Пропуская фейерверк

Запекшаяся на теле кровь отпечаталась на рваной одежде багровыми пятнами, чужая или своя — уже не имело значения. Удушливый смог вместо воздуха заполнял лёгкие, а смрад расплавленной пожаром людской плоти раздражал слизистую. Лязг оружия и звон стихий ещё гремит в ушах и кажется, что где-то сбоку продолжают трещать охваченные огнем деревья. На самом деле нет, всё живое сгинуло в первые часы. Осталась рыхлость разрушенной земли, не позволяющая нормально передвигаться, и десятки погибших, погребённых под слоем песка и пепла. Шаг влево, шаг вправо — труп и подступающая тошнота от усталости. «Смерть» — слово с горечью и кислотой слетает с языка, желудок сжимается в остром спазме, а к горлу постепенно подступает желчь. Жалкое тело ломит от бессилия, но единственный вариант — помогать тем, кто сейчас не способен даже на ноги подняться, как бы не хотелось пасть ниц и уснуть вечным сном. Получить звание героя войны посмертно не так уж и страшно, можно стерпеть, лишь бы наконец почувствовать блаженный покой. Веки тяжелеют и обессиленное тело просит бросить всё, пустить на самотёк ситуацию, прекратить движение ногами в неизвестном направлении. Однако получают отказ. Обязанность выжившего — стальной закон, вынуждающий разум и тело работать до конца. Это миссия самая тяжёлая, которую когда-либо переживала Хината. Она не уверена, что пережила её. Что-то внутри погибло, сгнило и поглотило за собой сердце. Так кровожадно и беспринципно отобрало всякое стремление оставаться человечной во всех ситуациях, находить моральные силы. На своем месте только базовые знания, схема, взращенная годами и количеством сражений, толкающая вперёд. Помощь-помощь-помощь. Временами мир сокращается до одного действия, основного и самого главного, оно становится топливом и причиной, почему ноги не согнулись минутой ранее и почему чакра поступает к глазам, активируя Бьякуган. Слезы и всхлипы потерялись в том кошмаре, среди которого она оказалась, страх был растоптан под натиском жестокой действительности, а движения стали автоматическими, ведь единственная задача — защитить других. Тем, с кем судьба обошлась не столь добродушно, тем, кому не повезло оказаться слишком близко, тем, кто ценой собственной жизни отсрочил смерть других и дал шанс на спасение. В командной работе каждый отвечает, в первую очередь, за себя и выполнение поставленных задач, но когда всё сводится к помощи, шиноби обязуется сперва окончить миссию. Хината считает, что второй шанс ей дан не просто так и использовать его стоит во благо. Под конец сражения ниндзя разбросало по всей округе и приходилось своими силами приводить к действующему ирьенину пострадавших. Среди трупов Бьякуган хорошо отыскивал подвижные потоки чакры, хотя сил на длительное использование нет совершенно. Так, закинув на спину бессознательную молодую девушку, Хината бредёт к ближайшему пункту помощи. Миниатюрная блондинка из Суны с мёртвенно-бледной кожей и поверхностным дыханием, с наспех перебинтованной ногой и маленькими, практически детскими, ладошками, что свисали на грудь Хьюги. Время от времени боязно прислушиваться к её дыханию, страшась не услышать тихих вздохов. На пустоши за скалами осталось всего парочку шиноби, которые были способны помочь пострадавшим. До ближайшего медика десять минут пешим шагом, хотя расстояние казалось непреодолимым, а зелёное свечение чересчур далёким. Однако тихий оклик заставляет замереть на мгновение, в попытке распознать: голос был незнакомым, низким, даже севшим — она не стала долго размышлять о том, кто это мог быть, ведь Союзные Силы не заканчивались на одной Конохе. Но стоило ей повернуться, как сердце, в наличии которого появились сомнения, с грохотом упало в пятки. Перед ней стоял никто иной, как Саске, мать его, Учиха. За эти два дня — самые насыщенные и болезненные два дня, стоит уточнить — Хината видела его третий раз. И с каждым разом, казалось, всё становится хуже и хуже. Он заявляет, что намерен занять пост Хокаге, главы деревни. Это обезоруживающе. Он велит ей закрыть рот, умолкнуть и уходит в закат. Это оскорбительно. Он стоит в пяти шагах за спиной, помятый и побитый, теперь молчит. Это странно и заставляет насторожиться. Они не виделись около трёх лет — незначительный срок на линии человеческой жизни и абсолютно необъятный в данный момент. Прошла целая вечность с их последней встречи: снова незначительной, беспрецедентной — обычное пересечение в оружейной лавке. Хьюга знала, что его вклад в победу соизмерим с Наруто и Сакурой, понимала, что без него вряд ли бы война закончилась так быстро, но чувство злости, отчаяния, горя и боли совершенно перекрывали всё остальное. Из прочих она могла отыскать сочувствие, некую привязанность к черноглазому мальчишке, что взбирался на крышу её дома вечерами. Учиха отпечатался в памяти яркими вспышками, короткими эпизодами и неповторимыми эмоциями. В её жизни он всегда был исключительным: в роли собеседника, одноклассника, друга. Был ли он того же мнения о ней — не имело значения, поскольку иерархия ценностей и общепринятых понятий была нарушена. Хината, по правде говоря, боялась узнать, кем её считал Саске. Лучше остаться абстрактным «никем», нежели мучаться от жестокой действительности. Ведь так? Он смотрел внимательно и в то же время с какой-то настороженностью, будто ожидал и готовился к выпаду от неё (странно). Риннеган выглядел внушительно, предупреждающе, перекрывая все впечатления от потухшего Шарингана. Такой взгляд внушал патологическое чувство страха, ужаса, опасности, буквально вопил: «Сгинь с глаз долой!». И она повиновалась. Дёрнула головой, прогоняя фантомы прошлого и тягучие мысли, развернулась и продолжила свой путь, не желая тратить драгоценное время, ей нечего ему сказать прямо сейчас.       — Я ошибся. Саске говорил о своем промахе, это звучало абсурдно и не укладывалось в голове. Сожалеет ли он о побеге из деревни, вступлении в ряды Акацуки или о том, что не встал на вражескую сторону? Долго гадать над ответом не пришлось, он быстро продолжил:       — И ошибка заключалась в том, что некоторые вещи я узнал слишком поздно, — он шагнул ближе, подав голос, а после и вовсе последовал за ней. — Но я исправлю ту несправедливость и тот устрой общества, из-за которого мы пришли к этому. Кажется, он бредил…или в самом деле хотел сменить режим, поменять принципы верхушек? Без сомнений, сил на это ему хватит. Вот только Хинате не было дела до его мечтаний, как и не было сил слушать: с ним всегда было сложно, но сейчас совершенно неподходящий момент, если он решил найти поддержку в делах с государственным переворотом. Ей не хотелось выбирать между семьёй и Саске. Нет. Точно нет.       — Хочу все изменить и принести людям мир, где единственным злом буду я. Воистину безумная фраза. Девушка, убитая нескончаемыми боями, поиском раненных и прошедшими днями, совсем не поняла его посыла и на языке уже вертелось грубое: «Да что ты несёшь?» — она выдохнула, не желая говорить этого. Было ли то желание навредить в первую очередь себе и близким, которые до последнего не теряли надежды? Возможно, он просто мастерски умеет причинять вред, но она не хочет его ненавидеть. В жизни и так слишком много вещей, которые вызывают столь острое и гнилое чувство.       — Ты… — она хотела обратиться как прежде, однако вдруг осознала, что больше не может этого сделать. — Саске-сан, мне кажется, сейчас есть вещи важнее новых политических войн. Если у вас есть силы, будьте так добры, окажите помощь другим, — отстранилась, но более ускорить шаг не могла. Чуть охрипший голос слышался своей обладательнице практически глухим, а горло саднило — кажется, она слишком много кричала. Но, при необходимости, она сделает это снова, если даже маленькая часть Саске задумается над сказанным.       — Нужна ли им моя помощь? — он хмыкнул, просверливая дыру в её затылке.       — Исключительный случай, их мнение спрашивать не обязательно. Учиха прекрасно осознавал свое положение и видел отношение окружающих, в этом нет ничего удивительного. Как и в том, что Химэ ведёт себя именно так: отстранённо, безразлично, холодно — словом, нетипично. Хотя, «нетипично» это было для неё долгих три года назад, сейчас же, возможно, всё изменилось. Он не приспособится к этим изменениям, если они коснуться его. Никогда. Добавляет шага и идёт вровень, чуть наклоняется, заглядывая в серые глаза и отмечает, что они почти не изменились, только теперь неприступно-ледяные, отцовские. Прищуриваясь, интересуется: «Почему? Могут отказаться?». Вроде бы, вопрос о человеческом недоверии и задевает Хинату по касательной, находя пересечение лишь в одном — она тоже человек, но почему-то складывается впечатление, что относится непосредственно к ней. Всё дело в странно расставленной интонации? Ей не свойственно считать себя центром чьей бы то ни было жизни (собственной в том числе), так что все лучи проходят мимо, какой бы угол не подбирал Саске. Возможно, дело в том, что она просто не хочет…и если так, остаётся только содрать с себя кожу, оголиться до предела, раз её всевидящие глазки не видят сути. — Все вы легко отказываетесь от «своего», будь то клятвы, мечты или люди. Это было неким постулатом современности: люди перестали полагаться на честь и достоинство, прощали свой и чужой обман, забывали обещанное и винили в этом время да плохую память. Саске никогда не забывал, даже когда хотел стереть из памяти ситуацию или человека, никогда не отпускал, несмотря на обстоятельства и собственные домыслы, никогда не жалел, закрывая глаза на метания совести. Был в этом какой-то парадокс, ведь он часто допускал совершение ошибки, но вместе с тем твердо шел до победного, не оглядываясь. Поскольку «передумать и отступить» уже не представлялось возможным. Хьюга больше не могла терпеть эти философские разговоры о «гнилых» людях, их безнравственности и глупости. Имел ли он на это право? Мог ли тот, кто предал деревню ради собственной выгоды, утверждать, что все остальные — грязь? Грезил ли он о мире, где все жили по справедливости, а обмана не существовало тут и там? Думал ли, как радикальная революция скажется на обычном люде, их понимании стабильности и защищённости? От одной мысли, что рядом с ней шёл невероятно сильный и настолько же запутавшийся парень, начинала болеть голова. С каждым его высказыванием становилось ясно: рано или поздно он поставит на чашу весов свою жизнь, пока на другой неподъемным грузом возложится политический уклад. Вероятно, уже сделал это.       — «Вы»? — и всё же она не удержалась, едкие слова слетели с губ. — Кто из нас отказался? Да как вообще смеете говорить такое? Когда все вокруг хотят понять вас, Саске-сан, готовы жизнь отдать, пройти через огонь и воду…и всё ради одного человека! Или недостаточно этого? Нужно пожертвовать целым миром? В эту минуту организм переполняла острая обида, покалывая кончики пальцев в раздражении. Официальное обращение «Саске-сан» звучало сродни предупреждению, но в действительности являлось попыткой держать его на расстоянии хотя бы в моральном плане. Ведь на самом деле между ними было не больше тридцати сантиметров — расстояние, не позволяющее увернуться в случае атаки. Хината понимала, что своими словами может разозлить и вывести из себя отступника, но за время его скитаний накопилось несколько вопросов. Вряд ли она когда-либо озвучит их. Но прямо сейчас, встречаясь с пугающими глазами, безжизненными, глубокими, другими глазами — сердце ёкнуло. Пришлось отвернуться.       — Несмотря ни на что, я благодарна и признательна вам за помощь. Без вас мы бы вряд ли победили. Поэтому спасибо. Из лёгких словно выбили последний воздух, но она сказала это, не для того, чтобы задобрить, а потому, что должна была. Он просто должен знать.       — Удивительно, — он нечитаемо осмотрел её лицо, — маленькая миленькая Химэ сначала хочет пожелать мне смерти, а потом благодарит, — Саске видит, как она собирается отрицать сказанное. — Не утруждайся, это буквально написано у тебя на лице. И мне не привыкать. К тому же, я стремлюсь к этому, помнишь? Ему хорошо известно, что она примет это за оскорбление, потому что такой чистой душе не пристало быть грубой, верно? Образ прилежной и хорошей девочки нерушим, а извращать и переиначивать её слова в нечто неприличное кажется забавным.       — П-прекрати! — Хината услышала, как дрогнул собственный голос. — Я бы никогда не пожелала твоей смерти. Он замечает, как та спотыкается о собственные ноги, но находит равновесие, как грудь под жилетом учащённо вздымается, как бледные губы сжимаются в одну искривлению полосу, а брови непроизвольно хмурятся. Она вертит головой и снова пытается ускориться, избежать его колких фраз. Не в этот раз.       — Уверена? Даже если я убью того, ради кого ты жертвовала собой? Дважды, заметь. Кончик носа дёргается в отвращении и презрении: Саске не знает, к ней или Наруто. И почему за одного готовы жизнь отдать, потому что любят, а другого готовы убить вместе с собой по тем же причинам? Дело в объекте этих чувств или тех, кто их испытывает? Учиха достаточно эгоистичный, чтобы обесценить такой поступок, ведь, поклявшись в любви, не должен ли человек всегда быть на его стороне? Пусть уж лучше ненавидят, открыто заявляя об этом, чем «мировым» клинком бьют в спину. Он даже согласен быть никем в жизнях окружающих, лишь бы не чувствовать предательство от близких. Себя же предателем не чувствовал вовсе, поскольку все свои слова сдерживает: говорил, что отомстит брату — отомстил, говорил, что станет сильнее — стал таковым. Некоторые обещания требуют чуть больше времени на их исполнение, но и от них он не отказывается.       — Саске… — по телу пробежался холодок, она и не заметила как перешла с «вы» на «ты», а теперь и вовсе называла его по имени.       — Я уже «Саске»? — он перебил и улыбнулся, так мягко, прям до жути. Хината произносит шипящие с какой-то особенной нежностью (или ему кажется?), и то, с какой тревогой на него смотрят, казалось бы, безжизненные глаза — так волнительно. Он сам не понимает, как тянется к недостижимому, запретному, принадлежащему другому. Возможно, погоня и желание преуспеть в соревнованиях с Узумаки началась ещё в Академии, а может, единственная девочка в классе, которой он не нравился, тем самым обратила на себя внимание. Учиха мало что смыслит в делах романтических, потому изводил девушку, как мог.       — Н-наруто-кун был одним из немногих, кто не терял надежды и был способен защитить мир…к-каждый шиноби готов отдать свою жизнь, если в итоге это приведет к победе. Ты должен это понимать, — она оправдывалась и нервничала, отсчитывая метры до медицинского пункта.       — А признание в любви это как обязательный акт самопожертвования? Саске не умолкал, озвучивая вопрос, на который хотел знать ответ. Кажется, его питало то, с какой сосредоточенностью Химэ подбирала слова и как (вне сомнений) пыталась сгладить рубцы на шершавой поверхности правды. Если и был на свете человек, способный уворачиваться от его словесных атак одним своим безмятежным видом, то имя его — Хината Хьюга. Кажется, она просто решила проигнорировать и сделать вид, что вопроса просто не было. Но они оба знают, что долго это длится попросту не может. Среди прочего, в характере последнего Учихи выделяли упорство, а значит, своего он добьется. Любым путем. И пока физическое принуждение выглядит самым действенным способом: нужно всего лишь взять её за руку и притормозить.       — Мне повторить? Нет. Она замечательно услышала вопрос, раздробила фразу на слова и перемолола их в слоги, разделила те по буквам, вслушалась в тон голоса и попыталась понять подтекст. Не хотелось об этом думать, но складывалось впечатление, что он хотел услышать опровержение.       — Не обязательный, просто…мне это было необходимо. Хината не чувствует пристального взгляда, сконцентрировавшись на собственных чувствах: «Был ли в них толк прямо здесь и сейчас? Зачем он вообще завёл эту тему?». Саске наверняка догадывался, как и все в деревне, о её любви к Наруто — всё стало ясно ещё в детстве, понятно по краснеющим щекам и очевидно после «смущенных» обмороков. Единственная константа в их отношениях — всецелая слепота (глупость, как выражался Учиха) Узумаки, который вроде понимал о чём идёт речь во фразе «я люблю тебя», но придавал ей какие-то другие значения. Хьюга до последнего надеялась, что до него дойдет, но с годами становилось всё труднее верить в невозможное. Жертвуя собой впервые, она дала последний шанс на хоть какую-нибудь взаимность, повторяя это второй раз, она осознавала, что ответ от него уже не требуется. Ей действительно было необходимо проверить свои чувства на прочность, стать уверенной версией себя и посмотреть на реакцию. Реакции не последовало, ни от Наруто, ни от сердца. У Саске так и вертелось на языке: «Ну так что, как успехи?» — однако он смолчал. Последняя битва с его другом соперником должна расставить все точки над «і», определить наконец победителя. На кон поставлено всё: жизнь, свобода, эго, принципы и будущее. Сомнений быть не должно, но всё же кажется, что у носителя девятихвостого причин выжить больше, в то время как у него амбиции на пару с обострённым желанием правосудия. Впрочем, этого должно быть достаточно. Власти поплатятся за геноцид его клана, одним Данзо не обойдется, если и проливать кровь предателей, так всех разом, никто из виновных не избежит наказания. Он свернёт эту гнилую систему силой, если когда одержит победу в бою.       — Ты должен понять, что умереть за одного из вас не страшно, ведь вы были способны завершить войну. А это главное, — она сказала невпопад, но сделала это исключительно из-за плохого предчувствия. — И, — самые нужные слова давались тяжело, — я никогда не нарушала обещания. Хината не врала: держалась на ногах только потому, что стала сильнее, боролась за свою правду и старалась не бояться, ведь на горизонте мелькало решение основной проблемы — всё как обещала. Война завершена, она жива. Приходилось отгонять образ погибшего брата, чтоб не расплакаться прямо сейчас, с раненой девушкой на спине. Во имя мирного неба над головой, жертвы Неджи и тысяч погибших, придется держаться до конца. Они наконец-то дошли до медика, та бросила испуганный взгляд на Учиху, но быстро приняла свою соотечественницу, укладывая раненую к другим шиноби. Хотелось присесть рядом и остаться в этом положении навсегда, окаменеть и превратиться в статую: камень ведь не способен чувствовать? Саске не мог знать, помнила ли она о той клятве на мизинцах и понимала ли, что он вкладывает в её слова. Химэ ведь не клялась ему в верности, обещала только стать сильнее и решить проблемы. Пусть в её словах и было значение «мы», «вместе», «оба», основной путь уже проделан по отдельности. Если он станет очередной проблемой, решит ли она её так же беспрекословно, с холодным расчётом? Однако в то же время Учиха не хотел, чтобы за него умирали, жертвовали собственной жизнью или целями — у него достаточно тяжб, крестов, которые он будет нести на своем горбу и жертва Хинаты не должна быть одной из них. Он справится самостоятельно, а если нет, значит, слишком слабый, не сдержал слова и стал предателем. А это уже непростительно. Времени оставалось немного и он потянул Хьюгу на себя, требуя закончить разговор. Ему оставалось что сказать. Шаг, два, ещё один. Приходилось тянуть податливое тело следом, в противоположную сторону от лишних ушей. Цукуёми помогло бы в этом плане, но силы надо беречь, так что в этот раз придётся обойтись обычной дистанцией. Ирьенин провожала его недоверчиво, с подозрением и невысказанной претензией, глаза незнакомки метали булыжники в спину — вот и первый человек, шепотом желавший смерти, которого он услышал за последние часы.       — Что там с цветами, до сих пор хранишь в книге на третьей полке? На Хинату словно ледяной поток обрушился, сразу приведя в сознание и вынудив затормозить. Ей же не послышалось? Подняв в голову в недоумении, пыталась отыскать ответы на безмятежном лице: его черты такие же ровные, даже более аккуратные, чем в детстве. Глаза. Глаза изменились. Теперь это смесь черного и фиолетового — контрастно, ему идёт — сейчас в них она не находит тени усмешки, искр злости или разводов обиды, только мутная тоска, что туманной пленкой обволакивает и её заодно. Саске сейчас выглядит как тогда, в первые визиты на крышу кланового поместья — растерянно и грустно.       — У меня осталась парочка кунаев, — продолжает, так и не получив ответа. Речь идёт о наборе, подаренном Химэ на его тринадцатый день рождения. Он до сих пор не хочет знать, как в детские руки попало оружие из страны Железа, интуиция подсказывает, что здесь не обошлось без обмана, поскольку представители страны отказались содействовать шиноби. Под каким предлогом она уговорила отца на это — загадка, хотя есть вероятность, что Хиаши самостоятельно совершает такие (по сути незаконные) покупки. Так или иначе, металл был невероятен: прочный, хорошо заточенный, стойкий к температуре и кислотам, буквально неубиваемый — за всё время пользования на клинке не образовалось ни одного скола. И снова никакой ответной реакции. Хината начинает сомневаться, в своем ли уме вчерашний – мститель, сегодняшний – герой.       — Если всё-таки неудачник выиграет, пусть меня похоронят на клановом кладбище, рядом с родителями. Там теперь ухоженно. Оставлю это на тебя, ладно, Химэ? Мрачный посыл не сразу стал понятен. Откуда ему знать об её увлечении засушивать цветы, в частности ту сакуру, которую он разбросал по всей библиотеке пару лет назад? Он побывал в своем квартале до начала войны? Почему Саске перекладывал на неё обязанности ответственного и использовал это странное прозвище? Зачем он вообще говорил всё это? Она не сразу уловила смысл «последнего требования», а когда сложила мысли воедино, с ужасом попятились. Шли секунды, а на его губах так и не появилась саркастическая усмешка, мол, попалась, дурочка.       — И ещё кое-что, Хината, — от серьезного тона та задержала дыхание, — вина за смерть моей семьи лежит на старейшинах Конохи. Так что не верь им. Никогда. Кровь отхлынула от лица, голова закружилась, а ватные ноги подогнулись — это было чересчур для неё. Она продержалась несколько секунд в ожидании очередного «нет, я не серьезно» за сегодняшний день, но Учиха и бровью не повел. После этого в светлых глазах окончательно потемнело. Это конец её нормальной жизни.