Ртуть

Тёплые сухие губы прижались к колену. Панталоне тихо застонал и запрокинул голову, когда Дотторе после нежного поцелуя прикусил кожу и скользнул холодными пальцами по внутренней стороне его обнажённого бедра. Побежали мурашки. Панталоне сделал жадный вдох и вздрогнул, роняя упругие локоны своих волос на плечо и мягкую подушку. — Дотторе... — выдохнул он, дрожа. Однако сильная рука зажала его рот, а в алых глазах мелькнули недобрые огоньки. — Сейчас я хочу, чтобы ты молчал, — распорядился полностью одетый Дотторе и плотоядно улыбнулся. — Заговоришь, когда я разрешу. Панталоне недобро прищурился, но промолчал. Что ж, ставки сделаны, и он принимал правила этой игры. Увидев его покорность, Дотторе убрал руку и наклонился, чтобы тронуть губами подтянутый крепкий живот. Длинные пряди его светлых волос упали вниз, щекоча кончиками гладкий лобок. Панталоне задрожал и невольно выгнулся, а пальцы скованных над головой рук дрогнули и сжали подушку. Дотторе пробовал его как любимое блюдо. Медленно, неспешно. Его губы скользнули ниже, почти к самому паху, щека едва не задела твердеющий член. Тёплое дыхание дразнило, заставляя молить о большем — что Панталоне и делал. Лежал и шептал, прося сделать хоть что-то. — А теперь перевернись, — приказал Дотторе. — Встань на колени, всё как ты любишь, и подставься. Хочу видеть, как ты скулишь и просишь вставить в тебя хотя бы палец. Ведь ты скучал по мне? Скучал,и так вижу. Ну так давай. Покажи мне себя. Панталоне тяжело вдохнул, выдохнул и, понимая, что с ним не шутят, перекатился на бок и лишь потом поднялся на колени. Тяжелее всего пришлось рукам, прикованным к резной спинке кровати. Между его ягодиц тут же скользнуло что-то мягкое, нежное, и Панталоне понял, что это стек. Хотелось задержать прикосновение — слишком уж он горел. Рука Дотторе неспешно, на пробу, огладила его бедро, а губы прижались к гибкой спине, вырывая ещё один стон. Панталоне выгнулся и подумал, хоть бы стек взлетел и легонько ударил его там, между ягодиц. Ярко, остро, до вскрика. — Ты ведь понял, что у меня в руках, Панталоне? — вкрадчиво спросил Дотторе, опаляя дыханием шею и вызывая мурашки. — Придётся хорошо себя вести и не оскорблять меня, иначе... Скажи, мне сегодня придётся тебя наказывать или будешь слушаться? Панталоне тихо выдохнул и покорно опустился грудью на кровать. Шире разведя колени, он прогнул спину и максимально поднял бёдра, чувствуя, как напрягаются мышцы ягодиц и раскрывается вход. Да, он и правда любил эту позу. И любил, когда Дотторе на него смотрит. В первую их ночь Дотторе был нежен и осторожен. Он целовал и ласкал так, что Панталоне задыхался стонами и нетерпеливо ëрзал по постели, раздвигая ноги и умоляя взять себя. А как неспешно Дотторе растягивал его пальцами, трогая внутри так, что можно было кончить просто сидя на них. Дотторе вставлял их максимально глубоко и задерживал там, давая прочувствовать себя каждой клеточкой тела. Панталоне казалось, что он вознёсся. Никто и никогда так его не ублажал. Однако вскоре этого стало мало, и Панталоне просил уже о большем. И Дотторе с удовольствием брал его всю ночь так, что наутро уже не держали ноги. Панталоне чувствовал себя абсолютно счастливым — всё тревожные мысли покидали его, оставалось только смаковать последствия таких их «забегов». Этого вскоре тоже стало мало и в ход пошли наручники, кляп и стек. Кляп предпочитал Дотторе, а вот Панталоне обожал наручники. Стек они трепетно любили оба, и Дотторе, в отличие от Панталоне, никогда не оставлял на его теле следов. Он вообще оставался всё таким же заботливым и внимательным. Это выражалось делом. Когда Дотторе гостил у Панталоне, он мог сделать ему чай или отобрать бумаги, прося отдохнуть. Мог просто посидеть молча, побыть рядом, но не докучать. Панталоне ценил те моменты, когда Дотторе подходил сзади и бережно разминал его плечи. Дотторе вообще относился к нему, как к принцу, и ревностно смотрел на каждого, кто рискнул засмотреться на красивейшего мужчину Снежной. Но вслух об этом он никогда не говорил. Отношения между ними, на удивление, складывались доверительные, и они уже понимали друг друга без слов — хватало взглядов или ухмылок. Они чувствовали опору друг в друге, но уж если ругались, доходило и до стрельбы. И в постели Дотторе никогда не переходил черту. Каждое его действие, каждое слово было тем, что так любил Панталоне. То, что он предпочитал стоять на коленях, подставляясь под член любовника, а не лежать на спине, они поняли сразу. И даже когда Дотторе был сверху, Панталоне всё равно руководил. Он получал только то, что хотел. Жадно брал и пользовался, а Дотторе отдавал — только их идеальный баланс. Прохладные пальцы скользнули по его спине: от копчика до шеи. Зарылись в тёмные волосы, ловя седую прядь, и помассировали затылок. Панталоне доверчиво прикрыл глаза. Дотторе сводил его с ума своими ласками. А уж что ожидало его после... Резкий удар стека обжёг бедро. Панталоне вздрогнул всем телом, но возмутиться не успел: сильные пальцы, уже в смазке, толкнулись в него. И от этого первого проникновения стало невозможно хорошо — Панталоне знал, что дальше будет ещё лучше. Когда они скользнут глубже, раздвинут чувственные стенки, достанут там, где всë будет гореть от возбуждения. Дотторе в нём и с ним творил невероятное. Однако вместо ласки всё так же внезапно его спину ужалил очередной достаточно сильный удар. Панталоне вздрогнул и вскрикнул, а Дотторе прижался влажными губами к месту удара. — Полегче, — распорядился Панталоне, дернувшись в наручниках. — Нет, — холодно ответил Дотторе. Панталоне непонимающе замер. В смысле, «нет»?.. Они же так не договаривались. — Что?.. — тихо спросил он, полуобернувшись. — Я сказал «нет», — с усмешкой ответил Дотторе. — Знаешь, Панталоне, думаю, тебе стоит напомнить, что со мной шутки плохи. Интересное заявление. Однако Панталоне даже не успел ничего спросить — два хлëстких обжигающих удара ужалили спину крест накрест. Панталоне дёрнулся, но чёртовы наручники держали крепко — они только впились в кожу запястий, но цепь не поддалась. — С ума сошёл?! — выкрикнул Панталоне. Дотторе никогда не смел его и пальцем тронуть. Если кто из них и был груб, то обычно сам Панталоне. Властный, холодный и жестокий он пользовался собственной вседозволенностью. До этой ночи. Сильная рука вцепилась в волосы на затылке и грубо дёрнула голову назад. Теперь стек ударил по бедру, точно оставляя свежий яркий след. — Дотторе! — выкрикнул Панталоне и пошёл на хитрость: заговорил мягко, тихо: — Дотторе, мне очень больно, остановись... — Тебе и должно быть больно, — прошептал Дотторе ему на ухо, прижавшись грудью к спине. — Или, думаешь, можешь безнаказанно дразнить меня? Вести себя, как шлюха, стелясь под этих богатеньких юнцов? Я видел, как ты вертелся перед этим ублюдком с северных земель. Он тебе руки целовал, а ты... — Сумасшедший! — раздражённо перебил Панталоне и дёрнулся в его хватке. — Это всё твои больные фантазии! Отпусти меня сейчас же! — И не подумаю. Он снова и снова опускал стек, нанося удар за ударом. Панталоне, помимо боли, почувствовал стремительно растущую злобу. Он зарычал и резко дёрнул руки, так, что деревянная балка спинки кровати разломилась пополам. Панталоне резко развернулся, подминая под себя Дотторе и вжал цепь от наручников в его шею. Послышался сдавленный хрип, но Дотторе даже не попытался защититься. И Панталоне давил, давил, давил... остановился он чудом, понимая, что это не повод убивать Дотторе. Отдышавшись и успокоившись, Панталоне убрал дрожащие руки от его шеи, но так и остался сидеть верхом, удерживая его на месте своим весом. Дотторе тяжело дышал, будто загнанный а ловушку зверь. Панталоне поднял руки и сорвал с него маску, натыкаясь на колючий и полный злобы взгляд алых кровавых глаз. Дотторе никогда прежде так на него не смотрел. Внезапно, рывком, он подался вперёд и впился пальцами в лицо Панталоне. Сжал до боли, размыкая челюсть, впился ногтями, словно желая содрать кожу. Панталоне замер. Только посмотрел в ответ, широко раскрыв глаза. Волосы растрепались, ресницы дрожали. Дотторе прижал вторую ладонь к его груди и сжал пальцы, царапая кожу до крови, словно хотел вырвать его сердце. Словно хотел порвать Панталоне, уничтожить его, стереть, разорвать. Убить. Его пальцы всё же дрогнули. Дотторе медленно убрал руки и согнулся, трясясь, словно от сильной боли. — Ненавижу тебя! — яростно прошептал он. — Гори в аду! Панталоне не понимал, что происходит. Внезапно Дотторе подался вперёд и с силой сжал его руки, рассматривая, и только сейчас Панталоне увидел, что браслетами наручников он ободрал запястья до крови. — Ты и правда яд, — прошептал Дотторе, дрожа с головы до ног. — Давно меня не посещали эти видения, эти галлюцинации о прошлом, но ты... Ты!.. И всё же это не оправдание. Я не должен был причинять тебе боль, Панталоне. Прости. Я скоро уйду. Дотторе медленно встал, поправил рубашку и медленно подошёл к окну. Приоткрыв его и впустив в тёмную спальню колючие снежинки, он сел на подоконник и глубоко вдохнул. Пытался успокоиться и прийти в себя. Панталоне так и сидел на кровати, ничего не понимая. Видения? Галлюцинации? Он довёл?.. Впервые Дотторе реально набросился на него, впервые попытался будто бы сорвать с него лицо и вырвать сердце. Неужели он... ... настолько ревновал? Панталоне взял с тумбы ключ и со второй попытки снял наручники. Накинув халат, он запахнулся потеплее, встал и подошёл ближе. — Дотторе, — позвал он, садясь на подоконник. Подняв голову и подставив лицо под нежный лунный свет, Панталоне прикрыл глаза. — Я не твоя вещь и не твоя игрушка. С кем захочу — с тем и буду встречаться, но я вроде бы ясно дал понять, что хочу тебя. И нет, днём я тебя не дразнил и грани не переходил. Что в тебе внезапно перемкнуло? — Перемкнуло... — растерянно повторил Дотторе. — Знаешь, мне вдруг вспомнилась старая сказка про чудовище и лис. Как бы чудовище не притворялась и не пряталось, оно всё равно останется чудовищем. Я так долго носил маску и вроде сросся с ней. Но сегодня... скажи, тебе противно смотреть на моё изуродованное лицо? Панталоне чуть вскинул брови и обернулся к нему. Глянул на идеально ровное бледное лицо, украшенное росчерком едва заметного шрама на переносице и щеке, и склонил голову набок. Дотторе, не дождавшись ответа, уткнулся лицом в ладонь и надавил ногтями, словно теперь хотел содрать кожу с себя. — Хватит, — распорядился Панталоне и поймал его запястье. — Убери руку, убери. У тебя в голове сейчас путаница, я понимаю. Пятьсот лет это не шутка, да? Ты просто устал, Дотторе. Посмотри на меня. Посмотри. Это же я, Панталоне. Дотторе медленно поднял рассеянный взгляд воспалённых глаз. Посмотрел на нежное лицо Панталоне, обласканное лунным светом, на его бархатистую кожу, на волнистые тяжёлые волосы, на серебряную прядь, оплетающую тёмный хвост. — Ты такой красивый... — прошептал он. — Зачем тебе чудовище? — Дотторе, — мягко позвал Панталоне. — Очнись. Я ещё большее чудовище, чем ты. Забыл? Дотторе вспоминал. Этот человек, нежный, прекрасный, величественный, тоже стоял по щиколотку в крови и вытирал с щеки тяжёлые алые пятна. От него пахло угрозой и риском, а за его добродушной улыбкой скрывалась безжалостность. Он убивал и не боялся марать руки. Да, он наконец-то узнавал. — Панталоне... — в его голосе слышалось узнавание, а во взгляде мелькнула тревога. — Проклятье, что я натворил? Я тебя ранил? — Всё нормально, — усмехнулся Панталоне. — Я бы не назвал это «ранами». Но я не думал, что ты такой ревнивец. Тот мальчишка... — Я убил его. Панталоне замолчал. Медленно моргнул, чуть вскинув брови, и всмотрелся в спокойное лицо Дотторе. В смысле... убил?.. — Этот парень был редким мерзавцем, — сказал Панталоне. — Но прошу, не убивай всех, с кем я веду переговоры. Иначе трупов в Снежной будет больше, чем живых людей. — Прости. Это кризис. Знаешь же, со мной бывает. Панталоне знал. Дотторе рассказывал, что порой его кроет из-за множества воспоминаний. Неудивительно, если его клоны отражали самого Дотторе в разный период времени — а они были очень разными — то сколько же личностей он держал и хранил в себе? Даже он не мог постоянно оставаться сильным и адекватным, когда в голове скапливалось всё больше и больше воспоминаний и мыслей. — Могу ли я думать, — улыбнулся Панталоне, кокетливо склонив голову. — Что у тебя поехала крыша, потому что симпатия ко мне стала настоящей? Боишься потерять меня, Дотторе? Я единственный, кто принимает тебя и твоего монстра? Глупый Доктор, так попался... — Попался? — усмехнулся Дотторе. — То есть, у тебя симпатии ко мне нет? — Нет. Мне нравится быть с тобой в постели и нравится твоя протекция. Но не думай, что на твои жалкие чувства я могу ответить. — Лжец. Это прозвучало спокойно и размеренно. Панталоне отвечать не стал, только вскинул бровь — мол, продолжай. — Твоё тело каждый раз говорит обратное, — пояснил Дотторе. — Это просто секс. — Мне достаточно много лет, чтобы научиться различать, Панталоне. Ладно, я пойду. Доказал бы тебе правдивость своей теории, но меня слишком кроет. В другой раз тогда. Он попытался соскочить, но Панталоне решительно прижал ладонь к его груди. — Нет, — сказал он. — Останься. Мы тебя ещё не вылечили. Чего тебе не хватает? Уверенности в себе? Уверенности во мне? Хорошо, тогда эта терапия будет только для тебя. Имей ввиду, это разовая акция. Дотторе только молча вскинул бровь. Панталоне, улыбнувшись, соскочил с подоконника и встал напротив него. Теперь лунный свет освещал его всего, играл переливами на светлом лёгком халате, серебрил волосы и длинные ресницы. Медленно скинув халат, Панталоне постоял, демонстрируя обнаженное сильное тело, и опустился на одно колено. Дотторе успел только выдохнуть тихое: «Нет!.. », когда Панталоне прижался губами к его паху. К щекам подступил жар. Дотторе тяжело дышал и слышал только стук собственного сердца, пока Панталоне стягивал его штаны. Прежде он ничего подобного не делал, выражая брезгливость, а ртом и языком ласкал только Дотторе. Теперь же его прекрасный величественный Панталоне стоял перед ним на коленях. Он прижимался поцелуями к внутренней стороне его бёдра, вызывая мурашки, ласкал чувственную кожу и бессовестно щекотал дыханием. Дотторе смотрел на него между своих ног и думал, что убил бы. Убил бы эту сволочь, лишь бы он не достался никому другому, лишь бы его губы больше так ни к кому не прикасались. Ох, как же Панталоне ошибался. Он больше не был свободен. Он принадлежал Дотторе. Панталоне провёл влажным языком по его ноге, поднял взгляд и провокационно медленно прижался щекой к твердеющему члену. Вот же ж... Почему Дотторе снова вспомнилась та дурацкая сказка?.. Чудовище... Чудовище... Однако все мысли покинули его, когда тёплые губы обхватили головку члена. Влажный язык медленно скользнул по стволу, пальцы впились в бёдра и Панталоне опустил голову, вбирая член в рот. Дотторе больше ничего не соображал, а весь мир сузился до этой комнаты, до одного этого момента, до ласкающего его горячего рта. Его непокорный своевольный Панталоне наконец-то послушно ласкал его и от одного этого можно было умереть. Дотторе напряжённо выдохнул сквозь зубы, а по спине пробежали мурашки. Запрокинув голову, Дотторе издал низкий гортанный стон и запустил руку в волосы Панталоне, притягивая его ближе. Он принадлежал лишь ему, ему, ему. И этот рот, который Дотторе потом будет вылизывать со всей любовью. Удивительно, но Панталоне, который постоянно говорил, что никогда не будет делать подобного, сейчас сосал неспешно и осторожно, прислушиваясь к реакциям Дотторе. Куда-то делась вся его брезгливость, и он энергично поднимал всё быстрее твердеющий член. Кровь кипела и бурлила, тело горело от каждого прикосновения, прикосновения языка разжигали пламя в каждой клеточке. Его Панталоне... в его ногах, с таким пошлым и опьяняюще прекрасным видом. И в его глазах — как всегда — горел опасный гордый огонёк. Внезапно Панталоне отстранился, легко стряхнув руку Дотторе со своих волос. Встав и улыбнувшись, он вытер губы тыльной стороное ладони и развернулся, позволяя луне лечь нежными бликами на его его изумительное сильное тело, обрисовывая каждую мышцу. Его невозможно было не хотеть. — Мне ждать тебя в постели? — спросил он небрежно, словно между делом. — Или мне самому себя развлекать? Дотторе молча спрыгнул с подоконника — его не нужно было звать дважды. Он нетерпеливо расстегнул рубашку, сбросил её на пол, следом отправились брюки и остальная одежда. Сейчас он действительно был готов убивать за Панталоне. Убивать любого, кто встанет между ними. Панталоне, не оборачиваясь, вернулся в постель и откинулся спиной на мягкие подушки. Он не успел позвать снова, как Дотторе навис над ним, вклинившись между ног. Его взгляд изменился: он стал жадным, требовательным, распалённым. Панталоне улыбнулся и обнял его обнажённое тело ногами, вбирая его тепло и притягивая его ближе. — Ты же любишь другую позу, — прошептал Дотторе в его губы и скользнул пальцами по впалой щеке. — В этот раз я хочу смотреть в твои глаза, — ответил Панталоне и прижался губами к его ладони. Бёдра свело от предвкушения. — Ну же. Давай, Дотторе. Дотторе не спешил. Он прижался губами к тёплой шее, тронул кожу языком, вбирая любимый вкус. Его ладони скользнули по груди, обводя нежные ореолы сосков — тихий стон Панталоне заставил сердце замереть. Он был таким чувственным, таким живым и открытым, а его тело говорило больше, чем слова. Дотторе приподнялся, перехватил его руки и взял наручники. — Не бойся, — сказал он. — Я больше не причиню тебе вреда. Панталоне прищурился, всматриваясь в него, но всё же поднял руки, позволяя вновь приковать себя к кровати. Наручники обхватили содранные запястья, и Дотторе потянул его на себя, чтобы вытянуть руки и заставить прогнуть спину. Пришлось напрячь все мышцы, но Панталоне подчинился и шире развёл ноги, чтобы любовник не забывал, зачем они здесь. Дотторе тихо рассмеялся в ответ на такой порыв. Теперь он целовал ещё медленнее: ласкал по сантиметру и кусал, оставляя свои метки на бледной коже. Панталоне стонал и ёрзал, покрываясь мурашками, пока Дотторе сосал один его сосок, а затем и второй. Когда ему хотелось добавить огонька, он сжимал зубы, и Панталоне вскрикивал он неожиданности, а его член возбуждающе твердел. Самая потрясающая картина из всех возможных. Ладони скользили по сильному телу, опускались на бёдра, растирая и разгоняя кровь. По коже бежали мурашки, особенно, когда нежные губы опускались к низу живота, а язык скользил по гладкому паху. Дотторе мог играть так очень и очень долго, лишь бы слышать, как Панталоне умоляет его продолжать. А умолять он очень не любил. — Дотторе... — выдохнул Панталоне, приглашающе шире раздвигая колени. Даже сейчас упрямился, хотя близости хотел безумно. Как же он был прекрасен. Как настоящее произведение искусства. Дотторе провёл ладонью по внутренней стороне его бедра и тут же прижался губами, скользя ниже. Запах Панталоне был элегантным и благородным: смесь аромата его кожи и дорогого парфюма. От него всегда великолепно пахло и Дотторе обожал пропитываться им. Он всегда слишком обожал Панталоне: даже сейчас он решительно сжал его ягодицы, развёл и прижался губами к нежному входу. Его язык вытворял такое, что Панталоне задыхался стонами. Он вздрагивал, ёрзал, просил отстраниться и продолжать, и скулил от того, как истекал его возбуждённый член. Дотторе вылизывал его, стараясь загладить вину за недавнюю грубость, а потом отстранился и прижался языком к члену, скользя от основания к влажной липкой головке. Панталоне задыхался. В объятиях и плену Дотторе он порой ощущал себя центром вселенной, но даже этого было мало. И Дотторе это чувствовал. Он наконец-то распрямился, скользнув ладонями по крепким ногам. Панталоне пьяно улыбнулся, смотря влажными от эмоций глазами. — Чего ты ждёшь? — спросил он. — Наслаждаюсь тобой, — ответил Дотторе. Зачерпнув пальцами смазку, он поднёс их к пульсирующему вылизанному входу и приказал: — Сам. Панталоне разочарованно прыснул, зарычал, но спорить не стал. Шире разведя ноги, он потянулся вниз, насаживаясь на длинные влажные пальцы. Те проскользнули внутрь лишь на треть, но уже этого давления было достаточно, чтобы потерять контроль. Панталоне выгнулся и задрожал так, что даже поджал пальцы на ногах. Дотторе в очередной раз подумал, что он очень, очень красивый. Сжалившись, он одним движением вогнал оба пальца глубже, наслаждаясь блаженным стоном удовольствия и боли. Наивысшим удовольствием было наблюдать, как Панталоне сходил с ума на его пальцах. Как он вздрагивал, стонал и реагировал на каждое прикосновение, на каждое раскрытие, чтобы расширить и растянуть его. В такие минуты Дотторе как никогда ощущал свою власть над этим человеком. Он контролировал его, держал, управлял его удовольствием и, казалось, доставал до самого сердца. Его пальцы то раздвигались, то складывались, Дотторе вытаскивал и вставлял их, надавливал и отпускал, запоминая, что и его бесчувственный Панталоне может быть таким открытым и уязвимым. Скользя ногами по простыни, Панталоне впервые отдавался ему так, открываясь и телом, и душой. — Скажи мне, что хочешь, — прошептал Дотторе, убрав пальцы и смазав свой стоящий колом член. — Скажи, что хочешь меня. Панталоне посмотрел на него пьяным от возбуждения и желания взглядом. По его лицу стекали капельки пота, на вздымающейся груди проступила испарина. Панталоне был напряжён так, что проступила каждая мышца. Внезапно он обхватил Дотторе ногами, заваливая на себя, и впился в его губы требовательным поцелуем. Не сдавался — даже сейчас он пытался управлять. Уже ничего не соображая, Дотторе, отвечая жарким поцелуем на поцелуй, толкнулся в него и поймал ртом полустон, полувскрик. Они двигались так, что бедная кровать жалобно скрипела под их сильными крепкими телами. Дотторе толкался резко, грубо и Панталоне от его толчков прокатывался спиной по скользкой простыни. И всё же он толкался навстречу, насаживался на член, словно ему было мало, и они двигались вместе, в едином ритме, в едином темпе. Как никогда продолжение друг друга. Дотторе было его мало: он лёг на Панталоне, зажав его член между их телами, но не сбавил темпа. Почувствовав на себе липкую сперму, после того, как Панталоне сотрясло под ним, а крики стали громче, надрывнее, он не сдержался и кончил следом, пачкая собой любимое тело внутри. Выходить он не спешил: Дотторе нравилось чувствовать сперму внутри него. Словно так он мог навсегда пометить Панталоне и сделать его своим. Панталоне не успел даже отдышаться, как Дотторе толкнулся снова. Внутри его тела уверенно твердел член. — Сумасшедший... — выдохнул Панталоне, запрокинув голову. — Я же ещё даже не отдохнул... — Так ты особо ничего и не делаешь, чтобы устать. Панталоне не успел огрызнуться или нагрубить — с его губ снова сорвался стон. Уже к утру, после четвёртого захода, измотанный Панталоне без сил уснул, свернувшись на коленях Дотторе. Тот же не сомкнул и глаза, даже когда солнце поднялось над горизонтом, играя ледяным блеском на стекле широкого окна. Дотторе неспешно поглаживал Панталоне, перебирал его тяжёлые влажные волосы, и смотрел на следы, которые оставил на его теле. Неужели и правда всё из-за банальной ревности? Панталоне плохо на него влиял... Где-то к обеду Панталоне шевельнулся, а Дотторе даже не попытался задремать. Он так и поглаживал его, взмокшего, липкого и разнеженного, едва ли способного встать после стольких заходов. — Можешь уходить, — сонно сказал Панталоне, но голову с его колен не убрал. — Прогоняешь? — тихо спросил Дотторе, играя с его волосами. — Да. Я тебе помог, но это не значит, что я простил. — И что мне сделать, чтобы заслужить прощение? — Сам подумай. Ты же у нас старше и званием и возрастом. Дотторе усмехнулся, потянув прядь его волос. — Могу ответить тебе не меньшим доверием, — сказал он. — В следующий раз я готов принять тебя. Если ты понимаешь, о чём я. Панталоне понимал. Хмыкнув и ничего не ответив, он всё же приподнялся, спустил ноги на пол и, пошатываясь, встал. Дойдя до ванной, он закрылся там, словно Дотторе вовсе не было в спальне. Дотторе изумлённо склонил голову набок: то его любовник был заботлив и ласков, а то превращался в ледяную статую. Впрочем, в этом был весь Панталоне. Понять его было непросто, зато никогда не было скучно. Закрывшись в ванной, Панталоне открыл кран, чтобы набрать горячую воду из нагретого за ночь бойлера. Повернувшись к зеркалу спиной, он, поморщившись, рассмотрел алые следы, оставшиеся от стека на его бледной коже. Нет, это было перебором. Он не мог позволить портить своё идеальное тело. И в наказание он собирался игнорировать Дотторе ещё очень и очень долго. Однако, стоило только опуститься в горячую воду и блаженно застонать, как Дотторе навис над ним. Его редко могли сдержать двери и замки. Поймав ногу Панталоне, он прижался губами к его колену и скользнул прохладными пальцами по гладкой коже до самой щиколотки. — Позволь присоединиться? — спросил он. — Я же сказал — уходи, — холодно ответил Панталоне. — У меня вся спина исполосована. — Я вылижу и залечу каждую рану, обещаю. Хочешь, расскажу старую сказку? О лисах и чудовище. Панталоне задумался. Неужели его загадочный Дотторе решился на первое в жизни откровение? — И с чего такая щедрость? — спросил он, сложив руки на груди. — Иногда... — Дотторе опустил взгляд. — Я забываю, кто я и откуда. Порой, мне снятся зелёные и песчаные просторы Сумеру. Даже спустя столетия тянет домой. К месту, которое дважды меня отвергло. Тебя ведь тоже манят просторы Ли Юэ, Панталоне? — Даже если так, что с этого? — Сегодня я впервые ощутил себя дома, хотя я всё ещё тут, в Снежной. Ты вырвал меня из затянувшихся кошмаров и воспоминаний. Ты единственный, кто понимает меня. Панталоне упрямо молчал. Он хмурился, хотя что-то внутри откликалось на каждое слово Дотторе. Он и сам скучал по дому, хотел пройтись по деревянным настилам дорогой роскошной Гавани, вдохнуть такой родной влажный воздух и ощутить запах цветов. От сильнейшей тоски порой спасала близость Дотторе, того, кто не отвернулся от него, брошенного и осмеянного богами человека. Пожалуй, если бы он увидел, что кто-то целует руки Дотторе, то тоже убил бы мерзавца. Никто не имел права вставать между ними. — Так ты хочешь услышать сказку? — нарушил воцарившуюся тишину Дотторе. — Допустим, — ответил Панталоне. — Залезай ко мне, холодно же. Дотторе победно усмехнулся. Забравшись в воду, он устроился сзади Панталоне и обнял его поперёк груди, прижимая к себе. Тот охотно прижался спиной и сжал его руки в своих. Зарывшись носом в мягкие волосы на его затылке, Дотторе произнёс: — Жило-было одинокое чудовище, облачённое в лисью шкуру...