Neon Generation

Через два дня после выписки Лу состоялась публичная казнь на площади храма в Центре. Наступил декабрь, и погода стала совсем мерзкой — день сократился, постоянно валил снег, солнце не показывалось от слова совсем, и холодное слякотное однообразие, тянущееся сквозь вереницу дней, навевало уныние. Лу не хотелось вставать с постели, не хотелось выходить на работу, дежурить и проходить дебильные курсы квалификации, на которых за ней следили двое инструкторов, боясь, что у неё к чертям лопнут глаза. Её снова стало преследовать ощущение жути, воспоминания о трупе мятежника, о его размозженной голове, слабый ужас перед тем, что должно было произойти. Публичная казнь пугала её. Лу боялась, что её вырвет прямо там, на площади, пока одного за другим будут вешать людей. Ни с Иво Мартеном, ни с Лореной Мартен она так и не увиделась. Ей пришло письмо от Айсы ле Риз, в котором говорилось, что Приор пришёл в себя, однако всё ещё слишком слаб и не способен ни на какую физическую и умственную работу; с ним находилась его супруга, и она же должна была заменять Мартена на казни. Их присутствие — Лу, Лары, Карен и Кея — оказалось обязательным. Псионичка с содроганием представляла себе качающиеся на холодном ветру трупы и стоящую на возвышенности мадам Мартен с чёрной вуалью на лице, равнодушными глазами наблюдающую за тем, как по её приказу убивают людей. Лорена Мартен так и не согласилась встретиться и поговорить; просьба Лу прошла незамеченной. Приходя в здание КС, Лу ни разу не увидела ни саму жену Приора, ни кого-то из её сопровождающих. Не было там и Лары с Баретти, обычно околачивающихся где-то рядом. Инквизиторы ходили мрачные, говорили полушёпотом. Всё вокруг стало каким-то страшным, зловещим; при одной мысли о предстоящем событии Лу начинало мутить. Ей никого не хотелось видеть, никуда не хотелось выходить из квартиры. Тот факт, что её присутствие было обязательно, подстёгивало внутренний протест. — Может, она ещё передумает? — накануне казни поинтересовалась Лу у Кея, когда они говорили по телефону. Эмпатик вяло ответил: — Мне что-то не верится. Страх и бессильная ярость толкают людей и на поступки похуже… В роковой день на улицах стоял туман. Серое небо, серые дороги, белые газоны и крыши домов, чёрные точки машин — всё вокруг стало уродливо-обесцвеченным, холодный вязкий воздух неприятно жёг лёгкие. Казалось, весь Нью-Пари облачился в траур по людям, доживающим свои последние часы, по их семьям и по прежнему хрупкому, но всё же существующему миру, которого теперь не было и в помине. В эти дни Лу не могла заставить себя думать о расследовании. Голова отключилась. Девушка плохо спала, ела с трудом, один раз её даже стошнило, когда, думая о казни, она ела и внезапно вспомнила убитого мятежника. Лу понимала, что в этой жизни она кое-что успела повидать, но всё же приходила в ужас от того, что меньше недели назад она убила человека, а уже скоро будет смотреть, как других убивает милая жена Приора Инквизиции. Её даже задела жестокость мадам Мартен — неужели нельзя было освободить её от данного зрелища, зная, что Лу помогла спасти несколько жизней за ночь и умертвила человека? Ей пришлось приехать в Центр на служебной машине с водителем, стоящей немалых денег — из-за плохой видимости гонять она побоялась. Да и, честно говоря, от жути она ходила-то с трудом, не то, что ездила. Байк тоскливо смотрел на неё выключенными фарами, когда она выходила, но псионичка не смогла убедить себя, что сможет доехать и тем более — что сможет вернуться. Она увидит, как убивают три десятка человек. После такого дай бог нормально поесть получится. Казнь начиналась в одиннадцать утра. Лу приехала и увидела плотно забитые машинами парковки, кучи людей — кто в синей форме КС, кто в чёрном, — и стала искать своих. В тумане и толкучке это было сложно. Издалека она успела увидеть виселицу, чёрной громадиной высящуюся на площади, и порадовалась, что пропустила завтрак, потому что иначе её бы вырвало. Кто-то, успевший с утра поесть, видимо, не сдержался — со стороны слышались характерные звуки очищения желудка. Лу плутала среди людей, не видя никого знакомого, и понемногу начинала паниковать. Вдруг чья-то рука мягко коснулась её плеча. Лу обернулась и увидела Лару, одетую в длинное чёрное платье, чёрную короткую мантию и чёрный платок на голову. Лицо у неё было бледное, глаза накрашенные, но, видимо, только для того, чтобы отвлечь внимание от кругов под ними и усталого вида. — Ой, привет, — Лу попыталась улыбнуться, но вышло плохо. — Привет, — они обнялись. Лара коротко осмотрела её наряд, но ничего не сказала — на Лу были обычные чёрные брюки и куртка. Она как-то не подумала нарядиться. — Как себя чувствуешь? — Херово, — призналась псионичка. — До сих пор не верю, что это происходит. — Я тоже, — покачала головой сестра Кея. — Это… не знаю, омерзительно. Они пошли вдоль парковки. Лу испытала лёгкое облегчение от того, что она в этом состоянии не одна, когда смотрела на бледную и заторможенную Лару. — Мне страшно, что может вырвать, — честно сказала она. — Тридцать человек… — Может, — вяло откликнулась Лара. — Но, если ты не ела, не должно. Правда, потом ещё несколько дней нормально есть не сможешь. Лу покосилась на неё. — Был опыт? Лара помедлила. — Отца Расти ликвидировали, когда он не прошёл генетический тест. Так что да, был. — Вот дерьмо, — слабо простонала Лу. Лара кивнула: — Ага. И некоторых из тех людей, которых сегодня казнят, я тоже хорошо знала. — Это вообще законно? — спросила псионичка. — Ну, казнить столько людей за раз? Лара вздохнула. — В общем-то да. Приор ведь старается оберегать псиоников, а его за это пытаются убрать, и ему не смогли обеспечить должной защиты. Все они так или иначе допустили случившееся — значит, должны быть наказаны. Но почему нельзя было ограничиться тюрьмой, исправительными работами, чем-то ещё — вот это мне непонятно. Видимо, чтобы запугать. Мятежников тоже казнили бы, но их поубивали на месте, один скончался через два часа. Остались крайние. — Я хотела поговорить с мадам Мартен, но она проигнорировала мою просьбу встретиться, — Лу старалась не оглядываться на чернеющую вдали виселицу. Лара зло усмехнулась: — Ты поосторожнее, а то она и тебя казнит за неудобные вопросы. Наконец они дошли до другого края площади, и Лу увидела вдали всю компанию в сборе, за исключением четы Мартенов: Кея, Карен, Баретти и даже Айсу с Даниэль. С ними стоял незнакомый мужчина и о чём-то беседовал с начальником охраны Приора. Увидев напарницу и сестру, Кей шагнул к ним. Он тоже был одет во всё чёрное, как, впрочем, и все остальные. — Ты как? — спросил он у Лу. — Говняно. Ты? — Тоже так себе. — Мартен видел? — Нет. Её никто не видел, — эмпатик покачал головой. Лара отошла в сторону, к Карен, и ткнулась лбом ей в плечо, укрытое чёрным лоснящимся мехом воротника пальто. Та устало обняла её и потрепала по спине. У самой Карен вид был скорее отсутствующий, чем удручённый. Кей повернулся к Айсе: — Мадемуазель ле Риз, во сколько нам заходить? Айса посмотрела на часы. Лу показалось, она похудела и стала выглядеть старше. — Вот-вот, месье Стоун, — ответила она. — Мы пройдём через храм и выйдем в первые ряды. Нам выделили место там. Лу едва сдержала ругань. Лара коротко охнула и крепче схватилась за сестру. Карен переглянулась с незнакомым мужчиной, и тот ответил ей сочувствующим, тревожным взглядом. — А что вы двое здесь делаете? — спросила Лу у Айсы и Даниэль. — Вы же обычно с малым остаётесь. Даниэль поджала губы. — Франциск остался у госпожи де Морно. Наше присутствие обязательно. Только и всего. Лу не стала допытываться дальше — у неё кончались силы на диалог. Айса покрыла голову полупрозрачным чёрным платком и отошла подальше, глубоко потрясённая и печальная. Незнакомый мужчина подошёл к Карен, что-то шепнул ей на ухо; она ответила ему тоже шёпотом. Он на глазах у всех быстро поцеловал её в висок, развернулся и ушёл. Кей пояснил, что этот человек приходится Карен мужем. Имя Робера Фримана Лу было очень слабо знакомо — она только знала, что он востребованный учёный-генетик из турецкой диаспоры. Через несколько минут мрачный как туча Баретти позвал: — Нам пора. Казнь начинается. Эти четыре слова вызвали у Лу омерзительное ощущение страха. Им действительно выделили места в первом ряду, в пяти метрах от возвышения, на котором располагалась виселица. Рядом с виселицей стоял Марк Жонсьер, готовый зачитывать речь, а за ним — несколько людей в масках и с оружием. В углу площади стояла толпа людей в серых костюмах, мужчины и женщины, все одинаково бледные, с глазами, горящими страхом, злобой и неверием. При виде них Лу отчётливо ощутила, как у неё увлажняются глаза. Она не могла не сочувствовать этим людям, несмотря на их халатность, несмотря ни на что. Жестокость и бессмысленность происходящего легли ей на грудь камнем. — Смотрите, — зашептал кто-то сзади, — вон она стоит, наблюдает. Лу подняла глаза и увидела Лорену Мартен, стоящую на высоком балконе над виселицей. Она тоже была одета во всё чёрное, её лицо покрывала длинная, расшитая чёрным жемчугом вуаль, руки в перчатках крепко держались за перила балкона. Она не шевелилась, но даже сквозь расстояние и покрывающую лицо полупрозрачную ткань Лу ощутила её взгляд. Они встретились глазами. Мадам Мартен не двинулась. «О чём ты думаешь? Тебе жалко этих людей? Злорадствуешь? Винишь себя?» — Сука, — проговорил мужской голос сзади. — Стоит и радуется, я тебе отвечаю. Убийца. — А была такая жалостливая, добрая женщина… — Никогда она доброй не была, — возразил третий голос. — Ты не забывай, о женщине Иво Мартена говоришь, о дочери Никона де Морно. Они оба ублюдский режим поддерживают, она тоже обработанная. Тут Марк Жонсьер подошёл к трибуне и громко ударил по ней ладонью. Звук разлетелся по всей площади, заставляя людей замолчать. Лу покосилась на остальных — Карен, Кей и Баретти стояли с совершенно каменными, белыми лицами. Даниэль кусала губы. Лара и Айса сверкали злыми влажными глазами. Жонсьер заговорил, пережёвывая каждое слово, с расстановкой. — Мы собрались здесь для того, чтобы лицезреть, как вершится справедливость над людьми, позволившими себе покачнуть общественный уклад, к которому наше общество так долго стремилось. — он резко, холодно чеканил слова. — Благополучие нашего Приора, обеспечивающего нам всем безопасность, жизнь и здоровье, — наш общий приоритет как благодарных за это людей… Лу почувствовала, как пальцы Кея несмело обхватывают её руку, и сжала их в ответ. Она стала разглядывать людей в серых костюмах. Тёмно-рыжих волос Элифы ле Риз среди них не наблюдалось. — …Эти люди допустили, чтобы Приор Инквизиции пострадал, и его жизнь, жизнь его супруги и нескольких ревностных служителей Церкви и Единому оказались под угрозой. Они проявили халатность в своём деле, они показали пренебрежение к сохранности человеческого существования, они допустили врага до главы нашего общества, а так же не имеют доказательств, опровергающих их косвенное участие, их попустительство покушению на Приора… Жонсьер распекал несчастных неумолимо, искренне и с удовольствием — его рожа прямо-таки лучилась злорадством. Мадам Мартен стояла практически над его головой, всё не шевелясь, но по ней не было видно, что она хоть сколько-нибудь удовлетворена происходящим. Напротив, она слушала речь Марка Жонсьера, и под вуалью на её лице не находилось и тени улыбки или хотя бы спокойствия. Лу даже на миг показалось, что она плачет, но, возможно, это была лишь игра её воображения. Сама решила устроить казнь, чего уж теперь рыдать… — …За безответственность, за оставление Приора Инквизиции, его семьи и сопровождающих в опасности, за халатность, за предательство общества их следует наказать смертью. По толпе прокатился нервный вздох; сзади снова зашептали: — Убийца! Убийца! — Приорская шлюха, — пренебрежительно проговорил кто-то сбоку от Лу. — А я-то поддерживал Мартена, я-то думал, он справедлив… А он… И она… Марк Жонсьер снова хлопнул ладонью по трибуне, и толпа стихла. Он стал зачитывать имена: — Филипп Дюпон, Тристан Дюруа, Колетт Годэн… Лу услышала всхлип и повернула голову. Лара рыдала, закрыв рот рукой, и тушь серыми струями стекала по её лицу. Карен одной рукой придерживала её, а сама смотрела на виселицу, и выражение её лица внушало ни много ни мало настоящую жуть. — Жорж Дюруа, Жюльен Сорель, Родольф Буланже… Мадам Мартен стояла, невозмутимая и неподвижная, как изваяние, только ветер развевал её вуаль. Она, вне всякого сомнения, слышала хотя бы что-то из того, что говорили люди внизу, но никак не реагировала; казалось, это не она стоит, а статуя, поставленная только для вида. Её холодность, Лу была уверена, неискренна, однако это не умаляло зверства происходящего. Люди, которых должны были повесить, серой дымкой клубились в углу площади, но не вырывались и ничего не говорили. Это было странно, неестественно. Она тихо спросила у Кея: — Как думаешь, почему они не протестуют, не кричат? Кей хмуро посмотрел на неё. Потом отвернулся, наклонился к Карен и что-то зашептал ей на ухо. Она нахмурилась, ответила ему тоже шёпотом. Он повернулся обратно к Лу: — Вероятно, накачаны седативными. — Седативными? — переспросила Лу. — Разве это законно? — Это делается добровольно. — Кей крепче сжал её руку. — Наверняка не все они, конечно, приняли их перед казнью. Остальные могут быть напуганы до ступора. Марк Жонсьер продолжал зачитывать имена безразличным, уверенным в своей правоте (и правоте своего начальства) голосом. Лу не слушала — её замутило, и она закрыла рот рукой. Осознание того, что прямо сейчас на её глазах убьют всех этих людей, навалилось на неё с новой силой, ей захотелось закричать, ей казалось, что мадам Мартен совершает ужасную ошибку, о которой потом придётся пожалеть не только ей, но и самому Приору, и всем их приближённым тоже. Она смотрела на этих людей, безвольных, виноватых, но не заслуживающих смерти, омертвевших от страха перед своей скоропостижной гибелью, и её голова кружилась. Лу открыла рот, посмотрела на мадам Мартен и хотела крикнуть, что-то сказать, но в горло словно набилось песка — она не смогла произнести ни слова. Огромное неповоротливое чудовище по имени Страх забилось в её грудной клетке, рыча и сдавливая рёбра. — …Указ о казни был одобрен присяжными инквизиторами единогласно и самим Приором Инквизиции, — наконец закончил Жонсьер. — Прошу всех присутствующих хранить молчание и соблюдать свод установленных правил поведения. Последнее слово обвиняемым. «…Одобрен присяжными инквизиторами единогласно и самим Приором Инквизиции…» Вот и всё. Лу закрыла глаза, чувствуя, как они увлажняются. До сегодняшнего дня она не знала, что в ней прячется столько сострадания к чужим людям. Несчастных стали подводить к плахе. Им давали последнее слово, но большинство из них находились под действием седативных и лишь что-то бормотали. Одна женщина, однако, громко разрыдалась, выкрикивая проклятия, другой мужчина холодно и яростно проговорил: — Будь прокляты Иво Мартен и его шлюха. Вы будете гореть в аду за убийство тех, кто был вам предан. Его слова вызвали безмолвное волнение в толпе присутствующих. Лу плотнее сжала губы, борясь с тошнотой; Лара ткнулась лицом Карен в плечо, её спина спазматически вздрагивала; Кей крепко сжал пальцы Лу, то и дело нервно сглатывая — ему, судя по зеленоватому оттенку лица, тоже было плохо. Как бы он не надорвался, подумала Лу. Только бы она сама не взорвалась… — Я ничего не делала! Ничего не делала, клянусь! — рыдала другая женщина, падая на колени и обращая взгляд наверх, где стояла мадам Мартен. Та молчала и лишь положила одну руку на другую, кажется, впервые за всё время нахождения здесь совершив движение. — Прошу, не убивайте! У Лу страшно закружилась голова. Она ощутила, как рука Кея плотнее сжимает её плечо. Приор и присяжные инквизиторы одобрили казнь. Ничего не вернуть. Нет. Нет. Нет. Лу зажала уши, зажмурила глаза, плотнее сцепила губы. Ей было страшно, и страх её имел чисто детский привкус, будто она осталась одна в тёмной комнате. Беспомощный, глупый ужас. Нет, пожалуйста, не надо. Где-то сбоку раздался всхлип Лары. Что-то прокричал один их обвиняемых. Лу снова подняла слезящиеся от ветра глаза вверх — мадам Мартен стояла, вцепившись руками в перила, ветер сорвал вуаль с её лица, и она чёрными крыльями вилась за её спиной. Она плакала, безмолвно и сильно; слёзы катились по её белому лицу, лишённому всякого выражения, окаменевшему, исполненному таким неподдельным горем и отвращением, что это противоречило её собственным действиям. Лорена Мартен смотрела за тем, как люди, преданные смерти, оскорбляют её, кричат унизительные слова в сторону Иво Мартена, но ничего не говорила и действий не предпринимала. Лу хотела закричать, подняться наверх, встряхнуть её, вынудить что-то сделать, но не могла двинуться с места. «Ты же не хочешь убивать этих людей! Помоги им!» — в отчаянии подумала она, вгрызаясь глазами в лицо жены Приора. Та ответила ей взглядом, ясно говорящим: «Не могу. Это одобрил Иво Мартен — а я никогда не иду против его слова». Лорена Мартен была слишком предана своему мужу. Даже если она уже миллион раз пожалела о своём поспешном решении, даже если она всего этого не хотела — приказ собственного супруга оставался для неё самым главным законом. Иво Мартен и присяжные инквизиторы лично одобрили казнь, а значит, одного её слова было недостаточно как для того, чтобы привести казнь в исполнение, так и для того, чтобы её отменить… Паника, предвестие смерти повисли в воздухе. Напряжение достигло своего пика, и Кей, стоящий рядом, закрыл глаза, плотно сжимая бледные иссохшиеся губы. И тут внезапно, как гром посреди ясного неба, на площадке, где стояла мадам Мартен, раздался громкий, резкий звук, словно кто-то распахнул тяжёлую дверь. Та обернулась и застыла. Марк Жонсьер, уже готовый проводить первого обвиняемого к виселице, поднял голову и выронил из рук лист бумаги, на котором, видимо, была написана его речь. Все подняли глаза вслед за ним. Лу охнула, не понимая, что чувствует. Рядом с мадам Мартен возник Приор Инквизиции — бледный, ужасно усталый, с осунувшимся лицом и запавшими глазами, похожий на труп. За ним возникли ещё две фигуры, в которых Лу с изумлением узнала Ганса Гюлера и — немыслимо! — Викария Единого. Гюлер почему-то выглядел очень довольным, Викарий же, наоборот, сосредоточенно хмурился. Мадам Мартен, окаменевшая, протянула Мартену слабую дрожащую руку, и он взял её, после чего подошёл к перилам, опёрся о них рукой и проговорил негромким, нетвёрдым и тем не менее ясным голосом: — Остановите процесс. Из-за неожиданно вскрывшихся деталей расследования все эти люди могут остаться в живых.