Что ты чувствуешь?

      Просыпаюсь из-за того, что мне очень жарко. Переворачиваюсь на спину и чувствую, как влажные пряди волос прилипают к моему лбу, а проступившие на шее капельки пота моментально впитываются в ткань наволочки. Одеяло белоснежной глыбой скомкалось в ногах на краю кровати — видимо, я сбросил его во время беспокойного сна.             Несмотря на то, что летний сезон уже приближается к своему завершению, на улице по-прежнему стоит невыносимая жара. И судя по тому, как настойчиво солнце пробивается сквозь светлые полупрозрачные занавески в комнате — время уже перевалило за полдень. Домой я вернулся только под утро, и не смея отказывать себе в удовольствии проспать до обеда, не стал заводить будильник. Совсем скоро начнётся новый учебный год в университете — который станет для меня последним, — поэтому я стараюсь выжать из беззаботных летних деньков все самое прелестное. Ночные гулянки, прогулки до рассвета, тусовки с друзьями — всё это скоро закончится, потому что к учёбе я отношусь довольно ответственно, и с сентября по июнь всеми силами пытаюсь брать себя в руки, чтобы успеваемость не понизилась.            Пытаюсь разлепить свои веки и оторвать голову от подушки, не переставая прислушиваться к происходящему за пределами моей комнаты. Судя по звону какой-то посуды и звуку льющейся из крана воды, мать уже давно на ногах и сейчас суетится на кухне. Натягиваю на себя домашние трикотажные шорты и открываю дверь. В нос ударяют приятные запахи еды.       — Неужели, проснулся! — с неприкрытой издёвкой восклицает мама, обернувшись в мою сторону. Она стоит возле раковины и намыливает сковородку, — Я уже хотела тебя будить.            Шагаю по кухне, лениво потягиваясь и зевая, прикрыв рот ладонью.        — По какому поводу такой шикарный завтрак? — спрашиваю, оглядывая тарелки на столе. Тут и блинчики — судя по всему только приготовленные, и какие-то рулетики из мяса, и пара небольших пиалок с салатами.        — Во-первых, не завтрак, а обед. Ты время видел? — мама косится на меня своим укоризненным взглядом, — А во-вторых, Дань, с каких пор у тебя проблемы с памятью? Я ещё на прошлой неделе напоминала тебе, что Вика прилетает сегодня, восемнадцатого числа.       Меня будто окатывает ушатом ледяной воды. Рука замирает в воздухе не донеся до рта виноградину, украденную со стола. Моментально вспоминаю подробности недавнего разговора с матерью и тогда мне казалось, что до твоего приезда ещё достаточно много времени.       Мама поведала мне о том, что ты довольно хорошо сдала выпускные экзамены и решила поступать в московский университет. К моему огромному удивлению, тётя Таня и дядя Саша согласились с твоими намерениями и без каких либо опасений поддержали твой переезд в столицу, обосновывая это словами: «Викуся там не пропадёт! Благо у нас родственники в Москве есть, вы за ней присмотрите!». Моя мать эту идею восприняла с каким-то невероятным энтузиазмом, поддакивая и уверяя свою родную сестру, что она обязательно позаботится о тебе и не даст в обиду. Да уж. Переживать за тебя нужно было ещё прошлым летом, когда ты оказалась со мной в одной постели, чёрт возьми.       Не подозревая о моих страхах, мать очень настойчиво потребовала, чтобы ты какое-то время пожила у нас в квартире, пока не подыщешь себе подходящее съёмное жилье. Для меня это стало шоком.       — Сегодня уже восемнадцатое? — кое-как выдавливаю из себя. Свои переживания и растерянность пытаюсь скрыть за маской задумчивости.       — Да, — отвечает мама, вытирая мокрые руки о кухонное полотенце, — Ты бы между своими гулянками хоть иногда в календарь посматривал.        Я пропускаю мимо ушей очередной подкол матери. Сейчас это кажется мне сущим пустяком, в отличие от новости, что я вот-вот снова с тобой увижусь.        С нашей последней встречи прошёл ровно год. Ровно год с той самой ночи, после которой я ещё очень долго чувствовал себя конченным куском дерьма. Мне казалось, что я совершил самый ужасный поступок в своей жизни и должен гореть за него в аду. Сейчас я думаю также. Несмотря на то, что ты ни в чём меня не винила, по крайней мере открыто, угрызений совести никто не отменял.        Все последующие дни после того, как я лишил тебя девственности, мы практически не общались. Утром в твоей комнате я проснулся один. Не знаю, ушла ли ты ночью или же после рассвета. Особого значения это не имеет. Ты сбежала — и это главное.        В течение недели я пытался стать тенью в доме семейства Соколовых, старался слиться со стенами и не привлекать к себе лишнего внимания родственников, будто у меня на лбу было написано «Я трахнул свою сестру». Благо никто не предавал особого значения нашему с тобой странному поведению, потому что мы и в самый первый день приезда не очень много общались. Ты меня боялась, и я это видел. Оказалось, не зря. После той самой ночи для родителей совершенно ничего не изменилось, но вот для нас с тобой…       Ты избегала меня, старалась лишний раз не сталкиваться со мной взглядами, а когда родственники начинали шутить по поводу того, что мы спали в одной кровати как в детстве, ты и вовсе делала вид, что не слушаешь. Пару раз я всё-таки порывался заговорить с тобой, спросить о твоём самочувствии, но так и не смог набраться смелости. Дурак. Вот и кто я после этого, если не конченный кусок дерьма?       — Пойду схожу в душ, — оповещаю мать и сразу же испаряюсь с кухни.       Стою под прохладными струйками воды, пытаюсь привести мысли в порядок и успокоиться. Как вообще можно было забыть про твой приезд? Несколько дней после разговора с матерью эта новость не давала мне покоя, но потом каким-то образом вылетела из головы. Может и правда стоит завязывать с гулянками уже сейчас, а не после начала учебного года?        Стираю со своего тела капли воды полотенцем и продумываю план отступления. Что если я попытаюсь убедить маму, что у меня нарисовались важные дела и быстро ретируюсь из дома? Ясное дело, что рано или поздно я всё равно с тобой встречусь, но пока у меня есть возможность оттянуть этот момент, я буду этим пользоваться. Если уйду сейчас, то вернусь в квартиру только ночью, и ты уже абсолютно точно будешь спать. У меня появится в запасе ещё один день, чтобы настроиться на эту неловкую встречу.        С этим идиотским планом в голове и с непоколебимой решительностью надеваю домашние шорты и выхожу из ванной.       — Мам, а во сколько… — «Вика приезжает?» хочу спросить, но не договариваю. Слова застревают где-то в глотке и смысла в них уже нет.        Не в силах даже шелохнуться, застываю каменным изваянием посреди коридора и не моргая смотрю на тебя, стоящую около входной двери. Судя по всему вы с моей мамой обнимались, приветствуя друг друга, а я своим голосом вас отвлёк и заставил обернуться в мою сторону.        Лицо твоё озарено лучезарной улыбкой и ты без какого либо стеснения рассматриваешь мой оголённый торс, по которому всё ещё стекают капельки прохладной воды, впитываясь в пояс домашних шортов — единственный предмет одежды, который я надел после душа.        Не знаю, какие именно эмоции сейчас отражаются на моей физиономии, но ты в удивлении приподнимаешь свои изящные брови, будто ожидаешь от меня совсем другой реакции от нашей встречи. Ты одета в светлые джинсовые шорты с высокой посадкой, из-за чего я просто не могу не подметить стройность твоих загорелых ног. Миниатюрную грудь прикрывает широкая полоска чёрной ткани с тонюсенькими бретельками на плечах, которая в женском мире зовётся кроп-топом. Каким бы виноватым я себя перед тобой ни чувствовал, я просто не могу мысленно не сматериться из-за твоей дурацкой привычки — которую я заметил ещё прошлым летом, — не носить лифчик. Если бы я мог сам дать себе подзатыльник, обязательно дал бы.       — Дань, ну чего замер то? — восклицает мама, и я безумно ей благодарен, что она выводит меня из этого транса, — Возьми чемодан, отнеси в мою спальню.        Нервно сглатываю и неуверенно шагаю в твою сторону. В горле пересохло.       — Привет, — продолжая весело улыбаться, говоришь ты.        Оказываясь слишком близко, я не сразу могу отвести взгляд от твоего лица. Мне кажется, что ты стала ещё взрослее, хотя прошёл всего лишь год. Скулы и подбородок немного заострились, на щеках играет задорный румянец, а карие глаза буквально светятся счастьем. У меня возникает ощущение, будто только я чувствую себя полнейшим кретином. Ты действительно так рада меня видеть или же просто пытаешься быть дружелюбной в присутствии моей матери?       — Привет, — отзываюсь немного севшим голосом и, быстро хватая твой большой чемодан за ручку, волоку его по коридору.        Как ты вообще дотащила этот тяжеленный баул с аэропорта? Глядя на твою хрупкую фигурку и тоненькие ручки я не могу и представить, что в девушке может быть столько силы.

***

      Пока мы сидим за обеденным столом, я ощущаю себя немного неуютно. А вот ты наоборот, кажется, чувствуешь себя как дома. Вы воодушевлённо беседуете с моей матерью, обсуждая прошедшие экзамены и то, как ты перенесла многочасовую дорогу до столицы. Я тем временем молча уплетаю блины и периодически нервно поглядываю на экран телефона, лежащего на столе рядом со мной.        К моему счастью, мне даже не пришлось выдумывать какую-то легенду, по которой придётся свинтить из собственного дома. Прямо перед тем как сесть за стол мне позвонил мой одногруппник и по совместительству друг, Максим, и позвал на баскетбольный матч. Даже не дослушав его предложение до конца, я не раздумывая согласился. Мне совершенно плевать, куда именно отправиться, лишь бы избежать твоей компании и матери, которая во всю пытается втянуть меня в ваш разговор.       — Я пошёл, — сообщаю, поднимаясь из-за стола, — Вернусь ближе к вечеру, часов в девять.       Мама мерит меня обвинительным взглядом, но ничего не говорит. Наверное, прекрасно понимает, что спорить со мной бесполезно. Я уже слишком взрослый, чтобы запирать меня дома и принуждать к общению с родственниками. Это мне на руку.       Закидываю на плечо рюкзак, обуваюсь и выхожу из квартиры, даже не обернувшись. Возможно, я веду себя ещё хуже, чем просто конченный кусок дерьма, но по-другому я не могу.

***

      Домой возвращаюсь в начале одиннадцатого. Немного позже чем обещал, но и раньше, чем на самом деле хотел бы. После баскетбольного матча мы с Максимом и ещё парочкой моих университетских друзей решили прогуляться по центру Москвы, и насладиться такой долгожданной прохладой вечернего воздуха. Мы просто скитались по широким улицам, бродили вблизи Красной Площади и болтали. Кто-то из парней отдыхал от домашней суеты, кто-то от назойливой девушки — которая непременно проест все мозги по возвращении домой, я же избегал встречи с тобой, своей маленькой двоюродной сестрой. Ну и кретин.       Когда я вхожу, в квартире стоит подозрительная тишина. На несколько секунд я даже испытываю облегчение из-за мысли, что вы с мамой уже можете спать. Но разве может мне судьба преподнести такой щедрый подарок?       — Дань, это ты? — со стороны кухни доносится голос матери.       — Я, — громко отвечаю, сбрасываю с ног кроссовки и плетусь по коридору.        Женщина возвышается над столешницей и орудует большим кухонным ножом. Останавливаюсь сбоку и вижу, как она разрезает на кусочки мой любимый апельсиновый пирог. От него тонкими струйками тянется пар, кажется, он только что из духовки.       — Не ожидала, что ты вернёшься раньше полуночи, — как-то ехидно улыбается мама, мимолётно поглядывая в мою сторону, — Есть хочешь?       Я киваю и тянусь к верхнему шкафчику, чтобы достать тарелку.       — Две, — сразу же реагирует мама, — Не забывай, что у нас гости.       «Забудешь тут, как же» — хочется ляпнуть мне, но я вовремя прикусываю свой язык. Я ставлю тарелки на столешницу рядом с мамой и она кладёт на них по большому куску ароматной выпечки.       — Отнеси Викусе, — говорит она, слизывая крошки со своих тонких пальцев, — Она в моей спальне.       — А сама почему не отнесёшь? — недовольно бормочу, получая в ответ укоризненный взгляд женщины.       — Дань, совесть имей, — немного обижено произносит мама, — Мне ещё бельё надо развесить и блузку погладить, а завтра на работу. Поэтому не выделывайся и иди пообщайся с сестрой.       Не нахожу ни одного внушительного аргумента против слов матери, беру в руки тарелки и выхожу из кухни. В конце концов я не смогу постоянно тебя избегать, пока ты живёшь в нашей квартире. Пора переставать вести себя как подросток и набраться смелости переброситься с тобой хотя бы парой банальных фраз. Я никогда не был обделен женским вниманием и общение с противоположным полом давалось мне достаточно просто, но это совершенно иная ситуация. Ты — моя сестра и мы совершили очень опрометчивый поступок, о котором, скорее всего, оба жалеем.        Как мне показалось, при встрече днём ты была настроена очень даже дружелюбно и вовсе не собиралась избегать моего общества, как это сделал я. Да, я повёл себя как малолетка и от этого на душе ещё более паршиво. С этими мыслями я направляюсь прямиком в спальню матери, чтобы наконец перебороть все свои страхи и столкнуться с ними лицом к лицу.       Дверь в комнате открыта, останавливаюсь на пороге и наблюдаю за тобой. Ты сидишь в одном из кресел, подогнув под себя ноги, перед небольшим журнальным столиком. Из-за твоего плеча выглядывает небольшой холст, стоящий, судя по всему, на маленьком настольном мольберте. Ты медленно водишь широкой кистью по полотну и задумчиво наклоняешь голову то в одну сторону, то в другую.       Глубоко вдыхаю и наконец подхожу к тебе.       — Привет, — говорю, из-за чего ты немного подпрыгиваешь на месте от неожиданности. Видимо, ты была настолько сильно увлечена рисованием, что даже не заметила, как я появился.       — О! — твой взгляд падает на тарелки в моих руках, — Это мне?       — Да, — отвечаю и протягиваю тебе один из кусков пирога.       Ты ставишь блюдо перед собой, пальцами отламываешь небольшой кусок выпечки и закидываешь в рот, не отвлекаясь при этом от своего занятия. Я смотрю на тебя слегка изумлённо, потому что на тарелке рядом с пирогом лежит чайная ложка, но ты даже и не подумала ей воспользоваться.       — Что? — весело спрашиваешь ты, услышав мой короткий смешок, — Так ведь вкуснее. Прям как в детстве.       Не сдерживая улыбки, я подтаскиваю к журнальному столику ещё одно кресло и сажусь рядом с тобой. Я рад, что ты так спокойно со мной общаешься. Твой взгляд не сквозит презрением и отвращением, а это значит, что всё может быть как раньше. По крайней мере, я на это надеюсь.       — Что ты рисуешь? — спрашиваю, с интересом разглядывая холст, стоящий на столике.       — Сама не знаю, — ты хихикаешь, разглядывая свой шедевр, — Просто это занятие меня успокаивает. На самом деле мне нравится процесс, а не итог.        Будь я немного умнее, эта фраза не прозвучала бы для меня столь двусмысленно. Ну неужели теперь я всегда буду возвращаться к мыслям о сексе, находясь рядом с тобой? Это же просто отвратительно. Как хорошо, что в этот момент ты снова погружаешься в творчество и не можешь прочесть по моему лицу, о какой похабщине я думаю.       — А ты что здесь видишь? — спрашиваешь ты, указывая ладонью на холст. С одной стороны мне спокойно, что ты ведёшь себя так, словно год назад между нами ничего и не произошло. А с другой стороны — это кажется мне глупым.       Не озвучиваю свои рассуждения вслух и бегаю взглядом по твоей картине. Всматриваюсь в красочные мазки сиреневого, лимонно-жёлтого и розового цвета. Никаких замысловатых фигур или чётких очертаний, просто цветастые разводы и пятна красок, в некоторых местах смешавшихся друг с другом. Эта картинка не несёт какого-то смысла или посыла, но от чего-то на неё приятно смотреть.       — Мне кажется, — произношу, растягивая слова, — Я вижу здесь весну.       — Серьёзно? Весну? — ты поворачиваешь голову в мою сторону и поднимаешь вверх свои изогнутые брови.       — Ну, да, — киваю, — Знаешь, это как тест Роршаха. Каждый может увидеть здесь что-то своё.       — Хм, — ты задумчиво хмуришься и снова начинаешь водить кистью по холсту.        Держу в руке свою тарелку и ем апельсиновый пирог небольшими кусочками, наблюдая за тобой. Несколько минут мы не разговариваем, занятые каждый своим делом. Стараюсь придумать новую тему для разговора, но никак не могу оторвать глаз от твоих плавных движений. От того, как изящно ты держишь кисть своими тонкими пальчиками, словно настоящий художник; от того, как оценивающе ты рассматриваешь свою работу и слегка надуваешь пухлые, розовые губы; от того, как твои длинные тёмные, собранные в хвост волосы струятся по спине.        Ты сидишь передо мной в длинной серой футболке, которая смотрится просто огромной на твоём изящном стройном теле. Когда ты ёрзаешь на кресле, ткань сама собой задирается до середины бедра и оголяет твои худые коленки. Пытаюсь выбросить из головы всплывающие образы, но ничего не выходит. Помню, как ты извивалась под моими ласками, кусая покрасневшие от поцелуев губы; помню, как дрожала от страха в перемешку с желанием, когда я прижимал тебя к простыням своим телом.       Поставив на столик опустевшую тарелку, протягиваю руку к палитре и опускаю палец в лимонно-жёлтую краску. Не дав себе шанса одуматься, размашистым движением оставляю на твоей щеке яркую полоску.       — Эй! — ты моментально реагируешь, уставившись взглядом на моё весёлое лицо, — Что ты делаешь?        «Понятия не имею, что я делаю» — мог бы сказать я, но не сказал. Вместо этого быстро провожу тем же пальцем по твоему аккуратному носику и оставляю ещё один жёлтый след. Несколько секунд в твоих глазах читается полное непонимание и растерянность. И только потом твои губы растягиваются в какой-то хитрой ухмылке.       — Ты напросился, Авдеев, — выпаливаешь ты, и я даже не успеваю сориентироваться, когда ты обмакиваешь два пальца в сиреневую краску и вскользь проводишь ими по моему лицу, вероятно задевая волосы на лбу.        Через пару мгновений между нами начинается настоящая битва. Шуточная, конечно же. Слышу, как ты хохочешь, когда я пачкаю твои предплечья и голые коленки. Искренне улыбаюсь, когда ты попадаешь краской на мою белую футболку и оставляешь на ней отпечаток своей миниатюрной ладошки. Ты визжишь и извиваешься, когда я обхватываю твою шею рукой и пытаюсь оставить отметину на лбу. Никогда бы не подумал, что это глупое баловство может быть таким веселым. Но всё моментально заканчивается, когда в дверном проёме появляется мама, которая прибежала на наши крики и смех.       — Одурели что ли? — она ошарашенно переводит глаза то на меня, то на тебя, — Вы же мне всю мебель испачкаете! Как дети малые, ей Богу!        Мы с тобой переглядываемся и, не в силах сдержаться, одновременно начинаем хохотать как идиоты. Мама складывает руки на груди, ожидая, когда наш приступ истерического смеха подойдёт к концу.       — Так, быстро ушли отмываться, — командует она, пытаясь сдержаться и не улыбнуться нам в ответ, — Найду здесь хоть одно пятнышко, пинайте на себя!       Мы с тобой снова переглядываемся и я уверен, что ты думаешь о том же, о чём и я. Не сговариваясь, мы оба подлетаем с кресел и несёмся в сторону ванной, толкаясь и хихикая. На финишной прямой ты отталкиваешь меня своим худеньким с виду плечом и первой оказываешься у раковины. Я хватаю тебя за талию и пытаюсь оттащить в сторону двери, но ты не поддаёшься и пытаешься ухватиться за что-нибудь обеими руками. Как ни крути, сил у меня больше и в этой схватке я одерживаю победу. Ты прислоняешься к дверной раме и пытаешься отдышаться.       — Ладно, в этот раз ты победил, — запыхавшись, произносишь ты и не перестаёшь тянуть улыбку.       Я с умилением смотрю на твои раскрасневшиеся щёки и немного растрепавшиеся волосы. В детстве мы с тобой часто устраивали подобные соревнования, чего бы то ни касалось: спорили, кто первым поднимется на второй этаж в вашем доме; кто сворует больше вкусных конфет с кухни и кто потом эти конфеты съест. Мы постоянно пытались превзойти друг друга хоть в чём-нибудь и сейчас, кажется, оба впали в это самое детство.       — Это ещё зачем? — спрашиваю, когда ты заходишь в ванную и закрываешь за собой дверь.       — Если вдруг ты снова захочешь меня вытолкнуть, тебе потребуется больше времени, — отвечаешь ты, устроившись сбоку от меня возле раковины.        С горем пополам я оттираю подсохшую краску с кожи рук и принимаюсь смывать её с лица. Замечаю, что ты совсем не торопишься, твои движения медленные и какие-то ленивые.       — Тебе идёт сиреневый, — со смешком произносишь ты, наблюдая за мной в отражении зеркала.        Промолчав, нагибаюсь над раковиной и делаю вид, что собираюсь умыть лицо. Однако, набрав воду в ладонь, резким движением руки плескаю её в твою сторону. Ты коротко взвизгиваешь и пытаешься пробраться к крану, чтобы облить меня в ответ. Снова завязывается перепалка, я не позволяю тебе приблизиться к раковине, обхватывая пальцами твои запястья. Ты брыкаешься, смеёшься, пытаешься вывернуться, но все безрезультатно.        Обессилив, ты сдаёшься и расслабляешься, упираясь ладонями мне в грудь и тяжело дыша. Ты поднимаешь на меня свои блестящие карие глаза и рвано выдыхаешь. Мы стоим так близко друг к другу, но никто из нас даже не пытается увеличить дистанцию.       — Дань, я… — ты хочешь что-то сказать, но осекаешься, когда мой взгляд падает на твои слегка пересохшие губы, которые ты облизнула.       Понятия не имею, что именно произошло в предыдущее мгновение, но сейчас мы уже целуемся. Ты обхватываешь мокрыми руками мою шею и пытаешься притянуть меня как можно ближе к себе. Не знаю, в какой именно момент мой мозг отключается и руки сжимают твою талию, скрывающуюся под огромной футболкой.        Я вожу пальцами по твоей спине и прижимаю тебя к своему торсу, а ты так жадно впиваешься в мои губы, что мне не хватает воздуха. Наши языки переплетаются, лаская друг друга. Этот поцелуй не похож на тот, который случился год назад. В данный момент ты ведёшь себя уверенно, будто знаешь, что именно нужно делать, чтобы свести меня с ума. Ты зарываешься пальцами в мои волосы и кусаешь за нижнюю губу, оттягивая её на себя.       Чёрт возьми, мне так тяжело сдерживаться, чтобы не усадить тебя на край столешницы и не залезть своими руками под футболку, сминая пальцами твою обнажённую кожу. Моё тело вспыхивает как спичка и если это продолжится ещё хотя бы минуту, клянусь, я не выдержу.       — Вика! Даня! — громкий возглас матери доносится из-за закрытой двери, — Хватит уже воду лить!       Мы отскакиваем друг от друга, словно нас ударяет током. Смотрю на твоё испуганное лицо и понимаю, какую глупость мы снова совершили. Пытаясь справиться со сбившимся дыханием, хочу что-то сказать, но ты меня перебиваешь.       — Прости, Дань. Я… — ты делаешь какой-то неопределённый жест рукой, будто теряешься, и отводишь глаза, — Я не должна была.       Ответить не успеваю. Уже в следующую секунду ты выскальзываешь из ванной и оставляешь меня в одиночестве, наедине со спутанными мыслями.        Устало провожу ладонями по лицу и поворачиваюсь к зеркалу. Вглядываясь в собственное отражение, думаю только одно: именно этого я и боялся.