфа, рыскало здесь что-то, и ставлю золотой, это что-то было связано с затонувшим во льдах северным королем. Он ведал о короле гораздо больше простых смертных, прочуял о чем-то таком, что не поднималось в речах за обеденным столом. Даже я не знала о родовом кольце, хотя умелых шпионов на Востоке всегда было предостаточно. Что нужно для поисков в Вечной мерзлоте? Кров, пропитание и огонь. Все это давали ему лоссоты, пока он посвящал их в таинство. Алете претила настойчивость, с которой Селин несла всю эту ересь, и спокойствие, с которым та держалась, когда их жизни висели на волоске. — Для чего ему огонь, когда он сам может его делать? — Да в том то и суть, что все это — одна сплошная ложь. Многолюдное видение, насланное с целью растянуть время. Джо округлил глаза. — Острова не существует? — Существует, раз мы здесь стоим, но всяко в ином виде. Алета всплеснула руками. — Значит, вечного огня быть не может, а вечный туман вполне себе! И на эту нелепость ты готова поставить наши жизни? — В любом другом случае нет, — честно ответила Селин. — Все части и знаменатели моего уравнения состоят из неизвестных, и малейшая ошибка приведет к краху итога. Если у вас есть чем опровергнуть, я слушаю. Тишину прервал Джо, теребящий в руках обломок сухой веточки: — Я заметил странность… На берегу их взгляды были… никакими. — Пустыми, — помогла ему Алета. — Да, пустыми. Отчего эта девушка с сыном смотрели иначе? — Как я говорила ранее, они не духи, они — воспоминания. Чьими воспоминаниями они могут быть? Того, кто проводит обряд. Все прочие для вождя были безликой и пустой занавесью, жену же он, по-видимому, действительно любил. Он запомнил ее ярко, оттого и образ получился прочнее. Окончательно сбитый с толку Джо молча кивнул, но через пару мгновений встрепенулся: — Так а что тут искали? — Не знаю, — растерялась Селин, отчего ее голос сразу утратил устойчивость и силу. — Либо два черных круга, либо то, чего здесь не запечатлено. — Либо-либо, — Алета запустила пальцы в пряди у висков. — Они даже свои пляски рисовали! Почему его тогда нигде нет? — Ему было кого или чего опасаться. Хочешь оставаться незамеченным, не оставляй следов. Чернолесцы отыскали меня по одной лишь оброненной в лесу карте. Представила, что бы сталось, наследи он здесь уже в ином размахе? Алета замялась от упоминания Чернолесья. — Почему ты назвала его подобием человека? — Я предполагаю, он еще жив, раз это мракобесие по-прежнему здравствует. Однажды мне довелось повстречать старца, чей возраст перевалил за два тысячелетия, и я не знаю, сколько еще их бродит по миру, и кем они являются на самом деле. Пойдем от обратного. Вспомни, как вождь прицепился к моим волосам. Эльфы, что живут у Мглистых гор, поголовно темноволосые, я провела среди них всю зиму и поэтому знаю наверняка, а вот эльфийский король по ту сторону гор славился своими серебристыми волосами. Эльфам нет дела до людских тягот, они блюдут свои границы и наследия, но даже если представить, что кто-то из них пришел бы сюда, зачем им сохранять стоянки? Они не подвержены холодам, как мы с вами, этому же подобию человека нужны были тепло и горячая еда. Он попросту дурил лоссотов, пока вел истинные поиски. — У кого еще бывают белые волосы? — Раз в несколько столетий рождаются бледные орки. Они верят, что так Моргот отмечает избранных. — И? — Что «и»? — повысила тон Селин, охваченная приливом раздражения. — И все, что ты можешь сказать? У вас на Востоке не у всех такие волосы, как у тебя? — Нет. Алету насторожило, что Селин впервые ответила односложно. Она вспылила, обращаясь ко всем сразу: — Мне одной слышится это бреднями? Вы готовы рискнуть жизнями ради того, что разумному человеку и в голову не придет? Нет, правда, почему только у меня возникают сомнения? — Засунь их в ту же глубокую задницу, в коей мы оказались, — со свойственной ему манерой пробасил Валдо. — Оказались из-за кого? — Ты только и делаешь, что ноешь и жалуешься. Глянь на этого, дважды мельче, а не скулит. Лицо Алеты полыхнуло алым. Она двинулась на него, тыча воздух пальцем. — Прекрати так говорить со мной! Кем ты себя возомнил? — Тем, кто сломает тебе твой куриный отросток, ежели не уберешь его. — Довольно! — рявкнула Селин. — Угомонились оба. Алета повернулась: — Я… Селин резко ее оборвала: — Не желаю слышать ничего, что не относится к делу, — она опустилась на колени, достав кинжал, и начертила на земле береговую линию. — Рэном воздается каждый третий четверг, следующий произойдет послезавтра. Мы не можем оставаться для подтверждения моих слов, потому что кони сдохнут, и даже если нам удастся выбраться с острова, застрянем в Вечной мерзлоте. Пришедший сюда владел магией, чарами или невесть чем еще, но не был обделен истощением. Вы можете бежать целый день без остановок? Нет. То же самое и здесь, природа стремится к уравниванию, хоть и извращенному. Это подобие человека проделал на лоссотах обыденный обманный маневр, где смещаются упоры с важного на второстепенное. Необходимое быть сокрытым выдвигается на передний план, но обманутому ситуацию навязывают в неверном свете. Вождь понимал никчемность жертв, коих можно было избежать, сместившись ниже, но этому некто было нужно, чтобы стоянки оставались здесь, отрезанными от многобожцев, эльфов и гномов, — Селин подняла взгляд на Алету. — Вспомните наше «спасение». Для чего лоссотам было покидать остров, только заслышав драконий рев? Они были в безопасности и думали, что рыболовы тоже на берегу. Вероятно, у них есть что-то наподобие патрулей, доставляющих их в рыбные места и забирающих оттуда. Бо согласился везти нас, опережая очередность, веря, что в случае чего помощь все-таки придет. Раненый детеныш кита, для примера, ударом хвоста разломит лодку надвое, представили, что станется, напади на них взрослый разъяренный дракон? Случись такое хоть раз, они не занимались бы подобным глупым бесстрашием и не рисковали бы попусту. Да, он не дух, иначе гарпун не ударился бы о чешую, а прошел насквозь. Дракон — пугательная кукла, служащая главенствующим звеном обмана, к которому крепятся остальные. Он не убивает лоссотов, потому что лоссоты должны убивать друг друга, именно возводя жертвы. Предполагаю, поиски этого некто не увенчались успехом, но он растратил все силы. Жертвенная кровь подпитывает его, будто вода землю. Неиссякаемый источник, замкнувшийся круг, где каждый получает выгоду. Мне видится, выкуп кольца потомками северного короля случился задолго до появления дракона, но они запечатлели его позднее, как дань воздаяния темному культу. Золото не имело для них ценности, в отличие от того, кто пришел. Гарпун указывает не направление, а означает «пришедшего с востока». Гадать бессмысленно, весь большой мир восточнее залива. В моей теории много пустот, но это лучшее, что у нас есть. Все согласны? Селин не увидела в глазах Алеты и Джо убеждения. Она прибавила голосу натиска: — Поставьте себя на его место. Будь вам подвластны вечный огонь или непробиваемая зверина, были бы у вас враги? Смели бы вы бояться? Нас с вами давно бы уже не было, владей кто-то взаправду драконом, как домашним зверьком на цепи. Известный вам Смауг Ужасный разрушил два королевства меньше, чем за день. Он буквально проломил собою гору. С чего вообще дракону опасаться тумана или синего пламени? Представим, что синее пламя способно его прожечь, и подобное когда-то случалось, почему тогда он не покинул залив? Море неизмеримо огромно. Он мог отплыть даже недалеко, к западу от Синих гор, где водятся такие же рыба и зверь, но остался. Для чего? Унижаться перед кучкой людишек, которых при желании пожрал бы за час? Драконы — не тупоголовые коровы, да и те бы уже что-то предприняли за столько лет. Нет, это были умные, коварные и горделивые в своей мести создания. А тот, что водится здесь — пустышка. Загнанная доводами в угол Алета все еще терялась в сомнениях. — Ты уверена? — Я не провидец, Алета, — смертельно усталым голосом ответила ей Селин. — Я не могу видеть ни будущего, ни прошлого. — Что будет с лоссотами, если твоя, как ты выразилась, теория окажется верна? — Мне неведома их связь, как они общались и общались ли вообще. Но я заберу священный нож, так что заигравшийся в Бога, вероятно, рассеет согревающий туман в назидание. Либо рано или поздно придет сам проверить, что случилось. — И все люди с животиной погибнут? — У них есть плоты и лодки, есть оружие, теплые меха. Осталось только, чтобы нашелся человек, готовый вести за собой на юг. Судьба лоссотов лишь в их руках. Алета сглотнула горькую слюну, дернула плечами и неожиданно для себя выговорила: — Ты не хочешь стать этим человеком? Селин вскинула брови, удивленная тем, что о подобном ее спросила Алета, а не проглотивший язык Джо. — Есть причины, почему я не смогу им помочь. Я женщина, не важнее грязи под ногами, и я убила тех, кто, по их воззрению, их защищал. Даже если бы я владела языком и смогла что-то объяснить, представь душевное здравие человека, прозревшего от творимого ужаса. Такое не искоренится и за одно колено. Валдо в согласии кивнул. Алета до сих пор не верила в рожденную ее головой мысль: — Но ты спасла их… Селин поджала губы. — Сместив двуглавую верхушку племени? Да, где-то я уже это, кажется, слышала, — она наигранно задумалась, прислонив указательный палец к подбородку. — Хотя нет, там вроде была кровавая потаскуха. Валдо изогнул в усмешке рот. — Ладно, теперь серьезно. Настала пора встречных вопросов, — Селин поднялась, не сводя взора со священного ножа. — Во время моей речи ни у кого из вас не появилось ощущение повторения? Что вы с этим уже сталкивались? Молчание не готовилось обрываться. — Повальные жертвы во имя невесть откуда взявшегося чародея-благодетеля, вознамерившегося побороть страшную напасть. Неужели ничего не напоминает? Джо наморщил лоб, а затем воскликнул: — Бри! — Бри, — кивком подтвердила Селин. — Это сучье отродье замыслило нечто грандиозное, раз ему потребовался еще один источник. Алета выпалила мучащее ее терзание: — Как тебе удалось одолеть укус кусачего? — Встречные вопросы не так работают, Алета, — Селин грустно усмехнулась, потирая пальцами налившиеся железом веки. — Ничего я не делала, он сам зарос. Предполагаю, укусивший меня был не до конца обращен, из-за чего яд не распространился, но проверять эту теорию точно не стану. — Убить себя духу не хватило? Селин глянула ей в глаза, однако промолчала. Алета не унималась: — Это случилось после бегства с бойни в Пеньках? — Бегства? — недоуменно переспросила Селин. — С охваченной огнем мельницы я швыряла в чернолесцев масляные вороха и двоих даже подожгла, чем нехило услужила Мордреду. Когда пожар перекинулся на дом, где лежал Илдвайн, я увела от Мордреда кусачих, чтобы он смог ему помочь. Толку в рукопашной от меня, бесспорно, было мало, но с бойни я не сбегала. У Алеты заблестели глаза. — А казнь у Древа Мертвецов в Чернолесье? Ты отдавала приказы подвешивать беременных за вывороченные потроха? Ничего не выражающим взглядом Селин с полминуты смотрела на нее, медленно моргая. — Ты за кого меня принимаешь? — наконец молвила она. — За бессмертного каменного великана? У Древа Мертвецов нам надрали задницы, из пятнадцати голов в живых остались трое. Меня сберегло позорное сторожение коней, Мордред спасся, бросив Ноа. У Алеты пресеклось дыхание. — Ноа? — Сына старейшины. Если бы чернолесцы не отвлеклись, Мордреду еще тогда бы снесли голову. Он сломал Ноа колено, чтобы оторваться от погони. — Рхетт знал? — в порыве спросила Алета. — Ты говорила ему об этом? Селин отвернула лицо. — Нет. Я была уверена, что он убьет меня, и не хотела подвести под могилу еще и Мордреда. Что бы ты сейчас ни думала, в ту ночь у него и вправду не было выхода. Зачем губить две жизни, когда одну из них наверняка можно сохранить. Алета была поражена тем, что после всего Селин его защищала. — Вы хоть попытались его вызволить? — Ума у меня, конечно, прибавилось, но и тогда бы я не рискнула опытным воином ради того, кого уже не спасти. Совершенно потерянная Алета обернулась в поисках поддержки. Валдо по-прежнему глядел холодно, выражая одобрение; в глазах Джо было трудно что-то уловить. В кромешном молчании Селин подошла к трупам и, нагнувшись, подняла нож. — Надеюсь, ты достаточно сообразительна, чтобы понимать, почему не стоит распространяться о моем укусе. Бесстрастие, коим насквозь пропитались слова Селин, взволновало и смутило Алету, хотя, казалось бы, куда уж сильнее. Она ждала взаимных обвинений, оскорблений, поучений, но ничего из этого не звучало — лишь холодный расчет. — Не волнуйся, — заключила Алета, избегая ее взглядом. — Достаточно. — Вот и славно, — Селин спрятала под шубу нож. — Жаль, что имени себе забрать не сможешь, когда выберемся отсюда. Алета свела брови. — Имя? — Имя-имя. Губительница Драконов или Гроза Морей. По-моему, звучит неплохо. Брийцы прознали бы, от зависти полопались. Им-то такое и во снах не виделось. — Это все шутки для тебя? — опустила углы пухлых губ Алета. — Нет, — предельно серьезно ответила Селин, подвязывая пояс. — Я хотела бы, чтобы брийцы знали, что даже женщинам цикад достает смелости выступать против превосходящего врага. — Почему б тогда так не сделать? — не понимал Джо. — Выбор невелик, тщеславие или жизни лоссотов, — поразмыслила недолго Селин. — Если вести о произошедшем здесь просочатся, Форохель станет легкой добычей. Алета направилась к выходу вслед за Валдо: — Лживое имя ничего не стоит. — Стоит, если никто не знает, что оно лживое, — Селин всучила Джо на сохранение две глиняные лампы. — Вы помните Трактовых Близнецов? Джо отрицательно помотал головой. — Они прославились еще до твоего рождения, — пояснила Селин, слегка подтолкнув его к выходу. — Кривого и Темного? — спросил Валдо, не оборачиваясь. — Косого и Темного. — Было дело, — усмехнулся он. — Знаешь, где кончили? — Нет, но я знала человека, что знал их. Он поведал мне, за что близнецов так прозвали. — И за что? — не без интереса спросила Алета. — Расскажу, как окажемся на том берегу. — Окажемся ли. — Какая же ты все-таки нюня, — беззлобно сказала Селин с тенью улыбки. — Прекрати гасить наш боевой дух. В армии за подобное жестоко карают, знаешь ли. Алету удивило ее внезапно изменившееся расположение, впрочем, сейчас это было последним, о чем она предпочитала думать. Вне всякого сомнения, Селин являла собой самого странного человека, что она видывала за всю жизнь. В окрестности вежи по-прежнему не было ни души, даже лживо взращенной темными чарами. Алета смотрела на жуткий чан уже совершенно другими глазами, осторожно ступая за широкими ногами Валдо. Боковым зрением она заметила, как Селин скрылась за одной из кибиток-яранг и вскоре вновь появилась, поправляя потолстевшую на груди шубу. Женщины, что, не щадя спин, работали на огородах в прорезях древесных стволов, их маленький отряд не замечали, отвернутые в противоположные стороны, зато на берегу они сразу сыскали всеобщее внимание. Лоссоты были удивлены столь быстрому возвращению пришельцев из сердца острова без сопровождения вождя или шамана. Теперь, зная правду, отличить людей от духов не составляло труда; последние выглядели не то чтобы равнодушными и безучастными, они выглядели никак; блеклыми образами, навеянными чьей-то смутной памятью. Их неморгающие глаза походили на две пустые стекляшки с темными кружками посреди. Селин отправила Джо и Алету к пристани, а сама перехватила летевшего к ним Бо. Тот размахивал руками, тыкал пальцами в сторону залива и невнятно вопил на родном наречии. Стараясь сохранять выражение спокойствия и доброжелательности, Селин вещала ему в ответ несвязное — первое, что приходило в голову, но с убедительным видом. Тем временем Валдо за спиной Бо заграбастал у загонной ограды большой ворох соломы коням и помчался к пристани. Он бросил награбленное в корму, усадил сверху Джо и стал спускать байдару на воду. Трое насторожившихся воинов спешно направились к проходу; Селин следила за ними косыми взглядами. Наконец, когда ее спутники взялись за весла, Селин окончила рассказ о рецепте лягушачьей похлебки, хлопнула ничего не понимающего Бо по плечу и, махнув рукой на прощание, пошла к воде. Она перевалилась за борт, морщась от напрочь измоченных ног, которых в скором времени съест холод. Джо по-щенячьи оглядывался на скучившихся у пристани лоссотов. Разумом он, бесспорно, все понимал, но сердце болело. Как можно было оставлять их, вот так, в страшной неизвестности, способной в любой час захлопнуть на их шеях свои смертельные челюсти. Что ж они не люди, что ли? И смотрели им вслед, непонимающе, растерянно, тоскливо… Пока не покрылись маревом тумана. — Я что велела? — Селин прожигала взором переносицу Валдо, вытаскивая из сумки кисет с огнивом. — Идти быстрым, но шагом. Зачем ты бежал? Он оторвал взгляд от воды и бросил на нее: — А чего? — Трое пошли проверить молящихся, еще свезло, что нас не задержали. — Ты ж сказала, они по два дня сидели в своей конуре. — Это было до того, как прибыли мы! Если бы из моего шатра так кто-то сбежал и норовил поскорее убраться из лагеря, ты бы не решил меня проведать? — Понял, — покряхтел Валдо, орудуя веслами. Алета позади Селин тоже вовсю пыхтела от непривычной ей гребли: — Поплывут в погоню? — Смотря, как сильно будет их желание отомстить, — Селин распахнула шубу до низа живота и достала два факела. — Синего пламени-то больше нет. Смазав головки жиром из ламп, Селин стиснула древки коленями. — Еще раз повторяю: делайте что хотите, но не выказывайте страха. На крайний случай отверните головы, не вздумайте вскрикнуть или заплакать. Действуем строго по привычному дракону порядку. Это единственный шанс. Все уяснили? Ответом послужили два кивка и лаконичное: «Да» от Алеты. Густой туман стал медленно рассеиваться. Морозец вновь покусывал щеки и носы. Умолкшая байдара выплыла из белесой завесы в синие воды залива. Сжимая пальцами кремень, Селин переместилась к спине Алеты лицом, вглядываясь в далекий снежный берег под ледяными скалами. Серое небо над головами сгустило тучи. Большая часть пути осталась за спиной; Джо и Алета порядочно выдохлись, но о маломальском отдыхе и не думали зарекаться, раз за разом читая про себя молитвы. Вскоре на крутом берегу стало углядываться обледеневшее жилище, чем вызвало просветление на мрачных лицах, однако произошло то, чего, во всеобщей ложной надежде они опрометчиво думали, уже избежали. Из-под толщи прогремел раскатистый рев. Изрядно подмерзшими пальцами Селин принялась высекать огонь: искры сыпались, но не схватывали головки факелов, издеваясь над натужными усилиями ее губ и щек. — Проклятье… — выругалась она, прекратив попытки раздуть очередную потухшую искру. — Дай сюда, — вывернула руку Алета. — Греби, — отрезала Селин. — Берег уже близко. Спустя пару минут рев повторился, сделался настойчивее. Волны усилили качку байдары. — Вот срань, — причитал Валдо. — Отчего не дать нам было просто отсюдова убраться. Селин не успела сказать ему закрыть рот, отвлеченная взметнувшимся из-под воды, кружившимся столбом. Иссиня-черный дракон расправил перепончатые, испестренными когтями крылья у туманной завесы и обдал все вокруг раскатистым рыком. Двое лоссотов на берегу выскочили из жилища мелкими фигурками. Впопыхах раздув драгоценную искру, Селин подожгла второй факел и передала его через Валдо затрясшемуся Джо. — Забудь о страхе, Джонатан, — приглушенно наставляла она. — Не позволяй ему управлять тобой. Чего не делает раненый медведь? Отцовские слова, пересказанные им Селин до путешествия на Север, возымели сейчас из ее уст особым трепетом. — Не забивается в берлогу, — ответил Джо, собираясь с силами, чтобы повернуться. Огонь лизал его лицо жаром. — Не забивается в берлогу, — повторила Селин, у которой у самой тряслись поджилки. — А что делает? — Разрывает тех, кто его ранил. — В клочья, — удерживая шаткое равновесие, Селин опасливо привстала, уперевшись в макушку Валдо и не сводя глаз с летящего к ним крылатого змея. — На счет три. Раз. — Два, — заставил себя обернуться Джо. — Три. Одновременно они устремили горящие светочи к небесам, усилием воли сохраняя на лицах непоколебимость. Подражая лоссотам, они то отводили локти, то снова поднимали руки, нанизывая плотный морозный воздух на факелы, будто сукно на иглу. Дракон завис над водным покровом в нескольких десятках метров, раззявил в реве пасть, хвастая рядами клыков. Джо от этого вида чуть чувств не лишился. Алете с Валдо повезло сильнее: сидя к змею спинами, они попросту его не видели, однако слух прекрасно вырисовывал картину происходящего. От непрекращающегося рева вяли заложенные уши. — Слушай только меня, Джонатан, — вторила Селин, когда он перестал возводить руку. — Это всего-навсего уродливый червь. Настоящие чудовища таятся далеко позади нас, и чтобы их изничтожить, вначале нужно добраться до берега. Осталось немного. Чего не делает раненый медведь? — Не забивается в берлогу, — поднял факел Джо, запыхаясь, почти задыхаясь от сбитого, будто после многочасового бега, дыхания. — Молодец. Давай загоним это страшилище в ту дыру, откуда он вылез. После дюжины поднятий огня дракон словно получил команду извне и, пройдясь по красным от мороза ушам клокочущим рыком, занырнул под воду. Волна от его исчезновения хлестнула слабо, но даже ее хватило, чтобы байдара чуть не перевернулась уже во второй раз. — Не туши, — предостерегла Селин оторопевшего Джо, все еще стоя на полусогнутых ногах и крепко сжимая ладонью факел. Несмотря на пропавшего под водами залива дракона, место успокоению в душе Селин не сыскалось. Ее подтвержденная правота сулила лоссотам неотвратимую гибель — целый народ, истребленный их же глупостью и легковерием. — Селин… — тускло позвала ее Алета, не прекращая грести. Та чуть повернулась. — За что прозвали Косого и Темного?***
Стоя в окружении острых как бритва, буро-серых валунов, Алета приминала сапогом редкую рыжеватую растительность, выискивая мелкие желтенькие ягодки. Едва она наконец заметила одну, услышала за спиной голос мимо проезжающей Селин: — Коснешься — умрешь в страшных мучениях. Встрепенувшаяся Алета попятилась, таращась в ответ. — Это не угроза, — на лице Селин было красноречиво написано, что разумом она приравнивает Алету к камню. — Ты влезла в бурую крапиву. Ее листьями травят язвенные струпья при лихорадке. Алета выскочила из поросли, спрятав руки в карманы. Она вернулась в седло, тяжело дыша, и долгое время пялила глаза в спину Селин. Выждав, пока та останется одна, она подъехала к ней ближе с бешено бьющимся сердцем. — Что с тобой не так? Зачем ведешь себя, словно мы старые подруги? Селин вынырнула из мыслей и нахмурила брови. — Повтори. — Почему ты меня не ненавидишь? По всем порядкам ты должна это делать. — Начнем с того, что тебе я ничего не должна. — А окончим? Селин разглядывала приближающийся с каждым днем, рваный контур Мглистых гор. — Окончим тем, как сильно ты переоцениваешь свою значимость, принимая мое снисхождение за дружбу. — Снисхождение, — выдохнула Алета. — Вот, значит, как это зовется. — Это зовется «мне плевать на тебя», что, впрочем, не мешает мне проявлять к тебе учтивость. У Алеты снова защипало глаза. — Да как ты не понимаешь! Все, во что я верила, оказалось ложью. Вся моя жизнь — сплошная ложь. — Понять я тебя понимаю. Только с чего ты решила, что я стану тебя жалеть? — Мне не нужна твоя жалость, мне нужны ответы. — Тогда научись задавать вопросы. — Что с нами теперь станется? Селин ослабляла впившийся в плечо ремень: — А что переменилось-то, я не пойму? Ты очнулась? Так проси совета у цикад, им с мая известно об окуднике и темных чарах. Поговори с Джо, в начале весны орки истребили его деревню под корень. Алета поджала дрогнувшие губы. — Ты ведь не врала тогда о Пеньках и Чернолесье… Я по глазам поняла. — С чего мне врать? Я не отвергаю того, что сделано, а умалчиваю для своей же сохранности. Печально, к чему привело в итоге, но кто знает, как сложилось бы по-другому. У истории нет сослагательного наклонения. По щекам Алеты заструились дорожки. Селин шумно выдохнула через ноздри: — Ну, чего ты ревешь? Будешь рассказывать сказки, что не знала о наклонностях Рхетта? Все ты прекрасно знала, иначе не вопила бы второй в очереди об избиениях и неотложной казни брийца, пытаясь ему угодить на случай, если он выживет. От меня-то что хочешь услышать? Что ты не виновата? Перешагни и иди дальше. Прошлого не перешьешь. — Я не знала, что Рхетт способен на такое. Селин ничего не ответила, мерно покачиваясь в седле и выискивая в бесплодной каменной пустыне признаки затаенной опасности. Тыльной стороной ладони Алета растерла сопли по лицу: — Что планируешь делать? — О нет, Алета. — Не доверяешь после того, через что мы прошли? — Не бери на свой счет, я вообще никому не доверяю, но если растреплешь об этом, стану все отрицать и окрещу тебя безумной. Алета всматривалась в профиль Селин, размышляя, являлись ли вообще ее слова очередной неуместной шуткой. — Просто ответь, что можно противопоставить магии? Селин откашлялась в кулак, мучаясь саднимым горлом, проигравшим войну Вечной мерзлоте. — В девяти из десяти случаев у меня есть не только план, но и запасной план на каждую букву алфавита. Я как раз думала над ними, пока ты не влезла со своими разочарованиями. Пойми обо мне на будущее одну простую истину — меня не волнуют ни твои сердечные терзания, ни чьи-либо еще. Я ваш вождь, а не друг или односельчанин. Посягни кто-либо на вашу жизнь, честь и достоинство, я его уничтожу, но утирать платочком слюни от несправедливости судьбы точно не стану. Мне кажется, Алета, ты уже в достаточном возрасте, чтобы понимать, что жизнь вообще не имеет влечения к справедливости. Я говорила тебе, что могу отнестись с потворством к наивности Джо, но не к твоей. Повзрослей уже наконец. Ничуть не утешенная общими, скупыми на сочувствие отговорками, Алета возвела помертвелый взор к небесам, но спустя время все-таки заговорила, желая заполнить съедающую ее пустоту: — На острове ты сказала, что взяла нас из-за талантов. Валдо сильный, Джо твой сын… Селин изогнула бровь дугой и произнесла нарочито шутливо, хотя даже подобия веселья в ее глазах не читалось: — С каких пор быть сыном талант? — Для чего тебе я? — ответила вопросом на вопрос Алета. — Ты самая красивая женщина из всех, что мне доводилось видеть. Алета ожидала услышать что угодно, но только не это. — Прошу прощения? — Что непонятного я сказала? Ты красива, хоть и толстовата, но у вас это вроде как ценится. — Я умна, — оскорбилась Алета. — Но не умнее меня. — Я хорошая травница. — Намеревавшаяся схватить бурую крапиву голыми руками. — Я обучена грамоте. — Что не мешает тебе оставаться неучем в моих глазах. У Алеты возникло острое желание побиться головой о камни: — Я не понимаю! — Красота — неизмеримая величина. Ты красива здесь, на Правом Севере, останешься красивой и на Левом. Схуднешь, уложишь иначе волосы, наденешь другую одежду, будешь красивой и в Рохане, и в Гондоре. Ум — измеримая величина, и знания о сотнях битв не делают меня великим полководцем. Для тех, кому я бросила вызов, я такой же неуч, как и ты для меня. Они живут не первое тысячелетие, я отжила два десятка лет. Понимаешь, к чему веду? — Шансов нет?.. — Заносчивые спесивцы не терпят посягательств на свое единоличие. Какой бы магией ты ни владел, твоя уязвимость всегда будет заключаться в неумении принять чужой угол воззрения. Он скрытен, боится рыбу или рыб покрупнее, что значит, ведет борьбу на нескольких фронтах. Разрываться так может лишь тот, кто убежден в собственном всесилии и всезнании. Это его и погубит. Остается надеяться, что оступится он на нашем направлении. — Так это и есть твой план? Выжидать ошибку? — Алета, начни меня слышать и слушать. Та хмыкнула. — Твой сын, сила, красота и недоум. Звучит не так плохо. — Умение задавать нужные вопросы, оправданная беспринципность и путь большего противодействия. Звучит получше? Отстраненно наблюдая за набухшими тучами, Алета смаковала ее слова. — Первые два еще худо-бедно понятны, но… что за путь большего противодействия? — Могу объяснить, но тебе этот разговор не придется по нраву. — Думаю, я справлюсь. Всяко ты не скажешь мне ничего хуже того, что уже сказала. Алета глянула на нее с молчаливой мольбой. — Решение за тобой, — небрежно бросила Селин. — Кто владеет миром? — Правители. — Мужчины. Кого любят мужчины? Алета не отрывала от нее взора. — Красивых женщин. — Красивых женщин. Ты могла добиться высот, не прилагая особых усилий, но выбрала в мужья обездоленного, безродного и вечно вонючего недоумка, ибо не хотела связывать жизнь со вторым Рхеттом, но по иронии судьбы это и сделала. Истинный лик брата тебе был доподлинно известен, — Селин взглянула ей в глаза. — Костьми ляг, но убереги сына от правды. Ему это сломает жизнь. Мне сломало. — Если со мной что-то слу… Селин вскинула руку, мотая головой: — Нет-нет-нет и еще раз нет, даже не начинай. С меня достаточно. Красная как рак Алета сдерживала застывшие в глазах, соленые водопады. — Я любила Мордреда. — Ты уверена, что вообще знала его? Алету ткнула носом та легкость, с которой Селин бросила эти страшные слова. — Уже нет. Селин смочила губы. Ее взгляд сделался далеким. — До какого-то дня он действительно был порядочным человеком и жаль, что вы не встретились тогда. Ко всем прочим ужасам пережитого я лишь добавлю, что однажды ему сильно отбили голову. Это может привести к непредсказуемым последствиям, вплоть до полных изменений нутра характера и поведения, так что… — Ты меня пытаешься убедить или себя? — проницательно заметила Алета. — Ни черта ты не любила, — ощетинившимся ежом ответила Селин на ее предыдущие слова. — Хоть раз была на его могиле? Я не отдавала приказов не выпускать тебя из лагеря, этим можешь не прикрываться. — Любовь для тебя состоит в хождении по костям? Селин вздохнула. — Алета, у тебя не получилось бы провернуть того, что сделала я не потому, что я умнее. Ты слишком хороший для этого человек, и ты верно считаешь доброту своей слабостью. Алета набрала побольше воздуха в грудь. — Ничего я не считаю. — Иначе бы не грозила всем направо и налево, будучи неспособной и курице шею свернуть. Твоя подменность объясняется жестокостью брата, ровно как и отношение ко мне, но твое твердолобое убеждение в обратном нет. — Отношение к тебе? Это тут при чем? — Мы обе глубоко покалечены теми, кто наносил нам раны, прикрываясь любовью. Будь по-другому, моя плоть обратилась бы прахом в горах, ты бы ублажала очередного богача за шелковую накидку, пока в конечном счете он бы тебя и не удавил. Ты перестала испытывать ко мне ненависть не потому, что узнала какую-то там правду, а потому как увидела, что справляюсь я намного лучше твоего, и по своей глупости решила перенять мой опыт. Чушь это все, чужие шишки не болят. Ты действительно безумна, Алета, но в ином от потери здравого рассудка ключе. Ты уживаешь в себе две совершенно отличные стороны, где первая старается жить по совести и уму, а вторая подражает тому, кого считает сильнее. Переиграй в памяти события последних лет и поймешь, что я права. Раскрывшая рот Алета уже собралась воспротивиться, сказав, что они знакомы без году неделю, но увидела, как вернувшийся на полном скаку Валдо развернул Джо, и теперь они вместе ехали к ним. Судя по мрачным лицам, случилось нечто скверное. — Орки, — подлетел Валдо. Селин выпрямилась струной. — Сколько? — Многовато для одного. Ее глаза сверкнули. — Ты разведчик или рассказчик? Сколько звеньев? Валдо почесал ухо. Селин глянула на Джо, прежде чем пустить коня: — Будь с Алетой. Скалистая пустыня, по которой они пробирались уже четверо суток, граничила на севере с Эттенмурсом, Троллистым плато, в чьи болотистые владения не ступала нога здравомыслящего человека. Троллей Селин по понятным причинам опасалась сильнее, чем орков, и те, бывало, выползали из своего улья в поисках добычи на подступах к безлесым Ветреным холмам, что виднелись вдалеке по правое плечо. В разгар лета, господство светлых ночей, когда солнце неглубоко скрывалось за горизонтом, погружая эти земли в непрекращающийся сумрак, тролли впроредь выбредали из пещер и еще реже удалялись от них, однако нечасто не значило никогда. И тем не менее, Селин терзало, что забыли орки столь далеко от гор в это время года, ведь солнце имело над ними такую же власть, как и над троллями. Погода для детей ночи стояла крайне удачная: тучи не сходили с небосвода уже несколько дней кряду, но солнечные лучи все равно пробивали их время от времени, да и темень не баловала южный Ангмар, раздавая скудные поблажки в виде сизых сумерек. Валдо указал Селин, где снизить ход, где вести коней в поводу и где их оставить, дабы не выдать своего приближения. Из земли, стремясь к резкому возвышению, торчали косые и острые камни, похожие на зазубренные петушиные гребни. Будто на этом скалистом холме некогда стояла низкая, отбившаяся от Мглистых братьев гора, а ее, беззащитную одиночку, по чьей-то воле окружили, изрезали и растащили на булыжники. Первый, самый пологий участок пути, Валдо с Селин, прячась от камня к камню, преодолели согнувшись — у Селин так это вообще не вызывало трудностей из-за роста, заметно уступающего валунам. Она ползком подлезла к одному из последних и села на корточки, косясь на Валдо, замершего рядом. Меж ними держалось не больше полутора метров. Селин чуть высунула голову. Две девушки-рабыни из рода людей в драных лохмотьях склонились над варевом; еще одна, белая как сметана, поджимала колени к подбородку у разделанной кабаньей туши с неестественно вывернутой в плече рукой. Даже в неверном свете Селин видела, что ее нахождение в сознании являлось чудом. Скользнув взглядом по ее покрытым разводами бедрам, она скрипнула зубами и направила все внимание на исторгающих храп, семерых орков, что развалились в тепле костра у путевых мешков без единого опознавательного знака, способного подсказать, кому принадлежала их верность. Еще пять тяжелых сапожных пар виднелись поодаль, по ту сторону огня. Орк-надзиратель несильно ударил рабыню хлыстом, недовольный их нерасторопностью. Селин с прищуром вглядывалась в спящих орков, а затем повернулась к Валдо; тот с отрицанием качнул головой. Ребром ладони Селин провела по своему горлу, не отрывая взора от его темных глаз, и вновь вернулась к прежнему занятию, но уже крутя в пальцах мелкий камешек. Надзиратель бил хлыстом землю, описывая круги у костра; рабыни не вздрагивали, боясь приподнять головы. Спина уже второй девушки словила удар, когда та посмела выронить черпак по неосторожности ошпаренной рукой. Легким взмахом Селин отбросила за спину камешек, чем сразу вызвала в бодрствующем орке настороженность. Тот затопал, размахивая хлыстом, способном при мощном ударе рассечь лицо надвое. Едва он пересек невидимую границу засады, Селин шлепнула ладонью по каменной тверди. Надзиратель сразу повернулся, что стоило ему жизни — хрустнув орочьей шеей, Валдо придерживая опустил его наземь. Селин сразу же выхватила хлыст из обмякшей руки и ударила им о землю. Она жестом велела рабыням быть тихими и ступать к ней. Те затравленно переглядывались, но все же решились, недолго думая. Валдо закинул тощую бледную девушку на плечо, заслонив ей рот, чтобы не стонала от боли. Ее сломанная рука болталась безжизненным грузом. Две рабыни засеменили за ним следом. Не нарушая привычной оркам обстановки, Селин с заимствованной у надзирателя периодичностью рассекала воздух хлыстом, направляясь к костру. Она вытащила из внутреннего потайного кармана кожаный мешочек и высыпала его содержимое в дымное варево, а затем лицом к ним ступала обратно, метая взоры к обеим орочьим кучам. К моменту, как Селин догнала Валдо, он уже усадил бледную рабыню на своего коня. Селин накинула плащ на девушку, чья темно-серая роба свисала крупными лоскутами, будто ее подрал медведь, и второпях подала им мех, глядя на зажившие багровыми корками губы. Алета с Джо спрыгнули с седел, приметив возвращение спутников в поводу с жуткого вида пополнением. Валдо уложил рабыню на постеленный Джо плащ и не отошел, когда Селин развела ее колени. Наспех осмотрев искромсанную промежность, Селин повернулась к двум девушкам, пока отбежавший Джо опорожнял желудок, увидев больше положенного. — Где ребенок? — Унесли, — сказала та, что сохранила язык. — Куда? Не получив ответа, Селин понурила плечи: — Когда прошли роды? Девушки выставили увечные ладони, показывая по три уцелевших пальца на каждой руке; остальные были отрублены по начальные фаланги и грубо опалены. Помрачневшая Селин спросила на упрощенном черном наречии: — Вы понимаете, что я говорю? Помните, где ваш дом? Те сразу затряслись, будто их в прорубь окунули, и стали жмурить глаза, пряча лица. — Помните ваш дом? — переспросила она уже на вестроне. — Друзей, родных? Хоть что-то? Они в унисон покачали головами. Селин прикрыла бесчестье лежащей ее же робой и поднялась, вытирая о штаны опачканные кровью пальцы: — Попрощайтесь, если для вас это имеет значение. Я убью ее, чтобы не мучилась. Немая девушка заплакала, уткнувшись лбом в плечо второй. Та приобняла ее за спину успокаивая. Селин отвела Валдо и Алету поодаль: — Их хозяин выводит новую породу, устраняя солнечную хворобу. Иных причин для подобного я не вижу. — Разве такое возможно? — поежилась Алета. — Чтобы человек понес от другого… народа? — Не знаю, — тон Селин был лишен и намека на наполненность. — Мне известно только о выродившихся из самых сильных орков урук-хай, но это было очень давно и точно без привлечения людей. Алете казалась странной особенность ее голоса становится отстраненным и блеклым соразмерно паскудству ситуации. Уже не в первый раз она замечала, что, чем хуже обстояли дела, тем безбурнее и даже равнодушнее выглядела Селин. Обломавшимися до мяса, черными ногтями Валдо поскреб заросшую щеку. — Хочешь выследить? — Обшарив все ущелья в Мглистых горах? — Селин сложила на груди руки. — Нет уж, спасибо, — она прищурилась, глядя на девушек. — Изуверство длится пару колен… Родились уже в неволе… но будь их матери такими же, дочери не унаследовали бы сострадание. Смотрите, — указала взглядом Селин. — Плачут над смертью ближнего. Человеческие повадки, не орочьи. — Это просто дикость, — не согласилась Алета. — Их держали скотом, унижали, насильничали. Конечно, они будут плакать. — Для нас дикость, — настойчивее повторила Селин. — А для тех, кто живет так веками, это уже дело привычки. Вспомни мои слова об извлеченном наконечнике. Алета фыркнула, но спорить не стала. — Каштановые волосы, кожа не лишилась золотистости даже в заточении… Юго-западный Гондор или южный Рохан. Или… — Селин скосила взгляд на Валдо. Он оценивающе причмокнул. — Мелковаты для нашей породы. — Их голодом морили, куда им было расти. Селин обернулась через плечо к северу, туда, где в двух неделях пути за грядами туч затаился ледяной оплот Карн Дум. Перспектива снова пробираться по Вечным снегам отвращала не столь сильно, как страх совершить ошибку и проиграть, так толком и не вступив в бой. Ей нужны были существенные доказательства, заполучить которые можно было лишь там. Приняв взвешенное решение, Селин подошла к рабыням: — Вы вольны сами определить судьбы. Можете остаться здесь и сохранить независимость либо отправиться со мной и служить мне. Я буду вас кормить и одевать взамен на работу. Обещаю, что впредь вас никто и пальцем не тронет до тех пор, пока вы не решите отдаться кому-то по своему желанию или заключить брак. Немая девушка кивнула второй, и та проговорила общее согласие: — С тобой. — Выберите себе имена. Селин нарушила молчание: — Ни одного нет на примете? Какие вы знаете? — Снага, — робко ответила вторая. — Снага значит раб, а вы больше не рабыни, — Селин думала несколько мгновений и вновь посмотрела на них. — Отныне тебя зовут Веспер, а тебя Мани. — Веспер и Мани, — повторила Веспер. Селин достала кинжал, поворачиваясь к девушке, свернувшейся клубком на плаще: — У вас есть похоронные обряды или почести? Как вы провожаете мертвых в последний путь? — Нас сжигают. Джо подошел к матери, сжимая исхудавший мех. Он до сих пор не смог проморгаться от жути увиденного, зеленея все пуще. — Старообрядцы? Селин мотнула головой. — Их сжигают по той же причине, по которой не клеймят. Не оставлять следов. — Понятно, — Джо подавил приступ тошноты. — Поворачиваем в Ангмар? — Нет, — Селин вздохнула. — Мы едем в Дунланд.***
В одной рубашке Селин, будто подсолнух, подставила лицо с закрытыми глазами блаженному солнцу. Верхний Север, с его тысячелетними, играющими отливами льдами и белоснежными снегами, был, безусловно, прекрасен, но здесь даже в воздухе витало нечто родное и давно утраченное. Селин кожей чувствовала, как Алета поглядывала то на нее, то на запад, где за Трактом и рекой порастали травою погорелые Пеньки. Селин старалась не думать ни о них, ни о неведомой Алете могиле Салима, что покоился гораздо ближе, у громадного валуна на юго-востоке Сизого леса, до которого отсюда было не больше пяти дней пути. — Что? — Селин с неохотой приоткрыла один глаз, не расслышав вопроса Джо. Она уже попривыкла за все эти дни, что Джо почти всегда держался рядом с ее служанками, чем позволял ее языку отдыхать. — Почему Сероструй называют Гватло? — Верными являются названия, которые установили эльфы, жившие когда-то здесь. Большинство из них уцелело в народах и используется по сей день. Если слышишь название на вестроне или местном наречии, это прижившаяся отсебятина, выдуманная переселенцами или одиночками для удобства. Например, как в твоей деревне называли Митэйтель Седым Ключом. — Ясно? — доброжелательно спросил Джо у сидящей позади него Веспер. Та согласно кивнула, хотя, если бы он видел ее глаза, понял бы, что она попросту побоялась сказать обратное. Селин прекратила слушать бессмысленную для себя болтовню, заныривая в мысли. Их путь на юг вдоль Мглистых гор затянулся от времени, что она изначально рассчитывала. Полудохлые кони уже еле шли, требуя больше отдыха; даже жеребец Валдо сдавал. Вначале Селин повела свой пополнившийся отряд через Пламенную, чем вынудила Джо несколько дней засыпать и просыпаться с мокрыми глазами, ибо лицезрение сожженного орками дома и почерневших, не растащенных зверьем костей воткнул в его сердце очередной нож. Мучила его названная мать напрасно — никаких следов, указывавших на Железную корону, она не сыскала, впрочем, как и чьих-либо еще, помимо кусачих. Им трижды пришлось переходить реки вброд, но последняя переправа через Гландуин стала личным испытанием для Селин, еле совладавшей с въевшимся под кожу, липким страхом. Ее спутникам были чужды изнанки нин-ин-эильфских болот с Тарбадом на западе и камня преткновения по имени Мориа с востока. Что ныне творилось под сводами некогда великого гномьего королевства, она знать не знала, но чуйка подсказывала — ничего хорошего, и держаться от него стоило как можно дальше. Даже если кому-то из гномьих кланов удалось поселиться там после гибели Азога, вряд ли их воссоединение с обителью предков продлилось долго. Солнце плавно клонилось к закату, окрашивая небо огненным заревом. В воздухе витало завершение лета, чередующееся душными и знойными днями и свежими и сочными ночами. Валдо сурово пялил глаза на ближние отроги Мглистых гор, зная, что до поворота на Дунланд оставались считаные часы. Никогда прежде он не подходил к родному дому прабабки так близко, храня в памяти дедовский завет не пересекать черту этой клятой земли. Селин подъехала к нему, приметив, что от скопившегося гнева у него скоро задымятся уши. — Слушай, я все понимаю, но прошу тебя, держи себя в руках. Он искоса на нее зыркнул, обдумал и усмехнулся. — Гляди, чтоб сама опосля не просила их перебить. — Я хоть раз давала повод во мне усомниться? Валдо вытер вспотевший лоб, мучаясь от жгучего теснения в собственном теле. Он был раздет по пояс, напрасно изводил воду на обливания, чем скапливал вокруг себя жужжащие рои, но все без толку. — За сделкой я хоть раз назвал тебя бабой? — Вообще-то, да, — улыбнулась Селин, указывая на ползущих по траве змей. — Когда я воспрепятствовала их убийству. Позабывший об этом Валдо хмыкнул. — Запомнила… — он прихлопнул слепня, впившегося в шею. — Им-то на кой имена было раздавать, делать тебе нечего. — Меня это воодушевляет. — Чего? — Не бери до головы, — Селин тряхнула волосами, отмахиваясь от мух. — Я не подведу тебя. Валдо кивнул. — Знаю. Ты и так мне задолжала. — Знаю. — До следующего муженька? — Я расплачусь и без него. Валдо расхохотался от серьезности, с которой Селин это произнесла. — Да помилует его судьба. Сильно выступающий к западу склон скрывал за собою густой и темный дунландский лес. Отряд Селин молча преступил его границу в полночь, спешившись с коней. Высокая изумрудная трава доставала порою измученным животным до брюха, ощутимо затрудняя в темени путь и людям, однако вскоре взяла курс на понижение. Толстые и кряжистые деревья росли свободно, создавая широкие проходы, зато тучные шапки их крон дружили столь плотно, что лишь изредка в их раздорах можно было выглядеть звезду или полумесяц. Валдо легонько пихнул Селин в плечо и указал на свежие шрамы от рубки. — Рановато как-то, тебе не кажется? — она разглядывала кору. Ответом послужили хрустнувшая неподалеку палка и выплывшие из темноты высокие тени с копьями. Туловища пятерых воинов были обмотаны маскировочными сетями из гибких ветвей, шестой носил меховой жилет на голый торс без всяких излишеств. У него у единственного лицо было чисто от грязи. — Свои, — сказал Валдо, оставляя за спиной Селин. — Потолковать пришли. Воин в жилете узнал в нем родную кровь. — Кого нянчишь? — Я телохранитель вождя цикад. Тот не без презрения оглядел его дохлую свиту. — Сколько лет-то отроду? Молоко на губах не обсохло. — Вождь не мальчишка, — Валдо двинулся правее, — а она. — Девка? — загоготал воин. — Слыхали, парни, чего за рекой творится? Бабье нынче вождями заделалось. Пятеро за его спиной подхватили хохот. Их густые темно-каштановые волосы затряслись на головах, будто нечесаные зимние шапки. Селин уж поначалу понадеялась, что обмен приветствиями прошел удачно, но, взглянув на кислое выражение Валдо, поняла ошибку. — От кого ты ее хранишь? — не унимался воин. — Ножной вши? — Эй, дурень, — устало сказал Валдо, — чего делает мука перед смертью? Тот не понял вопроса, светя желтыми зубами. — Чего? — Зазря молится. Мне навалить на вас столько, что ни один гном не откопает. А эта девка может вам глаз на задницу натянуть от большого желания, но она пришла поговорить, хоть я ее предупреждал, что за вас, долбоклюев, браться не надо. Горные орки взяли в привычку присовывать в краденых баб и плодить уродов. Так что поднимайте свои палки, и я сыграю шестью башками в мячи, или ведите ее к вождю. Воины переглянулись, уже без усмешек. — Орки? — переспросил главный. — А я чего сказал, ослиная твоя морда? — Орки с белой пятью? Валдо повернул голову к Селин: — Спрашивают об орках с белой пятью. Она напрягла память, покусывая губу. — Не слышала никогда. Снова посмотрев на воина в жилете, Валдо пробасил: — Долго еще ноги мять будем? Веди к вождю, там и разберемся. В ночной тьме Дунланд предстал чужакам далеко не тем местом, которое вырисовывало им воображение. Это оказалось обедневшее, опустелое поселение, нежели обиталище древнего народа, жившего на этих землях задолго до прихода рохиррим. И Селин с Валдо, стоя у редких охранных шестов в ожидании, вскоре поняли почему: все постройки от силы были немногим старше полувека. — Что-то здесь не так, — Селин озабоченно вглядывалась в очертания деревни, освещаемые вспыхивающими один за другим факелами. — Нет ни одного идола. — Кого? — не понял Валдо. — Жертвенного камня. И живут они посреди леса, а не у южных подножий и не у Адорна. — Узнаем, чего гадать, — безразлично сказал он. Хлипкие дома поселения стояли без особого порядка; задних дворов как таковых за некоторым исключением не имели. Самые ближние к шестам жилища были выстроены полукругом, обступали неширокую, напрочь вытоптанную поляну. Их крыши без дымоходов были сложены из глины и камыша, что хорошо защищало даже от сильных ливней, но не спасало от холодов и снежных шапок — темными дырами зияли провалившиеся, еще непочиненные участки после минувшей зимы. Разбуженные вестью дунландцы высыпали из домов потаращить на пришельцев, распознавая в Валдо своего. Факелов расплодилось так много, что стало достаточно светло. В нахлынувшем переживании Селин поглаживала сумку, в которую поместила змей еще на лесной границе. За последний десяток лет ей ни разу не доводилось видеть такое скопление народа, помимо брийской площади, но горожане в большинстве являли собою людей изнеженных, невоинственных, ремесленников и торговцев, здесь же даже дети у материнских ног выглядели решительно настроенными тотчас накинуться и отгрызть тебе ухо, если ты не придешься им по нраву. Валдо был единичен в своей дунландской породе, смешанной дедом и отцом с северной: никто из местных не дотягивал ни до его роста, ни до широты его плеч. На него взирали с опаской, но не без уважения, ибо сила его не требовала доказательств. Жестокий, буйный, норовистый и по мерам развитых соседей отсталый народ веками сплачивала верность порядку и силе, не только тела, но и духа — дунландец вернее умертвит себя, чем сдастся в плен, а если таковое случится, и он освободится, его убьют свои же, попрекая зазорную слабость. И глядя сейчас на все эти заросшие спутанной растительностью, испещренные наследственными морщинами от солнца и тяжкого труда лица, Селин не могла не видеть в каждом из них Рхетта. Вся их злобность обуславливалась обиженностью. У соседа и трава была зеленее, и хлеб вкуснее, и женщина краше. Однако благодаря этому показательному уроку, возможно, Джо для себя наконец уяснит, отчего в Валдо жила эта поколенческая зависть к чужим благам. Из толпы появился широколицый вождь и воткнул подле своих грузных ног копье, чем выказал пренебрежение чужаками и вместе с тем негласно объявил племени отсутствие угрозы. Уважай он пришедших хоть каплю — говорил бы с оружием в руках. Следуя примеру, все мужчины проделали то же самое. Селин вышла вперед и обратилась к Валдо, не поворачивая головы: — Представь меня и скажи, что будешь переводить мои слова. Он исполнил, получил ответ и проговорил ей под аккомпанемент едких смешков: — Нас тут не жалуют. Селин сощурила потемневшие глаза. — Как он меня назвал? — На вырванный язык потянет. Выпятив нижнюю губу, Селин сжала кулаки, но стерпела прилюдно нанесенное оскорбление, хотя в общине дунландцев это приравнивалось к вылитому на голову, ночному горшку. — Я пришла к вам с миром и предупреждением. Валдо перевел, и Селин не требовалось знать наречия, дабы понять ответ. Кидая настороженные взгляды на воткнутые в землю копья, Алета сделала полшага и тихо посоветовала: — Скажи им, кто ты. Они могут быть наслышаны о Злом Роке Чернолесья. Селин попросила Валдо передать другое: — Вы все в большой опасности, а я смогу вас защитить. Договорить оставшуюся часть фразы ей не дали, она так и застыла с открытым ртом, сказав: «Орки…» Взорвался гогот. Над ней насмехались, выкрикивая уничижительные реплики. Масла в огонь подливали их с Алетой светлые, ненавистные дунландцам гривы и отнюдь не великаний рост. Выхватив с набедренной перевязи Валдо здоровенный нож, Селин метнула его к ногам вождя. Все вмиг умолкли, будто оглушительный гвалт, как бабочку, поглотил невидимый сачок. Валдо стиснул челюсти, сознавая, что она вытворила, или, как сказали бы в Гондоре, поставила свою жизнь на один бросок костей. Он передал ответ вождя: — Драться с бабой недостойно мужчины. С подчеркнутой медлительностью Селин обвела взглядом толпу, задерживая его на молодом мужчине с вдумчивым выражением, не сводящем с нее глаз, и презрительно скривила губы, остановившись на вожде. — Слово в слово, Валдо, — ледяным тоном сказала она. — Я не просто женщина, я будущая королева Севера, и если эта трусливая крыса откажет мне в вызове, я заберу его людей по закону чести и проявлю милость, дозволяя стирать их порты до конца его жалкой жизни. С горящими от оскорбления глазами вождь сплюнул под ноги, ударил себя в грудь, вскрикнул: «Фальф тор бир серафит!» и велел выбирать оружие. Селин сняла с плеча рюкзак, показательно зачерпнула пальцами горсть земли и обнажила эльфийскую сталь. Фальф принял выбор, сказал племени расчищать круг. — Кровя в голову вдарила? — прошипел Валдо. — Он тебя на мясо порежет. Повернувшись, она нагнулась, поправляя сапог, и ободряюще подмигнула Джо, заметившему выуженный оттуда мешочек. — Меня и без того вскоре порежут, если они не вступят в наше войско, — сказала Селин напоследок, прежде чем войти в обрядный круг чести. Побелевшая Алета приобняла за плечо дрожащего Джо, грызущего ногти, словно бобер корягу. Валдо схватил со спины топор, прекрасно понимая, что, если придет ей на помощь, в лучшем случае их всех нашпигуют копьями. Фальф неторопливо двинулся навстречу Селин, в подробностях рассказывая, что сделает с ней, как только заберет ее детский ножик. Не понимая ни слова, но улавливая интонации, она расположила руки вдоль туловища, сжимая в одной кинжал, а другую в кулак, и старалась всеми силами изображать себя легкой добычей, чего, впрочем, даже особо играть не пришлось. Наконец, с расстояния в два метра, Фальф резко сорвался и замахнулся. Селин проворно проскочила под его локтем, швырнув ему в лицо горсть сухой земли. Фальф завопил от нестерпимой боли, схватившись за голову: глаза и нос будто каленым железом выжигали. Он рухнул наземь, не в силах терпеть мучение. Селин насмешливо обратилась к толпе: — Кого вы выбрали своим вождем? Женщины в родах меньше кричат. У Валдо с плеч упала скала. Он перевел сказанное. Селин развела руки, держа в одной чистый от крови кинжал, и заведомо знала ответ на предоставляемый выбор: — По закону чести отныне вы — мой народ, и я даю вам право решать, жить ему или умереть. Замешательство обратилось яростью. После слов Валдо дунландцы, включая малых детей, в один голос с бешеным возбуждением зарокотали: «Верт!», оскорбленные позорным поражением бывшего вождя, что являлось для них хуже смерти. Селин глядела в глаза молодому мужчине, что с самого начала стоял в сторонке, подпирая плечом дерево. Невозмутимо смотря в ответ, он на всеобщем произнес ей одними губами: «Смерть». Она подошла к корчащемуся на земле Фальфу и пнула к его руке его же нож, веля Валдо передать, что дозволяет умереть ему, как мужчине. Фальф обрушил на ее голову проклятия и обвинения в грязном жульничестве, которые с булькающим хрипом прервал воткнутый в горло кинжал. Вытирая лезвие о рукав, Селин громко обратилась к толпе, прежде чем кто-то возжелает метнуть нож уже к ее ногам: — Во мне не течет вашей крови, но я знаю ваше достояние не хуже вас самих. Что бы сказали вам Фрека, Вульф и Вьярт, окажись они рядом? Что зазря клали жизни за эти рубежи? Отвернули бы они лица от посрамленных и угнетенных потомков? Дождавшись окончания перевода, она продолжила: — На их судьбу выпадали и победы, и поражения, но ни один из них не прозябал в забвении и нищете. Это ваш предел, сыны и дочери Дунланда? Прятаться в тени вражеской славы и бояться высунуть отсюда нос? или вы желаете, в конце концов, жить людьми, а не тесненными лесными крысами? Я дам вам вкушать хлеб с яшных полей, дам кров, не страшащийся снега и очага, я дам вам уважение тех, кто имел глупость с вами не считаться, — она прислонила кулак к груди, идя вдоль первых рядов. — Меня зовут Селин. Запомните это имя, ведь оно приведет вас к величию. Я ступила на вольные земли за рекой в одиннадцать лет и с тех пор каждый прожитый день боролась с несправедливостью. Мне не стыдно признать перед вами свои падения и пороки, ибо я такой же человек, как и вы. Точно как и вами, мной помыкали, точно как и вас, меня унижали. Меня водили с веревкой на шее, вынуждали питаться помоями и гадать, доживу ли до утра. Мне не стыдно признать, что я стала той, кто я есть, не из-за своих выдающихся заслуг и бранных умений. Я возвела на себя титул вождя из-за поступков других правителей. Ублюдков, решивших, что им дозволено безнаказанно терзать и губить людей грудами, мешать их с грязью и кровью, не боясь покарания. Я не делю народы ни по крови, ни по вере, ибо во мне есть уважение к чуждым мне наследиям и истории, однако ежели хоть одна рука осмелится поднять орудие на того, кто не в силах себя защитить, я отниму не только эту руку, но и жизнь ее обладателя. Селин стало трудно перекрикивать многолюдный гул одобрения, но она продолжала сипло надрывать связки: — Я прошу вас сражаться не за меня, я прошу вас сражаться за мои убеждения. Если вы последуете за мной, не потому, что так велит обычай чести, а потому, что так наставляют ваши сердца, мы принудим напыщенных индюков за высокими стенами поплатится за обернутые против нас гонения. Наши враги затрепещут от меча возмездия, испуская дух своих злодеяний. Станете ли вы рядом со мной в час их поражения? Разделите ли празднество победы? Валдо досказал ее речь и, ударив себя в грудь, вскинул руку с топором, раскрывая рот в громоподобном реве. «Редюгир тор Нерден!», — прогремела за ним толпа, заглушая стук копий и сотен ударов кулаков. Дабы казаться выше, Селин задрала подбородок, слушая скандирование своего имени, раз за разом вылетающее со всех уст, кроме одних. Мужчина у дерева по-прежнему изучал ее взглядом, большей частью равнодушно-скучающим, и кривил губы в подобии одобрительной ухмылки. Лицо его почти полностью было скрыто накинутым капюшоном, но нечто в нем вынуждало смотреть на него снова и снова. Он был отличен от дунландцев, не только благородством челюсти и нешироким станом, он скорее выделялся среди них отпечатком пытливого ума во всем его выражении. По таким людям сразу было приметно, что их излюбленным занятием по жизни являлось задавание неудобных, каверзных вопросов, коих к речи Селин можно было насобирать с добрый десяток, и она это знала. Все посыпалось бы прахом даже от первого — сколько из уверовавших бедолаг доживет до яшного хлеба, пока будет осаждаться Бри? На контрасте с дунландскими грубыми и жестокими лицами его смотрелось с каким-то особенным оттенком нежной мечтательности. Что же позабыл среди этих лесных дикарей роханский бард или гусляр, гондорский менестрель или вообще дол амротский трубадур, думалось Селин. Как ему удалось выжить в местных суровых устоях? Во время ее очередного круга по толпе они вновь столкнулись взглядами, и мужчина слегка склонил голову вбок, как бы зазывая, а затем оторвал плечо от ствола, развернулся на каблуках, махнув бурым плащом, и ушел в проход меж двумя заборами. Селин подошла к своему отряду, взяла рюкзак и сказала, что скоро вернется, а они в ее отсутствие должны скоординировать сборы дундландцев в путь, ибо задерживаться они тут больше не могут. Джо уже хотел было пойти за ней следом, но Валдо схватил его за локоть, качнув головой: — У нас есть чем заняться. Оставь ее, парень. Дай передышаться. — Так она ж ничего тут не знает. Вдруг чем подсобить придется. Валдо едва ли расслышал его слова из-за всколыхнувшего конец толпы гама. Неужто кто еще сюда заявился, подумал он. Селин проскользнула в узком проходе, неудачно поцарапав локоть, поправляя рюкзак, и увидела, как бурый плащ скрылся в одном из дальних домов и оставил дверь открытой. Ее тактическое обратное наступление — в народе попросту бегство — для многих глаз скрыла плотная дымовая завеса, образовавшаяся от затушенных огней. Бледная заря пронизывала лес, окутывала воздух легкой и таинственной хмарью раннего утра. В этой части поселения дышалось свободно и свежо, ноздри не свербил смрад застарелого кисло-горького пота, людских отходов и козьего дерьма. Селин не могла назвать себя брюзгой, но вот чего однозначно не выносила, так это мерзких запахов. Она приучала Валдо мыться хотя бы раз в неделю, ибо проводила достаточно времени в его тесной компании, а от него порой разило до крепко зажатого двумя пальцами носа. Валдо всегда был сильно недоволен, обнаруживая после пробуждения мокрую рубаху на смену, и ворчал на Селин, что та рылась в его вещах, а когда по ее указу их начали стирать уже Веспер с Мани, вынести такого посягательства не смог и стал заниматься всем сам. Неделю назад, заметив, какие взгляды он бросает на Мани, Селин пожаловала ему свой гребень, но велела держать коня в узде до прибытия в лагерь, иначе она рассердится и настучит ему по голове за то, что он пугает ее несчастных служанок своими «дикарскими заигрываниями» спустя месяц после их освобождения из порочного, развращенного и мучительного плена. А на вопрос, почему ее он при встрече назвал дохлой, если Мани пришлась ему в итоге по душе, Валдо ответил, что нет лучшей радости для мужика, чем молчаливая баба. Селин спорить не стала, уловив в его словах вполне объяснимую разумность, но и поймала себя на унылой мысли, что сгинуть ей, по-видимому, придется одинокой девой. Правителю подвешенный язык сулил преимущество, женщине — обреченность и холодную постель. Даже если она выживет и сочтется династическим браком, вряд ли будущий супруг станет выносить их равенство и ее неумение вовремя заткнуться, до конца дней оставаясь формальным ночным гостем. Селин взбежала по невысоким ступенькам; чуть помедлив, перешагнула порог и поставила сумку в угол. Спустя столько времени нахождение в настоящем, пусть и кривом-косом доме ощущалось инородно. — Как тебя зовут? Бурый плащ и не думал оборачиваться, копошась у хлипкого залавка. — Меня не зовут, я прихожу сам. Селин выгнула бровь. — У тебя нет имени, или оно столь убого, что его стыдно произнести вслух? — Могу произнести вслух, что измельченную кошачью луну обезвреживает козье молоко. Селин хмыкнула, осматривая скудный на убранство дом. Что верно, то верно — действие землистого порошка из листьев кошачьей луны и вправду могло затмить вовремя политое на лишенные кожи части лица, именно козье молоко, которое по иронии судьбы тут было припасено ведрами — не считая лесных зверей и одомашненных куропаток, только этой животиной были богаты дунландцы. Свежее молоко пили заместо воды от мала до велика; скисшее бродили на выпивку и пускали в готовку, чаще всего варили из него похлебки. Благодаря его словам Селин с запозданием поняла, что не видела здесь ни одного кребайна, гигантского смоляного ворона, зачастую оказывавшегося намного умнее собственных хозяев. Во времена расцвета Дунланда, когда Вульф Кровавая Месть захватил Медусельд, княжий золоченый дворец, столица Рохана Эдорас стояла под дунландскими знаменами — черным кребайном на синем полотне. — Ладно, как пожелаешь, — сказала Селин. — Буду звать тебя Факер. Мужчина пустил смешок. — Факер? Почему Факер? — Если бы меня звали Факером, я бы тоже вешала всю эту высокопарную околесицу о незваных появлениях. Он рассмеялся, ставя на стол внушительную бутыль, чье выпуклое пузо овивала порядком распушившаяся веревка. — Ристанийская вода, — пояснил он с легкой ухмылкой. — Доводилось пить? Селин уселась, перекинув ноги через высокую скамью. — За дверью знают, что ведешь дела с рохиррим? — За дверью знают, что я делаю лучшую выпивку. Факер стукнул по столешнице двумя тронутыми ржавчиной чарками. Селин задержала взгляд на их потертой, но богатой гравировке, прежде чем вновь посмотрела ему в глаза. — Выпьем за светлое будущее, — Факер стукнул чарку о ту, что она держала в руке, и махом опрокинул в себя. Селин принюхалась к мутной белесой водице. — Дай, чем заесть. — Эн, нет, Ваше Величество, — самодовольно улыбался Факер. — Ставишь себя в ряд с мужчинами, учись пить. — «Вы», — осушила Селин чарку и сжала ладонь в кулак, чтобы не сморщиться. Горло будто кипятком обожгло. — Называя меня «Ваше Величество», ты должен обращаться ко мне на «вы». Обращением на «ты» показываешь, что приравниваешь себя к кому-то или ставишь его на ступень ниже. Когда обворовывал рохиррим, что ж манеры не стащил в придачу? Факер фальшиво оскорбился, сохраняя дружелюбное выражение. — Я не вор. — Ну, точно, — пальцы Селин скользнули по гравировке на чарке. — Даже если ты стащил их у трупа, это не делает из тебя законного хозяина. Знаком с правом собственности? Я вот только что показывала его пример, присвоив себе поселение по доброй воле его жителей. Куда ты-то смотрел? Довольный ходом ее мыслей Факер растянул губы шире. — Лишь на тебя. И ты вроде как именовала себя только будущей королевой, — он вновь разлил ристанийку по чаркам. — Может, я хочу стать королем. Селин сухо усмехнулась, потирая лоб. — У меня уже есть жених. Факер самонадеянно прощупывал грани дозволенного: — Громадина с топором? Он же тебя сломает в брачную ночь. — Следи за языком, — без капли прежней иронии ответила Селин. — Я женщина вспыльчивая с крайне скверным характером. — Затаенные застращивания? — А они затаенные? Одно мое слово, и громадина с топором сломает тебя. — Многие пытались, — пожал плечами он. — Я, как видишь, всегда возвращаюсь. Селин выпила чарку, не разрывая зрительной связи. — Ты и не встречал таких, как он. Скорми ему вечером железо, наутро выйдут гвозди. — Они все неотесанные дикари, не опровергай этого. Для чего стараться согнуть несгибаемое? — Эти неотесанные дикари приютили тебя, неблагодарного. Селин некоторое время молчала, на своей шкуре зная, что приют приюту рознь. Факер выражал убежденность, выжидая, что ответ он все-таки получит. — Не знаю, — тихо, неуверенно, однако честно сказала Селин. — Мне видится в судьбе их народа трагедия всего Средиземья на стыке Эпох. — А Север? — Ну кто же Север умом понимает? — Чем тебе не угодили орки? — внезапно спросил Факер после недолгой паузы. — Преданный, трудолюбивый народ. — Преданный не мне. — Забавно, — стучал он пальцами по столу. — Вся суть, стало быть, в стороне. — Вся суть всегда в стороне. — И на чьей ты? Пробудившееся солнце пустило по небу рыжеватый отлив. Приглушенный и мягкий свет ласкал затылок и спину ее собеседника, сидящего у восточного окна, умильным потоком осиявал черты его тела, рассеянно преломляясь от столкновения с его темным силуэтом, будто бы он сам излучал все эти чарующие лучи. Селин поймала себя на мысли, что невольно любуется им. Он был не просто красив лицом, как Рхетт, он таил благолепие в каждом своем контуре. В уличном полумраке факелов она и не усмотрела сразу фарфоровый, не тронутый изъянами оттенок его кожи; тонкий благородный нос и изгиб чувственных губ, сжимавшихся с легкой небрежной надменностью, что свидетельствовало далеко не о той мягкости характера, что он пытался обрисовать. Прямые волосы струились по плечам жидким темным золотом, окутанные нежным дыханием рассвета. Тускловатое свечение создавало вокруг его головы дребезжащий ореол. Он словно с портрета спустился, долгие годы хранившегося в тайных высоких палатах, дабы всякие замарашки не смели осквернять его своими безобразными взорами. Селин не могла оторваться от лазурной синевы его очей, будто обладающих колдовской силой, побуждающих глядеть в них снова и снова. Кем бы ни был этот мужчина на самом деле, кровь в нем текла не плебейская. Селин всегда ощущала себя неуютно рядом с красивыми людьми, ибо на их фоне казалась себе невзрачной и дурной, однако в его обществе, отчего-то, все ощущалось иначе. Словно сейчас она куталась в легкие надушенные шелка, нежила плечи кудрями завитых волос и смачивала губы ароматным алым воском. Приложив усилие, Селин отвела взгляд и вспомнила, что сидела в затасканной рубашке, с грязной, второпях собранной косой и лицом, свежести которого позавидовал бы всякий покойник. Отрезвило ее скорее то, что собеседник прекрасно знал, какое впечатление на людей производила его наружность, и явно упивался этим, пользуя дары природы на все разгульство души. Это Селин всегда отталкивало, ведь подобные ему зачастую не представляли из себя ничего крепче прекрасных сосудов, а когда лопались, волей несчастного случая или злого, завистливого умысла, быстро приходили в негодность. Поразительный талант, все же подумала она, прежде чем вновь поднять подбородок и прищуриться: — Что за странные вопросы? Есть что спросить, спрашивай прямо. Он миролюбиво улыбнулся, будто и не заметил промелькнувшего получаса, что она кропотливо разглядывала его, как писаную картину. Селин, впрочем, потраченное время сполна осознала, глянув в окно, отчего пришла в ошеломление, списывая все на ристанийку. — У детей, никогда не зревших мира, и детей, никогда не зревших войны, противоположные представления о справедливости. Я всего лишь сторонний наблюдатель. Меня интересует, чему следуют люди, выбирая сторону. Почему ты, к примеру, заявилась сюда, утверждая об опасности орков, а не пришла к оркам, требуя правосудия к людям? Селин смутили странные изменения его речи, однако виду она не подала и убедила себя в том, что ей почудилось. Нечто действительно жуткое открылось ей в его последних словах, отчего она даже поежилась, но не могла вразумить из-за чего именно. Он пугал ее беспричинно, и она не понимала, почему не могла встать и уйти или попросту перестать поддерживать беседу. — Я не ищу помощи у тех, кто насадит меня на нож, даже не став слушать. — Орки уважают силу. В тебе она есть. — У орков был только один хозяин, — твердо сказала Селин, выпив ристанийку для храбрости. — И я не стану очередным глупцом, вознамерившимся обуздать их ценою целостности глотки. Хотя, если быть до конца честной, до того как мне подрезали крылья, подобные мысли меня посещали. Он чуть приподнял очерченный подбородок. — Ходят слухи, вернулся Властелин Востока. Селин, вытирая рот кистью, замерла и медленно подняла на него взгляд. — Что тебе известно? Легким наклоном головы он обозначил, что немного. — Султаны созвали санджаки, муравейник Дальнего Юга заворошился. Неостановимой лавиной грядет неизбежное. — А истерлинги, мерихадцы и матабеяне? — На зов не откликнулись. Пока что. Каждый из них приносил на крови клятву, что весь род будет служить Властелину Востока вплоть до последнего потомка. Глядя в его нечитаемые глаза, Селин четко осознала, что попала в ту одну десятую своей жизни, на которую план не составишь, сколько мозг ни ломай. Единственное, на что наставляла себя с тяжело вздымающейся грудью, не упасть в грязь лицом. Склонив голову, она приковала взор к своим сцепленным в замок, дрожащим пальцам и молвила на первозданном черном: — Вы здесь, чтобы убить меня? На его же прекрасном лице не дрогнул ни единый мускул, однако усилилось скучающее выражение, будто его огорчило столь скорое окончание разыгрываемого спектакля. Он произнес медленно, растягивая слова: — В день твоего триумфа? Я здесь, чтобы вернуть тебя домой, возлюбленная мною, блудная дочерь. После стольких страданий, тобою вынесенных, я меньше всего хочу причинять тебе новую боль. Ты необычайно мне дорога. Его мягкий голос разливался сладкой патокой в ушах. — Триумфа? Думаете, я не понимаю, что они так же будут плясать и на моих похоронах, не оправдай я их надежд? — Селин не смела поднимать взора. — Убейте меня, но пощадите тех, с кем я пришла. Они ни о чем не знают и достаточно пустоголовы для служения любой власти, наобещавшей золотые горы. Чуть откинув голову, он заливисто рассмеялся, громко аплодируя, словно его любимая домашняя зверюшка выучила очередной сложный трюк. — Убить тебя? Для чего мне убивать тебя? Я провожу время за занимательнейшей беседой. Однако посмею заметить, ты излишне груба по отношению к тем, кто не просто верен тебе, а верит в тебя. Правитель должен сие ценить, ведь не подданные делают тебя королем, а их вера. Селин ничего не ответила. — Исполни вековую клятву предков и присягни на верность. Она шумно сглотнула, осязая скольжение дорожек пота по спине. — Поправьте меня, если я позабыла азы учения о выражении, но, насколько помню, описательное слово «вековой» имеет двоякое значение — вечный и столетний. Если брать во внимание второе толкование, все принесенные вам клятвы были исполнены тысячелетия назад. — Превосходно! Ты унаследовала лучшие отцовские черты! — приторно-сладко дивился он. — И получила блестящее образование, невзирая на грязь, испачкавшую твое взращивание. Однако все мы помним, из какой подкормки расцветают наипрекраснейшие бутоны, — мягкая улыбка вновь тронула его губы. — Тем желаннее мне станет даровать тебе престол, когда ты присягнешь на верность. — Даровать?.. — не смотря на него, Селин самостоятельно наполнила чарку и выпила ее одним духом, прощаясь с жизнью. — Как можно даровать то, что и так мое? — она провела ладонью по лицу, уперев в столешницу локти. — Даруйте мне избавление. Я очень устала. — В пути на Восток у тебя найдется время отдохнуть и восстановить силы. Я возьму все заботы. Чувствуя, как от ристанийки тело становится пуховым, Селин слегка качнула помутневшей головой и приложила к виску палец. — Я устала здесь… Вконец заплутала. У вас бывало так?.. Что становится тошно не от других, а уже от самого себя. Вы здоровы, полны жизни, но и не живете толком. Будто… будто все мимо проходит. Я не хочу делать то, что делаю, но… на кону стоит слишком многое. Я устала становиться себе же на горло и переступать через себя. Тень улыбки стерлась с его лица. — Зришь во мне постоялый двор для заблудших помыслов? Тебе выпала честь говорить со мной лично, а ты спрашиваешь совета об усталости? — А чего переживать по поводу зажженной лучины, стоя посреди обугленного пепелища? Хотите убить — убивайте, нет — помогите с тем, что меня изводит. — Отчего же ты так помешалась на своем убийстве? Разве я предстал пред тобою неразумным кровожадным чудовищем? С опущенным взглядом Селин поджала губы. — Покажите мне того, у кого повернется язык назвать вас неразумным, и я посмеюсь ему в лицо. А если говорить о кровожадности… деяния Кхамула, Хоммурата, Уваты и Джи Индура не стерты со страниц истории. Неужели они сыскали в себе столько смелости, чтобы дерзнуть орудовать без вашего ведома, Царь всех царей? — Удивительно, как ты размякла, — с неприкрытым разочарованием заметил он. — Жизнь в изгнании обычно закаляет. — Не думаю, что ко мне в целом применимо слово «обычно». Еще год назад я не знала, чем набить желудок, а сегодня пью за светлое будущее с полубогом и героем детства, — Селин скривила рот в грустной однобокой усмешке. — И говорю на языке, созданном вами так давно, что и не укладывается в голове. Он наказывал ее за непослушание отсутствием прежней теплоты в голосе: — Мне лестно быть для тебя героем. — Лестно было быть, — поправила Селин, опрокинув чарку. Чем сильнее она напивалась, тем меньше ощущала его влияние на себе. Либо же он преднамеренно его послаблял, побуждая ее пить больше. Селин уже ни в чем не была уверена. — И чем же я успел тебя разочаровать? Она облизнула влажные губы. — Где вы были сорок первого люнуса? Почему позволили истребить царскую семью, а не ввели союзные войска для подавления мятежа? Как вы могли оставить своих детей, Отец народов? — До наступившего дня тебе было неведомо, что я жив. В твоих словах звучит противоречие. — Наверное, я стану первым человеком с начала времен, кто объяснит вам, что клятва работает обоюдно. Вы не можете требовать от меня верности, сами же при этом меня предав. В этом невзрачном для его истинного могущества теле теснилась грозная, опасная сила, находящая выход из бренных и тленных оков во взоре. Его очи стали давить, уничижать сидящий пред ними убогий гнус, наскребший в сусеках духа крепость посягнуть на пререкания. — Из каких бездонных недр ты черпаешь свое бесстрашие? Как смеешь упрекать меня в подобном? Исподлобья Селин хмельно на него взирала; мокрая от пота, будто сидя в парной бане. — Прошу простить мне наглую и недостойную непочтительность, но я сознаю, на что иду. И иду на это, ибо ни на что в этом мире больше надежды у меня нет. — В тебе живет частица меня, Люция Дементра Цицерия. Я знаю, что значит начинать с низов, пробиваться при помощи хитрости и коварства, и уважаю тех, кто сие пережил. Коли ты дошла до точки времени, где мы встретились, ты полезна мне, ты обладаешь исключительными навыками, и в моей власти их приумножить. Присягни на верность, — повторил он тоном, выражающим решительную уверенность. — Я дарую тебе престол и силу, неизмеримую силу, затмевающую грани твоего понимания. Мерихада ждет тебя. Ты единственный законный наследник, и ты станешь достойным ее правителем. Разве твоя мать не наставляла тебя в сем? Селин судорожно передернула плечами от растекающегося в ушах, сладкоглаголивого меда. Никогда прежде ей не доводилось слышать столь проникновенных, велеречивых в своем глубокомыслии слов. Казалось, прикажи он ей сейчас всадить прут в глаз новорожденному дитю, и она сделает это, лишь бы ему угодить, только бы его не расстроить. Это являло собою не обыкновенное побуждение. Каждый слог, что выпархивал с его языка, будто обладал собственной непримиримой властью, сердечным пылом и неодолимым красноречием. Селин опустила подбородок, понимая, что в сравнении с ним ее умения вести словесные баталии были сопоставимы разве что учению беззубого ребенка несвязно лепетать. — Я знаю, что вы были лучшим правителем, но я не знаю, что с вами сталось. Должно быть, вы распознаете ложь, так что даже пытаться не буду. Моя преданность всегда будет принадлежать преданной вами Мерихаде, а чему я действительно выучилась у великого героя детства, так тому, что предательства прощать нельзя. Едва он шевельнулся с исказившимся в неразличимом чувствии лицом, Селин в страхе зажмурила веки и через мгновение ощутила, как ее шею сдавила мертвецкая хватка. К носу подкралось жуткое зловоние. Что-то болезненно вдарило затылок, и осознание, что ее отшвырнули в стену, пришло не сразу. Все вокруг расплывалось. Селин приподнялась на локте, не в мочи сделать и вдоха от нескончаемого удушья. «Боль», — звучало у нее в голове невнятным, смутным отголоском. «Думаешь, ты познала боль? В моих руках ты станешь мечтать о той сладкой истоме, самозванка». В стороне, где, вероятно, стоял он, мутным свечением рассеялся белесый свет, обратившийся спустя мгновения безжизненно-зеленым. Ощутив резкий рывок за локоть, Селин обрела способность дышать и увидела перед глазами неясный силуэт лица. — Ты чего это? — не на шутку взволновался Валдо, тряской за плечи приводя ее в чувства. — Отвернись… — еле внятно произнесла Селин. — Зачем? — Вот зачем. По-прежнему стоя на коленях, она отпихнула его ослабленной рукой, едва сумев повернуть голову. Ее стошнило темными сгустками крови. Когда ей полегчало, Валдо помог ей подняться и усесться на скамью, словно несмышленому ребенку обтирая испачканный подбородок. — Я ушла одна? — смахнула с глаз слезы Селин. Валдо не понял. — Чего с тобой творится? — Ответь, прошу тебя… Был там человек в буром плаще? Валдо сдвинул брови от горечи ее дыхания. — Прекрати пить всякую дрянь, от коей дуреет башка. Через плечо Селин глянула на стол, держащем на шершавой поверхности бутыль и одну чарку. — Ты велела ждать там и ушла. С плотно сжатыми губами она кивнула. — Я пришел проведать. — Дай мне минуту. — Авось ну его, эту корону? Неосознанно напрягшись, Селин посмотрела ему в глаза. — Вольные земли должны объединиться в Север, и я говорила тебе, почему это важно. — Важнее потерянного рассудка? — беспокойно смотрел Валдо. — Да… — отстраненно закивала Селин. — Ты прав. Она поднялась, встала к нему спиной, поправляя растрепанные волосы. Валдо сомкнул и разомкнул губы: — Послушай… Придерживая рубаху на животе, она потянулась к чарке и, выхватив кинжал из ножен левой рукой, с разворота всадила сталь в грудь Валдо. Его глаза вмиг сделались огненно-рыжими, открытая от одежды кожа засветилась мутным безжизненно-зеленым светом. Селин сжимала накалившуюся рукоять, во все горло, как ей казалось, крича: «Оставь меня в покое!», но на деле из ее рта вырывался сдавленный, осипший от ужаса хрип. Заговоренные эльфийские руны в углублении дола полыхнули белым; Селин разжала от боли обожженную ладонь. Лишь стук кинжала о деревянный пол ознаменовал Его исчезновение. Она встрепенулась, мотая головой, ища зловещие тени в каждом уголке, а когда услышала шаги со стороны лестницы, замерла. — Нет… — заскулила она, рухнув подле кинжала, затряслась с брызнувшими из глаз слезами. — Оставь меня… Я ничего не знаю… Ничего… Потрясенный ее видом Арагорн широко распахнул глаза. Лицом к нему Селин отползала вдоль скамьи. — Успокойся, — спокойно произнес он, сделав осторожный шаг. — Что здесь произошло? — Уйди, прошу. У меня ничего нет. Я ничего не знаю. — Твой сын сказал, ты здесь. Я пришел поговорить. — Пошел вон! — вскрикнула она, а когда он стал приближаться, пнула скамью, и та упала, разделяя их. — Убирайся! Я ничего не знаю. — Неужели ты не узнала меня? Обнаружив у стены кровавую рвоту, Арагорн подошел к столу, взял чарку и принюхался. Селин отползала подальше, улавливая в воспоминаниях нечто неосязаемое: — Возьми кинжал с пола и пусти себе кровь. Арагорн повернул к ней лицо. — О чем ты говоришь? — Докажи, что ты это ты. Нахмурив лоб, Арагорн поднял с пола клинок, осмотрел его, узнав работу, и провел по ладони лезвием. Развалившаяся за скамьей Селин шмыгнула носом и спросила таким тоном, словно не она пребывала в истерике с полминуты назад: — Что ты вообще здесь делаешь? Арагорн смотрел на нее с оттенком легкой пытливости. — А ты? Селин глянула в ответ своими воспаленными до красноты глазами в столь жутком выражении, что поумерила в нем весь пыл. — Обязательно каждый раз заставать меня в непотребном виде? — она одернула задравшуюся рубашку, всячески игнорируя на ней пятна кровяной рвоты. — Иногда, знаешь ли, я бываю очень даже прелестной. — Не сомневаюсь, — уклончиво ответил Арагорн. Селин поднялась, морщась от вернувшейся в ладонь боли. — Раз я пришла с запада, ты, стало быть, с востока. А что, иронично. — Именуешь себя королевой Севера? — Видишь на моей голове корону? Селин перешагнула скамью и, подойдя к столу, поднесла чарку к носу, но по-прежнему ничего не почуяла. Ее не травили. Старой доброй методой она попросту тронулась умом. — Ну, ты вроде хотел поговорить, — Селин обернулась через плечо. — Я слушаю. — Для чего ты покинула Имладрис? — В жизни не слышала вопроса страннее. В смысле для чего? — Ты искала защиты. Сухо усмехнувшись, Селин направилась за сумкой, не глядя на него. — А ты, оказывается, приравниваешь защиту к заточению. Ежели так, тебе меня не понять. Она водрузила намертво зашнурованную сумку на стол и стала ее развязывать под изучающим взглядом острых серых глаз. — Не смотри, пожалуйста, на меня вот так… — раздраженно сказала Селин. — Ты будто меня до души раздеваешь. Арагорн спросил скорее риторически: — Что с тобой произошло? — После того как ты бросил меня? — Я тебя не бросал. — Понимаю, нас нельзя было назвать друзьями, но уйти, не попрощавшись… Это как-то грубо, что ли. — Дела порою не терпят отлагательств. — Приму к сведению. Мне как раз не хватало десятой вариации фразы «плевать я на тебя хотел». Арагорн не отвернулся, смотря на исполосованную шрамами спину, когда она сняла грязную рубашку. — Прими лучше мои извинения, Селин. Я не хотел ранить твоих чувств. В ней оборвалась последняя ниточка здравого смысла, связующая ее с нормами приличий. — Моих чувств?.. — обернулась она, накинув свежую рубашку, чем упустила сворачивания тугой спиралью змей, до сего момента запертых в кожаной тюрьме. — Моих чувств? Двое суток благочестивые эльфы морили меня голодом, не давали питья. Я зимовала в покое с пустыми рамами, ведь хозяевам дворца чужд холод. Хотя бы скажи, что ты всего этого не знал, когда оставил меня там. — Я думал, в Имладрисе тебе помогут. Глядя в его непроницаемые глаза, Селин запоздало осознала, что он и сам не ведал, зачем ее там держали; наоборот, хотел это выяснить. Отпрянув от его приближения, она опустила взгляд на его ладонь и поняла, что порез исчез. Селин уперлась бедрами в стол, ища пути отступления, и разомкнула побелевшие губы: — Тебе нужна моя жизнь, иначе ты бы давно меня убил. Не уберешься, наложу на себя руки. «Это только начало», — с крепко зажмуренными веками услышала она смутный голос. В готовности к столкновению с болью Селин ощутила, как сквозь нее промчался ледяной и зловонный воздушный поток такого напора, что она еле устояла на ногах, несмотря на поддержку стола, а когда открыла глаза — никого. Все тот же дом, та же перевернутая скамья и откупоренная бутыль с чаркой. И змеи, черной лозой обвившие ее бедра, с раскрытыми в сторону Развоплотившегося пастями. Когда шум в ушах поутих, Селин обнаружила, что они до сих пор трескуче шипят. Они пытались ее защитить, атакуя того, кто был, вероятно, способен уничтожить их щелчком пальцев. Что освободило ее — шальное, брошенное наудачу подозрение или затаенная и неведомая ей сила змей — оставалось только гадать. Селин умыла лицо из меха, наспех наложила на ожог мазь, замотала ладонь повязкой и молнией выскочила из проклятого дома, ни разу не обернувшись. Змеи свободными кольцами обвили ее шею, уложив багряные головы ей на плечи. — Явилась, не запылилась, — бодро приветствовал ее возвращение Валдо и сразу же сощурился, глядя в ее остекленевшие глаза. — Ты где надраться-то успела? Селин понаблюдала за откликом змей, и те оставались спокойны. — Там, где успела, тебе уже не хватит, — буркнула Селин. — Почему Джо не с тобой? — Он с Алетой, — Валдо указал на копошившуюся огромными муравьями толпу. — Сподручились телеги грузить. — Сказал, что движемся налегке? Идти придется через переправу Тарбада. — Сказал, конечно. Так у них добра и с дятлов клюв, — он почесал затылок. — Тут малясь учудили. — Проклятье, Валдо… — чуть ли не взмолилась Селин. — Об одном вас попросила. Что опять? — Да я все уже порешал. — Ну? — выжидающе смотрела она. — Баба Фальфа хотела заставить тебя его нутрянку пожрать, чтоб он покой нашел. Обычай такой при смене вождя. Ну, я ей и объяснил, что обычай был. Она тронулась вконец, на людей кидалась. Селин отвернулась, ее снова начало подташнивать. — Почему так всегда… — проглотила она рвотный позыв. — Почему нет обычая бабочек есть или траву. — Словом, шестеро Фальфу вслед отправились. — Не страшно, — отпила из меха Селин. — Лучше здесь, чем в лагере. Что-то еще? Валдо размял шею. — Я все разведал. Прабабку-то мою, оказывается, чтят тут, — с гордостью сказал он. — Пожгла она огня. Дед узнал бы, второй раз помер бы. — Храбрая женщина, мир ее памяти. — Мир ее памяти, — он благодарно глянул на Селин. — Бегство ее поделило Дунланд. Эти перестали резать детей и пришли сюда, нынче зовутся серафитами. — Серафиты… — задумчиво повторила Селин. — Возрожденные на нашем. — Поняла. — Большинство сдвинулось в восточную окраину гор, но с этими вроде как не воевали. Порой только морды чистили друг другу, коли встречались. Валдо заметил, как помрачнела Селин, и спросил: — Чего? — Южные отроги граничат с Вратами Рохана. Если они так свободно сместились туда, застав рохиррим больше нет, и проход в Вестфолд открыт. Думаю, тебе не нужно объяснять, чем это чревато. — Слушай дальше, — опередил ее возможные тирады Валдо. — Эти ж за водой к реке спускаются, ну и говорят, мол, в башне поселился какой-то колдун-искуситель. — Башне? — прервала его Селин. — Заброшенной крепости Айзенгард? — Не знаю я, как она зовется. Высоченная такая, черная. Этот колдун шашни водит с теми, что на юге остались. Многих, говорят, к себе забрал, в башне поселил и в лесу. Красные глаза Селин округлились, но лишний раз она старалась не шевелиться, дабы не тревожить покоя змей. — В Энтвальде? Недолго им осталось. — Чего это? — Находились смельчаки, пытавшиеся его покорить. Лес пережевал их и даже костей не выплюнул. Валдо повел плечом, мало наслышанный об этом злачном месте, однако все же наслышанный. — Тогда нам на руку. — А что по оркам с белой пятью? — Их часто стали замечать у реки, — посмотрел ей в глаза Валдо. — Днем. — Днем… — обреченным шепотом воспроизвела это страшное слово Селин. — Значит, колдун не выводит новую породу. Он уже вывел.