Без тени сомнений

Танако мешкает, не отрывает глаз от плывущей в зернистом тумане фигуры в чёрном плаще, кажущейся призрачной дымкой на фоне хмурого серого неба. Глубокий капюшон на голове. Рост чуть выше среднего. Это все, что она способна разглядеть в мутном молозиве. Девушка обращается к рецепторам. Но те предательски молчат. Делает выводы. Чакра отсутствует, либо тщательно скрыта. Подстраховываясь, Танако пускает взор по окрестностям, прикидывая возможные пути отступления. Профессиональная привычка не подвластна времени. Ещё одна секунда падает в небытие и куноити медленно стекает с пригорка по рыхлой ухабистой дорожке. Места здесь нахоженные. Мост давно заброшен, поэтому и антураж соответствует. Танако двигается к нему решительно, не пытается таится. Потому и звуки не гасит. Страха в ней как не было, так и не завелось. Да и времена нынче мирные. Стычки между синоби ещё случаются, но крайне редко. Громко чавкает под ее подошвами расквасившаяся почва. Скользят и разъезжаются сандалии. Влажная от мороси трава хватко цепляется за полы плаща, заплетает щиколотки. Будто остановить или предостеречь ее пытается. Однако она не «слушает», упрямо стремиться вперёд, ни на секунду не сбавляет ход. Ее вниманием безраздельно владеет коренастый силуэт впереди. Незнакомец на ее приближение реагирует унылой статикой, в то время как внутри у Танако скачкообразно пульсирует тревога. Она то крепнет, до отметки пика. То ослабевает до безрассудного минимума. Когда же силуэт, наконец, обретает динамику и оборачивается, оно взвивается в венах учащенным пульсом. — Никак проходом снова? — справившись с замешательством, невозмутимо любопытствует Танако, срываясь в омут бесовских чёрных глаз Саске Учиха. Сознание вдребезги. Зачем он здесь? А сердце — дурное, заходиться непристойной радостью. Ему будто невдомек, что ликование тут совершенно неуместно. Их встречи обычно ничем хорошим не венчаются. — Сегодня исключительно по делу… — в тон ей отзывается Саске, вбуравливаясь внутрь её черепной коробки не мигающим взором. От этого под ложечкой занимается неприятное, сосущее чувство. Оно скручивает в жгут мышцы живота, и, устремившись вверх мимо солнечного сплетения, пережимает гортань, дезориентируя и пробуждая паническую, абсолютно чуждую ей, потребность трусливой мышью забиться под ближайший камень. Смешно, да только совершенно не до смеха. Впрочем, за последний годы она научилась неплохо гасить систематически разнуздавшиеся наклонности. Иначе бы пропала в их кипучем котле без транквилизаторов. И в этот раз непременно сдюжит. У неё просто выбора нет. Внутренне встряхиваясь, Танако с немым вопросом изгибает бровь. И Саске без уточнений чеканно отвечает:  — Распоряжение хокаге. И этим ограничивается. Все строго по регламенту. Конкретно и по факту, без лишних отступлений и никчемной болтовни. За время сотрудничества с Листом, она успела привыкнуть. Коноховское руководство редко снисходит до нюансирования, если этого не требует специфика задания. А в случае же с Саске и подавно объяснений ждать глупо, так как он, в-принципе, говорит мало и исключительно по существу. Такая уж у него натура. Впрочем, она не всполошилась бы, если бы у моста ее караулил кто-то другой. После минувших событий это более чем подозрительно. — Теперь, выходит, ты под другом ходишь? Возможно, она слишком высокого о себе мнения и склонна судить предвзято. Однако, Наруто Узумаки — давний друг и побратим Саске Учиха. Что ему стоит оказать тому любезность, изъяви он желание принять участие в миссии? — Это просьба. Я знаком с Каге Песка, поэтому в моем присутствии Хокаге и его окружению видеться смысл… — довольно убедительно следует бесстрастное. Ей бы успокоиться на этом. Но настойчивое чувство в подреберье взывает к разуму громогласной тревогой. Моргнув, Танако беспокойно проходится языком по губам. — И Шикамару? — уточняет зеркально обыденно она. Логично. Он не последний человек в Совете и вряд ли бы одобрил подобную инициативу. — Возможно. Я не в курсе… — равнодушно прядает плечами Саске. Лицо его точно маска. Не выведать, что скрывается под нею. От того и сомнения в голове множатся в геометрической прогрессии. Причин не доверять ему у неё тьма тьмущая. И не одной, чтобы поверить на слово.  — Ума не приложу, какой в том может быть прок? — нарочито наивно дивиться Танако. Но Саске не провести. — Тебе и не нужно этого понимать. — отрезает он, в свою очередь уводя взор в сторону. — У тебя своя миссия. У меня своя. Просто займёмся каждый своим делом. Сегодня, по контрасту с самим собой вчерашним, Саске поразительно напоминает себя самого из прошлого. Впрочем, и она не лыком шита. — Возражений не имею. — цедит Танако, выбрасывая вперёд открытую ладонь. — Только прежде, чем приступим, назначения предъяви… Какая оплошность! Глаза Саске пикируют на руку. Будто физически касаются. И дыхание напрочь выбивает. Треклятое воображение. — Ты не теряешь хватки… — сквозь гул крови в ушах доносятся слова и на ее ладонь ложится увесистый свиток. «Очнись, Танако! — заклинает она саму себя, дозировано выпуская воздух через ноздри. . — Под тобою склизкий лёд!» — Если не затруднит, ознакомься оперативно. У нас не так много времени, как может показаться. Сказав это, он отворачивается и идёт прочь по скрипучим перекрытиям моста. Закусив губу, Танако провожает его хмурым взглядом. Сердце бьется о грудной каркас. Он, как в былые времена, поразительно несносен… Развернув свиток, девушка шустро пробегается глазами по аккуратным столбикам и не удерживается от вздоха. Здесь все как полагается. Даже придраться не к чему. Подпись. Печать. Реестровый номер. Все на своих местах. Досадно. Перед нею подледник. Видимо, придётся искать иной повод избавиться от его общества. Проворно свернув свиток, Танако бросается за синоби вдогонку. — Саске-кун! — настигает его на середине моста она. Замедлившись, он обдаёт ее промозглым холодом с разворота. И вновь, как в прошлый раз, на базе безусловных рефлексов Танако посещает желание съежиться под этим пробирающим до костей взглядом. Ей еле удаётся удержать твёрдой руку при передаче свитка. — Без обид! Саске дергает подбородком, принимая документ и безмолвно продолжает путь. Он держится довольно отстранённо с ней сегодня. Будто не наведывался в гости давеча. Будто не затрагивал странные темы. Вероятно, тоже понимает, что в их ситуации следует держаться друг от друга подальше. А если это невозможно, то хотя бы о прошлом не вспоминать… Как бы то ни было, оставшуюся часть суток они практически не контактируют. Если и перекидываются парочкой слов, то по негласному сговору избегают пересекаться взглядами. Когда же стремительно надвигающиеся сумерки опускаются на землю, вопрос о привале они поднимают одновременно. Чем не ментальная связь? А дальше ситуация разворачивается в том же ключе. Саске по наитию хватается за костёр. Танако берётся за ужин. А после под аккомпанемент потрескивающего в огне хвороста, они поглощают свой не хитрый ужин. Танако орудует палочками машинально. Ест, практически не разбирая вкуса, усиленно игнорируя присутствие мужчины рядом. Но нервные окончания буквально разрываются от напряжения. Когда же в ночной тиши внезапно раздаётся его ровный голос, она вздрагивает, едва не выронив хаси из рук. — Можно вопрос? Танако вскидывает лицо и их глаза пересекаются впервые за долгое время. — С каких пор ты нуждаешься в разрешении, Саске-кун? — интересуется она, предварительно опустив тарелку на колени и прочистив горло. — Многое изменилось, Танако-тян… — с оттенком грусти отзывается Саске.  — Многое… И в то же время, будто ничего… — на выдохе соглашается девушка, роняя ресницы на безбожно горящие щеки. Ей ли не знать? — Впрочем, долой философию. Хочешь по душам пообщаться, Саске-кун? Я, собственно, за не против. Готова ответить на твои вопросы при условии, что ты ответишь на мои. — По рукам. Ты или я? — не мешкая, переходит к действию синоби. — Ты или я? — Твоя инициатива — тебе и начинать… — пожимает плечами Танако. — Митиноку, Коноха, Нара… — перечисляет Саске, не спуская с неё глаз. — В чем связь? — Не там ты ищешь параллели, Саске-кун.- слишком остро ощущая себя в эпицентре его внимания, Танако все же находит себе силы приподнять ресницы и выйти с ним на зрительный контакт. Наверное, зря. Вновь, словно в сердце стрела. — Тогда подкинь наводку! — изворачивается синоби, не подозревая о катаклизмах у неё внутри. Он ее мука. Крах целей, надежд и устремлений. — Ума не приложу, почему тебя это волнует, — сами по себе шевелятся одеревеневшие от напряжения губы. Когда тело в огне, не так-то просто контролировать мысли. — Однако, так и быть. Отвечу. Шикамару абсолютно никакого отношения к Митиноку не имеет. — Зато Митиноку «повязана» с Конохой? — Сугубо для меня. — Захлопнув приоткрывшийся от изумления рот, поправляет Саске Танако. Впрочем, что ее удивляет? Соображалка у него всегда функционировала на уровне. — Подобный ответ тебя устроит? Саске пожимает плечами. — По-моему, слишком туманно… — замечает он. — Тогда перефразируй. — Не растерявшись, восклицает Танако. — Мне не понятна суть вопроса. Будь добр, конкретизируй. Что именно ты хочешь знать? — Что ты искала в Митиноку? — меж тем, не тушуется, прищурившись и Саске. Он чуть заметно кренит голову на бок, за счёт чего его взор приобретает ощутимую въедливость. — Едва ли Акацуки… — Я не лгала тогда… — хмурясь, напоминает Танако. Его недоверие не в коей мере ее не трогает. За годы службы у Орочимару у неё выработался стойкий иммунитет к подобного рода «заморочками». Коноховское общество мало, чем отличается. Люди здесь лишь иллюзорно открыты и приветливы. И Саске такой же: закрыт, насторожен, себе на уме. — Не знаю, помнишь ли, — приподняв подбородок, произносит Танако. — Однажды ты сказал, что таким как я не понять, что значит быть с кем-то повенчанным кровными узами. И был прав. Какое-то время я действительно не помнила привязанностей, потому что толком их никогда и не испытывала. — Причина в Орочимару… — уверенно заключает Саске и его глаза, как факелы, вспыхивают недобрым светом. Словно ему известно больше, чем ей. В смешанных чувствах Танако шлёт очередной кивок и добавляет: — Ему выгодно было держать меня на поводке, как преданную собачонку. Синоби без эмоций, без сомнений, без привязанностей — идеальная машина. Он годами опаивал меня транквилизаторами, внушая, будто таким образом ограждает меня от самой себя. Сам же, до поры до времени, блокировал мои способности… Понимаю, это лишняя информация для тебя. Но ты сам спросил. Переходя к сути, Саске-кун… Когда я раскусила его планы и перестала глотать таблетки пригоршнями, в моей голове, словно что-то щелкнуло. Мне захотелось узнать о себе побольше. Я бросилась искать корни и эти поиски завели меня в Митиноку, а от туда транзитом привели в Коноху. — Ясно… — настороженно кренит корпус вперёд молодой человек. Опустив взор, он некоторое время задумчиво созерцает хаси в собственных руках. Затем укладывает их поперёк тарелки и сгружает под ноги. После чего распрямляется и задаёт очередной вопрос: — А Шикамару как на твоём пути очутился? Виснет пауза, в процессе которой ветер порывом ударяет Саске в лицо. Взлетают в рассыпную пряди его густой, отливающей синевой челки и ее буквально с ног до головы обдаёт ледяными мурашками. В правой глазнице синоби горит риненган! Приосанившись, Танако сглатывает. Вот она — природа его феноменальной проницательности. Помнятся, подобными глазами предводитель Акацуки обладал. Точно так же глядел на неё — словно в мозг с разбега врезался… Следом ситуация приобретает размах крошечной катастрофы. Происходит то, чего она интуитивно опасалась, опуская тарелку на колени, и о чем в процессе разговора напрочь забыла. Одно неосторожное движение и остатки ужина оказываются на ее одежде. С отрывистым «ахом» девушка подрывается с места и принимается судорожно отряхивать кимоно. Ее внимание переключается. Она полностью теряет Саске из вида. Поэтому изумлённо шарахается, когда он внезапно вырастает напротив, протягивая полотенце. Когда только успел достать из сумки? — Как, Танако-тян? — повторяет с нажимом Саске, хватая в тиски ее обескураженный взор. В близки его глаза кажутся ещё глубже, ещё чернее, ещё пронзительней. Застигнутая врасплох, она застывает под их осязаемым давлением, автоматически обхватывает протянутое им полотенце. — Просто, Саске-кун. Удачное стечение обстоятельств. Протекция Кохару-сама услуга и я перед Шикамару в неоценимом долгу. — Выходит ваш альянс базируется исключительно на чувстве признательности… — опосредованно резюмирует Саске. И Танако незамедлительно вносит поправочку. — Отчего же? По большой любви. Она, разумеется, откровенно лукавит. Ее брак с Шикамару — результат договора. Точнее он являлся таковым в самом начале, на заре из отношений. Позже, по мере тесного взаимодействия и совместного быта, он перерос в разряд партнёрства, после дружеским тандемом стал. В настоящем же Танако питала к мужу нежную привязанность. Она уважала его, ценила и, безусловно, была признательна за участие в ее судьбе. Что, в общем-то, вполне естественно. Он многое для неё сделал. Конечно, это не имеет никакого отношения к тем возвышенным чувствам, на которые намекал Саске. Оно и к лучшему. Без удушающей страсти проще взаимодействовать друг с другом. — - Неубедительно… — разжимая пальцы, отпускает полотенце Саске. В его бархатных глазах колышется небо. Он слишком близко к ней. Настолько, что невзирая на сумерки, она способна разглядеть малейшие щербинки на его лице. — Послушай, Саске-кун. — с запинкой начинает Танако, намеренно выпуская полотенце из рук. Оно пахнет им. Предательски хранит тепло его рук. Она слишком остро ощущает это, теряя способность сопротивляться ему, самой себе и осаждающим душу страстям. — Будь добр, не суйся не в своё дело. Прежде в своей жизни разберись. — Именно этим я и занимаюсь… — огорошивает ее Саске. — Поправка. Ты — не пытаешься. Ты сердце нам обоим баламутишь! Эти отчаянные, произнесённые надтреснутым тоном слова испуганной пташкой взмывают в ночное небо и между ними воцаряется гнетущее безмолвие. Оно долго колышется вязким облаком. Плотным. Фактически осязаемым. Пока Саске вдруг понуро не признается: — Я думал, ты мертва. — А чтобы изменилось, будь это иначе? — сипит Танако, не успев, да и не испытывая в тот момент острой потребности обуздать прорвавшуюся через сдерживающие барьеры сознания слабость. — В прошлый раз, если помнишь, ты волоком собирался меня обратно тащить. Снова сдал бы меня Орочимару? — Нет, — кратко встряхивает головой мужчина. Смоляные пряди, обрамляющие его лицо, колышутся в такт. — На тот момент я более в его услугах не нуждался. Я хотел уйти и собирался позвать тебя с собой. Его откровенность настолько не вяжется с воспоминаниями о нем, о тех последних днях в убежище, что на неё нападает легкий ступор. Вместе с тем, в груди стремительно тает лед. Благо разум бдит и увещевательно напоминает, кто пред ней. Все тот же самовлюбленный, хотя и порядком подросший, пацан! Такой же безжалостный и зацикленный на себе! Как она могла об этом забыть?! — Как бы то ни было, это теперь пустое… Самовнушение срабатывает неожиданно четко. В мыслях светлеет. Ей удаётся, наконец, расслабить затёкшие от напряжения пальцы и пригладить кимоно. Затем ещё одно усилие. Трусливый шаг назад на подгибающихся коленях и с легких падают тиски. Танако выдыхает: — У каждого из нас своя дорога. У меня муж. У тебя ребёнок. Ты, верно, счастлив, Саске-кун? Ты в шаге от мечты. Твой клан вот-вот получит продолжение… — Счастлив? — скривив губы, Саске воздает подернутые редкой туманностью глаза в темное небо. — Спорное утверждение. — Отчего ж? — дивится Танако. Ее одолевает дрожь. Она с трудом отвлекается от его сжатых кулаков, болтающихся у бёдер. Танако заглядывает мужчине в лицо и в этот же миг угождает в капкан. Саске опускает взор и их глаза пересекаются. — Есть кое-что, что очень давно не даёт мне покоя… Мне хочется понять… — напропалую подаётся к ней он. Дыханье в глотке застревает, когда его пальцы касаются скулы и опасливой перебежкой плетутся к виску. На рефлексе Танако наотмашь бьет синоби по рукам и отшатывается. — Никогда так больше не делай! — испуганно вскрикивает она, мотыляя головой. В ушах звенит. Сердце молотом бьется о ребра. А в глазах… Она отчаянно моргает. От его чувственно искаженного рта не оторваться. Душно. Он манит ее. Она хочет испить его сладость. Но одичало шепчет себе, что нельзя. — Танако-тян… — как специально зовёт ее Саске. Зачем? Зачем он мучает ее? Их обоих? Что хочет доказать ей? Или, может быть, себе? «О, Будда, помоги!» Она фактически на грани. Ещё одно касание и… А Саске будто мысли из ее сознания извлекает. Рывок. Он снова подле логике вопреки. Что за странная блажь толкает его на безрассудство? Хотя, пожалуй, нет. Ей лучше не вникать. — Мы все уже решили… — Проворно отлетает от него Танако. Прыжок спиной назад и поворот на пятках. На пару метров спринтерский забег. — Кто «мы»? По-моему, только ты… — словно копьё между лопаток. И вот она уже стоит шестом, качаясь под порывами окрепшего ветра. Он снова прав. Она всегда решала за двоих. По привычке. Из смутно осознаваемой необходимости отгородиться, защититься от самой себя и необъяснимых чувств, которые он в ней пробуждал. Суетно взмывают и падают на щёки ресниц. Танако простирает тресорящие ладони к лицу, а затем устало кидает их вдоль тела. — Я совсем запуталась, Саске-кун… — беспокойно шепчет она. — Я не понимаю, чего ты хочешь от меня? Зачем так упорно ищешь встречи? Вопросы с подоплекой задаёшь? Как будто в чём-то упрекаешь… — Хватит лукавить, Танако-тян… Я чувствую тоже самое… — раздаётся за спиной. Гулко ухнув, сердце к горлу подскакивает. Она оборачивается и фактически врезается в могучий торс. На этом все. Танако, как в омут, проваливается в бездну нахлынувших ощущений и больше не контролирует собственное тело. Вот пташками взлетают и ложатся на вздымающуюся под мрачным трикотажем грудь ладошки. Впиваются в ткань пальцы, жадно мониторя каждый выдох-вдох. — Прошу, останови… — жалобно молит она, слыша себя словно издалека. А сама тянется к его губам на носочках. Их накрыло обоюдное помешательство. Такое острое, такое пронзительное, что они оба одновременно осознали, что на сей раз им из его сетей «без потерь» не выбраться. Саске вдруг вспомнился тот мучительный сон, который терзал его по ночам минувший месяц. Начинается он всегда стандартно. Ночь. Звенит глухая тишина. Темнота прожорливо укрывает предметы. В ней вязко тонет все вокруг. Предметы интерьера, потолки и стены. Мерцает на столе одинокая свеча под стеклянным куполом. В помещении нестерпимо душно. Воздух висит влажной тучей. В поту, он откидывает надоедливое одеяло. В этот момент раздаётся тревожный шорох. Через распахнувшиеся седзи в спальню врывается порыв свежего воздуха и под истерический треск фитиля, Саске рывком садится в постели. Взгляд по дуге огибает просторы спальни и замирает на сопящей под боком Сакуре. Во мраке парадоксально четко различимы ее разметавшиеся по подушке розовые волосы. Но лицо, словно чёрной пеленой укрыто. Не разобрать ни глаз, ни губ, не очертаний скул. Он фактически принуждает себя отвернуться и сосредоточиться на окружающих звуках. В голове белый шум, поэтому осуществить это довольно непросто. Впрочем, следом слепящая белесая вспышка выхватывает эфирный силуэт в проёме и все происходит само собой. Он видит Танако и его внимание тотчас полностью сосредотачивается на ней. Выглядит она впечатляюще. Волосы тугими завитками струятся по покатым плечам, обрамляя будто намеренно выбеленное лицо. На нем неестественно ярко пылают красные губы и глаза слишком томно взирают из-под кукольно длинных ресниц. Одежда на ней непривычная. Не в меру свободная белоснежная сорочка на манер тех, что предпочитают на ночь дамы из знатных сословий, ниспадает до пола хаотичными складками. При этом, невзирая на качество и очевидную добротность материала, через неё будто неоном провокационно просвечиваются очертания ее стройного тела. Танако цепко перехватывает его взгляд, и он, инстинктивно напрягается. Она агрессивно притягательна. А если называть вещи своими именами — сексуально опасна. Это электризует воздух и пускает мысли под откос. Девушка вскидывает изящную, словно светящуюся изнутри кисть, громко чиркает ноготками по косяку, чем окончательно ввергает его сознание в хаос, и переступает через порог. Под боком возится Сакура. Он хочет взглянуть на неё, но не в состоянии оторвать глаз от беззвучно скользящий по футонам фигурки в белом. Мягкий белесый свет туманностью сопровождает ее перемещение. Она так призывно, тепло и нежно улыбается ему, как никогда не улыбалась в реальности. — Я скучала, Саске-кун… — беззвучно шепчут алые губы. Он слышит ее томный голос у себя в голове и как школьник волнуется. Девушка простирает к нему руки со словами: — Иди ко мне скорей… И он с бешено колотящимся сердцем, при том, без колебаний скидывает ноги с кровати, влекомый неудержимой силой, которой никогда прежде не сталкивался. — Танако… — едва слышно зовёт куноити Саске, торопливо устремляясь к ней по футонам. Она тоже спешит ему на встречу и они фактически сталкиваются на середине комнаты, вонзившись стопами в пол в шаге друг от друга. Его всегда подспудно влекло к ней. Всегда тянуло коснуться, вдохнуть дразнящий аромат волос и кожи… Наверное, она все это понимала. Поэтому смотрела с высока. Но не сейчас… Он силиться выжать из глотки хоть слово. Ему многое хочется ей рассказать. Однако ее прильнувший к его устам пальчик обрубает попытку на корню. А дальше он уже почти ничего не понимает. — Я так люблю тебя… Зачем ты так со мной? — вздох свистом сюрикена бороздит просторы спальни и камнем падет к ногам. Почти как ее нежный пальчик, ещё секунду назад болезненно чувственно жавшийся к губам, скатывается по подбородку и затихает в районе ключицы. Пол секунды и Танако уже пылко льнет к нему бюстом и жадно целует. Он обвивает ее тонкий стан руками на рефлексе. Она вкусно пахнет и невероятно соблазнительна в своем безобразном бесформенном одеянии. Его неудержимо влечёт к ней. Впрочем, финал наступает стремительно. Практически следом. Он притрагивается к ней и она тотчас отлетает от него, как ошпаренная. Как чумной из-за испепеляющей нутро жажды, он судорожно дергается следом. Однако внезапно обнаруживает, что не способен сдвинуться с места ни на миллиметр. Как если бы в дзюцу оцепенения угодил. Он обескуражено взирает на объятую льющимся из-за распахнутых седзи светом Танако. Та, поджав губы и запредельно распахнув глаза, качает головой. Колышутся в такт этому движению кудри. Тревожно шуршит ее одежда. . Вдруг не с того, ни с сего она конвульсивно вздрагивает и выгибается, будто меч в спину получила, тянет скрюченные судорогой пальцы к груди. И в этот момент Саске замечает неестественно алое пятно стремительно расползающееся от нее к животу. — Танако! — встревоженное вырывается у него. Она молниеносно фокусирует на нем взгляд и будто время замедляет бег. Он наблюдает, как катится ее зрачок под верхнее веко, как вместе с тем планомерно запрокидывается подбородок, как падают по швам тоненькие кисти. И, наконец, она сама степенно планирует навзничь. Затем пространство отмирает. В сумбуре он предпринимает очередной рывок. Да бестолку. Ноги в буквальном смысле сроднились с полом. Не шелохнуться. Но он не отступает. Пробует снова и снова, пока в измождении не оседает на колени с острыми коликами под рёбрами. — Смирись и отступи. Она больше не твоя… — раздаётся над головой знакомый голос. Саске находит в себе силы вскинуться. Из сумрака материализуется Шикамару. Он взрослый, оформившийся мужчина, но держаться как в детстве: бредёт лениво, спрятав руки в карманы. А в глазах лютая ненависть. Прошаркав к распростертой на полу девушке, Нара словно пушинку подхватывает ее на руки. — Она теперь моя. Ты — третий лишний. — Чеканит он и разворачивается к дверям. Шикамару прав. Ему бы сдаться, отступить. Ведь это не его борьба. Однако что-то внутри не позволяет. А затем разум будто вспышкой пронзает. Почему? Все до смешного очевидно. Он не может отступить. Потому что сам в ней как в воздухе нуждается. Очередная попытка преодолеть оцепенение венчается фиаско. А когда в спину бьет одичалый крик: — Стой! Он обо всем забывает и резко оборачивается. Сидя на залитой кровью кровати, Сакура держаться за непропорционально огромный живот. — Не оставляй нас… — слезно молит она. И в то же время надрывный голос Танако, блуждающий по комнате, кромсает сердце в клочья. — Люблю тебя… Люблю, люблю… После этого он обычно просыпается в холодном поту, сквозной пустотой в голове и с чувством, будто теряет нечто невосполнимое. Танако. Сакура. Ребёнок. Клан. Все давно и безнадёжно запуталось. И ему далеко не сразу удалось разобраться в этом кошмарном переплетении с множеством ответвлений и производных. Но в итоге он понял. Сон — это крик души, реакция подсознания на происходящие в его жизни события. Ведь, если поразмыслить, отбросив предрассудки и отвлекающие факторы, это он Танако лишался, утопив чувства во взятых на себя обязательствах. Раскаяние?! После войны он сполна вкусил его терзающие флеры. Внушил мысли об этом окружающим. Внушил их себе. И, в основном, таковым оно и являлось. Он глубоко сожалел о содеянном в прошлом. Однако к сфере тонких чувств отношения это не имело. В общем-то, здесь особо ему не в чем было винится. Скажите, Сакура? На самом деле он никогда ничего ей не обещал. Не давал надежд. Не поощрял чувств, всеми силами старался отвадить, понимая, что вряд ли когда-либо сумеет ответить взаимностью. Да и не до романтики ему было долгие годы. Он стремился к мести и в погоне за ней чуть не упустил нечто важное. Танако. А потом она пропала из его жизни. «Умерла». И после череды мытарств, желание забыться привело его в объятия девушки, невзирая ни на что все эти годы державшей для него дверь открытой. Ну, а теперь он с той, которую самозабвенно пытался позабыть. Пьёт ее райские уста, наслаждается близостью гибкого тела и останавливаться даже в мыслях своих не помышляет. — Мне следовало держаться от тебя подальше, Саске-кун. С самого начала… — печально вздыхает Танако, пальчиком выводя узоры на его обнаженной груди. Ее шелковистые волосы поклясться на его плечах пушистым одеялом. Обжигающее дыхание щекочет шею и в его ещё не отошедшем от серий чувственных кульминаций теле начинает зреть новый импульс. — Стольких проблем удалось бы избежать. От собственных слов она напрягается и вздрагивает. Будто у неё по сухожилиям электрический разряд пробегает. Под своими ладоням Саске чувствует круп мелкой дрожи, семенящей по ее коже, и безотчетно крепче прижимает девушку к себе. — Это вряд ли что-либо изменило. Чтобы избежать «проблем», нам в-принципе, нельзя было встречаться. А в идеале обоим умереть после этого. — Ты — циник. — прыскает Танако. — А судьба причудлива… Крайне необычно слышать подобного рода интонации в ее голосе. Да и, в-принципе, намёк на эмоции. Впрочем, в прошлую встречу она намекала на произошедшие в ней перемены. Быть может это именно они? — Просто я не верю в судьбу. Люди сами ее творят. Совершают ошибки. А потом ищут способы их оправдать… — в размышлениях возражает Саске. — Я тоже… — с тихим всхлипом подхватывает Танако. А после долго безмолвствует, погрузившись в себя. Когда она продолжает, голос ее тревожно вибрирует. — Когда-то не верила. В любом случае, прошлого не воротить. Да и я считаю, что поступала правильно, именно так, как должна была поступить. Особенно это касается инсценировки. В ней, как не крути, имелся смысл… Не только для меня. Для нас обоих. — Какой например? — вполне искренне не улавливает линии ее рассуждений Саске и от того инстинктивно напрягается. Танако склонна смотреть на вещи под особым, зачастую понятным ей одной, углом. — Все твои хлопоты в итоге прошли в холостую. Через столько лет мы встретились вновь. — Встретились. Но ты и я… Мы теперь совершенно другие… Та прежняя «я» умерла, Саске-кун. А нынешняя «я» — совсем не та оголтелая наемница, что некогда служила Орочимару. — Конечно, теперь ты -другая. Ты теперь куноити Листа. А между вами пропасть! — вспыхивает раздражением Саске. Его осеняет догадка и ледяной озноб тонкими иглами препарирует члены. Танако вновь взялась за старое?! Решила снова между ними стены воздвигнуть?! — Верно, — приподнявшись, Танако пристально, без какого-либо выражения, смотрит ему в глаза. Ее волнистые волосы, чистые, свежие, впитавшие в себя ароматы природы, отдают сталью в тревожном свете костра. — Огромная. Бездонная. Непреодолимая. — Произносит вяло она. А у самой уголки губ безотчетно подрагивают. Лгунья. Будда! Не совладать с инстинктами… Его тело, словно своей собственной жизнью живет, отдельной от него самого в ее обществе. Поднимаются руки. Пальцы тянутся к тугому завитку у виска… Танако сипло втягивает носом воздух и цепенеет, смежив веки. Будто этот тривиальный жест для неё тоже имеет более интимное свойство в своей основе. — Чушь… — голос Саске хрипит. Он даже над голосовыми связками не властен, не говоря уже про все остальное. — Эта пропасть затянется, как только мы урегулируем наши дела. Ты с Нарой, а я с Сакурой. Без Конохи. Без прошлого. Уедем вдвоём. Начнём все с чистого листа… Холёные пальчики Танако робко обвиваются вокруг его запястья. Она приподнимает ресницы. Во взгляде все та же гнетущая пустота сквозит. — Признаться в содеянном несложно, Саске. Так же, как и начать с нуля. Но прежде о последствиях стоит подумать… — девушка решительно отводит его ладонь от своего лица и поднимается в полный рост. — Отмотай назад. Вспомни, кто мы есть. Как пришли к подобной жизни? И представь, что будет, если принявшее нас общество откажется от нас или, что ещё хуже, изгонит? — Боишься? — следом принимает вертикальное положение Саске. Танако встряхивает головой. — Нет. Просто отдаю себе отчёт в том, кто я есть на самом деле. Отступница без роду, без племени на иждивении у Листа. Мое имя до сих пор в списках АНБУ числиться. Ты в прошлом тоже дел наворотил. Кроме того, твоя женщина на сносях… Сорвёмся и другого шанса реабилитироваться больше не будет. — Так тебя волнует только это? — вздыхая, хмурится Саске. — Разве этого мало? — с разворота восклицает она. — Прости, но я в шаге от цели, ради которой стольким пожертвовала, что не до иллюзий. Я не могу все бросить, Саске-кун. Да и ты… Вот так вот запросто ребёнка своего оставишь? Разве ты не мечтал родной клан возродить? — Одно другому не мешает. Я своего ребёнка бросать не собираюсь. Буду воспитывать и помогать. — Каким образом, если рядом с его матерью не будешь? — Найду способ. Пускай тебя это не заботит. — В рост равняется с ней Саске. Но она отступает назад и уныло глядит в темное небо. — Но меня заботит. Услышав меня, наконец. Тебе лучше забыть о том, что между нами было и с Сакурой остаться. Я тебе не подхожу. Со мной все твои чаяния обречены на провал. И прежде всего те, что связаны с возрождением клана. Я пуста, Саске-кун, и никогда не смогу осчастливить тебя тем, чем осчастливила Сакура-тян. И это лишь одна из основных причин, почему нам не по пути… Эпилог. Вечереет. Но на улице пока ещё довольно светло и удивительно свежо. Ветерок почти не чувствуется. А если налетают порывы, то ласковые, мягкие. Изредка, под их «вниманием» шелестят деревья в саду. Щебечут, готовясь ко сну птицы. Впрочем, Сакуре не для красот текущего вечера. Она молнией выскакивает на крыльцо с ощущением, словно из безвоздушного пространства выбралась и, лишь притворив за собой двери, судорожно вздыхает. Секунду куноити стиль не шевелясь, прильнув спиной к седзи и уткнувшись взглядом в перекрытия, а затем опрометью стартует к перилам. Вот и все… Сакура вонзает ногти в идеально отполированную древесину. В висках ее кровь пульсирует. А сердце тонет в отчаянии. Столько лет… Столько бездумно прожитых лет пролетело зря. И лишь потому что когда-то давно она душу отдала не тому… О, Будда! Сакура всхлипывает. Взор ее рвётся в разноцветное небо. Как он мог? Он снова! Он вновь ее предал? — Вышла подышать, Сакура-тян? — доносится со ступеней тягучий мужской баритон. Вздрогнув, она стихийно натягивает на лицо улыбку и поворачивается на голос. — Смотрю, ты тоже? Спрятав руки в карманах, Шикамару поднимается на крыльцо и прислоняется плечом к опорной балке. — Можно так сказать… — отвечает он. — Извини, немного припозднился. Празднество давно в разгаре.  — Выглядишь уставшим… Много дел? — Навалом! Впрочем, как всегда. Мигуми уже здесь? — Да… — кивает Сакура и невольно смотрит в окно. То, что она там видит, заставляет ее покрыться холодным потом. Вероятно, Шикамару замечает ее состояние, так как устремляет взгляд в том же направлении. В тот же миг на крыльце воцаряется воистину гробовая тишина. Целую вечность они, молча, наблюдают за происходящим по ту сторону стекла. Пока Сакура не выдерживает: — Не уверена, имею ли право… Но больше не могу держать это в себе раз уж так вышло, что мы в одной лодке. Мой муж и твоя жена — любовники. Ты знал об этом? — Скажем так, — вздохнув, Шикамару извлекает руки из карманов, но глаз от окна не открывает. — В определенный момент у меня появились кое-какие подозрения… — В определенный момент? — настороженно выхватывает из контекста Сакура, не переставая поражаться его спокойствию. Ее саму от эмоций буквально колотит. Их обоих предали, одарили огромными ветвистыми рогами. Он же ведёт себя как ни в чем не бывало. Неужели ему не больно? Или он совершенно не любит жену? — Как давно, Шикамару-кун? Она призывно трогает его за предплечье, тем самым вынуждая отвлечься от происходящего за стеклом. Он обращает на неё такой потухший взгляд, от которого все сомнения без остатка улетают по ветру. — Давно. — Не сразу отзывается Шикамару. — Ещё в тот самый первый раз в кафе. — И все это время держал это в себе? — изумленно восклицает Сакура. Он уклончиво пожимает плечами и снова утыкается в окно. — Будда! — недоумевая Сакура отступает обратно к перилам и, прислонившись к ним поясницей, обхватывает ладонями лицо. — Как ты жил с этим? Почему не попытался выяснить отношения с женой? — В первую очередь по причине отсутствия доказательств. А во-вторых… Прежде чем продолжить, синоби предусмотрительно оглядывается по сторонам, а затем понижает голос и смотрит ей в глаза. — Теперь, когда вступили в силу послабления, я могу кое-чем с тобой поделиться. Но исключительно потому что такая ситуация приключилась. — Ты говоришь загадками, Шикамару-кун… — Обеспокоено замечает Сакура, обнимая себя за плечи. — Это пугает. — Бояться здесь нечего. Но стоит иметь ввиду, что далее речь пойдёт о своего рода государственной тайне. Мигуми — не простая куноити. И брак наш тоже — далеко не прост. — Не понимаю… — качает головой Сакура. Взор Шикамару тяжелеет. — Танако Кобаяси. Знакомое сочетание? — обрывает он ее. Обратившись к памяти, Сакура задумчиво хмурится. — Кобаяси — нет. — произносит она спустя минуту. — А вот имя знакомо… — Откуда? — Послушай, не понимаю, почему ты вдруг заговорил о Танако? Та Танако… — Наемница Орочимару и его преданная соратница… — вновь не даёт ей договорить Шикамару. И ее сердце тревожно ёкает. — Так… — взволнованно заправляет за ухо волосы Сакура. — Кажется, мы действительно говорим об одной и той же куноити. — Выходит. Ты от Саске о ней слышала? — Да. Он пару раз упомянул ее в разговоре. — Что конкретно он тебе говорил? — Ничего особенного, — бормочет девушка, продолжая мысленно недоумевать по поводу того, как внезапно и стремительно синоби сменил тему разговора. Вместе с тем, под ложечкой у неё неприятно покалывает. Давнее чувство… Почти позабытое. Она уже и не чаяла вновь испытать подобное. Но судьба распорядилась иначе. Саске, Саске… Очень хочется по-детски нюни распустить. Просто минутно дать волю слабости, чтобы затем собраться в кучу и попробовать отыскать выход из положения. Хотя, существует ли он? Теперь и не верится… Отвлекаясь от горьких размышлений, Сакура с трудом возвращается к беседе. — Говорил, что была такая. Что ее нет в живых и, что у него сомнения относительно этого… Шикамару мрачно поджимает губы, опустив уголки и ее, будто молнией пронзает озарение. — Теперь все ясно! — вскрикивает она, разворачиваясь и вонзаясь ладонями в перила. Для неё вечер окончательно перестаёт быть «томным». — А я-то, дурочка, ломала голову, с чего он вдруг спустя столько лет решился на имплант и постоянно куда-то срывается… Лгун несчастный! — Промолчать — не значит солгать, Сакура-тян. — подмечает Шикамару со все тем же до странности напряженным лицом. — По-моему, это одно и тоже. Впрочем, теперь уже неважно жива она или нет. Мигуми обеих нас оставила с носом. — Мигуми и есть Танако, Сакура-тян. Холодок водопадом проносится по спине. Сакура резко оборачивается, во все глаза уставившись на Шикамару. — Шутишь? — Отнюдь. — Твоя жена — отступница? — Как и твой муж. Девушка упирает взор в пол и шумно дышит. Ее грудная клетка, словно кузнечные меха, интенсивно вздымается. — Что за дурацкая конспирация? Зачем? — Потому что Танако Кобаяси в розыске в большинстве союзнических стран. А так как она находиться под покровительство Листа, это необходимо, чтобы не обострять отношения. -За какие только заслуги подобные почести? — в гневливом недоумении взвивается Сакура. Она тепло относилась к Мигуми. Ей импонировали ее манеры, ее легкость и ненавязчивость. Но она оказалась изворотливой лицемеркой. Любопытно, а Ино об этом знала? Они с ней так сердечно общались до отъезда? — Танако — ценный информатор. Она снабдила селение важными сведениями об Орочимару. — И тем откупилась… — Вроде того. — Выходит, брак у вас фиктивный. Поэтому вы разошлись с Темари и она уехала домой. Вас принудили сверху! — с энтузиазмом заключает Сакура. Однако Шикамару отрицательно мотает головой. — Как раз наоборот. — Устало ссутулившись, он плетётся к перилам, пристраивается рядом и задумчиво глядит в тонущий в вязком сумраке сад. — Наш брак с Танако с самого начала был настоящим, хотя и обременённым кое-какими условиями. Впрочем, это слишком личное. Извини. Вдаваться не буду. — Ты любишь ее! — догадывается Сакура, прикусывая губу. За своими разбитыми надеждами она невольно разбередила чужую рану. Как все непросто в этом мире! Мужчины. Женщины. Богатые. Бедные. Популярные и абсолютно неприметные… Они едины в одном. В их груди сердце бьется. Оно живое. Оно настоящие. И если его пронзить стрелой Амура, а после растоптать — оно закровоточит. — Я не хочу ее потерять! Полагаю, как и ты Саске не хочешь лишиться? Сакура громко вздыхает и укрывает лицо в ладонях. — Поздно, Шикамару-кун… Мы опоздали. Оба. А в помещении, меж тем, серебрится смех, сливаются во всеобщий гвалт и какофонию мужские, женские голоса, стук палочек о тарелки и плеск напитков в бокалах. Царит беззаботная праздничная атмосфера со всеми вытекающими отсюда производными. Топот детских ножек по футонам, гости за накрытым столом, обилие улыбок, поздравления, подарки… Чтобы отметить день рождения малышки Сарады под крышей дома Учиха сегодня собрались самые близкие. Уголки губ Танако приподнимаются в грустной улыбке, когда ее глаза выхватывают из кучки копошащихся в дальнем конце комнаты детворы темноволосую головку. Дочь весьма похожа на Саске. У неё те же пронзительные глаза: чёрные и глубокие как ночь. Те же темные, цвета вороньего крыла, волосы. Она столь же смышлёна и не по возрасту деловита. Впрочем, в ней и от матери многое имеется. Это, собственно, не удивительно. Ведь зачинали ее двое с тем ещё генофондом за плечами… Взор Танако по дуге огибает просторы комнаты. Мимоходом проносится по лицам знакомых и фокусируется на сидящем рядом Саске. Тягостные думы тотчас наводняют сознание и решительным взмахом стирают с губ улыбку. Она напрягается каждой клеточкой тела и лишь тепло переплетенных с ее пальцами под столом пальцев удерживают настроение от падения до нулевой отметки. Отнюдь не откровение. Она давно по-женски завидует Сакуре. Сарада — свет для неё, ее маленькое продолжение. Ей же никогда не познать радости материнства. Ещё одно горькое последствие терапии Орочимару-сама. Когда-то давно, в тот памятный день, когда они впервые были близки, она чистосердечно призналась Саске в этом. Расчёт был незамысловат. Она надеялась сыграть на его прежних устремлениях и окончательно разорвать незримо связавшие их узы. Однако, по наивности, не учла, что они могли трансформироваться со временем. С тех пор они любовники, крадущие минуты счастья у своих близких. Тех, кто доверил им свои сердца. Подло по отношению к ним. Зато справедливо по отношению к самим себе. Танако клонит голову к груди и под прикрытием водопада хлынувших на лицо волос, облизывает губы. Во рту сухо, как в пустыне. То что ОН делает, а она позволяет — игра на грани фола. С минуты на минуту должен прийти Шикамару. Сакура хлопочет в соседней комнате. Кроме того они сидят спиной к окну и их легко могут заметить, так как те обзором выходят на крыльцо. Впрочем, ей не только не страшно. Ей нисколько не совестно. Ее жизнь пронизана ложью. Одной больше, одной меньше. Невелика разница. А Саске… Саске, обычно, не сомневался в своих решениях. Безусловно, Сакура и Шикамару достойны уважения и не заслуживали подобного. Только сердцу не прикажешь. Глуп тот, кто полагает иначе. Если в нем однажды вспыхнула искра и зародились настоящие чувства, их не изжить велением разума. Они останутся в нем, будут жить вопреки, скрываясь в его коридорах и однажды непременно напомнят о себе. И с точностью наверняка в самый неподходящий момент. Протянув руку, Танако инстинктивно подхватывает бокал и подносит ко рту. Сделав крошечный глоток, она снова водружает его на место. Так с ними приключилось. Никто не думал, не гадал. Никто из них ничего не планировал. Взгляд автоматом рвётся к Саске. Подобно ей самой минуту назад, он сосредоточенно наблюдает за детьми. Саске прекрасный отец и крепко любит свою дочь, хотя и особо не акцентирует это. Такая уж у него натура. Скрытная. Обособленная. А на поверку взрывная и крайне глубокая. Впрочем, применительно к текущему моменту, погружённость — всего лишь видимость. Мыслями он с ней… Она это всем существом чувствует. Об этом пальцы его говорят. Танако до боли закусывает щеку изнутри, пытаясь отвлечься от неуместных на детском торжестве размышлений. Тщетно. Мысли вертятся по кругу. Как спокойно ей жилось без эмоций когда-то. Теперь же подчас никакого спаса… Любовь многослойна и совершенно непредсказуема. Она то горше редьки. То слаще мёда. То тихая река, уютная гавань. То агрессивный ураган, сметающий все на своём пути. Однако, если она обременена взаимностью — всегда упоительна и долгожданна. — Ты светишься… — едва слышно замечает Саске, большим пальцем очерчивая холм Венеры на ее ладони. Ушей вокруг тьма и он по привычке осторожничая, понижает голос. — Есть причины, — мельком косится в его сторону Танако, ощущая знакомый тремор в мышцах в ответ на незамысловатые манипуляции пальцев. — Сегодня днём пришло чудесное известие из Резиденции. — Тебе вернули твоё имя? — предполагает он. — На это я уже и не надеюсь, — качает головой она. — Тогда? — Меня фактически реабилитировали. — Фактически? — Наконец мой уровень допуска повысили. Теперь я смогу выполнять задания соответствующей сложности официально. Кроме того, мне выписали пропуск в хранилище. Разрешили изучить досье родителей… — она взволнованно замолкает, до сих пор сомневаясь, что это ей не пригрезилось. Столько лет она стремилась к этому! Столько лет ждала! И, наконец, свершилось! -Знаешь, я теперь тебя как никогда понимаю… Внезапно, Танако прерывается на полуслове и меняется в лице. Выражение одухотворенности слетает с него ветерком. Черты застывают. Она прячется за маской, порывисто изъяв руку из его ладони. На пороге вырастает Сакура с подносом в руках. А за ней скалой высится Шикамару. — Рад слышать. Значит ты теперь свободна и можешь поступать так, как душе угодно. У меня тоже есть новости. Я Сакуре о нас признался… И судя по их лицам… — он кивает подбородком в направлении вошедших. — Шикамару теперь тоже в курсе.