Neon Generation

Лу резко открыла рот и тут же закрыла, переводя взгляд с Кея на Карен и обратно. — Скажите, что это чья-то тупая шутка, — наконец проговорила она. — Быть такого не может. Она в самом деле не могла представить себе ничего подобного. Чтобы мадам Мартен, совсем ещё зелёная девушка, со слабым здоровьем и большой любовью к мужу и маленькому ребёнку, хрупкая и добрая — и своей рукой подписала указ о казни трёх десятков человек? Ещё и тех, на ком не лежит прямой вины? Пока Приор лежит без сознания, она берётся за самосуд и просто так… Нет, не может быть. — Увы, может, — Карен вздохнула, чуть приоткрывая губы, отдающие болезненной синюшностью. — Мне позвонила сестра. Плакала как не в себя. Прямо при ней была поставлена печать на документе. Будут казнены владельцы базы отдыха, охранники, персонал, даже некоторые работники КС, отвечающие за охрану… Публично казнены, что ещё страшнее. Кей мгновенно посерел. Лу почувствовала, как ледяная рука ужаса сжимает её горло. — Нет, — просипела она. — Так нельзя. Это же… это же массовое убийство. Ещё и публичное. — Кровавый цирк, — Карен устало вздохнула и потёрла переносицу. Кей спросил: — Подробности, я так понимаю, у Лары выяснять? — Да, но не сейчас. — Карен болезненно сморщилась. — У неё форменная истерика. Рыдала до икоты. Я даже могу её понять. Отправила её домой, племянника себе сегодня заберу, Удо за ним присмотрит. Казнь состоится на следующей неделе, кажется, во вторник — но, опять же, не помню. Все трое замолчали. Лу посмотрела на Кея: тот сделался мрачнее тучи и сидел, сжав её руку. Карен стояла, глядя в никуда совершенно пустыми, потухшими глазами. Псионичка ощутила слабое омерзение, вновь возникшее где-то между грудной клеткой и горлом. Свет вокруг мгновенно померк, в воздухе повисло явное напряжение. Даже солнце, полчаса назад радостно светившее её ослабевшим глазам, померкло, скрылось за серым наводнением туч. Как, спрашивала себя Лу, такое могло произойти? Предыдущее покушение на приёме у господина де Морно побудило Церковь к проверкам, но публичная казнь… Судя по всему, дело в том, что ранили Приора, и пришлось прибегнуть к решительным мерам. Но почему мадам Мартен решила не ждать, пока Иво Мартен очнётся и сам примет решение, которое, весьма вероятно, не было бы столь жестоким? Неужели действительно оказалась в таком стрессе, что схватила печать и отдала приказ о массовом убийстве? Звучало абсурдно. С трудом превозмогая возникший в горле ком, псионичка спросила: — Есть идеи, почему вдруг именно казнь? Ещё и в таком количестве… Кей и Карен переглянулись. Докторша сухо проговорила: — Я предполагаю, что от страха и бессилия. Лу недоумённо нахмурила брови. — Поясните? Карен снова потёрла переносицу. Казалось, будто у неё нестерпимо болит голова. — Женщина Приора Инквизиции, безусловно, статусна и неприкосновенна, однако последние события показали, что есть люди, которым на эту неприкосновенность глубоко плевать. Даже при ясно мыслящем и здоровом муже жизнь Лорены Мартен уже оказалась на волоске, а теперь, когда Приор слёг с тремя глубокими ранениями, защитить её особенно некому. Влиятельный отец — да, но, опять же, на всю их семью уже покушались, даже когда Приор был жив и здоров. Теперь, когда он лежит без сознания, она вынуждена самостоятельно показывать обществу силу. Посмели тронуть Приора или допустить, чтобы его тронули? Умрите. Она сама запугана до ужаса и пытается преподать остальным урок, показать, что она может. И что Мартен может. — К тому же она мать, — покачал головой Кей. Карен согласилась: — Очень верно. С этой точки зрения её позиция вполне мне понятна. Если бы жизнь моего ребёнка оказалась в опасности, я бы тоже не побрезговала убрать тридцать человек. — она совершенно спокойным жестом перекинула волосы за спину. — Да и то… Мой ребёнок уже почти вырос. А у Мартенов — годовалый малыш, совершенно беззащитный и полностью от них зависящий. Ради его безопасности она могла принести в жертву даже косвенно виновных. Лу прикрыла глаза. Напрягать мозг не хотелось, но мысль уже пошла. — А господин и госпожа де Морно почему своё чадо не защищают? — спросил эмпатик. Карен криво улыбнулась: — Вот уж это не ко мне вопросы. — Но, может, у тебя и на этот счёт предположения есть? — льстиво поинтересовался Кей. Карен слегка развела руками: — Не особенно. Разве что могу предположить, что чадо рвётся самостоятельно решать проблемы без участия семьи. Может, и за них боится тоже и пытается отгородить от дел, чтобы мятежи не коснулись династии де Морно. Сестра Лорены Мартен, Анна-Луиза Болейн, на сносях, у другой двое детей…. Страх за родную кровь часто берёт своё. «И поэтому ты чуть не убила Элифу ле Риз и поклялась уберечь сына своей сестры», — подумала Лу, внимательно глядя на Карен Стоун. Та поймала её взгляд и словно спохватилась. — Кхм… Рид, вашу глазную травму частично взяли на себя хилеры, так что вам необязательно лежать в темноте, но шторы задёрнуть всё же советую. Капли для глаз принесу чуть позже. Придётся задержаться в больнице на пару-тройку дней, потом вас выпишут. Если это всё, я пойду. — она шагнула к двери. Кей тоже встал, но она его остановила: — Не надо. Я ещё зайду. — Доктор Стоун! — окликнула её Лу, когда та выходила. Карен обернулась. — Да? — А что с Элифой ле Риз? — Ой, понятия не имею, — Карен поморщилась. — Кроме того, что я любезно наградила её лёгким сотрясением мозга, но жить она будет. Её держат в изоляторе, лечат, будут допрашивать. — Ясно. — Лу поёжилась. — Спасибо, что вылечили меня. Карен будто бы смутилась. Она посмотрела на улыбающегося Кея, потом обратно на Лу и кивнула: — Не за что. Выздоравливайте. И вышла. Следующие три дня прошли уныло и тихо. С ней всё время был Кей. Пришли друзья из социальной группы, долго матерились, ободряюще хлопали её по плечу и принесли цветы и натуральный шоколад; звонила мать, плакала и умоляла её уволиться, а потом сообщила радостную весть — Тайлер ушёл. То есть для Энн эта новость, конечно, радостной не была, но она не знала всей правды, а потому Лу неискренне посочувствовала матери и прикинула, какую часть от зарплаты надо будет перевести ей на счёт, чтобы оставшаяся без материальной поддержки женщина не голодала. Лара так и не пришла, но написала, что заболела, и прислала с Кеем букет цветов. Друзья купили ей обычные гипоаллергенные, Лара извернулась и где-то достала пушистые лимонно-жёлтые хризантемы, похожие на турецкие кружева. Среди солнечной пены цветов Лу нашла открытку с кривоватым пожеланием скорейшего выздоровления — от Рассела Стоуна. Кей тоже принёс цветы, нежно-сиреневые пионы, источающие тонкий, свежий аромат. Итого три букета образовалось на её прикроватной тумбочке в больнице. Лу нравилось, хотя раньше особой любви к цветам, как ей казалось, она не питала. Кей оставался с ней на целый день, только отходил поговорить по телефону или за едой. Лу было слегка неловко, но приятно видеть, что он сидит рядом. Она предлагала ему отправиться домой, он отказывался, соглашаясь отлучиться только на ночь. Они сидели на узкой койке, обнявшись, разговаривали или молчали, слушали доштормовую музыку на плеере и старались избегать темы предстоящей казни, не зная, что можно сделать. Лу хотелось поговорить с мадам Мартен, но та не приходила, а Айса ле Риз, которой Лу даже решилась позвонить, на просьбу устроить встречу с женой Приора сухо ответила: — К сожалению, это невозможно. — Почему? — спросила Лу. — Лорена не желает никого видеть, — всё так же сухо отвечала Айса. — Она рядом с месье Приором, пока он не придёт в себя, его перевели в другое отделение. Я сообщу ей, что вы хотите увидеться, возможно, она найдёт для вас время. И всё. Ничего больше. Карен тоже не приходила — Кей сообщил, что она занемогла. Это Лу не удивило: по внешнему виду докторши было и так понятно, что она глубоко больна, не физически, так психически. Она даже искренне посочувствовала Карен, понимая, что на её плечи в одну ночь легла ответственность за Лорену Мартен, Расти, Лару, Кея и даже Элифу, которой она не дала сбежать, а потом и раненого Иво Мартена. Не всякая психика такое выдержит. Даже психика женщины, работающей врачом и способной сохранять стальную решительность в тяжёлых ситуациях. Про саму себя Лу молчала — ей не хотелось ни говорить, ни думать об убитом мятежнике, и она старательно гнала мысли и воспоминания о прошедшей ночи. В основном получалось. Вместо Карен приходил щуплый молодой человек с бесцветным лицом и зачёсанными назад волосами — хилер. Под цепким взглядом Кея он проверял Лу, клал на тумбочку лекарства и уходил, не поднимая глаз. Лу лукаво улыбалась эмпатику и спрашивала: — Ревнуешь? — Надо? — ухмылялся Кей. Лу крепко целовала его, и это было определённое «нет». И всё же её тяготили мысли о казни. Ей отчаянно хотелось поговорить с Лореной Мартен — она не могла поверить, что та решилась на это из жажды мести за халатность или от природной жестокости, которой в этой женщине не было. Предположение Карен Стоун о страхе и бессилии звучало логично, однако оставалось всего лишь предположением. Что на самом деле творилось в незамутнённой белокурой голове женщины Иво Мартена, стоило только догадываться. Об Элифе ле Риз тоже ничего не было слышно. Лу только и помнила, что её держат в изоляторе и допрашивают. А может, уже и не допрашивают. Может, её уже казнили или казнят среди тех несчастных трёх десятков человек, попавших под горячую руку мадам Мартен. Кей, впрочем, выразил сомнение: — Она вряд ли казнит свою сестру. — Даже учитывая то, что та ей неродная и действует против её семьи, подчиняясь неизвестному человеку? — скептически уточнила Лу. Кей пожал плечами: — Странно говорить такое в преддверии массовой казни, но Лорена Мартен всегда была очень человечна. Особенно, когда дело касается семьи. У них, восточных людей, семья на первом месте. — Но её семья-то теперь — Приор и их сын, — возразила Лу. — И вряд ли она сжалится на почти чужой женщиной, которая угрожала ей, её мужу и ребёнку. — Возможно, — не стал спорить Кей. — Однако, как мы знаем, Элифа никогда самостоятельно не действовала — у неё для этого уровень развития слабоват. Прежде чем её казнить, мадам Мартен определённо вытащит из неё всю информацию о том, кто её эксплуатирует, зачем… Не уверен, что она расколется за три дня. А даже если расколется — не факт, что будет казнена. Лу тяжело вздохнула, чувствуя сердцем нарастающую тревогу. Последний вечер Лу в больнице проходил как все предыдущие, разве что чуть более бодро — завтра её должны были выписывать. Кей всё ещё сидел с ней, и расставаться с каждым вечером им становилось всё труднее. Псионичке было невыносимо одиноко в безликих белых стенах больницы. Только разговоры с Кеем, музыка на плеере и неувядающие пионы скрашивали её дни, и она понемногу начинала чувствовать нехватку не только совместного времяпровождения и душевных бесед, но и близости, тепла его тела. Хотя, справедливости ради, душевные беседы и совместное времяпровождение тоже приносили ей немало совершенно подлинного удовольствия. Тем не менее, физические прихоти начинали брать своё, и к концу пребывания Лу в ЦЦБ сидеть на коленях Кея, оперевшись спиной на его грудь, становилось всё труднее. Кей был с ней бережен и заботлив. Стоило Лу положить голову на его грудь и закрыть глаза, как тёплое спокойствие распространялось по её уставшему телу. Голова очищалась, становилась лёгкой; хотя Кей не мог, как хилеры, перетягивать эмоции на себя, ей казалось, что его присутствие само по себе кратно освежает и бодрит её. В кольце его объятий было почти безопасно. Тонкая голубоватая жилка на шее, чуть заметная щетина, ямка между ключиц — всё это вызывало у Лу прилив какой-то неожиданной для неё самой нежности, и она то касалась этой ямки губами, то водила пальцами по его коже, вырисовывая на ней беспорядочные узоры. Тепло его тела под кофтой кололо ей кончики пальцев. Эмпатик не особенно помогал, то и дело поглаживая её спину и бёдра, легко целуя шею. Его прикосновения распаляли её; скользящая, ненавязчивая ласка, будто бы целомудренная, балансировала на грани с так хорошо получающимся у Кея мягким соблазнением. Лу извивалась, как кошка, жалась к нему всем телом и изнывала от желания поскорее выйти за пределы больницы и ухватить его за… ну, за всё, что можно. Только бы уже выйти. В шесть часов вечера, когда они сидели в палате и грызли мятные конфетки, Кею пришло сообщение. Он достал телефон, посмотрел. — Сестра. Попросила для тебя лекарства принести, она сама заедет только ближе к ночи. Они в лаборатории. Я отойду на минуту? — Давай я с тобой? — предложила Лу. — Сил моих нет сидеть в палате больше. Если в лабораторию можно, конечно… Я ничего трогать не буду. — Да там и трогать-то нечего — лекарства, шприцы всякие лежат, — хмыкнул Кей. Лу приподняла брови. — Нет, Лу, врачи не колются в лаборатории, это для пациентов. Они вышли в пустой в вечерний час, хорошо освещённый коридор больницы. Панорамное остекление, мраморные полы, голограммы с планом больницы и списком врачей, мебель из натурального дерева — всё говорило о том, что Центральная церковная больница определённо не для бедных. Даже пижама, которую Лу выдали, была из натурального хлопка, и она бессовестным образом спрятала её в свою сумку, чтобы потом вынести. Ну а что? Хорошая вещь, понадобится ещё. — А что в лаборатории-то делают? — поинтересовалась Лу. — Твоя сестра ведь не учёный, а врач. Не пациентов же принимает там. — Нет, конечно, — кивнул Кей. — Они там в основном лекарства тестируют на наличие аллергенов, если что-то новое поставляют, средства первой помощи хранят, типа бинтов, нашатырного спирта и так далее. Бывает, что проводят анализ крови, но это редко — есть и другие лаборатории. Лаборатория вообще слово громкое — так, склад лекарств и стол, да немного оборудования. — Хм. А медицинские карты… не? — Нет, конечно, Лу. Они в засекреченном хранилище. Самое большее, что ты там найдёшь — снимки чьих-нибудь костей. — А камеры там есть? — Удивишься, но нет. Карен терпеть не может всю эту херню со слежкой и работает здесь без них. Наконец они дошли до высокой железной двери с номером 466. Кей приложил пластиковую белую карточку к валидатору, и дверь с щелчком отворилась, пропуская их внутрь. Лаборатория действительно оказалась довольно скромной — темноватый просторный кабинет со стеллажом на всю стену, уставленный колбами, баночками с лекарствами, шприцами и инъекторами в прозрачных ящиках, мотками бинтов и марлевых салфеток и другой незнакомой медицинской утварью; всё это было подписано на латыни или иврите, так что прочитать, что и где стоит, Лу не смогла. Кей взял с одной полки маленькую склянку с таблетками, потом повернулся к Лу и спросил: — Видишь что-нибудь интересное? Лу прищурилась, глядя на напарника. Он был одет в тёмную кофту мелкой вязки, и под ней явно обрисовывался рельеф его плоского подтянутого живота. Острое желание, слабо контролируемое, отдало пульсацией ей меж бёдер. — Вижу, — игриво откликнулась она, отходя чуть назад и упираясь бёдрами во ввинченный в пол железный стол. Поманила его пальцем, ощущая, что перестаёт сдерживаться — события последних дней, больничная скука и высокое либидо делали своё дело. Кей ухмыльнулся: — Чёрт возьми, Лу, ты решила заняться со мной сексом в лаборатории моей сестры? Лу ответила ему плотоядной улыбкой. — Камер, как ты сказал, здесь нет. Мучил меня три дня, обхаживал… Не хочешь? Ну ладно. Она собиралась обойти его и выйти из лаборатории. Он не дал — одной рукой обхватил за пояс, другой с силой толкнул дверь, и та захлопнулась, оставляя их в холодной полутьме комнаты. Лу мгновенно стало жарко. Она потянула Кея на себя — он прижал её бёдра к краю железного стола, опёрся ладонью о поверхность, другой рукой скользнул под ткань пижамы и стал поглаживать короткими мягкими движениями голую спину. Девушка пробежалась пальцами по его плечам, обхватила за шею, потянулась за поцелуем, чувствуя его возбуждение собственной тонкой, раздражённой ласками кожей. Кей поцеловал её, прикусил нижнюю губу и слегка оттянул; Лу в ответ глухо простонала, ощущая, как в предвкушении долгожданной близости начинает подрагивать и нетерпеливо сводить колени. Лифчика под одеждой на ней не было, поэтому, когда Кей протянул руку и расстегнул три верхних пуговицы на пижамной рубашке, её соски обдало мурашками. Его горячие ладони, накрывшие грудь, заставили её судорожно, протяжно выдохнуть и припасть губами к тёплой ямке меж ключиц, чувствуя привычно нежную мужскую кожу. Кей прошептал: — Тише, тише… Мне надо быть с тобой помягче. Ты только-только восстановилась. — Не надо! — внезапно для самой себя взмолилась Лу. Острое возбуждение уже болезненно пульсировало между её ног, требовало неожиданной страсти, грубоватых прикосновений. — Нет, прошу, только не сейчас. Кей, со мной всё будет хорошо. — Ты уверена? — Кей мягко ткнулся лбом в её лоб. — Я не хочу тебе навредить. — Не заставляй меня принимать позы, в которых надо изворачиваться, — Лу чмокнула его в губы. — Веди меня до конца. И всё будет отлично. Взгляд Кея потемнел. В глубине его глаз заплескалось тягучее, сладостное желание, и Лу отдалась этому желанию без остатка, позволяя эмпатику забрать над собой власть и вести. Кей расстегнул её рубашку, уже слегка влажную и липнущую к горячей коже; Лу тем временем помогла ему справиться с ремнём на джинсах и скользнула ладонями под кофту, поглаживая гладкий твёрдый живот, но не касаясь ниже. Кей зарылся пальцами в её волосы, притянул к себе, прижал, зажимая между столом и собственным телом; другая его рука скользнула вниз по её животу, пальцы решительно сдвинули бельё в сторону и проникли внутрь, бесцеремонно, почти жестоко надавливая на раздражённый, чувствительный клитор. Лу громко охнула и тут же, давясь стонами, подалась вперёд и поцеловала Кея в губы, кусая их едва ли не до крови — шероховатые подушечки проезжались по её промежности не грубо, но сильно, надавливали и проникали внутрь, собирая горячую влагу. Она схватилась за него обеими руками, стараясь удержаться на ногах, обмякая. Кей практически усадил её на железный стол, снова обнял одной рукой, пока другая распаляла её изнутри, и проговорил: — Не напрягайся. Я всё сделаю сам. Лу, однако, не собиралась виснуть в его руках тряпичной куклой; она оставила несколько поцелуев на его шее, ласково укусила мочку уха и прильнула к нему всем телом, закидывая одну ногу на его пояс. Её рука потянулась вниз, оттягивая ткань штанов, нырнула прямо под резинку белья. Он тоже был горячий и напряжённый, готовый взять её. Она сжала его несильно, чуть двигая рукой; Кей свистяще выдохнул через нос и, резко толкнувшись в неё влажными пальцами, сказал: — Ты меня в могилу сведёшь. — Твою мать, — Лу запрокинула голову, открывая эмпатику собственную шею, увенчанную в районе ключиц бисеринками пота. Ей становилось настолько жарко, что хотелось раздеться полностью и лечь на ледяной железный стол, но не хватало ни сил, ни терпения — Кей снова поцеловал её, на этот раз менее резко, но глубоко и жадно, словно вытягивая из неё спокойствие и терпение, оставляя только животную похоть, болезненную и беспощадную, жаждущую удовлетворения больше чего-либо остального. — Твою мать, Кей, я сейчас, вот-вот… — Нет. — губы Кея растянулись в улыбке. — Не сейчас. Он перестал двигать пальцами. Лу, ядовито, по-извращенски улыбаясь, тоже вытащила руку из-под резинки его белья, провела пальцем по взмокшему лбу. — Тогда и ты держись, напарник. Я тебе тоже без меня закончить не позволю. Кей подарил ей в ответ одну из своих самых соблазнительных ухмылок. — Буду иметь в виду… напарник. Они слегка перевели дух. Лу вскользь подумала о том, что позже не сможет смотреть Карен Стоун в глаза, зная, что её любимый младший брат хорошенько отымел свою напарницу в лаборатории на столе. Однако стыд был слабее желания и исчез вовсе, когда Кей собрал её влажные волосы в хвост, перекинул ей на плечо и попросил: — Повернись ко мне спиной. Лу игриво повела бровью. — О-о, — и послушно развернулась. Рубашка съехала с её плеча; Кей поцеловал его, забрался пальцами под резинку штанов. Лу опёрлась ладонями о стол, но тут одна его рука снова обхватила её за пояс, поддерживая и не позволяя перенести вес на собственные руки полностью. Эта мимолётная забота в момент резкого, жаркого соития тронула её. Она развернулась и встретилась с его губами. Это был долгий поцелуй, чувственный, глубокий и влажный, с привкусом шоколадных конфет и мятной жвачки. Затем губы эмпатика коснулись её шеи несколько раз и распалили её желание заново, довели до жалящей боли между ног. Лу ощутила, как медленно стекает по её спине и лбу пот, откинула голову ему на плечо, прильнула спиной к широкой горячей груди; Кей осторожно приспустил её штаны с бельём, всё ещё придерживая за талию, и предложил: — Если хочешь, облокотись о стол. Или оставайся так. Главное, чтобы не тяжело было. Лу облокотилась о стол, и её грудь столкнулась с обжигающе холодной поверхностью стола. Кей положил руки ей на талию, слегка сжал, направляя. Его член скользнул в неё совершенно беспрепятственно, и псионичка, не сдержавшись, громко вскрикнула — никакого обмена эмоций не требовалось, чтобы первый толчок совершенно выбил почву у неё из-под ног. Кей склонился над ней, вжимая спиной в собственную грудь, пригвоздил её руки своими к столу и оставил на плече и лопатках несколько поцелуев, после чего начал двигаться — ритмично, резко, явно понимая, что телячьих нежностей никому их них сейчас не хочется. Лу почувствовала, как её глаза поневоле закатываются. Картинка перед глазами крутанулась, смазываясь, колени задрожали. Тяжёлое дыхание Кея обожгло ей шею. Он не был груб, но и нежен тоже не был. Лу задыхалась от того, как динамично он движется внутри неё, надавливая на самую чувствительную точку, как дрожат её руки и колени, как путаются мысли с каждым толчком. Тусклое освещение лаборатории, холодный жёсткий стол, прилипшая к телу рубашка, руки Кея, он в ней — всё это смазывалось в водоворот острых, до боли приятных ощущений. Девушка отчаянно кусала губы, силясь заглушить в груди стоны — услышать их всё же могли, и изо всех сил старалась молчать, ловила губами пальцы мужчины и впивалась в них голодными поцелуями, жевала кончик ткани пижамы. Нестерпимое удовольствие накатывало жаркими волнами, приближало её к завершению. Вдобавок ко всему Кей заставил её приподнять ногу и опереться голенью о край стола, подхватив под коленом, и она оказалась в максимально раскрытой позе, беспомощная и жаждущая разрядки. Лу пыталась что-то сказать, сформулировать мысль, но с каждым движением, приближающим её к оргазму, мысли размывались и превращались в кашу. Кей слегка куснул её шею сзади, и по позвоночнику пробежала приятная дрожь. Однако чего-то будто не хватало — какого-то решительного действия. Водя мутным взглядом по комнате, Лу неосознанно схватила Кея за руку, вынуждая отпустить коленку, и мягко переместила себе на горло. Кей тяжело выдохнул: — Хочешь, чтобы я… — Да, — Лу облизнула пересохшие губы, обернулась. — Пожалуйста. Он поцеловал её во влажный висок и сделал то, о чём она просила — совсем слегка сдавил её горло, не сильно, именно так, как она хотела. Лу выдохнула, чувствуя, как приближается оргазм, и плотнее сжала мышцы вокруг движущегося внутри неё Кея. Он ускорился, продолжая слегка сдавливать ей горло; в глазах у неё вспыхнуло, заискрилось, наслаждение набирало обороты с пугающей стремительностью и грозило ослепить её, оглушить, захлестнуть с головой… Так и случилось. Оргазм взвился пружиной, накатил с такой силой, что у Лу на миг потемнело в глазах и зазвенело в ушах; кончая, она вцепилась в руки Кея, сжалась, не в силах произнести ни слова, напряглась, вытянулась, как струна, спазматически дрожа, до боли прикусила щёку и опустила голову, беспомощная перед накрывшим её удовольствием. Кей над ней тоже задрожал, стиснул её в крепких объятиях, вжался лицом в блестящее от пота плечо, прикусил его, и они кончили одновременно, неожиданно, несмотря на состояние крайнего возбуждения, и тихо, только шумное дыхание и шелест влажной одежды нарушали блаженное безмолвие. Обессиленная, обмякшая, Лу сползла на стол, едва найдя в себе силы натянуть обратно штаны с бельём. О том, чтобы застегнуть обратно рубашку, не было и речи. Кей оказался посильнее — он смог застегнуть штаны и даже поднять её на ноги. С помощью самого Единого, не иначе, им удалось попасть пуговицами в петли. Руки и ноги у Лу дрожали. Она пролепетала: — А ведь к нам могла зайти твоя сестра. — Вряд ли, — откликнулся Кей. — Она должна приехать только через полчаса. Лу встрепенулась: — Приедет? И застанет нас в таком виде? — Ну, если мы останемся здесь, то непременно увидит, — Кей улыбнулся и поцеловал её в лоб. — Пойдём назад. Сделаем вид, что ты смиренно легла спать. Так и поступили. Лу быстро сходила в душ и с удовольствием легла в постель, чувствуя, как её щёки горят в преддверии встречи с женщиной, на чьём столе и с чьим братом она только что самозабвенно трахалась. Карен приехала через сорок минут. Не раздеваясь, вошла в палату, слегка румяная с мороза, в тёмной зимней мантии с меховой оторочкой. Кей сидел у постели Лу; та лежала и делала вид, что смотрит в телефон. При виде вошедшей женщины они быстро переглянулись. — Как вы себя чувствуете? — поинтересовалась Карен. Лу вежливо улыбнулась и ответила с расстановкой (язык до сих пор слушался её плохо): — Хорошо, спасибо. — Рези в глазах, головной боли, острой реакции на свет нет? — Нет. — Хорошо. Таблетки пили? — Пила. Всё в порядке. Карен хмыкнула. — Хорошо. В таком случае завтра утром можете ехать домой. Кей, собирайся, я могу тебя отвезти. — она развернулась и собиралась уже выйти из палаты, как Кей окликнул: — Можно я останусь? Карен медленно повернулась и смерила его недоумённо-презрительным взглядом. — На ночь в больнице? Нет, нельзя. Не представляю, что такого неотложного у тебя с мадемуазель Рид может быть, что тебе надо ночевать здесь. Лу почувствовала, что очень хочет окунуть лицо в ледяную воду. Всё неотложное уже случилось, и сохранять спокойствие было всё труднее. Кей, однако, доброжелательно и спокойно пояснил: — Мы ничего такого не собираемся делать. Просто Лу призналась, что ей одиноко в больнице, а я мог бы остаться с ней и завтра утром отвезти её домой. Лу скосила на него глаза. Карен скосила глаза на Лу. Видимо, посчитала их дебилами, и имела на это полное право. — Спать ты на полу будешь? — спросила докторша. — И как я объясню завтра… — она прервалась. — Точнее, объяснять я никому ничего не буду — ты-то как это объяснишь? — Придумаю что-нибудь, — Кей поднялся, подошёл к сестре. — Ну пожалуйста. Карен вздохнула и потёрла виски. — Ты идиот. — Знаю. — Нет, Кей, не знаешь, — отрывисто произнесла Карен. Лу наблюдала за ними с улыбкой. — Ты ещё глупее своей сестры. А мне-то казалось, что извилина, которую вы делите на двоих, тобой используется чаще. С этими словами она вышла, оставив их вдвоём. Лу и Кей переглянулись и уже открыто улыбнулись друг другу — своего они добились, а остальное было неважно. — Мне стыдно перед твоей сестрой, — призналась Лу, посмеиваясь, когда Кей сел на край её кровати. — Серьёзно. — Мне тоже, — легко ухмыльнулся Кей. — Но что уж тут поделать… Для сохранности её же психики она никогда ничего не узнает. Он поцеловал её. Лу предложила: — Ляжешь со мной? — Нам хватит места? — Ну, можешь спать на полу, — фыркнула псионичка. Эмпатик, усмехнувшись, сбросил обувь, забрался рядом. Было тесновато, и Лу разлеглась практически на своём напарнике, чувствуя, однако, уют и тепло. Кей спросил: — Хорошо себя чувствуешь? — Великолепно. — Лу не врала. — Так меня ещё никто… особенно на медицинском столе. Эмпатик рассмеялся и поцеловал её в щёку. — В следующий раз я утоплю тебя в нежности, слышишь? Никаких придушиваний. — А я думала, ты меня отшлёпаешь, — лениво промурлыкала Лу. Кей протянул руку и погасил свет. — Спи, Лу. Завтра ты будешь дома. И она уснула — почти сразу же, крепко и спокойно. Спать, зная, что под боком у неё Кей, гораздо приятнее, чем спать одной — в этом она успела неоднократно убедиться.