Глава 11. Пробуждение
— А он знает, что ты его любишь? — неожиданно спросила Лулу, пролистав фотографии, сделанные Баки в его перекрашенной спальне, и возвращая ему телефон. Прошло несколько дней, и у Барнса было такое хорошее настроение, что он отказался от обычной тренировки, как только Стив ушел, решив вместо этого провести некоторое время с Лулу. Они остались вдвоем: Джоуи была в школе, Дьюи ушла к клиентам, а Нина тихо дремала в своей кроватке в детской. Ему нравилось сидеть на кухне за чашкой кофе или чая, болтать о том о сем. Он знал, что Долорес и Дамарас тоже ценили такие минуты, поскольку тогда могли работать без помех. — Кто? — спросил Баки, забирая смартфон. — Кто? — фыркнула женщина. — Не прикидывайся дурачком, Баки, тебе это не идет. Твой Стиви, конечно. — Он мой самый старый друг, — фыркнул Барнс в ответ. — Конечно, он знает, что я люблю его. — Я уверена, что знает, — согласилась Лулу. — Но я не это имела в виду. Знает ли он, что ты в него влюблен? — Баки замер, удивленно глядя на нее. — О, не смотри на меня так, Баки. Это не секрет. Любой, кто знает тебя больше одного дня, смог бы это понять. — Я… я не… — Даже не пытайся отрицать это, сынок, — сказала она, но, должно быть, заметила выражение его лица, шок и страх, из-за которого у Баки покраснели щеки. — Неужели ты думал, что меня это оттолкнет? Что это способно изменить мои чувства к тебе? — Нет. — Мне просто стало интересно, когда ты собираешься что-то сказать. Мы говорим обо всем остальном, почему бы нам не поговорить об этом? — Все не так. — Барнс посмотрел на свой телефон, намеренно выключая экран, прежде чем положить на стол. — О, пожалуйста, Баки, не лги мне. Конечно, все так. Ты был влюблен в него очень долгое время. Возможно, всю свою жизнь, судя по тому, что ты мне рассказывал. Баки не мог отрицать, не хотел, по крайней мере, не перед ней. Он всегда старался быть с Лулу максимально честным. В конце концов, она была его матерью, и после всего, что женщина для него сделала, она заслуживала честности. Тем не менее, это не меняло ситуацию. — Все не так, — повторил он, пожав плечами. — А почему нет? — спросила Лулу, по-своему упрямая и решительная, как Стив. — Потому что он не гей, Мами, — прошептал Баки. — Так что неважно, влюблен я в него или нет. Он не чувствует того же самого. — Ты уверен? — Он встречался только с женщинами, — вынужден был признать Баки. — Однажды он даже собирался жениться на одной, но потом все изменилось, и это стало невозможным. И я никогда не видел, чтобы он смотрел на другого мужчину или кого-либо еще так, как он смотрел на Пегги. — Ты спрашивал его? — Зачем мне это делать? — А как еще узнать наверняка? — объяснила она. — Он вообще знает, что ты би? — Я уверен, что он знает. Хотя, как только слова были произнесены, Баки задумался. Они провели вместе одну ночь, но после этого, когда они воссоединились, со Стивом уже была Пегги, а у Баки не было ни одной девушки, кроме Клодин, с которой он якобы «провел ночь». Возможно, Стив не был уверен, но ему точно было не по себе рядом с Баки в течение нескольких недель после того, как он признался об их близости перед отправкой Барнса на фронт. Затем все вернулось на круги своя, стало даже лучше, чем когда-либо, и Баки не хотел делать ничего, что могло бы поставить это под угрозу. — Не знаю, Баки, — сказала ему Лулу. — Ты можешь быть довольно скрытным, особенно когда речь заходит о том, что очень для тебя важно. — Я не могу, Мами, я просто не могу. — Баки покачал головой. — Почему? — Потому что он уже так много сделал для меня. И было бы нечестно, после всего этого, просить его о чем-то еще. Он для меня — весь мир, и я не могу рисковать из-за чего-то подобного. — Баки поделился с Лулу своим самым большим страхом, так же как делился с ней многим в течение последних двадцати месяцев. — Если ты признаешься ему, и в итоге это разрушит вашу дружбу, значит, он не такой уж хороший друг. Но я не думаю, что все будет именно так, судя по тому, что ты мне рассказал. А если ты все-таки скажешь ему, и он скажет «нет», да, возможно, некоторое время будет неловко, но, по крайней мере, ты будешь знать наверняка и сможешь двигаться дальше. Только… что если он скажет «да», Баки? Разве это не стоит риска? — Да… — Даже для его собственных ушей голос звучал дрожащим и отчаянным. Баки мог поделиться с Лулу правдой, но это все еще, все еще не меняло фактов. — Но он не гей и не би, Мами. Я бы знал, если бы он был. — Он встречался с кем-нибудь с тех пор, как переехал в ваш дом? — спросила она. — Нет, но просто у него не было времени. Он работает днем, а потом мы вместе занимаемся домом, и он помогает мне разобраться со всем моим дерьмом, так что когда бы у него появился шанс начать с кем-то встречаться? — Если бы его кто-то интересовал, он бы нашел время. Поверь мне, — возразила Лулу. — Но это еще не значит, что он хочет быть с мужчиной. — Я не знаю, Баки, — сказала она, потянувшись к его телефону, но, в отличие от Джоуи, не смогла его включить. Вместо этого женщина просто уставилась на потемневший экран. — Ты показал мне фотографии того, как он расписал стены твоей спальни. И ты всегда рассказываешь обо всем, что он делает для тебя — о набросках, которые он всегда рисует и дарит тебе, о том, как он, по сути, отдал свое любимое кресло тебе, и о том, как он всегда следит за тем, чтобы у тебя было много слив. По-моему, это не похоже на дружбу, Баки. Это больше похоже на то, что кто-то делает, когда пытается за кем-то ухаживать.***
— Итак, ты уже сказал Стиви, что хочешь покрыть его член медом, чтобы потом слизать его с него, трясь об его ногу, как собака, а потом кончить ему на лицо? — поинтересовалась Дьюи несколько дней спустя, когда они сидели в маленьком алькове, положив ноги ему на колени, пока кормила Нину грудью. В итоге Баки расплескал «Коко Рико», который пил, по всему столу. — Какого хрена, Дьюи? — задушенно пробормотал он, когда наконец перестал кашлять. — Скорее, чьего хрена, и ответ: твоего и Стиви, — невозмутимо парировала она, ничуть не обеспокоенная его реакцией. — Серьезно, что, черт возьми, с вами, женщинами, не так? Между мной и Стиви ничего не происходит. — О, пожалуйста, это только потому, что ты еще не сорвал с него одежду. Какого черта ты ждешь? — Я не хочу срывать с него одежду. Или кончить ему на лицо. — Я заметила, что ты ничего не сказал о том, чтобы потереться о его ногу или слизать мед с его члена. — Дьюи! — Баки… — выдохнула она, и вдруг все поддразнивания и смех исчезли из ее голоса, она взглянула на него с нежностью и состраданием в глазах. — Ты любишь его. Я думаю, ты всегда его любил. Твое лицо меняется всякий раз, когда ты говоришь о нем. Мы все это видим, ты знаешь. Похоже, единственный, кто не видит, это Стиви, и то, наверное, потому, что он слишком занят разглядыванием твоей задницы. — О, Господи… — простонал Баки, ударившись головой о стол. — А если серьезно, — продолжила Дьюи, вернувшись к обычной озорной манере. — Прошло слишком много времени. Одному из нас нужно с кем-нибудь переспать, а я кормящая мать, так что это не могу быть я. Представляешь? Какой-нибудь парень сжимает мои сиськи и получает в глаз струю молока. Это просто отвратительно. Так что это должен быть ты. Иди и трахнись, за нас обоих. — Если какой-то парень сжимает твои сиськи так сильно, что молоко вытекает наружу, он определенно делает это неправильно, — услышал Баки свои слова, а затем прижался лицом к столешнице, не в силах поверить, что он ведет подобный разговор. — И мне действительно не нужен был этот ментальный образ. — Да, добро пожаловать в первые пару месяцев материнства, когда и твои сиськи, и твое влагалище постоянно текут, и тебе приходится убеждать своего очень горячего брата пойти и заняться сексом. — И теперь я официально больше никогда не хочу заниматься сексом. Спасибо, Дьюи. — Не за что. А теперь иди домой и трахни своего мужика, чтобы ты мог рассказать мне об этом, а я заместила бы свой секс твоим. — Он не мой мужик. — Серьезно, Баки, тебе нужно, чтобы я одолжила тебе пару моих туфель? Это поможет? — Ебать. Мою. Жизнь. — Ебать. Твоего. Стиви.***
— Итак, ты уже признался Стиви в любви? — О, Господи, Джоуи, и ты тоже? — Что? — Между мной и Стиви ничего нет. — О, да ладно, вы двое точно такие же, как Колтон и Блейк. — Кто? — Колтон и Блейк. — Кто, черт возьми, такие Колтон и Блейк? — Это два главных героя аниме «Горящие шары любви». Колтон — баскетболист, и он влюблен в своего соседа по комнате Блейка, который играет в футбол. Вот только Блейк — натурал, или, по крайней мере, Колтон так думает, пока однажды поздно вечером не проходит мимо спальни Блейка и не слышит, как тот зовет его по имени, пока дрочит. На следующую ночь он пробирается в его спальню, и до конца книги они занимаются анальным сексом. — Что, нахрен, ты читаешь? — Я же сказала тебе, «Горящие шары любви» — часть серии о спортсменах и их соседях по комнате. Она очень хорошая. Эта книга третья, а четвертая, «Чем больше шары, тем больнее ему падать», выходит на следующей неделе. Она о Джексе, все так ждали продолжения… — А Лулу знает, что ты читаешь это? — Ой, да она сама уже на второй книге. Дай мне свой телефон. Я скину тебе первую, она очень хорошая. — Мне понравилась та, что про космических пиратов. — О, это было круто! Я слышала, что новая выйдет в следующем месяце, и, судя по слухам на страничке в FaceBook, в ней каким-то образом будут задействованы щупальца. — Серьезно? — Серьезно… так все же, ты собираешься признаться Стиви, что любишь его или нет? — Какого черта все вы, женщины, суете свой нос в мою личную жизнь? И тут, впервые за все время их совместной прогулки по улице, Джоуи остановилась и посмотрела на него. Она протянула руку и нежно взяла его металлическую ладонь в свою, — так они стали делать всякий раз, когда шли вместе и кому-то из них требовалось дополнительное утешение, когда то, чем они делились друг с другом, было трудно произнести. — Это потому, что мы хотим, чтобы ты был счастлив, Баки, — сказала она, возобновляя ходьбу и увлекая его за собой. — Мы любим тебя, и мы хотим, чтобы ты был счастлив. Вот и все. — Я уже достаточно счастлив, Джоуи, — заявил он, слегка сжав ее пальцы. — Ну, теперь-то ты счастлив, — заметила она в своей надменной манере. — Но только потому, что ты продолжаешь съедать всю нашу еду.***
— Скажи ему, Баки, — мягко сказала Лулу два вечера спустя, когда они стояли лицом к лицу на ступенях ее дома, прощаясь друг с другом. — Я знаю, ты боишься того, что он ответит, но что бы ни случилось, ты его не потеряешь. Если он скажет «да», то у тебя наконец-то будет то, о чем ты всегда мечтал. А если он скажет «нет», тогда ты сможешь начать отпускать его, хотя бы немного, и, возможно, освободить место в своем сердце для кого-то другого. Это не будет то же самое, но все равно может быть прекрасно. И ты заслуживаешь этого, как никто другой. Может быть, даже больше, после всего, через что ты прошел. — Она притянула его к себе, чтобы он мог наклониться и принять ее поцелуй в щеку — Но я думаю, ты будешь удивлен. И даже если нет, у тебя еще есть Глория. Она не перестает расспрашивать всех нас о тебе с момента крещения. А если Глория тебя не интересует, я могу познакомить тебя со своим племянником Фреддито. Его не было на крестинах, но он очень милый. Он работает пожарным, так что у него хорошие льготы. Это всегда плюс. — Боже мой, вы, женщины, неутомимы, — проворчал Баки, отвечая на поцелуй Лулу. — Просто скажи ему! — крикнули два голоса сверху. Лулу смеялась, когда он уходил. Баки покачал головой. Эти люди, его семья, призваны были свести его с ума. Несмотря на это, он по-прежнему обожал их всем сердцем.***
Но почему-то после всех их вмешательств и подбадриваний Баки стал еще больше обращать внимание на Стива. Потому что то, что сказала Лулу, зародило в его голове идею, и там, в самых глубоких, самых темных уголках сознания, возникло сначала мерцание, а затем крошечная вспышка, которая медленно переросла в устойчивое пламя. А что, если Стив все это время по-своему ухаживал за ним? Баки не думал, что дело в этом, или, по крайней мере, не на 100%. Стив никогда не ожидал какой-либо отдачи. Он просто был добрым и щедрым. Баки знал, что Роджерс пришел бы в ужас, если бы подумал, что Баки считает, будто обязан отвечать взаимностью. Была очень простая причина, по которой Стив делал все, что делал; Баки был его другом, и единственное, чего он ожидал (и то не сразу), — это дружбы в ответ. Но до сыворотки Стива всю жизнь игнорировали и не замечали, и, несмотря на все изменения в его теле и на то, как теперь на него смотрит мир, Баки знал, что эти переживания наложили на его друга отпечаток. После введения сыворотки все изменилось, но Барнс сомневался, что действительно к лучшему, когда все снова стали замечать Стива только из-за его тела, хотя теперь и по другим причинам. Очень немногие знали, кем на самом деле был Роджерс: каким остроумным, веселым и приятным человеком мог быть, когда ему становилось достаточно комфортно рядом с кем-то, чтобы позволить своему настоящему «я» засиять. Что он мог трещать без остановки и смеяться над самыми глупыми шутками, что вообще-то он был вором, который постоянно пытался украсть все оставшиеся у Баки мятные печенья. Барнс вспомнил, каким Стив был с Пегги; она наслаждалась его телом, а кто бы не наслаждался? Но, по словам Роджерса, она обратила на него внимание еще до появления мускулов, роста и суперсилы. Стив был удивительно агрессивен в ее обществе. Он никогда не применял силу и не проявлял себя как собственник, но никогда не игнорировал ее на людях и не отрицал того, кем они были друг для друга. Они оба вели себя скрытно из-за требований времени и войны. Но умеющий смотреть, наблюдать (а никто не умел наблюдать за Стивом лучше, чем Баки, даже сама Пегги) мог заметить, как он всегда тянется к ней, быстро проводит тыльной стороной ладони по ее руке, наклоняется, когда она говорит, убеждается, что Пегги знает, что ей принадлежит абсолютно все его внимание, когда они вместе. И Барнс знал, слышал, не мог не слышать, как они проводили время вместе наедине. Из того, что удалось выяснить Баки, Стив ничуть не стеснялся и не сдерживался, когда дело касалось постели. Во многом это было похоже на то, как он вел себя, когда они были вместе, если заменить нежное пожимание пальцев и секс на толчки в плечо, шлепки по спине и руку, которую Стив всегда клал ему на шею. Баки вдруг пожалел, что не принял одно из многочисленных приглашений отправиться вместе к Уилсону, чтобы посмотреть, ведет ли Стив себя с ним так же, как с Баки. Это превратилось в нервирующий его узел, и Барнс дергал за нити, пытаясь определить, существует ли вообще головоломка, которую ему нужно разгадать, оставлял ли Стив подсказки, которые он раньше не замечал. Поэтому Баки решил поэкспериментировать и посмотреть, как Роджерс отреагирует в результате. Он начал со своей одежды, меняя ее стиль и цвет, чтобы понаблюдать, есть ли разница в реакции Стива. И очень быстро заметил, что у Роджерса определенно есть свое мнение по поводу того, что Баки носит, — не озвученное, — но есть. Узкие джинсы, особенно обтягивающие черные, на покупке которых настояла Дьюи после того, как увидела, как Баки примеряет их в магазине, заставили Стива задуматься. Пауза была короткой, едва заметной, но она была, если знать, что искать: его глаза то опускались вниз, то поднимались вверх. В тот день, когда Баки скомбинировал их со своими боевыми ботинками и придал походке минимальную стремительность, Стив очень спокойно поднялся из-за кухонного стола и сообщил Баки, что ему нужно отправиться в город и немного пообщаться с товарищами по команде. В воскресенье, в день, который Капитан объявил днем, когда они не собираются работать. Ха. Потом Баки начал играть с цветами. Лучше всего подходили темные. Если он одевался в насыщенный бордовый, черный, сапфировый или глубокий фиолетовый, то чувствовал, что Стив следит за ним, когда бы ни повернулся спиной. Чем плотнее был покрой рубашки, тем тяжелее был взгляд. В тот день, когда он надел темно-синюю футболку, облегающую его плечи, Стив был на удивление спокоен, пока они ехали в Home Depot. Решив проверить свою теорию, Баки наклонился и улыбнулся девушке-консультанту, которая подошла, чтобы узнать, не может ли она предложить какую-нибудь помощь. Та хихикнула и покраснела. Стив находился в другом конце торгового ряда, рассматривая электропилы, но внезапно оказался рядом с Баки, спрашивая его мнение о том, какую пилу им следует приобрести, причем постарался расположиться так, чтобы Баки пришлось отвернуться от бедной продавщицы и наклониться поближе, чтобы услышать Стива в шуме магазина. Как только девушка отошла, Стив непринужденно отодвинулся назад и заговорил обычным голосом. Но не приближался к Баки ближе, чем на три фута, до конца их поездки. Ха. На следующее утро Баки спустился по лестнице в еще более обтягивающей футболке, на покупке которой настояла Дьюи, чуть короче вчерашней. Любопытный и вдохновленный, Барнс решил примерить один из толстых кожаных ремней, которые Дьюи велела ему приобрести, и расположить его вокруг бедер, чтобы посмотреть, будет ли от этого эффект. Стив даже не успел допить кофе и прикоснуться к завтраку, как поднялся из-за стола и снова заявил, что ему нужно отправиться на встречу с товарищами по команде. В 7:30 утра. Ха. После этого Баки изменился и начал экспериментировать с прикосновениями. Ничего слишком агрессивного или очевидного, он просто вставал чуть ближе, чем раньше. Наклонившись к плечу Стива, положив руку ему на спину, Баки оказывался так близко, что его волосы, самые кончики, касались щеки Роджерса, пока тот смотрел садоводческий каталог. Баки встал еще ближе, чем обычно, когда они вдвоем мыли и сушили посуду после ужина, и уперся плечом в плечо Стива. К его удивлению, Роджерс не отстранился, вместо этого он переместил свой вес так, что их тела совпали как шестерёнки, легко и свободно, — то есть он даже не осознавал, что делает, но все же, пусть и подсознательно, отвечал жестом на жест. Баки даже начал ерошить волосы Стива, когда они оказывались рядом друг с другом, и тот отпускал какую-нибудь шутку, которая заставляла их смеяться. Стив всегда вздрагивал — крошечное, еле заметное движение, которое никто без подготовки Баки или усиленных сывороткой чувств не смог бы обнаружить. Но Стив ни разу не отстранился. Один раз дрогнули даже его ресницы, — еще один маленький знак, — прежде чем он вдруг поднялся, потому что, кстати, он обещал Марии Хилл помочь просмотреть некоторые файлы и выяснить, есть ли какие-нибудь закономерности, которые Стив мог бы распознать в последнем пакете данных, который она откопала в каком-то неопределенном месте. В воскресенье. Опять. Ха. Потом очередь дошла и до волос. Потому что если что-то и могло привлечь и удержать внимание Стива, так это то, что Баки делал со своими волосами на его глазах. Опираясь на смутное и неопределенное воспоминание о том, как руки Стива расчесывали его волосы в первую ночь, когда он заснул в Lay-Z-Boy в гостиной, Баки начал играть с прядями всякий раз, когда находился в одной комнате со Стивом. И если когда-либо существовали какие-либо сомнения, какие-либо вопросы относительно того, наблюдает ли Стив за ним иначе, чем просто заботливый друг, теперь их не осталось. Потому что стало очевидно, что Стив действительно одержим его волосами. Баки всегда расчесывал их по утрам, прежде чем спуститься вниз, но оставлял распущенными, пока они со Стиви не оказывались в одной комнате, обычно на кухне. Барнс ждал, пока они оба сядут за стол и начнут завтракать, после чего снимал резинку, которую носил на запястье, и проводил пальцами по волосам, собирая их в высокий хвост или закручивая в пучок на макушке, делая вид, что не замечает, как глаза Стива следят за движением его рук. Если он оставлял несколько длинных прядей свисать вокруг лица, а затем немного играл с ними, зачесывая за ухо, Роджерс иногда даже делал паузу в середине предложения. Когда Баки смотрел на него, он быстро опускал взгляд, запихивая в рот вилку того блюда, что они ели, делая вид, что остановился только для того, чтобы откусить еще кусочек, хотя Баки прекрасно знал, что ничто не заставит Стива замолчать, когда он в ударе. В конце одной из пробежек Баки распустил пучок, встряхнул волосами, а затем снова собрал их на макушке, не забыв провести пальцами по прядям, которые прилипли к влажной шее, а затем повернулся, чтобы улыбнуться Стиву. Тот начал брызгать на себя водой из бутылки, которую всегда носил с собой, утверждая, что прохладные капли приятно ощущаются на лице в летнюю жару, хотя на самом деле супер-солдаты бегали в гораздо более тяжелых условиях, как во время войны, так и в течение предыдущих месяцев их совместной жизни. День, когда Стив случайно использовал Gatorade вместо воды, был одним из лучших дней Баки за последние десятилетия — так сильно он хохотал. И если Барнс просто собирал небольшой хвост на макушке, оставляя большую часть волос распущенными и достаточно длинными, чтобы они доставали до плеч, Стив просто смотрел, смотрел и смотрел, слишком завороженный, чтобы притворяться, что отрицает, насколько он очарован этим. Пока вдруг не выныривал из этого состояния и не вспоминал, что ему нужно ехать в город, потому что там Уилсон, а Роджерс давно его не видел, и да, Баки, не жди, они вместе поужинают, и он, вероятно, вернется домой поздно. Ха. Ха. И ха. Как-то вечером, лежа на кровати в своей комнате, Баки перелистывал папку, в которую собрал все наброски, нарисованные Стивом, после того как выбрал двадцать самых любимых и повесил в рамках на стены. Внезапно Барнс увидел то, что не мог заметить раньше. Потому что это было там, в каждом рисунке Стива, в каждой линии, которую он так тщательно подкрашивал и затенял. Там было множество рисунков, и они демонстрировали, что Стив уделял особое внимание волосам Баки. Тому, как они выглядели в солнечном свете, тому, как их нежно шевелил ветерок, тому, как они щекотали его щеки, когда были короче. Барнсу стало очевидно, что Стив был очарован ими, очарован уже некоторое время, если судить по эскизам самых первых дней их совместной жизни. А еще на рисунках было то, как Стив передал свет в глазах Баки, или то, как приподнимался уголок его рта, когда Баки ухмылялся, или движение его шеи на одном наброске, где Стив изобразил Баки читающим. Тщательное внимание к запястьям Баки. К тому, как себя ведет его тело — Стив провел недели, сидя на вершине лестницы в подвале, наблюдая за тренировками Баки. К форме ушей — даже не сравнивая их с отражением в зеркале, Баки знал, что они идеально совпадали. К пластинам левой руки, которые Стив ни разу не скрыл и не спрятал за тенью. К изгибу его колена тем утра, когда они вдвоем сидели на крыше, наблюдая за восходом солнца, и Баки решил положить ноги на стол. К форме его глаз — на портрете, нарисованном Стивом, где ему каким-то образом удалось передать каждую черточку и градиент цвета, хотя он использовал только уголь. Все мысли и чувства были запечатлены на листках бумаги, которые Баки до сих пор находил, по крайней мере раз в неделю, по всему дому, когда Стив чувствовал глубокую и сильную потребность напомнить ему, что это его дом, что сам Стив — его дом, и хотел, чтобы Баки помнил об этом. Они были в двух звездах, которые Стив нарисовал на своем потолке, красной и белой, равных в своем сиянии, находящихся бок о бок в небе, которое было прекрасным, — ни для кого оно не было таким огромным и бесконечным, как для них двоих, даже сейчас, в новом веке, спустя более ста лет после их рождения. Стив не мог выразить все это словами. Поэтому он воспользовался языком, который всегда был для него самым легким; цвет и тень, тона и оттенки — его искусство. Похоже, Лулу была права. Стиви ухаживал за ним. Ухаживал за ним уже довольно долгое время. Баки просто нужно было открыть глаза, посмотреть и наконец-то, наконец-то увидеть. Ха.