Путь к Сомнению

В комнате Луз теперь всегда было чисто и убрано. Атрибутика, связанная с Азурой, пропала из этого дома из-за Ви, однако появился новый колорит в виде растений в горшках, парочки зеркал, милых вещичек, вышивках на занавеска и нескольких палисманов — каждый оставил что-то от себя. Здесь стало более уютно, хоть и тесно. Луз и Ви спали на двухъярусной кровати, остальные девочки на новых постелях. Все были в сборе, готовые слушать лекцию. — Так. Это Филип, — начала Луз и указала на нового жильца. — Вам он больше известен как император Белос. — Я не Белос! Я Филип! — возмутился он, на что Луз покашляла и продолжила: — Сейчас он в облике ребенка и не может или не хочет стать старше. У него совершенно нет магии, так что он больше не сильнейшая ведьма Кипящих Островов. У него сохранились память и интеллект, он спокойно читает, считает, помнит все свое прошлое, но есть одна загвоздка. Одна очень маленькая и незначительная деталь... У него сознание ребенка. То есть он буквально маленький мальчик, который хочет играть, дружить и наслаждаться жизнью, далекой от взрослых проблем. — Я не маленький! — вновь перебил Филип и надул щеки. — Вы сами видите... — Луз вздохнула. Никто не ожидал, что все повернется именно таким образом. Фил же забрался на колени к Хантеру и прижался к нему так крепко, как только мог. На удивление, Хантер практически перестал бояться почти сразу же, свыкнувшись с ролью старшего брата для своего дяди. После короткой, но занимательной лекции, которая объясняла многие аспекты, все разошлись по своим делам. Обычно утром и днем ведьмы не выходили из дома без иллюзии, скрывавшей их уши, а в случае Хантера и цвет глаз. Позавтракав, Уиллоу принялась за мытье посуды. В доме был составлен график обязанностей, которые все делили между собой, чтобы облегчить ношу Камиллы, ходившей на работу и принявшей в своем доме ведьм, друзей своей дочери. Хантер управлялся со своими делами быстрее остальных, и этот раз не стал исключением. Он подошел к Уиллоу и, чувствуя смущение, неловкость и легкую тревогу, предложил ей помощь. Они были одной командой, и Хантер нуждался в четком осознании этого. Ему необходимо было действовать сообща. Они — стая тех самых мистических волков, в которой было место и обязательствам, и заботе. Было и кое-что другое, о чем он не заговорил бы вслух — совместное времяпровождение с капитаном окрыляло его и наполняло жизнь красками. Уиллоу восприняла желание Хантера спокойно, с дружеской улыбкой, не видя ни следа тайного мотива и не замечая, как щеки ее собеседника наливались румянцем. Для нее Хантер был близким человеком, товарищем и другом, членом команды, но его влюбленность была сокрыта для нее. Зато Филип, тонко чувствующий каждую перемену в настроении гримуокера, был взбешен настолько, что все его существо стремилось отыскать выход из ситуации и отдалить этих двух друг от друга. Найдя решение, продиктованное вспышкой эмоций, не самое рациональное, он взял кружку и вылил теплый чай на себя. Этот поступок выиграет хотя бы немного времени. На Филипа обернулись. Тяжелый вздох Хантера оказался забавным и громким, так что уже Уиллоу не сдержала смешка. Захватив старую одежду Луз, которая идеально сидела на Филипе, Хантер повел младшего Уиттебейна в ванную, где помог ему переодеться и привести себя в порядок, не переставая ворчать и негодовать. «Что на тебя нашло?» — задал вопрос гримуокер. Ответом стало тихое хихиканье. Закончив, они прошли в гостиную. На Филипе была оранжевая футболка с изображением черного кота и зеленые бриджи, но его не заботили ни простота нового наряда, ни символ неудач из суеверий, взращенных с темного детства. Сейчас он был погружен в мысли о том, как разрушить отношения Уиллоу и Хантера до того, как они станут по-настоящему встречаться. Младший Уиттебейн рассказал Хантеру о поцелуях и о передаче друг другу миллиардов микробов в чужой противной слюне, пытаясь навсегда отвратить от любви, но гримуокер, казалось, пропускал все мимо ушей. Его взгляд сделался живым и воодушевленным, лишь когда зашла Парк, а вместе с ней в гостиную проник мягкий и свежий аромат лаванды, следовавший за ведьмой растений повсюду. Для большинства лаванда была притягательной, но в Филипе вызывала скребущееся раздражение и дикую агрессию, ведь это был ее, Уиллоу, запах. Хантер эмоционально, рукоплескав, принялся рассказывать об императорском ковене, о своей службе, о долгих и опасных тренировках, и он все больше загорался. Уиллоу его слушала, иногда задавая вопросы и вставляя свои комментарии, пока тема плавно не перешла к растениям. Филип постепенно успокаивался, понимая, что эти двое из разных миров и не имели достаточно точек соприкосновения. Однако разговор зашел о летном дерби — о том, что их объединяло и связывало невидимой нитью, что была крепче паутины. Тогда-то Фил начал хулиганить, дергая Парк за косички, пытаясь запрыгнуть на Хантера, кусаясь и убегая. В ход пошел отчаянный метод: мальчик побежал со всех ног к этим двум и, оказавшись совсем близко, что было сил шлепнул Уиллоу по ягодицам. Она аж подпрыгнула. — Эй! — недовольно выкрикнул Хантер и помчался за Филипом. Уиллоу же использовала магию, и лианы обхватили младшего Уиттебейна за ноги, заставляя его упасть. С трудом Филипу удалось сдержать слезы гнева от своего унизительного положения. Как так можно — проиграть ведьме! — Филип, так делать нельзя. С тобой никто дружить не будет, — строго, но без агрессии сказала Уиллоу и погрозила малышу пальцем. — А еще тебя в тюрьму посадят, если продолжишь. На слова Уиллоу Филип широко раскрыл глаза в изумлении, а затем, словно истинный разбойник, показал ей язык, да так, что капельки слюны попали на ее одежду. Послышался тяжелый вздох Парк, после чего растения отступили, вновь давая Филу свободу, которой он немедля воспользовался и побежал, звонко смеясь. Правда, далеко он не удрал, решив для себя, что проследит за этой незадачливой парочкой. Хантер продолжал бурчать себе под нос некоторое время, пока впечатления от случившегося были яркими, но он все же вернулся в прежнюю колею и поднял взгляд на Уиллоу. Его щеки заалели, дыхание стало сбивчивым, сердце забилось быстрее, и он, собрав волю в кулак, на одном дыхании произнес: — Давай прогуляемся? В холодных глазах Филипа заплескались ревность и обида. Жар охватил все его тело. Древняя, тягучая боль вырывалась наружу в немом крике, отдающимся в сознании и стирающим все, что когда-либо имело значение. Судьбу не изменить. Пальцы сжались в кулаки. Как бы он ни пытался, история повторялась раз за разом, разрывая душу на части. Оставалось лишь следовать за ними тенью, отбрасывая иную тень — вендиго. Фил пошел, готовый к очередному разрушению своего совершенного мира. Цветущий парк — великолепное место для признания. Сейчас здесь было невероятно красиво. Небо было ясным и живописным, словно сама погода была на стороне светлых и искренних чувств, а заходящее солнце с кривой усмешкой наблюдало за Филипом. Неловкое молчание, нелепые жесты вроде прикосновения к своим волосам, глухой смешок со стороны Хантера, а потом вся неуверенность вмиг испарилась, и он произнес: — Уиллоу, ты мне нравишься. Хочешь встречаться со мной? Надежда — это то, что заставляло людей следовать за своими целями и мечтами, невзирая на безмерную пропасть, к которой вел тернистый путь. Сначала Хантер улыбался — секунду, две, минуту. Но он все прочитал на лице Уиллоу. Быть может, просто показалось? Ее слова стали последним ударом, который можно было выдержать за всю свою тяжелую жизнь. — Хантер! Ты замечательный! Мне нравится общаться с тобой и проводить время вместе. Ты делаешь меня очень счастливой. Ты прекрасный друг, но... я не готова к отношениям. Дело не в тебе, дело во мне, правда! Мне очень жаль, — Уиллоу замялась и сглотнула. Она не знала, что нужно было говорить в таких случаях. Все казалось нереальным, будто сон, а потом она с дрожью в голосе добавила, цепляясь за то, что по-настоящему было важно ей. — Мы ведь останемся друзьями? — Да... Да, конечно! — и вновь улыбка вернулась на лицо Хантера. Болезненная, надломленная, вымученная. Он активно закивал, стараясь не показывать слабость, избегая активного проявления негативных чувств. Он бы никому не признался, что его сердце было разбито. — Я рада это слышать! — слова давались с трудом. Сейчас они оба играли в игру «все хорошо и ничего не поменялось», хотя оба понимали, что как прежде уже никогда не будет. — Пойдем домой? — Ты иди... Я еще здесь посижу. Уиллоу ушла, оглядываясь, неуверенно, но с пониманием, что Хантеру нужно было немного времени, чтобы побыть наедине с собой. Лишь ветер колыхал пестрящие красками листья на деревьях, и его холодная песнь звучала так: «Пора опустить руки, друг». Все шло под откос. С самого начала все было лишь фальшивкой, включая самого Хантера. Разве можно любить какую-то копию? Так на него всегда смотрел дядя — как на клона, частично приближающегося к ортету. Белос, которого Хантер безмерно любил, ради которого готов был отдать все, включая душу, оказался лжецом. Родной мир был спасен — а спасен ли? Дариус, самая близкая ведьма, всю жизнь утаивал истину, и его грубое отношение было вызвано бесконечным сравнением с предыдущим Золотым Стражем. Дело, которым горел Хантер, оказалось не просто бессмысленным, а вредоносным — он лично отводил диких ведьм на затянутый убой. А теперь и неудача на личном фронте. Имело ли что-либо смысл теперь? Хантер схватился за голову, сгорбившись. Он тяжело дышал и с силой сжимал свои волосы, норовя вот-вот выдрать их. Нельзя плакать — запрет, который негласно установил дядя. Дисциплина и сила духа превыше всего. Никто не должен видеть слабость. Мысли о понятном, пускай и опасном мире давили и заставляли задыхаться. Сдерживать порывы сорваться становилось все труднее. Все это время наблюдающий Филип вышел из кустов и направился прямо к Хантеру. Он забрался на скамейку и погладил своего «старшего брата» по руке. Хантер от этого вздрогнул и посмотрел на ребенка. Конечно, нужно было держаться. Ради него. Ради тех, кого он должен защищать. Сейчас Белос, нет, Филип не был ни в чем виноват. Он был просто малышом, который нуждался в примере. Хантер вытер подступившие к глазам слезы и улыбнулся, погладил Фила по голове. — Она глупая. Она сама не знает, что потеряла, — заявил Филип и вздернул нос. — Таких, как ты, больше нет. Ты самый лучший, честно-честно! Отчего-то слова, сказанные с такой детской непосредственностью и искренностью, сработали, и Хантер почувствовал облегчение. Ему не сказали, что это позор, что нужно стараться лучше, что он должен быть первым. Его только что поддержали и успокоили, как никогда прежде. От этого стало тоскливо, но тепло. И как такой чудесный ребенок мог стать Белосом? — Что ты чувствуешь сейчас? — поинтересовался Филип с искренней заботой. — Я чувствую, что я разгромлен. Меня проткнули пиками и копьями. Из моего изуродованного полутрупа проросла лаванда, — с горькой усмешкой произнес Хантер. Он бы раньше не подумал, что когда-нибудь заговорит метафорами. Неожиданно Филип надел маску вендиго — деревянную, которую когда-то, несколько веков назад, вырезал Калеб, так что видны были только большие голубые глаза. — Хочешь, я перережу ей горло ночью? Она все равно глупая ведьма! — весело произнес Филип, и от этого Хантер ужаснулся, сначала сглотнув, а потом выкрикнув: — Нет! Не надо никого убивать! Слышишь? Ни убийств, ни жестокости, ни грубости! Договорились? И она не глупая. Тут скорее я дурак... Филип недовольно пробурчал, выдохнул и снял с себя маску, откладывая ее в сторону. Затем он обнял Хантера, прижимаясь, стараясь дать этим незатейливым жестом столько заботы и нежности, сколько мог. Для них обоих это значило многое, и Хантер смог почувствовать то, о чем он мечтал на самом деле, в тайне ото всех, стыдясь и отрицая — любовь и доброту дяди, а не сдержанные милость и благосклонность. Даже прохлада перестала что-либо значить. — Давай покидаем камушки в озеро? — предложил Филип. — Давай, — согласно кивнул Хантер. Ему и вправду следовало отвлечься. Камень за камнем, мысль за мыслью, но легкое облегчение наступало, и Хантер уже мог улыбаться, стараясь бросить как можно дальше. Филип видел это и сам делался счастливым. Они с братом наконец-то вдвоем, и никакие ведьмы им не помешают. Они пройдут вместе через бурю и ненастье, через боль и разочарование, через хлад и пламя. Пускай останется осадок, подобно погруженному на дно морское булыжнику, они преодолеют этот путь. А пока что можно было развлекать себя незатейливыми играми и наслаждаться юностью, прощавшей все.